Холодный взгляд твой дарит мне тепло…
***
В почти полной тишине, лишь сухой треск поленьев в камине. На нем уютно тикают старые часы. Тени от пламени загадочно блуждают по лицу уставшего от мира демона. Он невидящим взглядом уже долгое время смотрит в книгу, на одну и ту же страницу, в одну и ту же точку. На подлокотнике дубового кресла обитого бархатом стоит пустой бокал и лишь пара капель вина на дне доказывают, что недавно он был полон. Размышляет ли он над судьбами мироздания, о вкусе вина или о достоинствах своей спутницы? В такие минуты лицо его не проницаемо, как и всегда.… В такие минуты даже треск пламени становиться тише, огонь знает, что нельзя мешать своему господину размышлять.… В такие минуты лицо его становиться восковым, и нет на нем места людским чувствам и эмоциям. Но вот с видимой неохотой очнувшись, он переводит взгляд на часы, вздыхает и, бесшумно закрыв книгу, несёт её в старинный шкаф и ставит на полку. Усталый, безразличный взгляд его скользит по комнате, захватывая на своём пути картину изображающую темную поляну в дубовой роще. Камин даёт достаточно света, что бы разглядеть все детали, но демон знает их наизусть. Зрачки ловят оленью голову на деревянной доске над небольшим диваном. Глаза оленя печально и укоризненно блестят, в них немой вопрос, Мефистофель к нему равнодушен, и вопрос вновь остался без ответа. Он подходит в дивану, садиться на край и смотрит на спящую. Проводит рукой по её щеке, наивная тянется за ней даже во сне. Но он не станет будить, он будет ждать. Жизнь научила его терпению, тем более, что он знает: долго ждать не придётся. Через пару минут девушка сонно открывает глаза и улыбается растерянной улыбкой. Его взгляд немного оживает: несмотря на весь свой цинизм, он все же любит, когда она улыбается, жаль, что плачет чаще. Приподнявшись с одеяла, она потягивается и смотрит в уже почти живые глаза. Жаркий, терпкий поцелуй, она доверчиво прижалась к груди, она всегда так делает, когда боится остаться одна. И тут уже неважно кто чей покой охраняет. Пусть их хранит тишина. Да будет так…
Есть лишь дым для воды и огня,
Есть лишь ночь для тебя и меня…
***
Не большой, но уютный диванчик. Очень тепло и комфортно. Двое лежат лицом друг к другу. Дыхание их смешивается и едва покинув уста, возвращается обновленным. Холодные, но полные нежности серые глаза с упоением смотрят в ласковые карие. Они рядом, почти вместе, они черное и белое, они созидание и война, они ад и небеса в одной постели. Так не должно быть… Высшие силы этого не допустят, однако же, допустили. Не смотря ни на что, они дополняют друг друга.
Распутный ангел и благородной демон – идеальная пара. Она – терпит все его тёмные сущности (коих всего три), он закрывает глаза на её жалость и терпимость ко всему живому, и из уважения не убивает никого у неё на глазах. И нет боязни, что тьма захлестнёт её душу – демон не позволит загубить ту, единственную светлую, что его терпит. Но есть надежда, что с её помощью свет отвоюет чуть больше его сознания, чем тьма…
А так на диванчике царит гармония… Наверное это единственное место в мире, где гарантированно царит гармония. Они полежат так ещё чуть-чуть, год, или два наслаждаясь единством, чувствуя биение сердца, желания друг друга… Даже небеса не посмеют тревожить их в такой момент, и предпочтёт подождать Сатана с новым приказом своему вассалу, и не выдаст тайны огонь. Пусть их хранит тишина. Да будет так…
Сколько ненужных нам истин сомнительных?
Главный наш знак – это знак вопросительный,
Все относительно, все относительно…
Восхождение.
