Что видит вокруг себя недоношенный младенец в утробе матери? Окутан ли он первородным полумраком, или его нежная кожа освещается плясками алых отблесков внутренностей его матери, приветствующих и подзывающих его сквозь защитную пленочку?
Память возвращалась медленно, неторопливо пробиваясь сквозь мозговую кору и возвращая сознанию отдельные вспышки воспоминаний сильными и болезненными пульсациями в голове. Память никогда не приходит одна, она всегда приводит с собой либо несчастье, либо радость последствий прояснения, но в случае с Кирой она явилась в компании с ноющей болью. Безумно хотелось смотреть, видеть, чувствовать и вспоминать — все эти желания невозможно было контролировать, и боль, словно зная это, подобно искусному садисту наваливалась волнами на хрупкие виски и глаза. Кира понимала, что боль это хороший знак, тот самый указатель, некий разделитель, воткнутый в мягкую плоть между жизнью и смертью. Кира была жива, но мысли, хищным роем мелькавшие в ее голове, заставляли содрогаться от боли, которой она уже не была так благодарна за оповещение о жизни. Усилие — поворот кисти, еще усилие — руки плавно приподнялись с шершавой поверхности. Теперь осталось пошевелить ногами, чтобы понять, насколько тело еще принадлежит ей. Ноги затекли и окаменели, Кира с большим трудом заставила их согнутся в коленях — они буквально скрипели и нехотя, но все же задвигались. Кира была готова познать истину вокруг, ощупывая руками ближайшее пространство под собой, чувствуя знакомые прикосновения твердой ткани. Глаза раскрылись, не открыв ничего нового взгляду: вокруг была тьма, подобная внутреннему взору. Кира проморгалась несколько раз и закрыла глаза вновь, считая про себя до двадцати. Этому способу привыкания глаз к темноте ее научила бабушка, всегда помогавшая ей справляться со страхами темных пространств все ее детство, пока она сама не ушла в вечную темноту пару лет назад. Кире всегда давалось это с трудом. Ей казалось, что все эти секунды, что она так бережно и, вздрагивая, отсчитывает, из самых глубоких щелей комнат и темных углов коридоров к ней с отвратительным шлепаньем ползут ужасные создания, порожденные тьмой. Готовые набросится и разорвать на куски, пока она не смотрит на них. Кира даже сейчас жила в сомнениях, ведь она не знала, чего боялась тогда больше: просто умереть или умереть, не увидев того,что именно набросилось на нее из темноты, разрывая своей прозрачно-черной, дымящейся лапой ее внутренности.
Прошло время, и Кира резким движением широко распахнула глаза, выставив их беззащитно обнажёнными перед ухмыляющимся лицом пугающей неизвестности. Она с трепетом ожидала увидеть что угодно, но открывшаяся ее взору картина была разочаровывающе обычной и даже умиротворяющей. Она обнаружила себя лежащей на грубой одноместной кровати в темной комнате, лишенной окон. Кроме кровати, в этой тесной коробке расположилось некое подобие шкафчика, стоявшее справа от ее постели, и потрепанная душевая кабинка, плотно прижатая к унитазу в левом углу комнаты. Массивная темная дверь занимала большее пространство помещения, а висящее на ней зеркало, старое и потрескавшееся, создавало атмосферу сильной разрухи. На стенах не было никаких обоев: они представляли собой лишь тяжелые бетонные блоки, чьи шершавые и неровные поверхности, изрешечённые небольшими отверстиями от опавших кусочков бетона и диагональными трещинами, могли легко пустить из проводящей по ним руки кровь. Все вокруг было и выглядело совершенно нормальным, кроме одного — Кира совершенно не знала, где она сейчас находится.
Пустить громкий крик наружу или, прислушиваясь к каждому шороху, затаиться? Встать с кровати и тщательно осмотреть всю комнату на предмет какого-нибудь ключа или оружия? А зачем ключи? Дверь вообще заперта? Или она открыта? Или, может, стоит лежать, не шевелясь, притворяясь, что она без сознания? Это ведь поможет, если кто-то войдет к ней через эту загадочную дверь? Стоит ли ей вообще бояться? Где она, наконец? В старой больничной палате, в ожидании своего доктора после какого-нибудь случая, который она пока что не может вспомнить, или в заброшенной комнате подвала похитившего ее извращенца?
Вопросы сдавливали череп, проникали внутрь и разжигали костер лишь недавно затихнувшей боли. Кира устала быть пленницей хаоса собственных мыслей и решила перейти к активным действиям, не обращая внимания на все дурные предзнаменования своей головы. Она осторожно перенесла весь вес своего тела набок, ожидая, когда кровь в полной мере прильет к онемевшим конечностям и наполнит их необходимой энергией. Поворачиваясь, сквозь раздражающие скрипы кровати она услышала странный тихий звук, напоминавший едва слышимый звон, который она бы никогда и не услышала, если бы не абсолютная тишина вокруг. Не отвлекаясь на него, она старалась не кричать от этого неприятного чувства, когда все твое тело наливается кровью с ожесточенным покалыванием каждого сосуда изнутри. Кира довольно быстрым движением сбросила свои ватные ноги на пол и присела на край кровати, от чего ее онемевшую руку пронзила вполне ощутимая боль. В тот миг, когда в ее левое запястье вернулась жизнь, первое, что ее встретило, было холодное прикосновение чего-то инородного и болезненного.
Холодные и липкие ощущения надвигающегося ужаса пробежали по ее позвоночнику — все тело мгновенно застыло в ожидании худшего от мира неизвестности. Она дернула левой рукой в надежде стряхнуть это с себя, словно надоедливое насекомое, и в ту же секунду мертвая тишина вокруг нее зловеще зазвенела. Первое, что она увидела, было странное ржавое кольцо, вбитое в стену на высоте чуть больше метра от уровня пола, от которого тянулось нечто поблескивающее и закрученное в клубок у основания. Прошло несколько напряженных секунд, несколько осторожных вглядываний в сгустившуюся темноту, несколько подергиваний обессиленной рукой, несколько ужасающих мыслей — и все, наконец, встало на свои места. Кира была прикована к стене.
Она сидела на цепи, чьи колыхающиеся звенья царапали ее кожу и, казалось, впивались в ее плоть, высасывая кровь и жизненные силы. Прямо у ее кисти два конца цепи были искусно соединены небольшим, но прочным замком, в котором отчетливо виднелось отверстие для ключа. Внутри Киры все оборвалось, и выстроенное с нечеловеческими усилиями спокойствие в один миг развалилось до самого фундамента, под которым всегда гнездится семя первородного ужаса. Кира с надрывом глотала кружащийся колоннами пыльный воздух, пока паника рвала ее изнутри. В голове больше не было никаких мыслей — лишь чистое безумие. Кира дергала цепь в районе кисти, оттягивала ее рукой, упиралась ногами в подножие кровати и пыталась вырвать ее основание из кольца — все было безуспешно. В ее мире теперь не было ничего, на что можно было бы опереться, ради чего стоило бы ломать себя, подстраиваясь под быстротекущие амбиции;ничего, что имело бы аромат и свежесть лёгкого морского бриза, но всегда оставалось нечто, ради чего бы стоило страдать.
Внезапно все вопросы отпали, будто их и никогда не было. Все стало совершенно неважным, ненужным и бессмысленным. Кира сидела на грязном бетонном полу и тихо поскуливала. Чем больше она думала о том, что ей нужно быть сильной, о том, что она всегда найдет выход, о том, что нужно бороться несмотря ни на что — тем хуже ей становилось. В голове выли сирены противоречий: к чему теперь эти сильные слова, когда она сидит неизвестно где, прикованная цепью, словно грязное животное? Речи создаются и произносятся для людей, а не для глупых животных.
Мысли…Которые она ненавидела, ведь они снимали скальп с ее головы раз за разом в пульсирующей агонии, но конкретно сейчас ей не хватало именно их. Кира громко рассмеялась в истерике, вспомнив, как она жаловалась своей подруге на неудобный браслет, который подарил ей отец. Браслет был ей мал и туго сжимал ее руку, из-за чего Кире приходилось растягиваться в фальшивой благодарной улыбке перед отцом и проклинать его подарок за его спиной. Это был самый искренний хохот, ведь она задумалась о том, насколько же ловко судьба умеет издеваться над человеком.
«А как тебе такой браслет? Не жмет?» — Кира не могла себя сдержать и гремела цепью, изображая высшие силы. Она смеялась во весь голос, сидя на привязи в коротеньких шортах и серой кофте.
Мысли вновь стали рождаться на выжженной паникой и безумием бесплодной земле ее разума. Смех оборвался подобно лопнувшей струне, рассекающей плоть несчастного музыканта, и уступил законное место гнетущей подвальной тишине. Или это была не подвальная тишина?
Кира с трудом поднялась с колен: ее сильно шатало. Нервная дрожь сменилась истощением, тело совершенно не чувствовало баланса. Кира не решалась дойти до края комнаты и просто застыла у кровати в вертикальном положении, давая возможность телу вновь адаптироваться к нормальной жизни, в которой девушки умеют стоять, ходить, а иногда даже бегать. В комнате было прохладно и пахло сыростью. Кира широко расставила руки в стороны и позволила потокам пыльного воздуха очертить ее темный силуэт. На нее накатывала очередная волна смятения. Ей казалось, что сама тьма изогнулась в уродливое и непропорциональное подобие человеческой фигуры, а затем прислонилась к ее белому и слабому тельцу, поглощая у нее всю сокровенную волю к жизни и оставляя ее опустошенному телу взамен лишь одни вопросы. Вопросы, ответы на которые внушали первобытный ужас.
Когда не понимаешь день сейчас или ночь, чувствуешь себя вырванным из привычного порядка вещей, отброшенным с нетерпящей неисправностей схемы мироздания, и тебя накрывает чувство глубочайшего одиночества, будто вся Вселенная оторвала от себя микроскопический кусочек вместе с тобой и швырнула его в вечное забвение. Кира медленно подошла к стоящему справа от кровати шкафу и осторожно открывала его скрипучие дверцы. Он оказался совершенно пустым, а его трухлявые и изодранные полки казались посмешищем, неким надругательством над нормальной мебелью. В самом низу шкафа виднелось небольшое отверстие в стене, в которое едва можно было бы просунуть два прижатых друг другу пальца руки, но в состоянии обреченного пленника многие обычные вещи начинают проявлять странный и необъяснимый магнетизм. Кира заинтересовалась им и уже начала медленно наклоняться, как вдруг от массивной двери раздался звук скрипящего и прокручивающегося замка. Кира оцепенела — все тело напряглось и вытянулось подобно натянутой струне, в голове бушевал пожар, а все ее естество буквально кричало, что нужно бежать или прятаться немедленно. Но бежать и прятаться было некуда. Животное на цепи должно знать свое место.
Чернее самой ночи, тяжелее самой грязной души, дверь с удивительной легкостью распахнулась и впустила в пустоту тесной комнаты лучи тусклого оранжевого цвета из коридора. Кира буквально вцепилась глазами в этот небольшой дверной проем, одновременно желая заглянуть в него и вместе с тем до потери сознания боясь того, кто притаился в его глубинах. Разум лихорадочно отыскивал самые жуткие воспоминания, события и размышления.
«Сейчас он войдет и будет меня пытать…издеваться и избивать, разбивая свои кулаки в кровь… изнасилует, а когда кончит — вскроет заживо и зальет внутрь бензин, подожжет… и бросит умирать».
«Ну почему я? Почему ИМЕННО Я?»
«Нет, этого просто не может быть!»
«Нужно просто с ним поговорить, нужно убедить его отпустить меня! Точно!»
«Но что я ему скажу?»
«А если он будет пытать? Они ведь все пытают?»
«Тогда нужно просто умереть…сразу, убить себя…»
На пороге показался ботинок, сначала один, а потом и второй. Еще никогда прежде Кира так не разглядывала мужские туфли. Она пыталась уловить в них все, что так ее беспокоило, пыталась увидеть в их начищенном блеске ответы на все свои вопросы, пока еще не было слишком поздно. Кира также старалась успокоиться, отгородиться, уверяя себя, что на обуви все закончится, и никто не будет заходить дальше. Она старалась узнать все, прежде чем неизвестность приблизится к ней. Но поблескивающие в тусклом оранжевом свете коридора туфли ничего не могли сказать ей, а ей ведь так хотелось спросить у них, будут ли они залиты кровью и запачканы ошметками ее разорванных гениталий, когда решат покинуть эту комнату, или же они выйдут такими же чистыми и блестящими.
Всего лишь маленькое усилие, одно короткое напряжение, которое опустит смертельную капсулу с цианидом на самое дно твоей души, — и можно смириться, ведь ожидание смерти намного хуже ее самой. Смерть — это когда самая яркая гамма красок, вобравшая все оттенки и полутона твоей жизни, вспыхнет в последний раз перед глазами, закрывая собой медленно обволакивающую тебя черную бесконечность. Смерть — это высшая истина, в глубинах которой ты постигаешь бесконечность, погружаясь в лишенный всех чувств, непостижимый абсолют спокойствия, оставляя все позади. Может, всего минуту назад она орала от боли, когда ее выгнутые назад и переломанные конечности начинали свисать с лоскутов кожи, вращаясь, словно адские маятники, над залитым кровью, мочой и блевотиной полом. А, может, она буквально сейчас стояла на коленях перед своим мучителем и он, широко раскрыв руками ей рот, вставил туда нож, пропихивая поглубже ей в глотку, пытаясь вытащить его уже из рваной гортани. Теперь это уже не имело смысла. Агония, вопли нечеловеческой боли, взгляд сотен грустных глаз перед летящей в угасшее лицо горстью земли — это все проблемы живых. Боль — это проблема живых. Страдания — это проблемы живых.
Темная фигура медленно продвинулась в дверной проем. Нелепое, что-то невыразимо нелепое было в ней. Кира напряглась, ее смутило ненормальное сочетание деловых брюк и пляжной футболки. Человек нес какой-то прямоугольный предмет, удерживая его двумя руками. Разум сразу нарисовал ей картину некой полки с кучей различных инструментов, способных причинять человеку немыслимые страдания. Всю жизнь Кира жила с осознанием того, что самое страшное для человека — это неизвестность, но сейчас, забившись в угол грубой и скрипучей кровати, прикованная цепью к холодной стене, она уже считала по-другому. Ведь иногда известность куда хуже любой неизвестности. Абсолютная осведомленность и уверенность в неизбежности определенного события — это то единственное, что в нашем мире способно убить самую потрепанную, самую живучую надежду, после гибели которой человек превращается в набитую кишками и органами безвольную куклу. Кира не знала, зачем к ней приближается так сильно пугающий ее человек, но если бы она обладала абсолютным знанием о том, что он сейчас ловким движением вколет ей препарат, который парализует ее тело, а затем оттянет ее веки и будет заливать туда кипяток, что бы это изменило?А если бы она узнала, что ей предстоит просидеть на этой цепи всю оставшуюся жизнь, и эта жизнь будет долгой, чертовски долгой? Надежда живет только с неизвестностью, они дополняют друг друга, позволяют бороться, позволяют искать варианты — иногда позволяют жить.
Мужчина остановился в углу комнаты и, удерживая предмет одной рукой, начал проводить свободной по стене. Внезапно комната загудела и резкими рывками лениво разгорающихся ламп стала освещенным подобием уютной, но оставленной и забытой детской комнаты. Отвыкнув от света, Кира закрыла глазами лицо, изо всех пытаясь сквозь щели в пальцах уследить за вошедшей фигурой, но он застыл на месте и даже не думал начинать двигаться. Замутненные темнотой глаза беспорядочно метались, обжигаясь беспощадными лучами ламп накаливания, в надежде найти вокруг хоть что-нибудь, чем можно было бы защититься. Жгучая пустота пыльного помещения начинала приобретать жизнь.
Движение — правый глаз послал сигнал в потрепанный мозг Киры. Глаза раскрылись — слезы мешают смотреть, защищая выжигаемую светом сетчатку. Силуэт неподвижен, Кира видит его короткими отрывками между протираниями глаз и вспышками боли в них. Он стоял недалеко от входа, и она чувствовала на себе его изучающий взгляд. Как он смотрел на нее? Как на сокровище, запертое в его клетке? Или как на игрушку, готовую сломаться по его воле?
Он был высокий, странно одетый. Вытянутое лицо частично скрывала борода в форме перевернутого треугольника. Оно не выражало никаких эмоций, но, казалось, поблескивающие зеленоватые глаза чего-то опасались, продолжая пристально разглядывать Киру. Прямоугольный предмет в его руках оказался подносом. Не сводя с Киры глаз, незнакомец поставил его на крышку унитаза.
— Я принес тебе еды, — от внезапного звука его ровного и спокойного голоса Кира вздрогнула всем телом. — Будешь есть, когда я выйду, поднос оставишь у двери.
Он продвинулся к душевой кабине и покрутил краны, проверяя, течет ли в трубах вода и, услышав неспешное журчание, удовлетворенно закрутил их обратно. Незнакомец стоял спиной к Кире,забившейся в угол кровати, и постоянно оборачивался к ней, поглядывая за ее движениями. Кира была напряжена до предела: каждый его шаг заставлял ее все сильнее сжиматься, а мозг посылал бесконечные команды о том, что нужно бежать, срываться с места, биться головой об пол, изображая сумасшествие, делать хоть что-нибудь, наконец. Невыносимое желание броситься куда-нибудь нестерпимо давило на глаза и уши, а тело боролось с остатками трезвого рассудка. Кира сжимала зубы и, скалясь, смотрела за его перемещениями по комнате. Закончив свой странный ритуал осмотра, он остановился в метре от кровати. В его взгляде на секунду появилось подобие некоего удивления, но затем лицо быстро вернуло прежнюю невозмутимость.