***
Глядя в её глаза, он видит очаровательную демоницу, которая не прорвалась наружу только потому, что её никто не запирал внутри, такую непохожую копию. Девушка в коротком красном платье, с ярким, но гармоничным макияжем, и не скованными скромностью движениями, лукавым взором наблюдает за передвижениями своей половины. У неё вечно дела, вечно проказы в этом, пусть маленьком, но все же мире, она вечная пошлячка и развратница. Когда он смотрит, как ангел расчесывает волосы, демонесса в глазах, полирует небольшие рожки, перекинув ногу через подлокотник мягкого кожаного кресла, и посылает нахальные воздушные поцелуи, которым не судьба долететь до цели.
В это время в, казалось бы, не живых зрачках Мефистофеля, плещется море боли. Подумать, что это его боль может лишь поверхностный наблюдатель. Более глубокий взгляд способен разглядеть отчаявшегося, беспомощного ангела, с обугленными, сломанными крыльями. Свет нимба его уже почти померк под тяжестью сажи, но все, же упрямо пытается противостоять, казалось бы, неизбежной тьме. Он тоже смотрит на все, что происходит снаружи. Он видит всех и вся, он может быть очень сильным и надежным, он жаждет лишь не много свободы. Для этого нужно, что б кто-то его увидел! Не поверил, что он есть, не догадался, а именно знал, именно видел и понимал, вот только мало, очень мало таких взглядов на свете. А пока ему только и остаётся, что от имени сарказма, так прочно поселившегося в нем за эти годы, посылать демонице ответные поцелуи, да пытаться вырастить новые крылья…или хотя бы очистить нимб…
Промозгло, сыро, какая прелесть,
Какая слякоть, какой туман!
А я улыбаюсь, чему – бог невесть,
Я, как и горы, туманом пьян…
***
Туман. Белое облако длиной в мир. Холодный ветер треплет оставшиеся на деревьях грязно-жёлтые листья. Холодно. Сыро и холодно. Старый каменный готичный, резной мост возвышается над прудом, вода в котором вздрагивает под ледяными руками ветра. Со дна сквозь толщу воды на поверхность смотрит самая прекрасная из неживых пара. Мужчина и женщина. Красивые музейной, восковой красотой. В их глазах таких холодных и голубых, никто сейчас уже не может рассмотреть теплые, ждущие, но та нежность, с которой они смотрят друг на друга, делает их живыми. Он рассматривает землю, такую недосягаемую для них, наблюдает, как жестокий прорыв ветра вышвырнул из гнезда птицу, и как она, справившись со стихией, вернулась обратно. А девушка смотрит на дом у реки. Хороший, добротный, теплый хоть и старый дом. И на окно горящее неверным светом камина. Мертвые глаза наполняются живым интересом, она знает, что сейчас увидит, они видели эту картину уже, кажется миллион раз. К окну подходит человек, внешне молодой, внешне человек, его возраст и силу выдаёт лишь усталость от мира во взгляде. Позже к нему подойдет девушка, не идеальная, но с гармоничными чертами, и он возьмёт её за руку. А пара из глубины приветственно кивнёт им как старым знакомым. Мужчина в окне улыбнётся взглядом, а девушка привычно-непонимающе промолчит. И долго ещё будет вглядываться в воду, в надежде увидеть чему он улыбнулся…
Полные голода, очи золотом в пол лица,
Он зовет меня вниз: «Родная, спустись!»
Обниму в тридцать три кольца…
Мельница.