— Я проверил воду — все работает. Можешь пользоваться душем, полотенце в душевой кабине.
Затем он совершенно беззвучно развернулся и плавной, но быстрой поступью направился к выходу. На этот раз он не оглядывался и не пытался рассмотреть ее словно нечто инородное, а просто спешно удалялся из комнаты. В висках у Киры раздалась болезненная барабанная дробь — сотни вопросов хотели прорваться через тонкие слои кожи и повиснуть на ее лоскутах, но страх и паника мешали сосредоточиться и открыть рот. Когда его фигура почти скрылась за дверным проемом, совершенно невнятное, дикое, вопрошающее бормотание непроизвольно приобрело форму вопроса и вырвалось из ее потрескавшихся губ.
— Подожди… Кто ты?
Кира застыла в тишине страха и ожидания, обнажив свое восприятие, бесконечно боясь и одновременно желая получить любые ответы.
Услышав ее голос, мужчина замер, а затем медленно повернул свою голову к ней, буквально пригвоздив ее своим пристальным взглядом. Его апатичное лицо пронзила едва заметная судорога, мелкие сокращения зарябили в разных местах, и уголки его губ начали неспешно растягиваться, поднимаясь вверх. У Киры внутри все похолодело от вида этого жуткого подобия улыбки. Ее мозг моментально нарисовал ужасную картину, в которой она просыпается среди ночи и видит его перекошенное в этой кошмарной гримасе лицо, выглядывающее из темных пустот дверного проема. В ее сознании такие улыбки обретали формы ядовитых цветков, прорастающих из сердец брошенных и изувеченных. В таких улыбках она всегда видела отражения поржавевших от крови пыточных комнат.Представляла, что только лишь предсмертные маски боли и ужаса других способны проявить радость и удовольствие на каменных и бесчувственных лицах улыбающихся таким образом монстров. Кира представила, как он будет убивать ее, сохраняя это выражение лица, и как на нем запечатлеются ее последние, булькающие и пускающие кровавые пузыри, вздохи. Его улыбка останется, а ее жизнь — уже нет. И никто не вспомнит, никто не будет снимать фильмы, писать про нее книги и статьи — ведь быть жертвой слишком просто, ей может стать любая. Жертвы никому неинтересны, только маньяки остаются в истории, забираясь по ослепленным от боли, распотрошенным трупам на трибуну мировой известности.
Он не стал или не смог удерживать ее долго, разгладив складки лица и вернув уголки губ в привычное положение. Ответа не последовало — или это и было его ответом? Незнакомец переступил порог и развернулся, схватившись за тонкую ручку массивной двери, видимо, решив осмотреть комнату напоследок. Это длилось меньше секунды — и вот уже остались мгновения до ее полного закрытия.
— НЕТ!!! — Кира внезапно для самой себя вскрикнула и подскочила с кровати, а затем резко откинулась назад под непреодолимой силой притяжения спутавшейся у подножья кровати цепи, больно ударившись поясницей о ее жесткую боковину. Тело проглотило боль, заставляя ее немедленно встать.
— ВЫПУСТИ МЕНЯ!!! — прикушенный во время падения язык источал солоноватую кровь, и делал ее отчаянный крик чуть менее пронзительным.
— Прошу…отпусти…я никому ничего не скажу…
— Мы еще не готовы, — его холодный, безжизненный голос обжигал своим леденящим безразличием, после осознания которого раздался удар закрывшейся двери. Даже последовавший скрежет наспех закрываемого замка звучал человечнее его. Так порой и кончается жизнь: один глухой удар и вечное забвение уже кружит тебя по спирали в небытие. Кира в спешке распутала небольшую часть клубка цепи и подскочила к двери, громко крича — так она освобождалась от груза всех тех мыслей, всех тех вопросов, которые ставили ее в тупик и стыдили за это.
— Кто МЫ? Готовы к чему? Выпусти меня! Где я? Почему я на цепи? СНИМИ С МЕНЯ ЭТУ ЧЕРТОВУ ЦЕПЬ! ДА ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ!!! — Кира обессилено рухнула на пол, прислонившись спиной к запертой двери: цепь была натянута практически максимально. Тяжелое дыхание, гудящие нервы.
«Нужно успокоиться: рано или поздно ты узнаешь ответы».
«Он ушел. Кто бы это ни был, он уже ушел. Он не набрасывался на меня, не угрожал. Пока что…».
«Нет, не нужно об этом думать».
«Мы не готовы».
«Когда он сказал «МЫ», он имел в виду меня и его? Или с ним еще кто-то там есть, за дверью?» Кира съежилась, представив темные фигуры, затаившиеся у ее порога, выжидающие нужного момента, чтобы искромсать ее.
«Нет… Переключись, прошу. Какие мысли о нем? Он очень странный, от таких не знаешь, что ожидать. Он приковал меня к цепи, а еще его эта улыбочка. Хотя он ли приковал? Может это не он? Тогда кто? Боже…как много вопросов…Я здесь долго не протяну…».
«Нет, нужно собраться. Нужно взять себя в руки. Он вел себя так, будто опасался меня, будто боялся меня больше, чем я его — или мне показалось?»
«Что же со мной происходит…».
«Осмотрись, может, тут есть что-нибудь полезное».
«Интересно, что же находится за этой проклятой дверью?»
«Он вернется, он не сказал когда, но он вернется…Нужно быть готовой».
«Он зашел с чем-то…».
« Точно! Еда!»
Кира вспомнила про еду, и эта мысль придала ей сил, заставив задуматься о том, как мало нужно для счастья человеку, лишенного всего. Она подошла к крышке унитаза и, гремя цепью, подняла стоящий на ней поднос, а затем вернулась на кровать, расположившись в позе лотоса. То, что располагалось на подносе, озадачило ее. В одной из мисок были перемешаны раскрытые шоколадные батончики, которые уже начали плавиться и медленно растекаться, а еще — бобы, зелень и кусочки самых разных фруктов, чьи не порезанные собратья либо стояли отдельно, либо лежали в самих тарелках, перекрывая собой все остальное. Никаких столовых приборов — ничего.
«Нужно попросить его принести мне хотя бы вилку», — Кира осторожно брала руками кусочки фруктов, заляпанные шоколадом и, стараясь не испачкаться, жадно глотала их. Она задумалась, что, если ей повезет, и он принесет ей вилку — куда она воткнет ее? Лучше целиться в глаза? Или в шею? А, может быть, в горло?
Глюкоза от растаявшего шоколадного батончика придала Кире сил и энергии, которые, казалось, были ей совершенно не нужны как человеку, сидящему на цепи. Она вновь подергала ее, рассматривала звенья в поисках проржавевших и треснувших, дергала ее на себя, обмотав вокруг запястья на прикованной руке, била ногой по кольцу в стене. Кира быстро вымоталась и, не восстановив дыхание, отнесла поднос с остатками еды к двери. Вся энергия, все силы пленницы — это настоящее издевательство, которое только разогревает твою безысходность, лишь позволяя тебе думать и совершать бессмысленные и тщетные попытки спастись, вместо того чтобы, согнувшись, склониться на единственно верной тропе смирения.
Воистину, чем больше человек знает, тем больше он боится. Кира вспомнила про печально известный отряд 731, который поначалу хорошо обходился со своими узниками и даже кормил их прекрасной едой, но затем без малейшей тени прежнего отношения отправлял их на безжалостные и бесчеловечные опыты. А что, если ее ждет тоже самое? А что, если он будет приводить сюда разных людей, которые будут платить ему деньги и использовать ее как личную секс-игрушку? Или они просто будут уничтожать ее, наслаждаясь каждым агонизирующим стоном, выходящим из ее подергивающегося тела, но не рта? Кира даже задумалась, что же произойдет быстрее: она потеряет сознание от болевого шока, когда вцепится зубами, а затем резко рванет на себя его яйца, или же она задохнется от боли, увидев кости скул своего собственного лица, деформированного от его безумных, ревущих ударов.
Мозг Киры безостановочно строил все новые и новые сценарии, доводящие ее до грани нервного срыва. Казалось, он желал любым способом проверить свои кровавые теории, даже если новое знание будет стоить ей жизни. Мозг катастрофически нуждался в ответах, прекрасно осознавая, какова была цена. Он пытался поднять театральный занавес, поставив за ним Киру, плавно раскрывая перед ней живущий первобытным кошмаром зрительный зал, где лица людей, сидящих на первых рядах, смотрели на нее своим немигающим взглядом, а их головы торчали из их развороченных грудных клеток. В такие моменты Кира хваталась за голову руками и вставляла пальцы в уши, стараясь засунуть их как можно глубже. Сейчас ей не была нужна никакая истина, ей не была нужна никакая правда: ей нужно было хоть немного ощутить себя человеком.
Ведь она чувствовала себя животным, собакой, которая сидит на цепи, ест голыми руками, с которой разговаривают глядя снизу вверх, а ее кричащие отчаянием вопросы слышат как нелепый лай и улыбаются в ответ. А теперь она сидит и ждет хозяина…
— Эй! Ты здесь? — Кира едва не вскрикнула, услышав громкий шепот где-то рядом. Она не спешила с ответом, а лишь осматривалась в попытках найти источник звука.
— Я слышала, как ты кричала, пожалуйста, поговори со мной!
Киру осенило — звук шел из той самой небольшой щели в стене, которая располагалась внизу шкафа. Она быстрым движением припала к полу и начала вглядываться в темноту отверстия, но ничего не могла в нем разобрать. Решившись, она заговорила.
— Кто ты? — в ее интонациях причудливо смешались строгость и испуг.
— Это я — Аня! Вика, ты, что не узнала меня? Что он сделал с тобой? — незнакомый голос заметно приобрел расстроенные полутона.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Никакой Вики здесь нет. Меня зовут Кира.
— К-Кира…?
— Да, Кира. Как давно ты здесь? Как долго он тебя держит?
— Кира…Они забрали ее…Значит, Вика мертва… — из-за стены донесся вполне различимый плач. Кира почувствовала себя неловко, как чувствуют себя пленницы, успокаивающие других пленниц.
— Эмм, Аня, послушай меня внимательно: я ничего не знаю о Вике… Черт, да я даже ничего не знаю о тебе, но утверждать, что кого-то убили, сидя на цепи непонятно где — это просто глупо. Возможно, мы даже сможем помочь ей, когда выберемся отсюда. Ты же хочешь выбраться?
— Отсюда нельзя сбежать…Все это — ради нас. Так говорила Вика, — голос из отверстия продолжал немного всхлипывать, но стал намного спокойнее. И вновь вспышка тысячи рвущихся наружу вопросов ослепила Киру.
— Ради нас? Аня, как давно ты здесь?
— Я не знаю, никто не знает… Тут нет часов, нет календаря, здесь нет ничего. Я считаю, что день закончился, когда решаюсь ложиться спать. Просыпаюсь и представляю, будто наступил новый день, и лучи солнышка освещают комнату. Всего я спала в этом месте около 12 раз.
— Получается, ты здесь 12 дней? Ну, или около того? Расскажи мне все, что ты знаешь и помнишь, давай вместе разберемся, во что мы влипли.
— О, ты очень похожа на Вику, она была такой же боевой, всегда меня успокаивала…пока он не забрал ее…
— Кто забрал? Этот странный маньяк, который приносит еду? И куда он мог ее забрать?
— Я ничего не знаю…
— Хорошо, Аня, постарайся, прошу тебя — ты хотя бы помнишь, как попала сюда?
— Не совсем.…Раньше я ничего не могла вспомнить, но потом память стала возвращаться. Но я все равно помню только какие-то смазанные отрывки. Я помню свою квартиру, помню своего кота, извини, даже сейчас все будто в тумане. Помню свечение, такое сильное. Что-то напугало меня, сильно напугало, я помню, что металась в ужасе. Свечение шло из телевизоров, планшетов. Может, там что-то говорили или показывали, я не помню, но зато очень хорошо помню, что запаниковала. Потом снова темнота и крики, грохот, хлопки, звуки разбивающегося стекла, металлический вой, кажется, даже взрывы были, будто кругом началась война. Очень смутно, помню фигуру на своем пороге: больше ничего не помню. Пришла в себя я на кровати в этой комнате, с болью в затылке.
«Это очень странно: у меня все тоже самое…. Ну, я имею в виду пробуждение здесь. Когда я пытаюсь что-нибудь вспомнить, у меня сразу начинает болеть голова, — Кира серьезно задумалась после рассказа Ани, хотя и не чувствовала особых поводов ей доверять. Едва возникшая паранойя достигает нужных участков мозга, она быстро набирает обороты, отгрызая с каждым разом все более крупные кусочки трезвого рассудка. Кира прокручивала в голове сотни вариантов, сотни сценариев, в одном из которых Аня была заодно с маньяком и пыталась войти к ней в доверие, для пока что неизвестных ей целей.
— Если ты тут так долго…что вообще происходило с тобой? Он обещал тебя выпустить? Нет, не так... Что он вообще с тобой делал? Расскажи мне все, что ты знаешь о нем.
— Я…мне очень трудно, Кира. Он приносил мне еду, спрашивал про мое здоровье, один раз принес странную анкету, где нужно было указать, какие навыки у меня есть…, — на этом моменте Кира перестала слушать. Ее мозг усиленно прокручивал шестеренки, заставляя все тело думать, как это может пригодиться.
— Ты что, вообще с ним не разговаривала?
— Я его очень боюсь, Кира... Каждый раз, когда он заходит, меня бросает в панику, я мечтаю стать насекомым, или даже микробом, и забиться в самый дальний угол и не дышать. Иногда мне кажется, если посмотреть в темноте на его глаза, когда он стоит боком, они светятся изнутри и пульсируют! — голос Ани был преисполнен неподдельным страхом.
— Успокойся...Все хорошо, Аня. Если за все это время он ничего с тобой не сделал, возможно, здесь что-то другое.
— Со мной не сделал, но Вику же увели! Она единственная, с кем из нас он разговаривал… и приходил он к нейчасто.
— Что? Вика, которая находилась в моей комнате, общалась с ним? Она ничего тебе не рассказывала?
— Вика была очень умной: она учила меня, что нужно оставаться спокойной, говорила, это ключ к успеху. Она подавляла себя. При нем она была очень послушной и тихой, и он будто чувствовал, что в ней нет никакой агрессии, и заходил поговорить. Но он не знал, какой она становилась, когда дверь закрывалась. Она рассказывала мне свои планы, как она убьет его и выпустит нас.
— Аня, расскажи мне, о чем она с ним говорила? Все, что вспомнишь, даже то, что может казаться неважным.
— Нууу...В первые дни Вика рассказывала мне, что постоянно спрашивала его, когда он отпустит ее, а он все повторял, что ничего еще не готово. Я не могу сказать точно, но, может, на третий день Вика была очень взволнована, он рассказал ей, как мы сюда попали и почему нас тут держат. С его слов, началась какая-то эпидемия неизвестного вируса, от чего люди стали массово умирать целыми городами и странами. Все было уничтожено в считанные часы, осталось одно пепелище. Он говорил, что вспышка закончилась, но трупный пепел переносится по ветру, распространяя заразу. Кого смогли забрать живыми — тех спасли. Еще он говорил, что только тут Вика в безопасности, что это место — карантин, куда вирус не может проникнуть. Вика спрашивала у него, что он имел ввиду, когда повторял, что еще ничего не готово. Он сказал, что они строят новый город, уникальный город, который позволит жить в безопасности всем людям. Говорил что-то о возрождении, уже не помню. Вика спрашивала, где мы и как много нас тут, он лишь отвечал, что в безопасности и что много, и что каждый из нас представляет большую ценность.
— Боже, какой же это гребаный бред! Карантин, говоришь..., — Кира злобно потрясла в воздухе прикованной к цепи рукой, — в карантине людей не приковывают цепями к стенам, карантин не выглядит как ободранное общежитие! Аааа, или он подозревает, что мы заражены? Заражены вирусом, от которого за сутки вымерла вся планета! Это просто смешно…Вообще вся эта история про вирус — бред собачий, ни один вирусне способен за часы уничтожить… Как ты там говоришь? Человечество. И как же он или кто там еще спасли нас? Везде, значит, летает этот гребаный вирус, убивающий все живое, рушащий города, а они нашли нас и спасли, доставив сюда, да? Судя по твоим воспоминаниям, к тебе пришли прямо на квартиру, персональное спасение… Какая же все это тупая хрень. И что, нас тут много? Ты общалась еще с кем-то, кроме Вики?
— Я не знаю Кира… Вика тоже ему не поверила…а теперь ее нет…
— Слушай, я правда не знаю, что случилось с Викой, я очнулась в этой комнате также, как и ты, и мне теперь нужно время обдумать все, что ты мне рассказала, но, пожалуйста, ответь мне— ты еще знаешь кого-нибудь тут?
— Нет... никого…
— Хорошо…Аня, ты очень помогаешь, нет, правда!
— От моей помощи нет толку…, — голос из-за стены снова стал заметно дрожать.
— Ты опять из-за Вики? Так что с ней случилось? Только прошу, не говори опять, что ее просто забрали — расскажи подробнее.