***
Сегодня наступил день, которого он ждал и… которого боялся. Сегодня он не смог сдержать всю свою Тьму внутри. Сегодня он за стеклом своих же зрачков, сегодня он рядом со своим же ангелом, такой же беспомощный. Сегодня телом правит Мрак. Вечер? Ночь? Сутки? Сколько? Он давно стремился наружу, и тихим шепотом напоминал о себе каждый вечер всё последнее десятилетие. Сегодня получилось, сегодня демон очнулся по ту сторону стены, которую выстроил для своей Тьмы. И Мефистофель знает цель, с которой вытекла из него частичка великого Хаоса, вложенная, как и всем демонам со дня последнего рождения. Ангел. Тьма не может жить со светом. Это противоречит Закону Мироздания, который Мефистофель привык игнорировать. Но двух веков Мраку хватило, что б почуять неладное. Убить её демон не позволит, да это и не нужно. Гораздо важнее сломать её и склонить на свою сторону. Вымазать в пороке и грехе её душу…
Каждый раз рядом с ним она чувствует себя простым и бессильным человеком. Смотрит ему в глаза и не может удержаться от поцелуя, как ни одна живая женщина не устояла бы перед затягивающей бездной. Но сегодня, что-то было не так как обычно. Вечер он провел не у камина, а на тахте в темном углу комнаты, глядя на неё голодными, жаждущими глазами. Отказался от привычного красного вина, чуть глотнув из её бокала белого, и повлёк её на пол. Целовал её тело, ласкал искусными движениями рук. Все это было нормально, если бы не напор и нетерпение в любом движении и поток сладких, одуряющих и обволакивающих сознание слов, в которых прослеживался, лишь один вопрос: «Тебе нравиться наслаждение?» На что тело отвечало согласием, а губы неустанно шептали короткое слово: «Грех!» Казалось бы, он должен перестать настаивать на признании сознательного, добровольного греха с её стороны и продолжить ласкать её просто, что б оставить потом одну для молитвы и исповеди. Но Мефистофель становился все настойчивее, вопрос звучал чаще, с нажимом. Теперь уже яркая мысль, что он так не может, озарила её сознание, одновременно с нимбом, появившимся из ниоткуда осветившем комнату божественным светом. Руки на теле ослабли, тварь старалась забиться туда, где ещё остались куски тени. (Мефистофель в глазах чуть поморщился от отвращения. Высокомерие – единственное, что до сих пор удержало его от тьмы – мрак должен уметь унижаться и лицемерить.) Но скоро в комнате остались только свет, ангел и тот, кто выдавал себя за благородного демона. Она медленно встала и, расправив крылья, сказала: «Я не знаю кто ты. Уходи. Med Got Helps! »
Минутой позже она рыдала на груди у такого родного ей демона. Она не спрашивала, что или кто это было, она просто плакала. А он успокаивал, молча, что сейчас ангел ценила вдвойне. Чуть позже легко, отняв её от себя, Мефистофель поцеловал мокрую от слёз щеку. Они тихо опустились на диван…
***
Картина старая: диван, камин, огонь
Она рукой играет волосами
Он никогда не отпускал её ладонь
Ни в преисподней, ни в раю над небесами
Желанья их сливаются в поток
Сладчайшей болью, отзываясь в теле,
А мрак готовиться ей преподать урок
И показать кто он на самом деле
Зрачки слились, и он не мог понять
Что болью в её взгляде отразилось
Вдруг приподнявшись, захотел обнять
Не закрывая глаз, она чуть отстранилась
Теперь она не с ним и не сейчас
И тело не поводит даже бровью
На зверя что увидел скрытый глаз
Так жаждущего насладиться кровью
Он в грязной, серой комнате закрыт
Стальной тяжёлой цепью он прикован
Тут верный пёс хозяином забыт
Давно его желудок не был полон
Давно клыки не помнят мяса вкус
И пьяный запах крови позабыт
«Порвать бы горло ей в один укус!»-
За эти мысли зверь бывает бит
Но обижаясь, не ушёл во мрак,
Уставшую мечту свою лелея
Он цепь свою с крюка срывает так
Что ясно: жажда разума сильнее
Когда начинает хозяин
Ласкать её шею страстно
Зверь тоже мечтать начинает
Об ангельском соке прекрасном
И рвется, сдирая кожу
Холодным и злым металлом
Слегка приласкать её шею
Оставив рваную рану…
«Шах и мат – Генрих рад, он король на тёмном коне
Как всегда при дворе равных нету мне…»
Король и Шут.
***
Надкушенная луна легко светила в окно, стыдливо прикрывая свой изъян фиолетовыми тучами. Впервые за последний год она уговорила его расслабиться и поиграть с ней в шахматы (он дни и ночи творил свои дела и решал не свои проблемы). Странная пара уже долго сидела за столиком на резных красного дерева стульях. Противостояния не было. Они играли. Нега и легкость серебряными шариками перекатывались по ковру. Волнами мускуса набегало из воздуха расслабление. В её глазах светились белым мрамором резные фигурки. А он едва заметно улыбался, он мог просчитать партию на семь ходов вперёд, но не хотел. Она это знала, и тоже могла все просчитать, о чем демон, кстати, вряд ли догадывался. Облизнув верхнюю губу (совершенно обычный её жест всегда сводил демона с ума), ангел передвинула свою королеву на четыре клетки, сбив по пути пару его фигур, и радостно возвестила: «Шах!» Подумав долю секунды и посидев пару минут для вида, он подставил под удар своего тёмного каменного коня. Светлая королева на доске, эффектно развернувшись и разбив его ударом каблука, обернулась к хозяйке. Довольно улыбнувшись, ангел кивнула ей и показала спутнику нежный и розовый язычок. Мефистофель нахмурился, и игриво погрозив ей пальцем, сбил последней оставшейся ладьёй её короля: «Шах и мат, нежная моя! Не расстраивайся, не надо, ну так получилось, фортуна не постоянна… Ну вот не надо пла… » Примерно на этой фразе она перестала изображать из себя умирающего лебедя и с обычным женским радостными криком прыгнула ему на колени. Забытые резные фигуры покатились по полу рядом с жемчужными каплями неги…
…он свободу ценил дорого
По нему открывали пальбу
Но ни кто в этом мире не смог бы
Вместо воя услышать мольбу
И всегда в жару или с холода
Приоткрыт чуть в оскале рот
Береги шкуру с нову, честь - с молоду
Он не может жить наоборот…
Иная.
***
Старая книга в тяжелом, давящем кожаном переплёте. Наугад открытая страница.
Гравюра. Живая.
Лес, камни, горы, сияющий чистотой воздух. Там стая шакалов, ещё недавно бывших членами гордого клана волков, гонит своего, теперь уже бывшего вожака. Слышны их короткие азартные подвывания и переливчатый вой, приглашающий остаток племени на предстоящую забаву. Но азарт погони скорее наносной, в их глазах – страх, их гонит вперёд лишь стадное чувство. Они бегут, гонят своего, и все как один бояться в минуту слабости оказаться на его месте. Скалятся и бросаются на него, уже почти чувствуя клыки недолгого союзника на своей жилистой шее и ощущая вкус собственной крови заполняющей пасть, не дающей сделать последний вздох…
Лишь один волк на этой картине холоден, сосредоточен и, пожалуй, спокоен. Он знал на что идёт, спасая от своих молодого оленя. Он один видел тот свет, что исходил от диковинного зверя. Остальные видели лишь переплетение его сосудов, бегущую по ним кровь. Он нарушил Закон, которому подчинялись ещё их предки.
И даже сейчас уводя погоню за собой, но спасает волчицу и щенят, им не будут мстить, это тоже Закон. Но только если он умрёт. «Что ж, похоже это единственный способ окончить игру на своих условиях…»- и прыгает в ту расщелину в скалах, что так удачно возникла по левому краю тропы. Мягкий звук рвущейся о скалы плоти доказал, что Вожак достиг своей цели… береги шкуру с нову, честь - с молоду он не смог жить наоборот…
Расширенные от жалости, восхищения и ужаса глаза ангела. Тихий шепот: «Волки…они как мы… только лучше…» и кивок демона, что смотрит через её плечо…
…Жуткая ночь хохотала потоками ливня,
В шуме воды мне послышались чьи-то шаги…
Король и Шут.