— Она…она…готовилась сбежать…Тот похититель, он очень доверял ей... Даже говорил ей про свой дар, и что он может чувствовать на близком расстоянии негатив и агрессию любого человека, и что ради ее же безопасности она никогда не должна проявлять все это по отношению к нему. С ее слов, он не угрожал ей, а просто объяснял, что есть силы, которые не зависят от его воли или желания. Говорил, что рядом с ней он ощущает спокойствие, поэтому позволяет себе общаться с ней без риска для ее жизни. Он часто задавал ей вопросы, очень странные вопросы, про жизнь, про развлечения, про любовь. Причем, каждый раз, казалось, он спрашивает не конкретно про нее, а вообще про всех людей. Ей приходилось общаться с ним, хоть она испытывала к нему сильное отвращение…Вика умела прятать свои эмоции, вроде бы она была профессиональной актрисой в той жизни, я уже не помню. Он так доверял ей, что даже стал приносить с собой вилку, которой она при нем же и ела.
«Так, план с вилкой отменяется, вряд ли он разрешит во второй раз…хотя можно попытаться», — Кира умела расслабиться в полном хаосе мыслей.
— Она готовила план побега, все время твердила об этом. Она не верила ни одному его слову, как и ты — я говорю, вы с ней очень похожи. Она хотела попросить его отстегнуть ее от цепи ненадолго и в этот момент наброситься на него с вилкой. При нем есть связка ключей… Вика хотела забрать ее после того, как убьет его, и открыть мою дверь,когда выйдет в коридор. В последние дни ей все чаще снились кошмары...Кира, ты еще не спала тут? Тут постоянно снятся кошмары, даже мне, хотя я обычно вижу просто черноту.
— Это из-за стресса и… всего пережитого, обычное явление.
— Возможно… Вика рассказывала мне, что ей все время снились какие-то световые переливы… Они будто проносились перед ней, освещали ее, и все это было почему-то нестерпимо мучительно. Перед пробуждением ей всегда казалось, что в этих переливах, в самой их глубине начинает двигаться нечто исполинское…А мне все время снилось, что я иду по разрушенному городу, и вокруг никого… Все небо закрыто облаком пыли, ветер разносит песок и пепел, и я почти ничего не могу разглядеть, иду себе вперед, как вдруг вижу, что под слоем песка и мусора лежит раненый мужчина. Я бегу к нему, стараюсь разгрести все вокруг, пытаюсь его откопать, а он внезапно делает рывок шеей и впивается своими оранжевыми от песка, пепла и грязи зубами мне в ногу и начинает грызть и рвать ее, как животное, бешено вращая во все стороны головой и не разжимая при этом зубы. Мне очень часто снится этот сон и знаешь, каждый раз я почему-то не могу пройти мимо, каждый раз я бегу его спасать, будто все время надеюсь на то, что он одумается.
— Аня…послушай, я безумно рада, что у меня есть кто-то, с кем можно поговорить, но, пожалуйста, расскажи мне лучше о побеге Вики.
— Да, точно, извини, просто я никак не могу выкинуть это из головы…И Вика не могла…Это изводит, знаешь…особенно когда сидишь на цепи в этой темной комнате.
— Тебе не за что извиняться, просто расскажи мне, что у вас произошло, и я обещаю, что мы выберемся отсюда. Я вытащу тебя, поверь!
— А вдруг нам некуда выбираться, Кира? Вдруг там, снаружи, теперь и вправду ничего нет?
— Поэтому он держит нас на цепях, как животных! Видимо, очень беспокоиться о нашем рассудке, думает, не выдержим этого вида и сойдем с ума, как же. Это все сраная ложь, Аня, в которую он хочет, чтобы мы поверили и были его вечными рабынями. А чтобы сделать нас послушнее и даже благодарнее, он пытается внушить мысль, что спасает и защищает нас. Вика сразу его раскусила, не забывай…Так что там все-таки с ней произошло?
— Поверь…нам стоит остаться здесь…так будет лучше, ты просто не знаешь что Вика…
— Так расскажи мне! Что там такое? — Кира испытывала распространяющуюся по ее телу нервозность.
— Охх…ну, в общем, она как-то прошептала, что этот день настал, и сказала мне быть готовой. Прошло время, и я услышала голоса в ее комнате. Это означало, что он пришел к ней с едой. Я вслушивалась изо всех сил, но видимо, они были не у кровати: я ничего не могла разобрать. Но я все же услышала, как зазвенела цепь, она гремела довольно громко. Я поняла, что Вике удалось уболтать его дать ей поесть без оков на руке. Было очень тихо, я едва могла различать голоса… А потом началось… Я слышала крики, это кричала Вика, думаю, она все-таки набросилась на него. Ее крик резко оборвался, а затем… затем…, — голос из-за стены задрожал.
— Что было потом? Аня, что там произошло?
— Я услышала крик Вики, но на этот раз это был другой крик: она вопила от ужаса. А еще я слышала голоса, много голосов, и звуки, похожие на… на шепчущий шелест. Знаешь, как когда шумят листья, но только без человеческого шепота. Я слышала голос похитителя, он что-то кричал ей, видимо, она не смогла убить его. Он звучал очень…очень… Расстроенным? Я слышала топот ног и беготню. А еще, как Вика мечется по коридору, как зовет меня из-за двери, как бьет в нее кулаком и одновременно что-то скрипит в дверном замке. Затем все остановилось, будто замерло. Замок больше не проворачивался, в дверь не колотили. Я придвинулась поближе и позвала Вику со своей стороны. Когда я прислонилась к створке вплотную, я поняла — не было никакой тишины. Вика была прямо за толстой, массивной дверью. Она что-то шептала, шептала быстро, как сумасшедшая. Я слышала, как она повторяет: «О боже, о господи», — и больше ничего. Я звала ее, кричала, даже разбила кулаки в кровь, пытаясь достучаться до нее, но ничего не менялось. Я не знаю, сколько это длилось… Может, несколько минут, а может, несколько часов… Времени тогда не существовало для меня. А потом с ее стороны раздался глухой удар, и она сказала мне всего одну фразу, но я запомнила ее крепче собственного имени, потому что это были последние слова, которые я от нее слышала. Она сказала: «Аня…Я ошиблась… Прощай», — и так страшно закричала… Я замерла, в моих ушах стоял звон… Я едва слышала беготню в коридорах, разные голоса… А потом где-то в отдалении раздавались звуки, будто падали или ломались камни. Я до сих пор не уверена, что все это слышала…Кира, я уже ни в чем не уверена, но те слова я запомнила навечно. Вика явно предупреждала меня, она не просто так не открыла мою дверь…
Кира тяжело вздохнула и выдержала серьезную паузу — теперь было, о чем поразмышлять. Они еще немного поговорили, обсудили их комнаты, убедились, что они абсолютно одинаковые.
— Ты думаешь, ее куда-то увели?
— Я не знаю Кира…я, наверно, просто надеюсь на это, ведь только так она может быть еще жива…Я же слышала шаги в коридоре, за ней явно шли.
— Шли? Ты думаешь, Он не один здесь? Думаешь, с ним есть кто-то еще?
— Тогда, в коридоре, я явно слышала несколько человек, но не могу сказать точно. К нам всегда приходил один и тот же мужчина. О боже, мне кажется, я слышу звуки замка, похоже, он пришел с едой… Мне пора, поговорим позже...и, Кира, пожалуйста, не исчезай.
Попрощавшись с Аней, Кира погрузилась в раздумья. Частично недоверие к ней после разговора пропало, однако заставить себя поверить в те вещи, которые девушка рассказала со слов Вики, она не могла. И дело было не в том, что Кира не могла осилить внезапную ношу представительницы немногих выживших в эпидемии людей: она просто не верила ни одному слову этого больного и хитрого ублюдка, посадившего ее на цепь.
Время тянулось невыносимо медленно. Ночь была условной: ложишься спать, выключаешь тускловатый, мерцающий свет, — вот тебе и ночь. Кира переставала ощущать свое физическое я, находясь в бесконечном плену вечно работающей и никогда не отдыхающей машины под названием мозг. Она ощущала фантомное присутствие Вики в этой комнате, ей казалось, что ее мысли не принадлежат ей самой. Даже та идея с вилкой, и та пересеклась с несработавшим планом Вики. Но когда их мысли пересекались, она чувствовала странный бодрящий эффект, будто те остатки жизни Вики, витающие в каждой пылинке этой комнаты, всегда находятся рядом и ведут ее, помогая ей.
Если бы не Аня, то Кира сошла бы с ума уже на следующий день. Привыкшая безостановочно заглушать собственное сознание экранами телевизоров, смартфонов и компьютеров, она всегда боялась остаться собой наедине по-настоящему. Этот древний ужас сидит в каждом из нас, но Киру он пугал очень явственно. Ей казалось, будто вся человеческая жизнь — это гонка, в которой все так умело стараются избежать встречи с собственным «Я», когда вокруг тебя остается только темнота и чистый разум, обращенный к тебе в абсолютном уединении, когда нет ничего вокруг. Люди сходят с ума, они сравнивают это с самыми жестокими пытками, именно так их и запирают в тюремные карцеры. Легко бороться с тишиной, когда она вокруг тебя, но что с ней делать, когда она уже внутри? Когда невыносимый холод свербит в груди и поднимается вверх, без возможности вырваться наружу. Когда пальцы сжимают друг друга в попытках найти этому телу хоть какое-то применение. Когда ноги хотят бежать, но не могут даже ходить. Когда разум хочет отстраниться и мечтать, но его до хрустящего треска сдавливают тысячи обращенных к нему вопросов. Когда ты по-настоящему один, когда ты действительно наедине с собой, ты можешь либо найти в себе покой и умиротворение, слиться с собственным «Я» и безоговорочно отдаться ему, найти единение с этим родным и одновременно пугающе вечным, либо же сгинуть в пучине собственного безумия.
Благодаря общению и возможности принимать душ, два условных дня пролетели незаметно. Кира узнала, что Аня, как они говорили, «в прошлой жизни», была детской нянечкой и очень любила сидеть с детьми. Казалось, она уже в деталях вспомнила всю свою жизнь, кроме того самого момента, в котором ее грубо вырвали оттуда и посадили на цепь в холодной и темной комнате. Во время их разговоров она все время отвлекалась от любой темы и начинала увлеченно рассказывать про свой опыт и давать Кире советы, как вести себя с детьми в той или иной ситуации. Кира не останавливала ее, даже когда она начинала повторяться: это было ее спасение, то немногое, что могло вырвать Аню из кошмара реальности. После разговоров Кира пыталась заниматься подобием спорта, но решила, что ей стоит экономить силы для побега, и перестала. Она считала трещины в стенах, представляя, будто это горы, и движением глаз направляла воображаемого альпиниста карабкаться по ним вверх. Она рисовала на стенках душевой кабины узоры, стирая пальцами теплую влагу. Она даже пробовала полить душем крепление цепи на руке, надеясь, что оно будет ржаветь и когда-нибудь разрушиться. Она смывала воду в унитазе и наблюдала за круговоротами воды. Но самое главное — она ждала его…
На второй день она уже не так боялась его прихода, и когда момент настал, уже спокойно сидела на кровати, наблюдая за его движениями. Он молчал, равно как и она. Он должен к ней привыкнуть, должен начать доверять ей гораздо больше, чем Вике. Она должна постараться. Он оставил еду и исчез в загадочном проходе коридора. Дни тянулись бесконечно. Мрачные мысли растягивались, как пластилин, и заполняли своими мерзкими изгибами некогда спокойное и ровное сознание. Как же просто посеять сомнения в человеке, прикованном цепью к ободранной стене, как же просто лишить его даже самой слабой уверенности в чем либо. Никто не знает, когда восходящее солнце осветит наш последний день и куда заберет эту жизнь на его беспечно уходящем закате. Но здесь, в тенях неизвестности, не будет никаких закатов — лишь силуэты, отправляющиеся в свой последний путь по освещаемому тусклым оранжевым светом коридору.
Пришла вторая условная ночь, а Кира все никак не могла уснуть, прокручивая последние слова Вики, словно слегка зажеванную пленку в своей голове. «Я ошиблась», — к чему она это сказала? И самое важное — ЧТО она хотела этим сказать?»
Неужели и вправду, там, за дверью она увидела, что больше ничего не существует? Что весь мир, который мы знали, теперь ограничен этой мрачной и неуютной комнатой, и за ее пределами — лишь путь в абсолютную пустоту, где кружится на грязных потоках последнего ветра зараженный трупный пепел?
«В этом ее ошибка? Что она не поверила? Просто отказалась, запретила себе верить, что такое может быть по-настоящему?»
«Нет, Кира, ты же сама понимаешь, насколько это безумно звучит».
«А что мне остается? Что я знаю еще? Он же не общается ни с Аней, ни со мной. Пока что не общается...».
«Почему он так разговорился с Викой? Может быть, она просто понравилась ему как девушка?»
«Со слов Ани, он же говорил Вике всякую ерунду, про какие-то способности чувствовать злобу, направленную на него, что то вроде того — бред собачий»
«Аня сказала, что Вика смогла спрятать свой страх и свою ненависть к нему и была невероятна спокойной с ним — вот это и был ее ключ от заветной двери, ключ к ее спасению».
«Но куда привело ее спокойствие? Нет сомнений: она уже давно мертва и это сделал он».
«Аня же говорила, что он часто повторял Вике странные фразы о том, что есть «нечто больше тебя или меня», «есть вещи, которые никто и ничто не может контролировать» и что ей не стоит ни о чем беспокоиться, пока она «добра» к нему. Чёртов мудак»
Кира ворочалась в своих размышлениях, представляя, как будет прыгать двумя ногами на его напуганном и наигранно невинном лице. «Ключ» Вики убил ее, Кира была уверена в этом, но он также подарил ей пусть недолгую, но свободу.
«Кто знает, сколько он позволит нам жить, прежде чем точно также уведет нас?»
«Нужно придерживаться ее плана: стать максимально мягкой к этому маньяку, перестать кидать на него напугано-злобные взгляды, перестать криком просить его, чтобы он отпустил ее, и прочее».
Мысли Киры больше не вращались с бешеной скоростью и плавно, подобно осенней листве, опадали в дальние глубины ее памяти. Теперь они отпустят ее поспать. Теперь у нее есть План.
Теплое махровое одеяло неприятно кололо обостренную кожу. В комнате было одновременно холодно и душно. Кира перевернулась набок к стене, разглядывая вбитое в нее кольцо. Странное чувство — ненависть и страх. Она ненавидела эту цепь и это кольцо даже больше, чем человека, который пленил ее. Наверное, потому что он пока что ни разу не трогал ее, а цепь сдавливала ее кисть постоянно, напоминая о себе каждый раз при малейшем движении рукой. Кира закрыла глаза и старалась думать о бесконечно зеленых лугах, красивых озерах и волшебном вечернем лесе. Ее тело плавно погружалось в сон.
Истошный крик внезапно распорол покров ночного спокойствия: глаза широко раскрылись, выражая непонимание и ужас. Кира бросилась к входной двери, жадно поглощая каждый исходящий из коридора звук, стараясь при этом не задохнуться от страха. Крик повторился: это был мужчина и он кричал так страшно и пронзительно, как могут кричать только люди, увидевшие нечто похуже самой смерти. Затем раздался оглушительный грохот, в котором неистово скрежетал метал, гремели звуки осыпающегося бетона и стоял общий гул пробивающихся и падающих конструкций. Кира заткнула уши руками и пыталась не кричать, пока из ее глаз лились слезы. Проносились мысли, что, возможно, само здание рушится и сейчас уйдет под землю в одну большую погребальную воронку. Но все затихло, также внезапно, как и появилось. Наступила привычная гробовая тишина, и лишь звенящие и заложенные уши оставили в себе напоминание о реальности произошедшего.
«Нет, с меня хватит — так дальше нельзя», — Кира решительно поднялась с пола и стала расхаживать по комнате. Ее еще даже не начавшийся сон сняло как рукой.
«Что произошло? Чей крик я слышала? Тут есть еще люди? Получается, псих не врал Вике про «много»? Или это кричал он сам? Что за чудовищные звуки разрушения? Это был взрыв? Или нечто иное?»
Связавшись с Аней, Кира убедилась, что та тоже все слышала и сейчас перепугана до ужаса.
«Хорошо, по крайней мере, я еще не сошла с ума», — подумала Кира.
Ее внутреннее «Я» подсказывало, что ей просто необходим сон, несмотря ни на что. Однако после этого происшествия Кира стала бояться того, что ночью в ее комнату может кто-то ворваться. Первая ночь была не в счет: ей явственно дали понять, что около десяти дней, как минимум, с ней ничего не случится. Но после того вопля и грохота — кто даст эти гарантии теперь?
Кира хотела соорудить некую систему сигнализации, вытянув душ из кабинки и закрепив его головку на ручке двери — в таком случае, если бы кто-то открыл ее, пока она спит, головка душа с шумом бы ударилась, падая об пол, и разбудила бы Киру. Она пыталась, но не хватило длины. Душ был слишком короткий. Гениальная идея была отброшена на свалку нереализованных проектов. Кира задумалась, насколько же все-таки удивительный механизм — наше тело. Даже осознавая вполне реальную угрозу самой непредсказуемой смерти, ее организм чрезвычайно настойчиво продолжал клонить в сон. Не придумав больше ничего толкового, Кира без задних мыслей легла спать, решив, что раз она все-равно прикована к цепи, так какая тогда вообще разница, ей все-равно некуда деться. Как собаке, привязанной к горящей будке.
Спала Кира плохо, ее мучил кошмар, заставляющий тело потеть и лихорадочно кружится на колющем кожу одеяле. Ей снилось, что она лежит на спине на твердой и шершавой поверхности, не в силах пошевелится и чувствует давящую боль от каждой неровности всем своим телом. Она смотрела вверх и видела, что практически перед ее носом лежал прозрачный асфальт, по которому спешно ходили люди. Они не видели ее — она была замурована между двумя его слоями, лишенная возможности поставить вертикально даже пальцы рук. Люди проходили прямо по ней и с каждым разом, когда они наступали прямо на ее тело, она видела, как их вычищенные и сверкающие туфли прогибают под своим весом слои асфальта. Когда они топтались прямо перед ее лицом, он прогибался вниз и давил все сильнее, болезненно выламывая и изгибая ее нос. Эти люди ничего не замечали вокруг: каждый из них спешил по своим делам. Кира пыталась кричать, но из ее рта не вырвалось ни единого звука. Они сменялись каждую секунду, не давая ей передохнуть. С ужасом, она заметила, насколько много стало людей:сверху стали сыпаться режущие кожу крошки. Ее буквально вдавило в мучительный, впивающийся в тело слой, когда огромная толпа людей единовременно ступила на нее. Кира резко проснулась. Впереди еще один день в плену.
Время перестало существовать. Слишком много мыслей, сомнений и тревоги для одной запертой в тесной комнате девушки. Слишком много условностей — сами дни были условными. Аня снова рассказывала о своей работе. К Кире по-прежнему не вернулась ее память, она вспомнила только совсем давние годы своей жизни, но самый важный, последний год — пустота.
«Ну, в общем, если они даже прям очень активные и непослушные, есть одна сказка, она реально будто волшебная, на самом деле! Стоит начать им читать, так они сразу успокаиваются и так внимательно сидят, слушают. Ты же помнишь сказку про Вуркас, праматерь всех волков?», — Аня говорила с необычайной энергичностью, будто за стеной у нее находилась одна из групп детского сада, а не прикованная к цепи и измученная страшными ожиданиями Кира.
«Нет,я такой не знаю. Насколько я помню, мне вообще в детстве не читали сказок», — Кира повернулась на спину.
«Ооо, ну тогда тебе стоит послушать, а то будешь нянчиться с малышами, а не одной сказки не знаешь», — Кира мечтательно улыбнулась.
«Нянчиться с малышами». Где-то там, за бетонными стенами, в нормальном мире, Кира избегала детей и старалась думать о них поменьше, стараясь отводить все свободное время своим увлечениям. Но всегда, на каком-то далеком и едва видимом горизонте Кира представляла, что когда-нибудь ее внутренний эгоизм победит, и она все же решится потеснить этот мир еще одной прекрасной жизнью. Кира встревожилась: а будет ли у нее такая возможность теперь?
«Я постараюсь не очень долго, только основные моменты, хотя куда нам спешить», — Аня издала нервный смешок, а затем с необычайно живостью в голосе начала свой рассказ. С самых первых слов стало сразу ясно, что она была мастером своего дела. Она с легкостью меняла интонации, делала крайне удачные паузы, умело переходила то на шепот, то на крик там, где это было нужно.
«В одном большом и процветающем королевстве, никогда не знавшем тягот голода или ужасов войны, на престол взошел новый король. Никто сейчас и не вспомнит его имени, да это никогда и не было важно, но зато все прекрасно помнят о его одержимости — охоте на волков. Ни один человек, ни из простых крестьян, ни из его ближайшего окружения не мог сказать, откуда в нем была столь сильная нелюбовь к этим зверям. В королевстве об этом быстро разнеслась молва. В народе ему дали прозвище «Волчий Бог», считая, что только боги могут забирать себе столько жизней, не имея на это особых причин. Король всегда ходил исключительно в шубах из волчьей шерсти, ел исключительно волчье мясо и, поговаривают, даже пил волчью кровь. Он мечтал застелить роскошный тронный зал от самого входа до королевского трона широким ковром из шерсти тысяч волков, и это были не просто слова. Едва надев корону, он сразу же велел открывать в каждом городе, в каждой деревне гильдии охотников и даже сам лично иногда выезжал поохотиться, хотя не очень любил делать что-либо собственными руками. Охотники исправно возвращались из густых лесов с полными добычи телегами, но Королю все было недостаточно. Он объявил щедрые награды всем тем охотникам, кто сможет привезти ему как можно больше убитых волков, приказывая не жалеть даже маленьких волчат, обещая считать одного волчонка за двух взрослых. И тогда окружающие королевство древние леса озарились багровым сиянием. Сын короля, еще совсем юный принц, был всегда против — ему было жалко зверей, но никто не решался встать на его сторону и перечить королю. Король не очень любил своего сына, он считал, что для будущего правителя у него слишком мягкий и плаксивый характер, и приказывал охотникам насильно брать его с собой на охоту и убивать волков на его глазах. Никто не обращал внимания на маленького принца во время поездок в лес, никто не слушал его просьбы и мольбы не обижать животных, никто не реагировал на его слезы. Однажды это помогло ему: он тайно спрятал под своей шубой маленького волчонка, которого охотники не заметили, увлекшись расправой над его сестрами и братьями. Принц смог соорудить ему небольшую лежанку, укрыв ее ветвями и густой травой, близ дальней стены королевской конюшни. Юному принцу приходилось обманывать прислугу, которой король дал указ постоянно следить за ним, красться мимо стражи днем и тайно выбираться из замка ночью для того, чтобы подкармливать спасенного волчонка. Малыш быстро рос и привыкал к принцу, тоскуя каждый раз, когда ему приходилось покидать его. Никто не должен был знать про них, никто не должен разрушить их маленький счастливый мирок. Тем временем, большая охота в королевстве и не думала прекращаться. Король был недоволен, узнавая от своих охотников из самых дальних уголков королевства о том, что иногда по ночам все еще можно услышать протяжный волчий вой. Он повысил награды для особо жестоких и успешных охотников, привозящих с каждой вылазкой из леса по несколько телег, набитых пушистыми тушками, и объявил о необходимости полного истребления волков. Он говорил о том, что отныне все люди, от простых крестьян до личной гвардии короля, должны участвовать в Охоте, хотя бы несколько раз в 10 дней. Он уверял, что пока в ночной глуши дышит хоть один волк: его королевство в опасности. После этого указа, некогда темный и молчаливый лес стал каждую ночь освещаться тысячами факелов и содрогаться от азартных кличей и бесконечной брани.
Люди так бесчинствовали, что после одной, особенно жестокой охоты спокойная и умиротворяющая ночь над королевством была грубо потревожена необычайными звуками, раздававшимися из всех пределов вечных лесов. Вернувшиеся и отдыхавшие в своих постелях охотники, лениво смотревшие в ночное небо стражники, неспешно уходившие с затянувшегося пира вельможи, крепко спавшие крестьяне, — абсолютно все жители больше не смогли наслаждаться покоем в эту необычную ночь. Над башнями замка, над остроконечными крышами городских домов, над соломенными чердаками деревенских сарайчиков, — везде разносился этот невероятный по своей силе звук, заполонивший целое королевство. Откуда-то недосягаемо далеко, из древних глубин вечного леса, окружавшего королевство, доносился необычайно громкий и самый жалобный вой, который когда-либо слышали люди. В этом вое было так много обреченной тоски и так много плачущей боли, что выбежавшие из своих домов на ночные улицы люди не могли сдерживать свои эмоции: каждый проникся этим глубоким и отчаянным страданием. Но никто из них не знал, что не только они обратили внимание на этот лишенный надежд, последний крик о жизни. Сама природа услышала этот зов и вернула оставшихся волков под свою защиту, пробудив от тысячелетнего вселенского покоя Вуркас, Праматерь всех волков, чьи гены жили и развивались в каждом из них, пока существовал этот мир. Став частицей вечного космоса, Вуркас вернулась в одной из своих прежних форм в эти захваченные безумной охотой леса. Ее беловато желтые глаза украсили давно забытое, но столь знакомое чувство собственной плоти. Ее пришествие означало приход новой эпохи.
После этой ночи любой, кто причинял или даже просто пытался причинить зло волкам, лишался жизни: его съедала она. Все больше охотников и простых людей стало пропадать в лесах, а некогда простые вылазки теперь никогда не обходились без потерь. Но что было самое страшное — не обязательно даже было переступать границу леса, чтобы быть съеденным Вуркас. Людей находили убитыми в полях, на улицах и даже в собственных постелях: она приходила за ними везде, словно для нее не существовали никаких границ этого мира. Ее жуткая пасть могла настигнуть тебя где угодно и когда угодно. Почти никто не возвращался теперь из леса с добычей, а кому все же удавалось привезти одного или двух застреленных волков, тот жил свои последние часы. Шансов дожить до утра у него не было, смерть настигала его даже под защитой толстых стен замка. Слухи о ней как о неведомом смертоносном звере, убивающем людей, быстро распространялись по всему королевству, продвигаясь от самых отдаленных и граничащих с лесом районов до самого дворцового центра. Поначалу Король никого не желал слушать и под страхом казни заставлял людей продолжать отправляться на бессмысленные вылазки во внезапно почерневшую чащу великого леса. Но когда целые охотничьи деревни, специально построенные вблизи лесов, стали вымирать одна за другой, а в городах все чаще и чаще стали находить погибших людей со следами огромных зубов и когтей, тогда Королю стало по-настоящему страшно. Даже его личная гвардия, часто сопровождающая его лучших охотников в лесу, каждое утро не насчитывала в своих рядах большое число людей. Но он не отменил свой указ о непрекращающейся охоте, даже видя, как его крупные города все больше и больше становятся похожи на малонаселенные деревушки. Король лишь распорядился усилить свою внутреннюю охрану и совсем перестал покидать дворец. Все это усложняло и без того нелегкие будни маленького принца, которому в один момент стало практически невозможно выйти из замка даже под темным покровом ночи. Кроме того, волчонок рос очень быстро и становился слишком большим для того, чтобы его можно было легко и дальше скрывать в тайне от всех. Понимая, что больше не сможет прятать его от других людей, а также то, что больше не сможет к нему приходить, маленький принц решился на свою последнюю встречу с волчонком. С невероятным трудом он смог вырваться из ненавистных ему стен родного замка и, пригибаясь в зарослях густой травы, он спешил встретиться со своим единственным другом в последний раз.
Мальчик довел его до края поляны, после которого начинался бескрайний и дикий лес, и стал показывать ему рукой на эту столь близкую и желанную свободу. Молодой волк не двигался со своего места, усевшись у его ног и облизывая ему руки. Как ни пытался принц прогнать его, волк упорно не уходил, лишь делал несколько шагов и ту же возвращался обратно, глядя на него с непониманием и, казалось, с едва различимой, очень умной тоской. Мальчик кричал на него, пытался вытолкать к первым густым деревьям, но его волчонок никуда не собирался уходить. Волки никогда не забывают своих друзей и никогда не бросают тех, кто спас им жизнь. Мальчик услышал голоса и шаги где-то совсем неподалеку, времени не оставалось, а волк и не думал убегать, а только сильнее начинал прижиматься к нему. Маленький принц был очень напуган и растерян, и, не до конца понимая, что делает, с силой пнул самое верное и любящее его существо. Из его глаз лились горькие слезы, он был готов упасть на землю и рыдать от отчаяния, но он еще один раз пнул юного волка изо всех сил. Волчонок заскулил и убежал в темную чащу леса, обернувшись к мальчику на самой опушке. Его взгляд, полный тоски, безграничного разочарования и чувства ужасного предательства, было невозможно выдержать. Мальчик чувствовал такое сильное смятение, что ему не хотелось больше жить. Ему казалось, что он опорочил все святыни этого мира, подвел каждого из живущих людей и не заслужил в конце своей жизни ничего, кроме презрительных плевков. Когда он забрался в замок и незаметно прокрался в свою комнату, его била сильная дрожь, а сердце пронзила необъяснимая тревога. Уже лежа на кровати, он почувствовал какое-то размытое движение под потолком, заставившее его вскочить с постели и пристально всматриваться вверх. Последнее, что увидел принц, была огромная пасть волчицы, поглотившая его целиком.Наутро слуги в панике доложили Королю о случившемся, он резко побледнел и велел подготовить ему телегу — он в страхе покидал собственное королевство. Никто не знает, удалось ли Королю вместе с остатками его личной гвардии проехать через Темнолесье, или этот путь стал для него последним. После его бегства люди выбрали себе нового короля, полностью запретившего охоту на любых зверей на ближайшие 10 лет и активно развивающего местное животноводство и земледелие. В Королевство вновь вернулся мир и покой.
— Ох…вот это сказочка….А она точно для детей? — Кира прикинула в голове, какие выражения принимают лица детей, которым это рассказывают.
— Нууу… наверное, — Аня издала игривый смешок, — думай что хочешь, но я прочитала ее в одном сборников детских сказок, так что все вопросы к нему!
— Видимо, у его составителя было очень смутное представление о детях, — после этой фразы обе заметно повеселели и продолжили обсуждать приятные моменты отнятой у них жизни. Эти беседы были одними из немногих вещей, помогавших двигать застывшее время вперед. Кира даже во время особо позитивных всплесков общения забывала о натирающей ее левую руку цепи, но это была лишь приятная иллюзия, быстро рассыпающаяся от прикосновений безразличной ко всему реальности.
И вновь явился Он. Как ни старалась Кира, она никогда не слышала его шагов. Казалось, он умеет двигаться совершенно бесшумно, что для человека его роста было практически невозможно. Он вновь принес странное подобие еды и так же внимательно разглядывал ее, прежде чем войти внутрь целиком. Кира на этот раз изо всех сил пыталась изобразить максимальное спокойствие, удержать в голове гладкое, без единого колыхания волны озеро, на поверхности которого плавала стая лебедей. Это давалось ей с трудом, ведь в этот раз она даже и не знала, кто может к ней зайти.
— Я…я хотела спросить у тебя, — Кира старалась не смотреть на него, а держать расслабленное выражение лица, уставившись в точку рядом с его головой. Он остановился и начал буквально сканировать ее взглядом.
— Вчера…вчера ночью я слышала крик, — я очень испугалась. Что это было?
Его фигура слегка напряглась, но голос остался таким же ровным и спокойным.
— Это была очередная глупость, проблему которой я так и не смог решить.
— Глупость? — Кира недоумевала.
— Именно. Глупость. Я не могу понять, что со всеми вами не так. Из-за чего вы совершаете эти глупые, эти неразумные действия.
Кира напряглась — она пыталась уловить смысл его слов, но ничего не получалось.
— Я чувствую, что сегодня ты гораздо спокойнее, — он еще раз окинул ее взглядом и придвинулся почти вплотную к кровати.
— Я принес тебе небольшую анкету и маркер. Заполни ее и просунь под дверь.
— Анкету? Для чего?
— Анкета позволит выяснить имеющиеся у тебя навыки, которые могут нам пригодиться. Отвечай честно.
— Извини…но ты не мог бы объяснить немного подробнее…В чем именно я могу вам пригодиться?
— В собственном возрождении. Твои способности, возможно, найдут свое применение в сложном процессе сооружения первого защитного города.
— Защитного города? Я… я… не понимаю.
— Хорошо, я объясню тебе. Произошла внезапная вспышка неизвестного вируса: практически все люди на планете умерли в первые же часы. Все вокруг было поглощено инфекцией, города разрушились в огне, моря и океаны были отравлены, почва заражена. Сейчас общий уровень заражения существенно снизился. Надеюсь, ты понимаешь, что тебя доставили сюда, чтобы сохранить твою жизнь. Помогая мне, ты помогаешь себе. У нас есть общее дело. У меня есть опыт, я знаю, что ты хочешь уйти, но, как я говорил тебе, мы еще не готовы. Ты еще не готова.
Кира завалилась назад, изо всех сил стараясь изобразить на своем лице изумление и испуг. Он вновь осмотрел ее, а затем развернулся и пошел на выход.
— Подожди секунду, я…я хотела тебя попросить… Ты не можешь принести мне вилку, мне так будет гораздо проще есть, пожалуйста, — Кира выпрашивала это с максимальной степенью жалобной доброты.
Он даже не остановился, лишь молча вышел за порог, и, только закрывая дверь, ответил.
— Нет. Я не доверяю тебе. Ешь руками.
Как только дверь закрылась, а щелкающие повороты замка утихли, Кира гневно ударила по подушке.
— Вот же мудак. «Я не доверяю тебе», — передразнила она, — сраный ублюдок.
Кира с отвращением взяла в руки аккуратный белый листок бумаги, который он оставил ей, и сорвала зубами колпачок маркера. Это была очень строгая, очень подробная анкета, которая позволяла отметить из огромного списка всевозможных рабочих профессий даже отдельные навыки по желанию. Непостижимым образом она смогла вместить в себя столько вариантов на одном листе, покрыв его своими символами с двух сторон. Кира сбавила гнев и принялась скрупулёзно изучать предлагаемые варианты, коих было более чем предостаточно. Многие профессии она вообще видела впервые. Немного поводя глазами по спискам, Кира решила, что ей нужно отмечать не то, как есть на самом деле, а то, что теоретически поможет ей выбраться отсюда. Он ведь не будет это проверять? Делать запросы и прочее? У него же человеческая цивилизация разрушена, так он вроде говорил.
— Точно! Как же я раньше не догадалась! — внезапно возникший в голове план осенил Киру.
— Посмотрим, где тут все связанное с врачами, ага, вот пошел целый отдельный абзац. Так, хирургия не то, эндокринология не то, офтальмология не то…
Кира все продумала, теперь нужно лишь было сообщить это Ане и призвать гигантской удачи. План заключался в том, что она отметит в анкете в категории врачебного дела «Травматологию», «Неврологию» и, на всякий случай, «Гастроэнтерологию» и передаст ее под дверь. Затем ей придется убедить Аню, что отсюда нужно выбираться и только она может ей помочь, сымитировав какие-нибудь боли. Здесь самое главное — это выждать определенное время между каждым этапом и стараться постоянно задабривать этого психа. Если все пойдет по плану, он выпустит ее из комнаты и приведет прямо к Ане, где Кира попросит снять с нее цепи, высказав предположение, что это, возможно, они вызывают боль и еще и мешают осмотру. Затем, когда он освободит и ее, они вместе нападут на него. Кира предварительно разобьет зеркало на двери и завернет осколок покрупнее. После того, как он перестанет существовать, они наконец-то выберутся отсюда.