***
И был ливень. И была ночь. И настала пора искупать грехи…
Мефистофель спал на тахте и, не желая одиночества, упорно пытался нащупать радом ту, что стояла у окна. «Да, да, свершилось, – думалось ей, - Долго, долго я испытывала божью милость, пришла пора…». Она мечтала, что эта ночь не придёт к ней никогда, она мечтала, что любовь её искупит все грехи. Помнила, знала, что ангелов обычно забирают днем, но она то была не обычной. «Что же я сделала, что же? Разделила кров и постель, жизнь и душу с демоном!» - в такие моменты она почти жалела о своём выборе. Оглянулась. В неверном свете молнии сверкнули белые крылья, чуть тронутые с краю угольно черной бахромой. Молния осветила и демона. В этот момент он показался ей таким беспомощным в битве со своей Тьмой, что захотелось расплакаться. Она подошла, посмотрела на него полными слёз глазами и погладила волосы: «Последний раз…» - подумала и ужаснулась. Граахнул гром, и в этом ярком звуке явственно послышались шаги, легкие, невесомые как перезвон колокольчика. Так ходят ангелы… Она встала на колени перед спящим и вновь попросила прощения за то, что покидает его. Вернулась к окну. В чудном переплетении веток вяза за окном ей виделись мягкие белые силуэты с великим размахом крыльев. Скрип половицы, ангел обернулась. Никого. Странно… верховные обычно не тянут. Тем временем пейзаж за окном менялся: стих леденящий своим воем душу ветер, исчезали рваные тучи, нежный месяц боязливо выглянул из-за деревьев…
Лишь через час она смогла привести свою растрепанную душу в покое и уснуть рядом с родным ей демоном.
Архангел в любимом кресле Мефистофеля вытер слезу и отправился к Апостолам, сказать, что она смогла пережить ещё одну грозу и вновь искупила свои грехи…
«…Напишу-ка я песню о любви.
Только что-то струна порвалась,
Да сломалось перо, ты прости.
Может, в следующий раз…»
Чиж и Ко.
***
Полёт… Нежный ветер ласкает холодную кожу его крыльев и играет с её упругими маховыми перьями. Они летают уже давно, но вне земли время не имеет значения. Ангел парит, спокойно и ровно, но со странным чувством не уверенности, будто крылья сейчас растворятся, и она разобьется о камни. Полет демона наоборот напоминает те горные хребты, над которыми они летят: он то резко взмывает в высь, то складывая крылья, летит с небес как смиренный падший ангел, оглушенный своим горем, и спасенный огненными крыльями раскаянья лишь в последний момент падения. Но, несмотря на это, демон ухитряется все время быть с ней рядом, в надежде уберечь её от жестокого мира. Полет обрывается резко: она с шелестом сворачивает крылья и летит вниз: «Всё…»-мелькает в мыслях, он конечно подумает, что она нарочно свернула крылья, он конечно не услышал, треска сломанных порывом жёстокого ветра перьев: два маховых на одном крыле это много даже для Ангела… И она летит вниз, пока резкой болью не проникли в плоть когти. Крик, отчаяния, боли и освобождения.
Вершина Безымянной Горы. Она стирает кровь с его пальцев своей порванной на полосы туникой, ткань золотится от её крови: он помог чуть залечить её рану, на свои обожженные руки сил уже не хватило. «Кровь ангела… неприятно…люди кажется, до сих пор считают, что святая вода сжигает нас из-за молитв и креста…» - мысленно, сквозь боль, усмехается Мефистофель. Она обняла его, злого, уставшего, циничного демона, своими мягкими руками. И одним движением успокоила почти все эмоции, сняла почти все проблемы, кроме одной, и пьяные от нежности глаза его кричат и молят: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, АНГЕЛ, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!». Она видит эти слова отраженные в темной душе, она слышит, почти слышит его голос. Демон приближает свои губы к её уху, и раздаётся тихий, ласковый шепот: «Вставай, нежная моя, пора просыпаться…» И ангел открывает сонные зелёные глаза, улыбается своему спутнику, забыв разочароваться, что это опять был сон…
Хочется в теплую кровать,
хочется жить, а не ждать,
люди, пустите ночевать.
Агата Кристи «Вервольф»
***
Мягкие, робкие снежинки, танцуют свой первый и последний танец в свете посеребренной луны. Их время от времени, будто прогоняя со своей территории, раскидывает с разные стороны режущий ветер. Ледяная крошка стелется над скованным звенящими ледяными цепями прудом. Воздух сух и прозрачен, несмотря на снег.