Голова Киры пылала жаром, а дыхание перехватывало от воодушевления и волнующего предвкушения. Главное не спешить, дать ему привыкнуть.
«Господи, хоть бы получилось», — Кира сложила ладони вместе и подняла их к грязному потолку.
Самое простое сделано: анкета просунута под дверь. Теперь нужно убедить Аню, сказать ей, что с ними не случится того, что случилось с Викой, хотя бы потому, что они теперь будут вместе.
Начались долгие и утомительные переговоры через маленькое отверстие в стене.
— Умоляю тебя Кира, давай еще немного подождем, мне кажется он вот-вот выпустит одну из нас помочь ему с постройкой защитного города, или как он еще говорил, Ковчега. А там мы уже сами сможем убедиться, что все в порядке и не нужно никуда бежать.
— Ну да, или нас просто отведут в комнату с разделочным столом и будут сдирать с нас кожу, — вырвалось непроизвольно, и после этих слов Кира услышала приглушенный вздох и последующие всхлипывания с той стороны стены.
— Прости…Я сама очень напугана, Ань…Но ты пойми, ты сидишь тут уже очень давно, но ни разу не была даже за дверью. Если бы его слова были правдой, подумай, он бы мог это хоть как-то доказать!
— Я не знаю Кира… возможно, я просто…просто не нужна ему! Я отмечала в анкете, что работала нянечкой, какая от меня вообще польза в возведении стен?
— Аня, это все бред полный! Или ты так привыкла, что уже и совсем забыла, что прикована к стене? Мы с тобой сидим на цепи, как собаки, и ждем постройки своей мифической будки, ты понимаешь? Ладно, давай вот как, — Кира сменила позу на более устойчивую.
— Давай так: у нас есть только две версии происходящего и лишь немного, совсем немного фактов. Моя версия, и я так понимаю, Вика бы поддержала ее — мы находимся, скорее всего, за городом, просто вряд ли бы он решился сделать такое в городской черте. Итак, мы за городом, в каком-нибудь ветхом домишке, скорее всего, стоящем на отшибе, а то и вообще в лесу, и мы в его подвале, где этот псих сделал себе подземелье для пленников. Мы прикованы к цепям — факт, мы не знаем точно где мы — факт, мы не знаем кто он такой — факт, он нас не отпустит — тоже факт, и даже не спорь. Давай, представь себе, даже если он никогда-никогда не начнет издеваться над нами, в чем я сомневаюсь, ты готова к такой жизни? Жизни на цепи,в этой темной клетушке? И если ты сейчас хочешь мне сказать, что готова, то я тогда больше не буду тебя трогать. Или ты хочешь сказать, что ты готова смириться со всем этим, поверив в его версию? Давай же теперь разберем его слова! Я прошу тебя обратить внимание, его СЛОВА! Кроме них, у него ничего нет, в отличие от меня. По его версии он наш, а хотя нет, не только наш, он спаситель кучи людей от невероятно смертельной эпидемии, уничтожившей весь мир. Именно так делают все спасители, приковывают тебя к цепи в заплесневелом подвале и просят подождать. А когда ты пытаешься что-то сделать, как пыталась Вика, или просто сидишь слишком долго, вспоминай вчерашний ночной крик — он убивает тебя. Задумайся об этом, Аня, я не тороплю, но подумай хорошенько, на подготовку в любом случае нужна будет еще пара дней, чтобы его совсем расслабить. Я верю, что ты примешь верное решение, ради себя, ради Вики, ради всех нас.
Так прошел еще один условный день, в тишине раздумий и внутренних споров. Кира не могла найти себе место: все ее развлечения закончились либо уже перестали радовать ее, а нового она не могла придумать. Разве что брала свое одеяло и складывала его в разные формы, представляя, будто она скульптор и занимается созданием разных изваяний. Аня изредка звала Киру, но их общение было бессмысленным с точки зрения плана действий: они просто говорили обо всем подряд.
Кира снова не могла уснуть. Иногда в голове проносились случайные образы, которые оставляли лишь размазанные подобия изображений. Когда же Кира пыталась мысленно прокрутить их обратно на медленной перемотке, голова моментально разогревалась и начинала болеть. За все те дни, что она провела взаперти, она вспомнила лишь, что когда-то занималась музыкой и журналистикой и что последний год она жила с матерью в небольшом частном доме. Кира провалилась в очередной кошмар: ее веки безостановочно дергались, а тело кружилось на кровати в поисках спасения.
Ей снился густой и мрачный лес, она проводила по сухим веткам пальцами и спешно отступала из его чащи. В ее глазах отражался багровый закат, трава хлестала по ногам от сильных порывов ветра. Эти потоки прохлады немного взбодрили ощущением свежести ее измученное тело. Она видела дом — это был ее дом, она чувствовала это своим подсознанием. Кира уже отдалилась от леса и шла по прилегающему к нему полю, смотря, как ноги утопают в зелени. Внезапно поток сильнейшей тревоги сковал тело. Кира слышала гул, очень громкий гул вокруг. Затем вспышка — и она уже внутри дома. Было очень темно, приходилось двигаться наощупь, с каждой секундой все сильнее испытывая необъяснимую панику. Везде были включены приборы, но выключен свет. Слабое сияние телевизоров и громкие завывания шипящего радио были единственными спутниками во тьме родного дома. Внутри было чисто и убрано:вещи аккуратно сложены на полках шкафов либо красиво расставлены в пространстве. Кира звала маму, но та не отзывалась. Что-то сильно пугало Киру, когда она на доли секунд задерживала взгляд на голубом экране телевизора. Пугало до такой степени, что жуткая волна тошноты и леденящие стекающие комки на ее позвоночнике заставляли останавливаться с застывшим на губах криком. Они показывали что-то такое, что вызывало первобытный, глубинный человеческий ужас. Нестерпимая тревога достигла своего предела, и Кира начала громко кричать, дергать себя за волосы и метаться по комнатам, не разбирая, куда идет. Она больно врезалась в кресло, стоявшее в коридоре, и, когда остановилась, чтобы с силой потереть ушибленное место, услышала знакомый голос, который никто бы никогда бы ни с кем не перепутал. Голос ее мамы. Она звала Киру, просила ее скорее подойти к ней. Голос шел из кухни и заглушался помехами старого радио, которое она так любила слушать во время готовки. Кира бежала вперед, стараясь не обращать внимания на странные и пугающие голоса людей, которые пробивались сквозь шипение радиоволн. Они кричали, они все время что-то кричали. Кира в панике свернула из коридора на кухню и успела лишь увидеть силуэт своей матери, как вдруг резкие, необычайно яркие световые переливы ослепили ее.
Когда Кира пришла в себя, открыв глаза в знакомой гнетущей обстановке, то поняла: это был не сон — это был ее первый обрывок памяти. Она не могла отдышаться, ведь то, что она увидела, то, что она вспомнила, глубоко потрясло ее. Но больше всего ее пугало то, что Вика видела подобное свечение в своих снах… накануне побега.
«Нужно успокоиться, Кира, хватит впадать в паранойю, ты просто очень устала и напугана».
Как и раньше, время больше не существовало. В душе ютились смирение и холод. Аня призналась, что теперь и она свыклась и не верит в то, что Вика еще может быть жива. Все понимали, что смерть близких всегда трагична и становится невосполнимой потерей, но все же, именно жизнь так отчаянно хоронит их в дальних склепах подсознания, все глубже и глубже с каждым днем, пока вся боль не померкнет в забытье и не отпустит живых бродить по пока еще доступным для них тропам.
Общение с Аней начинало раздражать Киру. Та до сих пор не дала ответа, что только разогревало прогрессирующую паранойю. Кира даже подумала, что, наверное, зря она поделилась с ней своим планом, а затем эта мысль закрепилась и уже не давала ей покоя. Она винила себя, обвиняла в наивности, в доверчивости, в бесконечной тупости.
«Как я могла слить все свои замыслы собственному врагу? Аня не просто так продержалась тут так долго, при этом, как она сама говорит, не представляя для него ценности, и, очевидно, что тоже не просто так в стене между нашими комнатами есть узкое отверстие, через которое можно говорить».
«Какая же я дура, господи, просто конченая идиотка», — Кира бесилась и чувствовала собственное бессилие. Тот крик мужчины в ночи — вот настоящий пленник, который был приведен сюда для страданий.
«Он такой же, как и я. Был таким же. Но Аня… это грязная, лживая сука. Чего она добивается? Что они задумали вместе с ним? Ну, теперь у меня много времени на раздумья. Все кончено. Хорошо, что теперь не нужно быть милой с этим ублюдком. В ночь, когда убили того парня, Аня была у себя, но это совершенно ничего не значит. Вполне вероятно, что она и не нужна ему для его кровавых дел, он использует ее для чего-то другого».
Кира била кулаком по стене, не обращая внимания на дрожь в содранной до крови кисти. «Как не сойти с ума? Как со всем этим не сойти с ума?»
Кира бросилась к шкафу и начал громко орать, подзывая Аню.
— Кира? Почему ты кричишь? Что случилось? — шепот из-за стены больше не радовал.
— Почему эта мразь приходит общаться ко всем, кроме тебя?
— Что? Ты о чем, Кира, я не понимаю…
— ОТВЕЧАЙ на вопрос! Не пытайся меня наебать!
— Кира, ты что… — было слышно, как Аня испытывает испуг и удивление одновременно.
— Он приходил к Вике — он общался с ней, он приходит ко мне — он общается со мной. А у тебя он всегда молчит, да? Ты думаешь, я настолько тупая? Ты думаешь, я бы не никогда не догадалась о вашем ублюдском тандеме?!
— Кира…ты меня пугаешь… о чем ты, — голос из-за стены был готов вот-вот сорваться.
— О чем я? О ЧЕМ Я?!!! О том, что твой ебаный любовник или муж, или брат, или мне похуй кто, похищает, пытает и убивает людей, пока ты своим миловидным голосочком тут общаешься с его жертвами. У тебя что, такой ебанутый фетиш, да? Тебя заводит общаться с теми, кого скоро освежуют? Ты течешь от этого?
— УХОДИ! — крик, полный глубокой обиды и непонимания, прорвавшийся сквозь бетон, слезы и рыдания донеслись до Киры.
— Уходи? Ну скажи ему, пусть он придет и отпустит меня, и я сразу уйду — как тебе, а?
— Кира...зачем ты так … зачем ты так со мной, — всхлипывания все усиливались.
— Ты еще спрашиваешь… вы,блять, убиваете людей, а тут я на тебя просто наорала.
— Кира…я, правда, ни в чем не виновата…я клянусь тебе своей жизнью…Кира, послушай…
— Я не хочу больше тебя слушать. Начинай общаться с ним, как все мы, или что — у вас есть для этого куча другого времени? У тебя вообще есть цепи или ты там свободно развлекаешься?
Сквозь поутихший плач до Киры раздался вполне убедительный звон цепей.
— Я… Я… Кира…я не знаю, как мне убедить тебя…Я не знаю, почему ты вдруг перестала доверять мне…ненавидишь теперь...Я сижу тут уже две недели и, кажется, тихонько схожу с ума…Я дала имена почти всему, что есть в комнате, и я нянчу и играюсь с этим, — Аня издала нервный, заплаканный смешок.
— Одеяло я назвала Коленькой, а подушку — Юлечкой. Я читала им стихи сегодня, а потом учила их выговаривать сложные слова…Кира, пожалуйста, ты — единственная, с кем я могу поговорить, пожалуйста, не бросай меня, я умоляю, без тебя я просто умру или сойду с ума…почему ты так ненавидишь меня…почему ты так напала на меня, ты считаешь, что я все порчу, да? Вика умерла из-за меня, да? Ты так думаешь? Бедная Вика, когда ее увели я…я… не могла дышать, — от ее голоса на Киру навалилась невыносимая тоска. Аня снова начала плакать.
— Почему он не говорит с тобой? — Кира была непреклонна.
— Я не знаю, я клянусь тебе, Кира, и не важно, что уже клялась, но поверь, поверь мне, пожалуйста, я снова клянусь тебе всем, что у меня есть, клянусь своим сердцем, что он меня будто и не замечает. Я боюсь его до потери сознания, я буквально прячусь от него под одеялом, я ничего ему никогда не говорила, просто молюсь и отсчитываю секунды, когда же он выйдет.
Кира не успела ничего ответить, как замок ее двери противно заскрежетал, впуская и проворачивая внутри себя ключ. Он вошел также бесшумно, но на этот раз он гораздо дольше не решался переступить порог. Киру трясло от бешенства, отравленного легким сочувствием, и, кажется, он все это прекрасно чувствовал. Он осторожно задвинул пустой поднос за дверь и, немного пройдя вперед, оставил новый на привычном месте. Кира даже не пыталась выглядеть дружелюбно, она буквально вцепилась в его глаза своим испепеляющим, ненавистным взглядом. Силуэт замер.
— Ты нестабильна. Я разочарован, — он говорил медленно и осторожно.
— Что бы ты сейчас ни хотела сделать, — даже не думай бросаться на меня.
Кира смотрела на него, тяжело дыша, представляя, как она пропихивает свое колено в его щель из изломанных и отколотых предыдущими ударами зубов.
— Я хотел обсудить с тобой твою анкету. Теперь в этом нет смысла. Я надеялся, что с тобой все пройдет гораздо быстрее, но, похоже, вы все одинаковые.
— Девушка, в этой комнате была еще одна девушка! — ее возглас не произвел на него никакого впечатления, он ни капли не смутился и размеренно ответил.
— Да, была. Но ее спокойствие оказалось обманом. Как и твое, судя по всему.
— Что ты с ней сделал?
— Я ничего с ней не делал.
— Хорошо, ВЫ! Что ВЫ с ней сделали?
В воздухе повисла небольшая пауза, затаившаяся частицами пыли, что кружились под лучами ламп.
— Нам пришлось отпустить ее, — Кира впервые увидела подобие эмоции на его лице, которое после непродолжительных судорог выражало искреннее разочарование.
— Я не понимаю! Что значит, отпустили? — такой ответ застал Киру врасплох.
— Она была очень ценным, — высокая фигура призадумалась на долю секунды, будто старательно подбирала слова, — человеком.
— И поэтому вы убили ее, да? Ты убил ее? Она что, отказалась что-то делать для вас?
Он резко повернул голову и посмотрел на нее, и в этом взгляде была непреодолимая, безграничная бездна непонимания.
— Я не убивал ее.
— Тогда что с ней? Где она?
— Я отпустил ее.
— Тогда отпусти и меня! Выпусти всех нас, я знаю, что тут еще есть люди!
— Мы не готовы отпустить вас.
«Но ты же все-таки выпустил ее! Что мне нужно сделать? Ты только скажи!
— Я отпустил ее, потому что она убила себя, — после этих слов он резко развернулся и вышел из комнаты, оставив после их разговора больше вопросов, чем ответов.
Кира сидела в недоумении. Ничего не складывалось в единый паззл, а правда и ложь перемешались друг с другом. Холодный душ, протяжный крик — и то, что надо. Но невозможно выбросить все это из головы, она будет сопротивляться до последнего отмирающего нейрона, в попытках сохранить что угодно, чтобы потом терзать тебя по ночам. Мучительно хотелось все бросить, перестать думать и забиться в угол.
«А знаешь что — плевать. Меня и так никто не выпустит отсюда живой, заодно он с Аней или нет, какая разница? Какая разница, сколько людей будут тыкать ножами мне в живот? Я уже мертва, с того момента, как оказалась тут».
Кира нырнула на пол и стала звать Аню, теперь ей было все равно на возможное предательство. Паранойя запульсировала в висках, подсказывая, что Аня может согласиться на побег лишь для того, чтобы сорвать все в последний момент, защищая этого психа. Кира теперь не обращала на это внимание. Не осознавая этого в полной мере, она приняла путь смерти, единственно верный путь в ее ситуации. Когда ты на пути смерти, у тебя уже нет правильных и неправильных вариантов: они различаются лишь тем, как именно ты умрешь.
— Аня, ты здесь? Я хотела перед тобой извиниться.
— Кира… ты больше не сердишься на меня? — ее осторожный, почти мяукающий голос не оставлял шансов на злобу.
— Нет, конечно нет. Прости меня, пожалуйста, я просто…просто не смогла справиться со всеми этими бреднями, что крутятся в моей голове, со всеми этими кошмарами, а еще этот псих, я…
— Не продолжай, не надо, я все понимаю, Кира. Просто обещай мне, что ты никогда не бросишь меня, — Аня говорила не словами, а воздушными, невесомыми потоками ласковой надежды. Ее мягкая речь буквально устилала Киру на самые нежные перины человеколюбия, заставляя хотя бы на миг отвернуться от того океана ненависти и безумия, что бурлил позади.
— Обещаю! Я обещаю тебе, Аня, что никогда не брошу тебя. Я обещаю тебе, что мы выберемся отсюда, если только ты это по-настоящему захочешь и доверишься мне, хотя я понимаю, после того, как я сказала про тебя столько гнилых слов и накричала, ты, наверное, больше не сможешь верить мне.
— Брось, Кира! Если я перестану верить тебе, то кому же мне останется верить?
— Ну как кому, Юлечке и Коленьке, например, — после этих слов девушки впервые за многие дни звонко рассмеялись. Все встало на свои места, все вернулось вновь. Цикл замкнулся и перечеркнул свои последние решения.
— Ты поможешь мне, Ань?
— Да. Я много думала о том, что ты говорила.
— Хуже уже не будет, пойми. Знаешь, что он сегодня сказал мне про Вику? Что он отпустил ее, представляешь? Это он так называет убийство — «отпустил». Так что наш спаситель понимает под спасением только нашу смерть. Поэтому убьет он нас при попытке бегства, или просто однажды одна из нас не проснется в этой душной пыльной комнате, — какая разница?»
— Он правда сказал тебе такое? Какой ужас...Ты права! Просто скажи, что нужно сделать…и когда.
Кира обрадовалась и в деталях рассказала все тонкости плана побега, а Аня внимательно слушала и отмечала, насколько же все хорошо придумано. Не хватало только одного: доверие к Кире было потеряно. Нужно было вновь располагать к себе маньяка, а это требовало времени, которого могло и не быть. Однако ничего иного не остается, поэтому они решили действовать, когда наступит идеальный момент, не дразня себя иллюзиями точных сроков. Кире придется вновь потушить свой пылающий изнутри пожар, а Ане предстояло быть готовой в любую минуту.
Когда у тебя есть цель, становится немного легче дышать, а жизнь будто уводит тебя с истоптанных, болотистых и проросших мхом троп на совершенно новую дорогу. Дорогу, вымощенную новыми, поблёскивающими на солнце кирпичами, на обратной стороне каждого из которых ведется отсчет отведенного нам времени. Человек так устроен, что он не может жить без цели, даже если эта цель — поскорее умереть.
Кира снова не могла уснуть. Ей было тяжело засыпать в ночь, в существование которой себя приходилось убеждать. Предполагая, что у нее еще есть в запасе несколько условных дней, Кира забила на собственные опасения, что понапрасну тратит энергию, и начала усердно отжиматься от пола. Жесткая поверхность больно давила на колени, но это только подталкивало ее сделать еще пару повторений. Затем Кира перевернулась на спину и, стараясь не обращать внимания на тупую боль в позвоночнике, попыталась сделать несколько упражнений на пресс. Следом были приседания. Кира старалась садиться как можно ниже, делала все рывками, без отдыха — на истощение. И, наконец, теплый массирующий душ, и лишь потом Кира смогла погрузиться в свои мрачные грезы.
На этот раз лес шевелился. Ветви сгорбленных деревьев, скрывающиеся под темным куполом лесной чащи, раскачивались с огромной силой из стороны в сторону. Кира чувствовала, будто сама природа предупреждает ее: грядет страшная буря. Еще раз окинув взглядом почерневший лес, Кира в спешке побежала к дому, скользя между свистящей от ветра густой травой. Ее вновь охватило чувство сильнейшей тревоги. Все тело буквально корчилось изнутри и кричало о чем-то, чего она не могла услышать. Кира попыталась понять, что же так сильно ее гнетет, но даже на секунду не могла заставить себя спокойно постоять и подумать: ее связки и нервы вытянулись в единую, натянутую до предела струну. Когда она забежала в дом, все стало только хуже. Внутри была атмосфера запустения. Знакомые очертания предметов были покрыты приличным слоем пыли, многие вещи — беспорядочно разбросаны. Ее тело била крупная дрожь, каждая клеточка предупреждала о том, что скоро случится нечто ужасное. Опять темные, покинутые комнаты, в которых включены телевизоры, опять звук потрескивающих и шипящих помех от радио на кухне. Кира пыталась вспомнить, пыталась вглядеться, что же показывали в тот день голубые экраны, от чего сознание будто решило стереть всю ее память.
Все бесполезно, ничего не имело смысла. Лишь четкий образ, как снимок со вспышкой, на котором она стоит на пороге темной комнаты. Вот она, слегка освещаемая ярким экраном телевизора, вся съежившаяся, с исказившимся от ужаса лицом. Слабый, белесый цвет горящего экрана лишь выборочно прошелся по ее распахнувшимся глазам и открытому в бесшумном крике рту. Находиться внутри этого помещения было невыносимо, и это был не тот уровень тревоги, при котором можно просто выйти за порог и прийти в себя после короткой прогулки. Это было даже не чувство: в воздухе сгустилась сильнейшая, сдавливающая до хруста всех тканей, безнадежность. От нее нельзя было отмахнуться, о ней нельзя было не думать, она буквально касалось кожи, пробираясь внутрь и терзая изнутри. Это была исполинская, давящая глыба, наполненная бесконечными потоками отчаяния и безысходности, готовая упасть на маленького и ничтожного человечка, который мог лишь отвернуться от этого, но перестать ощущать это свербение в своем затылке — никогда.
Дефрагментированная память зациклилась. Снова приступ иррационального страха. Кира стала выжидающе глядеть на темные окна, в голове струилось безумие, плавно заполняющее собой все пространство мозга. С идеальной точностью оно повторяло все формы коры, заливаясь и растягиваясь между каждой неровностью его рельефа, проникая все глубже и глубже, стягивая мозг по бокам мучительной решеткой. Никто бы не смог это выдержать, это было нестерпимо. Кира вспомнила про мать и уже через несколько секунд вновь услышала ее зов в окружении радиочастотных помех. И вновь, петляя в гудящей темноте, она ударилась о кресло, так неудачно стоящее в коридоре. Сквозь шипение раздавались голоса, но разобрать их было невозможно. Кира добежала до порога кухни и вновь увидела знакомую, но так и не завершенную картину. Ее мать стояла прямо напротив окна, одетая в легкую ночную сорочку. Кира хотела подойти к ней, упасть к ее ногам, обнять ее руками и сжимать, сжимать ее тело изо всех сил, пытаясь найти в нем утешение и успокоение. Но цикл был уже завершен:материнское убежище из плоти и крови было давно закрыто. Не успев дойти до нее, Киру вновь парализовали мощные вспышки темно-холодных цветов, чьи оттенки, казалось, никогда не принадлежали этому миру. Эти странные, волнообразные переливы, едва прикрываемые спиной самого близкого ей человека. Последнее, что Кира смогла рассмотреть — лицо матери, выражавшее полнейшее безумие.
Объятия условного утра встретили Киру мощными головными болями, будто целую ночь кто-то стоял у ее кровати и изо всех сил давил руками ей на череп. Кира улыбалась боли: сейчас, когда она стала вспоминать, боль уже не имела значение. Кира верила в то, что сон исцеляет ее тело, разум и память, надеясь как можно скорее вспомнить все детали своего похищения. Она не один раз задумывалась, откуда в ней такая уверенность, что ее память столь причудливым образом восстанавливается через сны, но дело было в том, что Кира даже не могла точно сказать, что спала во все эти условные ночи. Она будто закрывала глаза, и в этот миг внутри ее головы пробуждалась адская машина, запускающая сотни гремящих, безостановочно работающих станков. Ей оставалось только наблюдать за этой ревущей деятельностью в надежде, что этот угрожающий механизм не обратит на нее внимание. Кира уже поняла, что нельзя отрывать мысли от их привычного хаотичного потока, иначе они заметят тебяи затянут в ревущий и бесконечный потоке жалящих и терзающих вопросов. Вопросов, на которые никогда не будет простых ответов.
В этот день он пришел раньше, чем обычно. Кира почувствовала это совершенно интуитивно, ведь никакого времени уже давно не существовало. Кира сделала грустновато-расстроенное выражение лица и тихо сидела на кровати, изредка кидая на него взгляды в стиле «посмотри как мне плохо, пожалей меня». Она не разговаривала с ним, она его ни о чем не просила: на этот раз ошибаться было нельзя. Он забрал старый поднос и поставил новый, осмотрел ее с головы до ног и вышел обратно, не сказав ни слова.
«Пусть лучше так, не нужно сейчас торопиться, это вызовет подозрения», — Кира уже мысленно репетировала, как она будет извиняться перед ним в следующий раз за свое поведение в их прошлый разговор. Стараясь подавить приступы тошноты от совершенно несочетаемой зеленовато-коричневой смеси, Кира медленно поставила поднос у двери. Постоянно затекающая кисть начала болезненно ныть. Она еще никогда с момента ее похищения не находилась в таком приподнятом настроении. Казалось, теперь ничто не сможет сломить ее волю.
— Аня, ты тут? Нужно поговорить, — Кира нашла самое удобное расположение тела на полу, подложив подушку под бок, чуть выше поясницы. Непродолжительная тишина сменилась звонким девичьим голосом.
— Да, я тут! Что, уже сегодня? — ее голос излучал совершенно неясно откуда берущийся позитив.
— Нет. Еще слишком рано, похоже, он еще дуется на меня. К тому же, мы не обсудили в деталях, как именно ты должна симулировать!
— Нууу, как, мы же решили, что я буду держаться за живот и корчиться все время постанывая. А, ну еще буду говорить про боли в позвоночнике.
— Ну хорошо…хорошо…В любом случае, я сейчас не об этом.
— Как скажешь, Кира! Ты соскучилась по моим историям? — Аня издала воздушный смешок.
— Не совсем…Кстати! О твоих историях... Прошло уже несколько дней… Тебе удалось вспомнить еще что-нибудь? Я имею в виду, про момент похищения.
— Знаешь…это все очень странно! Я не могу до конца вспомнить конкретные детали, увидеть четкие картинки в голове, ты меня понимаешь…Но у меня все чаще всплывают более сильные образы того вечера, или ночи. Это так странно, я будто вспоминаю все испытанные собой чувства в тот день, но не сам день. Но иногда кое-что просачивается.
— Что просачивается? Мне кажется, за столько времени у тебя должен быть серьезный прогресс. Когда мы в первый раз с тобой говорили, ты вроде даже и не помнила, какое было время суток.
— Это так сложно, Кира! Я помню темноту… Да, сейчас я вспоминаю ее очень отчетливо. Наверное, это была все-таки ночь. Помню еще, знаешь, такое сильное чувство, очень противоречивое, как же тебе объяснить…Оно похоже на чувство, когда ты резко просыпаешься посреди ночи и тебе нужно в спешке собираться куда-то, причем собираться насовсем. Это ощущение, знаешь, какой-то противоестественности происходящего, странный трепет в груди, непонятный интерес и чувство авантюры, перемешанное с абсолютным непониманием и страхом.Я помню: мне все время хотелось бежать. Бежать без оглядки. Я же рассказывала тебе про свою квартиру и своего кота? Так вот, до меня недавно дошло, какие же тонкие у меня были стены, а знаешь почему? Я слышала встревоженный топот людей, живущих надо мной и снизу, во всем доме началась какая-то спешная беготня, доносились обрывки разговоров на повышенных тонах.
— Аня, ты вроде рассказывала мне, тебя ведь тоже пугали телевизоры? Они были все включены у тебя, да?
— Да… Я вообще вот прямо сейчас вижу, как я сидела перед планшетом и немела от ужаса.
— Ты случайно не вспомнила, что там все-таки показывали? Мне кажется, у меня тоже были подобные образы, но я ничего не смогла понять, меня постоянно кидает в панику.
— До вчерашнего дня — нет. Вчера это просто буквально вошло в мою голову, будто кто-то доложил забранный ранее кирпич с фрагментами воспоминаний. Но, боюсь, я не смогу сказать тебе многого.
— Да хоть что-то, Аня. Я просто пытаюсь понять, почему мне и тебе было так жутко.
— Если честно, я даже не хочу это вспоминать… Оно само возвращается ко мне. Меня бросает в дрожь, когда я вижу себя, такой напуганной и трясущейся, бродящей по темной квартире в полусознательном состоянии… И это чувство, будто скоро произойдет что-то неизбежно плохое.
— Аня! — нестрого одернула Кира, оборвав ее копания в тоннелях их общих кошмаров.
— Телевизор, да, я помню…Ничего конкретного, я просто на долю секунды, как мне показалось, увидела военных.
— Военных? — Кира нахмурилась.
Да…они куда-то шли, выглядели очень напряженными.
— Черт, это вообще не вносит ясности…, — Кира разочарованно отклонилась назад.
— Я же тебе говорила, Кира.
— Ничего-ничего. Это хоть что-то…Может скоро, и я увижу подобие ответов.
Они еще немного поболтали о всяком разном, стараясь заглушить негативные мысли, а затем ненадолго попрощались. Кира вновь ощутила себя пленником бесконечности, в которой не существовало ни дня, ни ночи, а было только мучительное и безрадостное настоящее. Теперь, когда они жили с чувством ожидания, все тянулось гораздо медленнее. Кире постоянно хотелось начать действовать, это неуёмное желание не давало ей покоя. Его было крайне тяжело заглушить даже физическими нагрузками. Недавно Кира нашла для себя новое развлечение: она тихо, стараясь не греметь цепью, подползала к двери и пыталась заглянуть в щель, вслушиваясь в тихие пустоты коридора. Она могла лежать так очень долго, испытывая при этом странный мандраж, присущий охотникам, которые на расстоянии наблюдают через оптический прицел опасных диких зверей. Один раз кто-то практически беззвучно прошел мимо ее двери, она успела увидеть лишь две вытянутые тени ног. Это было так неожиданно, что она едва не подпрыгнула от страха, а затем в ужасе замерла, заметив, как тени остановились где-то в углу ее двери. К счастью, никто к ней не вошел, но впредь она стала гораздо внимательнее. Приседания — горячий душ — кровать.
Еще одна условная ночь. В отличие от предыдущих, эта прошла совершенно незаметно и не дала Кире никаких новых воспоминаний или сновидений. Она просто погрузилась в умиротворяющую густую тьму и позволила ей залить глаза и остановить разум. Наутро Кира была необычайно свежа и, умывшись под холодной струями в душевой кабине, принялась томиться в ожидании его прихода.Ее виноватая улыбка должна быть безупречной, но, что самое важное, — она должна была поверить ему в глубине своей души и стать по-настоящему благодарной, пусть и на пять минут. И было совершенно не важно, что далеко не всегда удается легко разувериться в чем-либо.
Говорят, если сильно ждешь чего-либо, оно обязательно наступит. Знакомое копошение замка, плавно открывающаяся дверь: он делает все словно ритуал. Не заходить полностью, сначала осмотреть ее с порога, убрать поднос, еще раз взглянуть на нее, поставить поднос.
— Я…я…хотела извиниться перед тобой…извиниться за наш прошлый разговор…я повела себя неправильно, очень грубо, — Кира выглядела совершенно расслабленной, ведь все войны, восстания и подавления эмоций прошли внутри нее задолго до его прихода.
Его зеленоватые глаза наблюдали за ней с нескрываемым интересом, в этот раз он выглядел необычайно серьезным.
— Теперь я понимаю, что ты все время заботился обо мне, обо всех нас…что все это ради нашей же безопасности, — Кира слегка пошевелила закованной в цепь кистью.
— Я знаю, ты, наверное, никогда не сможешь больше доверять мне, но я очень прошу…дай мне еще один шанс, если бы ты только знал, как я виню себя каждую секунду… Я была такой дурой и не понимала, что ты делал все это время для меня, — Кира верила каждому своему слову, как самая лучшая актриса на Земле. Закончив, она вопросительно посмотрела на него, стараясь не глядеть ему прямо в глаза, изображая по-щенячьи преданное лицо.
— Интересно, — наконец, он прервал тишину и подошел к ней. Кира старалась не дергаться: так близко он еще никогда был.
— Прошло достаточно времени, а я все так же не понимаю вас. Каждого из вас, — его глаза буквально сканировали ее. — Ты никогда не осознавала противоречий в своих действиях? — Он отступил на шаг и задумчиво поднес кулак к своей бороде.
— Я, правда, очень сожалею, я вела себя неправильно… Я была неблагодарной и …и…грубой», — Кира старалась следить за ним боковым зрением.
— На самом деле, может, в этом есть и мое упущение. Условия, в которых ты сейчас находишься, необходимы, но, возможно, они оказались слишком жесткими для вас. Я все время думаю о причинах. В любом случае, мне нужно применить иные методы.
— Иные методы? — этот испуг Кире даже не пришлось симулировать.
— Мы обеспечили вам условия, еду, укрыли вас от неизбежной гибели, но некоторые из вас продолжают ненавидеть и бороться, не понимая, что здесь нет их врагов. Раз хорошее отношение не помогает достигнуть с вами сотрудничества, мы решили, что стоит попробовать действовать противоположным образом, — он достал из кармана странный шарообразный предмет, размером с полицейский жетон.
— Ты знаешь, когда мы только прибыли чтобы спасти вас, вокруг творилось настоящее безумие.Я до сих пор не могу понять: почему. Почему те, кого мы спасали, вдруг стали кидаться на нас без какого-либо предупреждения? Еще недавно они убивали друг друга без остановки, но стоило протянуть им руку помощи, и они внезапно объединились и стали атаковать уже нас, и тогда случилось непоправимое. Я хочу, чтобы ты знала:это большое чудо, что мы смогли вырвать тебя и многих других оттуда живыми, в самый разгар этой ужасной эпидемии.
Он задержал вынутый из кармана предмет прямо перед глазами Киры.
— В тот день, я помню, как ты смотрела на меня, и сколько в тебе было агрессии. Это была настоящая «Ты». Может, это и есть ваша настоящая природа, и уже ничего с вами не сделаешь?
Он подошел к кровати и ловким движением руки схватился за конец цепи у основания кольца и прикрепил к нему этот странный прибор. Как только он это сделал, тело Киры пронзила мгновенная боль. Ее тело забилось в судороге, глаза закатились, а вместо крика из груди вырвался глухой стон. Это длилось всего несколько секунд, а затем резко прервалось.