Она, оторвав на мгновение перо от бумаги, вглядывается в пейзаж за окном. В этом Снежном Царстве ей почудился непривычный, чужой звук. Она почти убедила себя том, что это ветер, когда звук повторился. Ангел удивилась вновь, обернулась, Мефистофеля в комнате уже не было, но коньяк в бокале ещё не остыл от тепла его руки. Пожала плечами (мало ли какие дела могут быть у её спутника) и, подойдя к двери, распахнула её. Глаза расширись от непомерного удивления: из пушистого белого сугроба, который за вечер намёл ветер, на неё глядели два совершенно круглых, изумительно синих, сияющих глаза. Пока Ангел выходила из шока, мяуканье повторилось, сугроб зашевелился. Она подошла и вынула из снега маленького, насквозь промокшего и продрогшего котёнка. Удивление сменилось смесью жалости и восторга. Захлопнув дверь, она принесла пушистый комочек в комнату, и, схватив с кресла, мгновенно появившееся махровое полотенце, стала его сушить. Когда котик обсох (он, кстати, оказался беленьким с черным ухом и очень пушистым), Ангел подумала, что неплохо было бы его покормить, но что едят животные в его возрасте, представить себе не смогла. Проблема встала в полный рост - от коньяка котёнок благоразумно отказался, но словно заметив, что проблема в процессе решения замолчал и улёгся в кресле, будто век там лежал, но не уснул.
Через пару минут в том же кресле, едва не задавив кота (тот успел быстро но, не теряя фирменного кошачьего величия ретироваться), появился Мефистофель.
Резкий взгляд, короткий вопрос: «Что это?» И Ангел, спокойным, непререкаемым тоном объяснила ему ситуацию и проблему. Ещё один недружелюбный взгляд на котёнка (тот в свою очередь поморщился и фыркнул) и появилась полная пиала молока, прямо перед всё ещё недовольной мордочкой. Котик даже сел от удивления, но не на долго: скоро он во всю лакал угощение, сопровождаемый двумя взглядами: умилённым и снисходительным. «Зачем Она его принесла? Да и морда у него наглая, ещё и фыркает, вот поест и – вон отсюда! » - думал Демон. «Мордочка такая милая, кушай, киса, наедайся, прелесть. Не выкидывать же на холод такого котика? » - умилялась Ангел. «Вкусно. Тепло. Похоже, я здесь надолго…» - спокойно размышлял котёнок, всё быстрее лакая лакомство.
Наевшись, резко потолстевший, котик медленно побрёл к дивану и нагло улёгся посередине, проигнорировав заботливо постеленную на пол подстилку. Ангел только улыбнулась и, кивнув спутнику, легла, рядом обняв мягкий, пушистый, мурлыкающий шарик.
Примерно черед пол часа Мефистофель встал с кресла и подошёл к спящим, раздражение и не понятная ревность пропали так же быстро, как и появились. Он погладил свою Спутницу по волосам, и неожиданно легко и нежно провёл по мягкой шёрстке котенка. «Как же нам тебя назвать? Пожалуй, Нирит* подойдёт…» - непонятно к чему подумал Демон. «Чудесное имя…» - довольно мурлыкнула во сне Ангел. «И я согласен…» - решил котёнок.
* - Драгоценный, золотой кот (камень)
«…А я оставляю себе право на страшные сны
Право гореть от весны и к небу идти по золе
Если ты сможешь, возьми если боишься - убей
Все что я взял от любви право на то, что больней…»
Агата Кристи «Сны»
***
Молодая девушка сидит на берегу большого, но сохранившего чистоту и свежесть пруда, любуясь отражениями причудливых облаков в блестящей глади. Лето в разгаре, солнце желтым языком облизывает кроны берёзовой рощи и тёмно-золотую косу девушки. Она начинает перебирать руками травинки, легко, будто даже не задевая. Издали слышится музыка, не громкая, но отдававшаяся эхом в сердце, завораживающая мысли. Девушка раскидывает руки как крылья и будто парит над этой цветущей поляной. Край сарафана едва не задевает воду. Земля под ногой осыпается и девушка, не успев сохранить равновесие тихо вскрикнув, падает в это гладкое природное зеркало.