— Это устройство подает электрический разряд прямо по твоей цепи. Разряд не сильный, но крайне болезненный. Я хочу, чтобы ты знала: я был против, но я просто не могу больше смотреть, как такие, как ты, умирают. Мне жаль.
Киру еще продолжало трясти, ее челюсть болталась из стороны в сторону, а руки изображали движения безумного дирижёра. Спустя мгновение она почувствовала что-то мокрое между своих ног. Ее образ, ее гладкое, спокойное лебединое озеро в один миг обратилось в кровавое болото с плавающими на поверхности выпотрошенными останками некогда гордых птиц. Кира умоляюще взглянула на него. Он уловил это.
— Не переживай, только я могу заставить прибор дать разряд. Но я не буду этого делать больше, сегодня ты уже была не агрессивна, даже когда я только вошел. Ты должна понять: я здесь, чтобы помочь тебе. Не повторяй их ошибок. Я хочу, чтобы ты жила, хочу,чтобы вы все жили.
Кира даже не смотрела, как он выходил и закрывал дверь. Она чувствовала себя уничтоженной. Все жидкости ее тела растеклись в некогда ставшим уютном уголке комнаты. У нее вылетело из головы спросить его, напомнить ему про анкету: она забыла обо всем. Весь тот настрой, вся эта бравада была словно выжжена разрядом карающего электричества. У Киры не было сил встать и не было сил говорить. Она хотела предупредить Аню, но тело не слушалось ее.
«Хотя зачем ее предупреждать, она же никогда не проявляла к нему агрессию», — задумалась Кира. Пролежав так около пятнадцати минут, она отключилась, и это беспамятство стерло последние остатки чувства времени из ее рассудка.
Гигантская мутная стена, сквозь которую просачивается едва ощутимая желтоватая дымка.
«Тебя тоже пугали телевизоры?»
«Да».
«Что ты в них видела?»
«Военных».
Светлеющий поток кружил ее в абсолютной пустоте, направляя тело в дальние уголки забвения.
«Она говорила, что он не угрожал ей, а просто объяснял, что есть силы, которые не зависят от его воли или желания».
«Я отпустил ее, потому что она убила себя…».
В черном Ничто проявлялись белесые просветы, которые делили этот невообразимый мир на сотни связанных частей.
«Ты нестабильна, я разочарован».
«Я хочу, чтобы ты знала: я был против, но я просто не могу больше смотреть, как такие, как ты, умирают».
Внезапно пустота вокруг перестала быть бесконечно бесформенной. Внутри нее шла своим чередом иная жизнь, недоступная пониманию человеческого разума.
«Чтобы ты сейчас ни хотела сделать, — даже не думай бросаться на меня».
«Не думай бросаться на меня».
«Когда мы только прибыли, чтобы спасти вас».
«Ты нестабильна».
«Убила себя».
«Существуют силы».
«Он может чувствовать».
«Не зависят от воли или желания».
«Стали атаковать нас, и тогда случилось непоправимое».
«Ради ее же безопасности она никогда не должна проявлять все это по отношению к нему».
«Я отпустил ее, потому что она убила себя».
«Я хочу, чтобы ты жила, хочу, чтобы вы все жили»
«Не повторяй их ошибок».
Картинка настоящего упадка со скоростью вкатилась в глаза. На этот раз не было никакого леса: лишь мутное, раскачивающееся с неистовой силой пятно вдалеке. Кира стояла, прикрывая от бешеных потоков ветра глаза, всего в нескольких метрах от дома, на самом крае большой, ведущей к лесу поляны. Все растения и травы гнулись к земле, не в силах сопротивляться жестокой силе природы. Она взглянула на непроглядно черное небо,затянутое противоестественными, невероятно густыми облаками продолговатой формы. Кира с трудом продвигалась к крыльцу дома, слушая невероятно громкие раскаты грома позади себя. Раскаты звучали все ближе и ближе, они буквально преследовали ее. Подняв голову вверх и посмотрев в сторону леса, Кира заметила странные вспышки в небе, а гром внезапно перестал звучать как гром и стал больше походить на звуки разрывающихся в воздухе снарядов. Кира ускорила шаг, борясь с отбрасывающим назад ее ветром и покачивающейся землей под ногами. От этих ледяных потоков больше не веяло никакой свежестью: в них чувствовалась вполне ощутимая угроза. Забежав во двор, она краем глаза посмотрела на вывешенное на улице белье. Теперь эти вещи стояли вертикально в воздухе.
Кира с ужасом вернулась в свой дом, даже на секунды забыв, с каким уровнем тревоги ей придется столкнуться внутри. Уже у самого входа она наткнулась на большие, плотно набитые дорожные чемоданы. Кира заметила, что они были наспех собраны: часть вещей торчала из них наружу. Память вела ее сквозь темные комнаты, сквозь гудящие во тьме экраны, от одного взгляда на которые бросало в дрожь. Кира с удивлением обнаружила, что все предметы в комнатах, кроме экранов телевизоров, покрылись еще более густым слоем пыли. На стенах некоторых комнат и всего коридора она заметила внушительные трещины. Не став дожидаться того пугающего, зовущего ее голоса матери,Кира сразу направилась в сторону кухни, ориентируясь в темноте на громкие звуки радиопомех. Внезапное озарение буквально пригвоздило ее к полу. Кире показалось, что в этом шипящем и потрескивающем звуковом аду она стала различать конкретные слова. Она слышала бесконечно искажающийся мужской голос. Голос был напуганным? Взволнованным?
Кира прислушалась: гудящее жужжание, обрывок невнятной фразы, гудение, помеха, что-то очень громкое и эмоциональное с сильным искажением, еще несколько слов, затем снова гудящее жужжание. Абсолютно необъяснимое ощущение чего-то жуткого все ближе подбиралось к Кире, но она упорно стояла и пыталась расслышать хоть что-нибудь. Очень быстро Кира поняла: это был не живой голос в живом эфире, эта была запись. Последовательность, зацикленная на конкретных фразах. Кира напряглась до боли в висках. Ей все же удалось разобрать слово, отдаленно напоминающее «наше» в самом начале воспроизведения. В искажённой части Кире удалось разобрать еще одно — «наступление». Между ними еще были обрывки сильно уничтоженных помехами фраз, но она смогла услышать только: «продолжается». «Наше наступление продолжается», — в этом есть хоть какой-нибудь смысл? Кира выбилась из сил от перенапряжения, как вдруг вновь услышала тревожный зов матери. Она поспешила на кухню, снова задев, но уже значительно слабее, неуместно стоящее на проходе коридора кресло, и решительно завернула вбок.
Ее мать все также стояла напротив окна с лишенным рассудка лицом. Завидев Киру, она со страшной гримасой улыбнулась и вытянула руку, указывая ей на небо. Кира оцепенела от ужасающей картины.Все, что она могла,это тихо звать маму к себе. Но мать отвернулась от нее и с совершенно безумным восторгом уставилась в окно. Кира не осмелилась приблизиться, оставшись стоять на пороге кухни. Ледяной ком скатывался по ее гортани, а мокрые от слез глаза нерешительно поднимались вверх, стараясь найти то самое место в небе, на которое так жутко была обращена обессиленная рука ее матери.
Кира смотрела на инородную черноту и слышала где-то совсем близко громкие хлопки, после которых на небе появлялись желто-красные вспышки. Она слышала грохот и свист, она слышала раскаты, но ничего не могла увидеть. Внезапно темная фигура ее мамы осветилась неестественно ярким, переливающимся светом. Кира прикрыла лицо руками, но свет проникал даже сквозь ее соединенные вместе ладони. Она закричала, когда сквозь тонкий, розоватый пергамент своих рук, просвечиваемых насквозь, увидела все багровые внутренности матери, ее бегущую по подрагивающим сосудам кровь, ее бьющееся в безумном ритме сердце. Сияние просачивалось повсюду. Нечеловеческие, волнообразные потоки постоянно меняющегося от ярко фиолетового до беловато-синего цвета ослепляли и внушали разрушающий первобытный ужас. В этих цветах, в этих бесконечно переходящих друг в друга оттенках, Кира чувствовала нечто невыносимо чужое, нечто непостижимое и безумно устрашающее. Она не могла смотреть на это, широко открыв глаза, но даже при беглых взглядах Кира ощущала, как где-то внутри нее пробуждается совершенно невообразимый, глубинный кошмар. Ей казалось, что это всегда было внутри нее, оно жило в ее генах, и в генах ее предков, и в генах самого первого человека на Земле,и всего лишь ждало своего пробуждения. Самый подлинный, самый неискусственный, взывающий из самих далеких недр человеческой цивилизации — ужас, которому не было равных. Все ее тело, клеточка за клеточкой буквально умирало от истощающего кошмара. Ее тело и разум уже, казалось, не боялись умереть. Все ее естество ощущало абсолютное смирение перед неизбежным. Кира кричала и пыталась уйти, пыталась свернуть в темный коридор, но все,что она могла — это лишь немного вращать своей головой. Когда она смогла повернуть голову вбок, она с изумлением заметила, как справа от нее, во тьме коридора вспыхнул непонятный желтоватый свет. Кира не успела вглядеться: ее голова сама по себе резко повернулась обратно, и в последние секунды перед пробуждением Кире показалось, что где-то там, в бесконечно далекой глубине волнообразных световых переливов из иных миров она заметила извивающееся движение чего-то колоссального.
Ее разбудил собственный крик. Кира очнулась, совершенно не понимая, идет ли сейчас условный день или уже давно наступила условная ночь. Она осторожно протерла руками глаза и рот, с которого до самого пола тянулись красноватые слюни.Ну уж нет… Пусть она и смирилась, что время перестало существовать, но она никогда не позволит никому лишить ее собственного существования в этом мире. Кошмар забрал ее силы, но хуже всего: он забрал ее уверенность. Теперь Кира не могла отличать свои сны от терзающих воспоминаний. Стоило ей напрячь голову, попробовать вспомнить свой последний день перед похищением, и разум вновь и вновь возвращал ее в события того повторяющегося кошмара. Кира решила, что правда ей теперь не нужна: ей нужно только выбраться отсюда.
«От правды нет толка — правда не ломает цепи».
«Он не сделает из меня свою послушную марионетку».
«Этот больной ублюдок с поломанным восприятием реальности должен сдохнуть раньше, чем сможет казнить меня на этой цепи».
Кира с опаской поглядывала на прикрепленное им устройство, стараясь лишний раз не совершать левой рукой резких и дерганых движений. В правом углу прибора была едва заметная, светящаяся лампочка, загорающаяся зеленым светом примерно раз в 3-4 секунды. Казалось, что ей подмигивают.
Кира подвигала всеми конечностями и, убедившись, что цела, плавно поднялась с кровати, лишь для того, чтобы опуститься на запачканный ее слюнями, соплями и мочой пол. Слегка отодвинув дверцу шкафа свободной рукой, Кира позвала Аню на совещание, поначалу удивившись своему охрипшему голосу. Прокашлявшись и сплюнув красновато-коричневую мокроту под кровать,она вернула собственный голос и для начала деликатно расспросила Аню, как у нее дела, приходил ли он к ней и все ли с ней нормально. Узнав, что он сегодня уже был в ее комнате и ничего необычного с ней не делал, а просто заходил оставить еду, Кира решила не пугать Аню и не рассказывать ей про то, что он сделал с ней: ее истерика могла все испортить.
— Я звала тебя, но ты не отзывалась!Я тут с ума сходила, что случилось? — Аня даже сейчас звучала очень взволнованно.
— Я просто...отрубилась, — Кира скривилась от собственного ответа.
— Кира, с тобой все хорошо? — Аня спросила ее с такой мягкой и нежной интонацией, что Кира невольно растрогалась.
— Да, — соврала Кира, закрыв ладонью себе рот, чтобы не позволить тяжелым воспоминаниям и ангельскому голосу из-за стены выдавить из нее обреченные всхлипывания.
— Чуть не забыла: он сегодня заговорил со мной, мы с ним впервые немного поболтали, — в голосе Ани звучали игривые нотки хвастовства. Но после того что случилось, Кира не могла поддерживать этот фальшивый позитивный тон беседы.
— Да? И о чем вы с ним разговаривали?
— Он сказал, что я им совсем скоро понадоблюсь, — после этих слов лицо Киры сжалось, не оставив и следа от той малой, подогретой диалогом доли добродушия и веселья. В ее глазах блестел страх, отчаяние и бессильная злоба, а ее губы непроизвольно подергивались. Что он задумал сделать с ней?
— У него что, появились дети? — Кира пыталась отшутиться, пыталась согнать то потливое волнение, убрать тревожное напряжение из области своего лба.
— Не знаю...странно все это. Я тут подумала, Кира, а может…
— Если ты опять хочешь говорить мне о том, что нам лучше остаться, даже не начинай, я тебя предупреждаю, — запас жизненного терпения у Киры находился на исходе.
— Нет-нет-нет! Ты чего! Мы же обещали, мы же поклялись друг другу, — Аня звучала немного обиженно.
— Я просто хотела спросить тебя: как думаешь, может, он все-таки не врет о том, что он тут не один? Я просто подумала...если это правда, то даже если мы справимся с ним вдвоем, что нам делать потом с остальными?
Кира вспомнила, как часто он говорил такие слова как «Мы», «Нас» и начала уже было рисовать у себя в голове картины мрачного будущего, но быстро опомнилась.
— Я не думаю, что у него кто-то есть. Он всегда приходит один, все ключи носит с собой в карманах, в коридоре никогда не ходит больше одного человека, и ты, и я, и Вика видели только его одного все то время, что находились здесь. Получается, кроме его слов нет никаких доказательств, что он действует с кем-то сообща. Я думаю, он просто болен, все эти «Мы» живут только в его чокнутой башке.
— Но я ведь слышала довольно громкий топот в день побега Вики, там было явно больше двух людей, — Аня сказала это максимально осторожно, будто стараясь не разрушать возводимую Кирой хрупкую конструкцию их веры и убежденности.
— Я думаю, что ты слышала, как Вика убегала куда-то, а он гнался за ней. Все остальное было просто эхом: тут же тихо, как в склепе, одни шаги смешались с другими, и вместе они образовали эффект бегущей толпы.
— Хммм...Я даже и не думала об этом, наверное, ты права, Кира, — Аня звучала удовлетворенной, но Кире этого явно не хватало.
— В любом случае, даже если он не один, а, допустим, в коридоре его всегда поджидает такой же чокнутый дружок, у нас все равно есть шансы. Да какого хрена, у нас все равно есть возможность дать им хоть какой-нибудь отпор, шанс побороться за свою жизнь. Многие пленники отдали бы все за такую возможность, вместо сидения в кандалах.
— Вика бы поступила так же, — Аня глубоко вздохнула.
— Не сомневаюсь в этом… Жаль, что я не успела с ней познакомиться.
В теле Киры еще оставалось остаточное электричество: болезненные покалывания от капель воды в душевой кабинке напомнили ей об этом. Страхи, которые она с таким трудом выгоняла из своей головы, возвращались в новых, более изощренных формах. Она называла свою кровать гнездом, а лампу, светившую тусклее с каждым днем, — своим солнцем. Она хорошо освоилась в плену мира условностей, стараясь самой не стать условностью для безумного обитателя оранжевого коридора. Теперь она почти не разматывала цепь, а просто аккуратно складывала ее спутавшиеся концы в щель между стеной и кроватью, оставляя проклятый прибор торчать поверх всего этого клубка, подобно голове змеи, готовой броситься на тебя в любой момент. Кира на секунду задумалась, что,если бы существовало оружие, бьющее тебя ядовитым разрядом тока, и электричество не просто проходило бы сквозь все твое агонизирующее в судорогах тело, а еще и отравляло бы каждый миллиметр плоти изнутри. Кира вздрогнула, едва задумавшись об этом, наблюдая мигающий зеленый огонек. Ритм его мерцания гипнотизировал и усыплял ее замученное тело. Кира пожелала спокойной условной ночи Ане и,отвернувшись от образа смертельной рептилии, провалилась в небытие.
Ей снилось, будто ее тащат за ноги по грязному, холодному полу, сдирая кожу на спине.Темная фигура — лишь смутный силуэт, и мигающие оранжевые лампы. Сильный толчок. Тяжелая двойная дверь распахнулась внутрь. Киру швыряют, она буквально вкатывается в незнакомое и огромное пространство. Нужно быстро подняться и бежать, встать и бежать, но чьи-то сильные руки грубо обхватывают ее шею с двух сторон и,придушивая,ведут вперед. Ее ноги оторвались от пола и беспомощно болтались, задевая что-то мягкое и плотное,разбросанное на полу, а руки безнадежно пытались сорвать стальную хватку с ее шеи. Кира задыхалась: ее глаза метались из стороны в сторону, комната кружилась, застилаемая красной пеленой. Жизнь, нахмурившись, отсчитывала свои последние секунды: гигантское неосвещенное помещение хотело ее поглотить.
Кира не могла утверждать точно, но чувствовала, будто они достигают центра этой бесконечной комнаты. Два столба теплого света выдернули из темноты пьедесталы, стоявшие напротив друг друга. Обводимые золотистыми лучами, казалось, только они существуют в этой непроглядной тьме. Кира припала на локти, оперевшись на прямоугольную вершину одного из них. Судороги пульсирующей гортани — болезненные попытки дышать через сухой кашель. Она даже не сразу поняла, что ее больше никто не держит. Она стояла, оперев руки на невысокую колонну, высотой чуть выше ее живота, напоминавшую лекционную трибуну, но с абсолютно плоской и прямоугольной вершиной. Красная пелена и мерцающие от разрывов капилляров звездочки перед глазами постепенно освобождали зрение, и Кира рассмотрела, что ее руки лежат на стеклянной поверхности. Это был довольно толстый слой стекла, обрамляющий всю верхнюю часть пьедестала, в центре которого аккуратно лежал пистолет. Это напоминало застекленную витрину, скрывающую в своей глубине смертоносное оружие. Кира видела в ней свое перепуганное отражение, видела, как потрескавшиеся сосуды,подобно тонким фиолетово-красноватым змейкам,выступили на побледневшей и ставшей тонкой, как пергамент,коже ее лица. Она ощупывала себя, оттягивала свои веки, стоя в спасительном освещенном круге. Кира взглянула перед собой и с неожиданностью обнаружила у противоположного пьедестала незнакомую девушку.