Берёзы… Как много в них света, не навязчивого, но достаточно конкретного, что б привлечь внимание, молодого парня, который едва начинает задумываться о смысле своей жизни, о смысле своей смерти, о свете и тьме. Он идёт и играет на тёмной свирели из жжёной кости волка, которого он убил 2 года назад. Парень сразу решил, что на память сделает себе свирель, но не умел резать по кости. Он много раз ранил пальцы в кровь, прежде чем добиться звучания достойного его. Мелодия лилась тягучая, но не грустная, а просто в такт его мыслям. Он вышел к озеру и увидел падающую девушку. Парень успел подхватить её за пояс и прижать к себе.
Она обернулась и, смутившись, оттолкнула его, едва не упав снова. Сильные руки обхватили её крепче. Неожиданно встретившиеся взгляды и робкий, трепетный поцелуй потащил их в водоворот много глубже того, что был за спиной…
Ангел мягко гладила голову любимого, покоящуюся у неё на коленях. Мефистофель беспробудно спал и она случайно (таков уж дар ангела) подсмотрела его сон-воспоминание. Ревности не было ни капли, только бесконечная радость, блестящая слезинка и счастливый шепот: «Всё-таки Можешь…»
«…Убей меня, убей себя, ты не изменишь ничего
У этой сказки нет конца, ты не изменишь ничего…»
«Опиум для никого» Агата Кристи
***
В ночи бесновался свирепый ветер. Он нервно таскал за собой рваные тучи, как на квартиру тащит за руку озлобленный девственник свою первую в жизни проститутку. Луна умерла с ней ушли и звёзды, сегодня должна была уйти или остаться и она тоже.
На краю крыши, едва видимый в вихре стихии силуэт девушки. Она, раскинув руки, стоит на краю, подталкиваема ураганов, которому, казалось, не терпится все закончить. Девушка ещё не решилась и у неё в голове вихрь не хуже. Впереди прямо над пропастью появляется пластичный высокий молодой человек, он подходит по воздуху ближе к ней. Он зовёт и манит её, он обещает ей счастье и покой, любовь и верность. Она доверяясь тянет к нему руку. Но за спиной раздаётся тихий и ласковый шепот: «Постой…». В нём всё: любовь и забота матери, раскаянье близких, забота любимого, в нём солнце. Но голос впереди шелестит: «Покой…». И вспоминаются злые слова, плевки в душу, удары по лицу, и солнце гаснет, она делает ещё шаг вперёд. «Постой» - свет, без мольбы и даже с угрозой, но уже не ей – демону. Тьма, улыбнувшись безукаризненой улыбкой: «Иди ко мне…». И девушка падает на холодный асфальт, и начавшийся дождь несёт по нему потоки алой крови той, что могла дарить свет и тепло миру ещё много лет, нужно было только помочь...
Ангел, не глянув даже мельком в глаза любимого и дорогого ей Мефистофеля, раскрывает посеребренные дождём крылья и шагает вслед за не спасённой, но не вниз, а вверх, мгновенно исчезая, для взгляда не провожающих её глаз, в пелене стихии…
Эпилог.
В почти полной тишине лишь сухой треск поленьев в камине. На нем затихли старые часы. И даже тени от багрового пламени затаились подальше от взгляда, уставшего от мира демона. Он невидящим взглядом уже долгое время смотрит в книгу, на одну и ту же страницу, в одну и ту же точку. Он встаёт и ставит почти истлевшую книгу на полку. Усталый, безразличный взгляд его скользит по комнате, захватывая на своём пути картину изображающую темную поляну в дубовой роще. Камин не даёт света, что бы разглядеть все детали, но демон знает их наизусть. Он садится на диван и ищет мыслями волосы цвета тусклого золота, и чувствует ладонями нежность кожи с легким ванильным запахом. Так в тишине проходит время… А на подлокотнике дубового кресла обитого бархатом по прежнему стоит пустой бокал и лишь пара капель вина на дне доказывают, что недавно он был полон…