Она стояла, подобно ей самой, посреди всепоглощающего мрака, выхватываемая мощным лучом света, идущим откуда-то из непроглядного потолка. У незнакомки были длинные и распущенные локоны каштанового цвета и красивое овальное лицо, украшенное двумя большими, необычайно живыми и мудрыми глазами. Они поблескивали в потоке яркого света и выжидающе смотрели прямо на растерянную Киру. На теле девушки не было никакой одежды: она была обнажена. Кира оглядывалась по сторонам, ощущая себя запертой вместе с ней в некоем вакууме, за пределами которого находиться отвергнувший их мир. Они стояли в полной тишине, с любопытством разглядывая друг друга, не смея выйти из-за своих трибун. Кира увидела, что девушка опирается на точно такое же подобие стеклянной витрины, внутри которой лежал точно такой же пистолет. Кира с опаской осмотрела его идеальные, строгие грани, подчеркнуто черную рукоять и угрожающего размера дуло. Совершенная форма для уничтожения жизней.
Незнакомка будто перехватила этот взгляд и улыбнулась ей жуткой улыбкой, после чего резко ударила кулаком по стеклянной поверхности. Стеклянная грань оказалась на удивление прочной, и ее довольно сильный размашистый удар не произвел никакого эффекта. Тогда она начала бить по стеклу без остановки, нанося удары локтями, предплечьями и кулаками в непостижимо диком угаре. Мелкие трещины выступили на стеклянной глади, удлиняясь тонкими ветвистыми струйками под ее мощными толчками. Незнакомка обрушивала свои конечности с животным остервенением, поглядывая с лицом загнанного зверя на Киру после каждого своего удара. Ее кисти были разбиты в кровь, а локти превратились в фиолетово-багровые пятна. Всего минуту назад, казавшаяся такой статной, такой интеллигентной и сдержанной— теперь она вгрызалась зубами в кровавые стеклянные трещины и била посиневшим лбом о твердое, мучительно поддающееся стекло. В этом маниакальном хаосе она неистово желала добраться до заветного оружия,вонзая разрезанные и поломанные ногти в небольшое выбитое отверстие, словно жительница дальнего севера, нашедшая свое потерянное дитя вмерзшим в покрытый тонким слоем снега прозрачный ледник. Кира застыла в охватившей ее эмоции омерзения, ужаса и сопереживания в одном и едином, отвратительном целом. Но что самое страшное, наблюдая за ее совершенно животными действиями, Кира вдруг ощутила чувство разгорающегося внутри нее совершенно безумного азарта. Болезненно подрагивающие, изрезанные и изувеченные конечности незнакомки, продолжающие биться в жестоком ритме, только подстегивали Киру, подстегивали ее стать первой. Не страх за свою жизнь, не желание облегчить страдание — лишь древний зов незатихаемой борьбы.
«Она совершено не знает меня, не знает даже моего имени, но так отчаянно стремиться забрать мою жизнь — я не позволю ей сделать этого!».
Решив, что пулям не нужны имена и трогательные приглашения, Кира крепко стиснула зубы и принялась с силой бить по стеклянному барьеру. Ее соперница, увидев это, издала совершенно дикий визг, полный боли и негодования, и еще быстрее замолотила своими конечностями, разбрызгивая вокруг капли своей крови. Кира старалась не отвлекаться на ее барахтавшееся на свету месиво и, кусая губы до крови, ломала преграду, вскрикивая от боли после каждого удара. Она вошла в состоянии звериного транса, злобно поглядывая на скалящуюся ей в ответ разрезанную и кровоточащую пасть соперницы, издавая нечеловеческие крики и продолжая наносить удары по стеклянному обрамлению, которое лишь нехотя покрывалось слабыми трещинками. Кира попыталась залезть на пьедестал, чтобы топтать его сверху ногами, но сорвалась вниз, порезав плечо до кости, под истерический хохот незнакомки. Кира была словно в кровавом тумане, из невидимых глубин которого каждую секунду в нее втыкали ножи и колья. Не переставая кричать, хлюпая стекающей кровью, Кира смогла немного подпрыгивать и ронять колено на толстое неподдающееся стекло. Трещины заметно укрупнились, и Кира, взвыв,пыталась менять хромающие и отбитые ноги. Незнакомка, чьи лоскуты разрезанной кожи свисали с ее искалеченного лба, бесконечно заливающего кровью глаза, каким-то непостижимым образом заметила успехи Киры и с воплем хрипящего отчаянья запустила руку в выдолбленное ей отверстие. Тысячи иголок впились в ее затянутые мясом нервы, она кричала и двигала рукой внутри стеклянного барьера, задыхаясь от боли. Нащупав заветную рукоять, она вцепилась в нее остатками негнущихся пальцев и резко рванула на себя, взвыв оглушающим фонтаном агонии — страдания превзошли все ее ожидания. Она уже не слышала громкий звон соседней витрины, не видела, как Кира, поджимая на весу одну дергавшуюся от судорожных пульсаций изувеченную ногу, пыталась устоять, наводя на нее прицел. С гримасой маниакального трофейного восторга, одновременно смеясь и поскуливая, соперница вытянула свою руку — скальпированную, без единого кусочка кожи, с разорванными и торчащими во все стороны венами, но все-таки удерживавшую грозное оружие. И вновь повисла тишина: ни одна из них не решалась вдавить в курок свое хлюпающее, разбитое и изрезанное мясо.Триада нестерпимой ноющей боли, презрительной ненависти и безграничного отвращения рассекала мозги, но из их ртов не доносилось ничего, кроме мучительных стонов. Кира почувствовала движение за своей спиной, и все перемешалось в ее голове. В нее буквально вонзились воспоминания о том, как ее грубо тащили за ноги по коридору, как жестоко хватали за шею и поднимали вверх, как пытались задушить, пока несли по воздуху к этому месту — все это вызвало совершенно неподконтрольную ей реакцию. Кира резко развернулась, придерживаясь свободной рукой за трибуну, и быстро навела пистолет на скрывавшуюся в тени фигуру.
«Это он все устроил, это он напал первым из темноты, это он пришел к нам, только чтобы наслаждаться нашим страданием».
Кира, не думая, прицелилась в темные очертания стоявшего вне света человека и, издав отчаянный крик, с силой надавила на курок. Раздался оглушительный щелчок, и больше ничего. Никакого оглушающего хлопка, никаких ослепляющих оранжево-желтых вспышек — ничего. Ее трясущаяся от боли рука вновь начала ожесточенно вдавливать пальцами жесткий спусковой механизм. Щелк-щелк-щелк. Кира была обезоружена: магазин был совершенно пустым. Швырнув бесполезное оружие в неподвижно стоящую фигуру, Кира обернулась к незнакомке. Ее лицо внезапно стало таким, каким оно было до их безжалостной борьбы. Понимающим и разумным. Ее покрытое кровью лицо, ее надрезанная и висящая в воздухе щека, ее разрезанная вдоль верхняя десна, ее скальпированный лоб, — ничто из этого не могло скрыть взгляда ее глубоких мудрых глаз. Они смотрела на Киру, выражая свое абсолютное разочарование по отношению к ней. Все ее истерзанное тело согнулось в позе обвиняющего непонимания, будто крича:«Ты всех подвела!». Кира была зачарована ею, и не могла отвести свой взгляд, опираясь отбитыми и порезанными руками на края трибуны: ей было нечего ей ответить, ни жестами, ни словами. Внезапно весь свет погас и два единственно освещаемых круглых пятна были поглощены тьмой. В черной пустоте Кире показалось, что она видит ту самую фигуру, в которую она стреляла, и у этой фигуры появилось два крыла за спиной. Затем ярчайшая вспышка,на доли секунд осветившая всю комнату целиком, позволила Кире увидеть бескрайние ряды лежащих позади нее тел, выглядевших как ее точные копии. Все они имели аккуратное круглое отверстие посередине лба. Успев повернуться вперед, она увидела на противоположной стороне сотни одинаковых тел ее соперницы, с точно такими же отверстиями во лбу. Затем режущее глаза яркое свечение испарилось, погрузив мир в его первозданную тьму. Кира проснулась мгновенно.
Она уже давно привыкла к посещавшим ее кошмарам, но все никак не могла привыкнуть к собственной реальности. Пробуждение давалось ей всегда тяжело, ведь даже самый жуткий сон был лишь плодом подсознания, чего никак не скажешь о тяжелой цепи на левом запястье. Едва расшевелившись, она связалась с Аней и спросила, как та себя чувствует. Киру что-то беспокоило, у нее начался легкий мандраж. В этот день она не смогла грамотно подгадать время, а, в общем, она и никогда не могла это сделать, и похититель оказался в ее комнате во время того, как она принимала душ. Она вскрикнула, обнаружив его высокий силуэт за прозрачной стенкой душевой кабины, покрывшейся влагой. Он стоял практически вплотную: еще чуть-чуть, и его лицо бы отпечаталось пугающей гримасой в дверце душевой кабины. Кира мигом прекратила купание и попросила его дать ей выйти и одеться. Он сделал лишь короткий шаг назад, застыв на месте. Кира выскочила из душа совершенно голой, едва прикрываемая маленьким полотенцем: он и не думал отворачиваться, жадно поглощая каждое ее движение. Кира чувствовала обжигающий ее лицо стыд и неконтролируемое смущение, заставляя себя буквально влетать в скромную одежду. Он терпеливо ждал, с интересом разглядывая, как она кружилась в спешном хаосе. Когда последняя вещь была натянута на еще влажное тело, он заговорил.
— Я пришел поговорить о твоей анкете.
Кира едва не подпрыгнула от его слов: он будто прочитал ее мысли. Это она планировала начать этот диалог с ним, но он ее опередил.
— Твоя специальность представляет большую ценность в нынешних условиях, я думаю, ты сама понимаешь это.
«О да, еще как понимаю», — подумала про себя Кира, продолжая молча слушать его речь.
— Я хотел сообщить, что в самое ближайшее время ты можешь нам понадобиться. Постройка Ковчега требует сил многих, и сам этот процесс неразрывно связан с риском травм. Я сообщу тебе позднее все остальное, а сейчас, — он придвинулся к Кире, отчего она слегка дернулась, ожидая каждой клеточкой своего тела нового разряда электричества, — просто отдыхай.
Кира облегченно вздохнула.
— Можно задать тебе вопрос? — Кира посмотрела на него, ожидая увидеть самые тонкие колебания его реакции.
— Да, задавай, — его лицо оставалось таким же гладким, излучающим лед и безжизненность.
— Ты рассказывал мне, извини, что, возможно, спрашиваю у тебя это не в первый раз, мне просто тяжело понять некоторые вещи, — Кира говорила нерешительно и осторожно. — Ты говорил, что там снаружи была эпидемия какого-то вируса, которая уничтожила все живые формы жизни, так? Ты не мог бы объяснить мне…Почему я выжила? Как ты сам выжил? Почему ты так уверен, что это был именно вирус?
Весь вид его тела, стоявшего вполоборота, говорил о том, что он очень хотел уйти, но после некоторых колебаний он все же развернулся к Кире и ответил ей.
— Мы давно наблюдали за вирусами и даже пытались обращать внимание правительств на проблему их ускорившегося эволюционирования в начале двадцать первого века. Но все будто были заняты другими делами и недооценили указанную нами возможную угрозу. При этом, вирусы — это древнейшие разумные неклеточные формы жизни, чье присутствие на этой планете началось задолго до появления нас. Ты выжила, потому что я вовремя вывез тебя из зоны поражения. Это все, что тебе нужно знать.
Он уже практически полностью исчез за дверью, когда Кира негромко позвала его.
— Подожди! — он остановился и развернулся к ней, вновь рассматривая своим изучающим взглядом.
— Я просто хотела сказать тебе…спасибо…спасибо, за все, — Кира старалась изо всех сил, старалась ради себя, ради Ани, ради их всех.
Он закрыл за собой дверь,ничего не сказав в ответ.
«Интересно, поверил или нет», — Кира ощутила внезапный прилив сил, словно у нее уже получилось сделать что-то действительно стоящее. Она не была уверена, что его отношение к ней улучшилось, но она привыкла к этому, ведь она жила в полной неуверенности и абсолютном неведении.
«То, что он сообщил мне про анкету-это ведь может быть хорошим знаком? А его эмоции практически невозможно прочитать, потому что у него их будто вовсе нет».
Пообщавшись с Аней, Кира убедилась, что их план теперь имеет новые риски, которые могут оборвать его задолго до воплощения в реальность.
— Я думаю, нам следует подождать еще один день, он уже вроде как не опасается меня и охотно идет на контакт, — Кира прокручивала варианты в своей голове.
— Еще один день? А может, попробуем уже завтра? — голос Ани с легкостью проскальзывал через узкое и неровное отверстие в стене.
— Не уверена, что стоит так рисковать: сорвется один раз, сорвется навсегда, а плана лучше у нас уже не будет.
— Ну, может...может, все-таки попробуем? — надежда в ее нежном голоске ласкала слух, но практически не оказывала никакого влияния на Киру.
— Аня, я тебя не узнаю. Мне стоило больших трудов убедить тебя присоединиться ко мне, убедить тебя, что каждое слово, произносимое им это ложь и что нужно убираться отсюда, пока ты постоянно говорила о том, что лучше остаться тут подольше и все образуется. А теперь ты так торопишь нас. Аня, что случилось?
— Ну ты же убедила меня! И я верю тебе Кира, именно поэтому и прошу начать все поскорее. Я просто подумала: он же приходил по поводу анкет, говорил, что мы совсем скоро понадобимся. Он же может прийти в наши комнаты и забрать нас в любой момент, Кира! Он убьет нас по одиночке, а мы даже и не узнаем этого: мы ничего не будем знать! — слова Ани имели смысл, но Кира понимала, что цена ошибки слишком высока.
— Этого не произойдет, — сухо сказала Кира.
— Почему,Кира? Откуда ты можешь это знать?
— Потому что он постоянно врет! Он врет с того самого дня, как похитил нас, врет про спасение, врет про заботу, врет про эпидемию, врет про…— Аня прервала Киру своим милым, но уверенным голосом.
— Но он же врет про другое! Да, он выдумал все про смертельную заразу снаружи, выдумал про убежище, про эти дурацкие анкеты, но ведь он же на самом деле может увести любую из нас и делать что захочет! А я тут очень давно, Кира! Ты понимаешь? Он же придет за мной! Я буду первой! — в голосе Ани звучал страх и мольба одновременно.
— Я сказала, этого не произойдет! — Кира заметно повысила голос, поставив сомнительную точкув их разговоре.
Кира была раздражена и растеряна, ведь в словах Ани был смысл, но этот смысл только лишал ее надежды, лишал их шанса на спасение. Кира так долго вынашивала этот план, так долго представляла себе каждый шаг за пределами этой комнаты, так мечтала о скором глотке свежего непыльного воздуха, а Аня ставила все под сомнение и вынуждала торопиться, заставляла совершать необдуманные поступки.
«Но что, если он не лгал? Что, если он действительно в следующий раз придет не к ней, а ЗА ней и уже ничего нельзя будет изменить?»
Кира столкнулась с двумя трагическими вероятностями, каждая из которых могла реально произойти, и осуществление каждой из них означало лишь мучения и скорую смерть. Они сдавили голову Киры как тиски, вдавливаясь в ее разум с двух сторон. Желание жить принудило ее взвалить на себя эту неподъемное бремя ответственности за решения, от которых зависело слишком многое. Кира пыталась быть бесстрашной, пыталась быть хладнокровной и рассудительной, пыталась не погружаться в затягивающее ее с каждым днем все глубже отчаяние, и все для того, чтобы просто быть живой. За каждым поступком, за каждым взглядом всегда стоит причина. Всегда есть что-то большее, чем любая радость, любая грусть, чем парализующий страх или обжигающая ненависть, и это большее — всегда жизнь. Без нее ничего не имеет значения, без нее ничего не имеет смысла. Не все ошибки можно исправить, но некоторые можно хотя бы попытаться. Любая мысль о неудаче, любое маленькое потрясение, — все это обретало в нынешних условиях подобие непобедимых внутренних демонов, с которыми Кира так устала бороться в пределах собственной головы.
«Возможно, Аня права, пора действовать, не стоит оттягивать побег при настолько неизвестных планах этого психа. Если он придет за нами, то это уже необратимо, а потеряв его доверие, можно будет хоть что-то попробовать изменить».
Кира ощутила необычайную легкость. Будто тяжесть всего мира рухнула с ее плеч на разбитую землю. Она умылась холодной водой и, звеня цепью, вернулась к их переговорному окошку, сообщив Ане о своем решении.
— Ты же помнишь, что тебе нужно будет сделать?
— Конечно, как он зайдет ко мне с едой, сразу начать жаловаться на сильную боль в животе и пояснице, ну поныть там немножко, поплакать, может.
— Смотри, только не перестарайся! Он пусть и больной на всю голову, но легко поймет, что ты притворяешься.
— Не волнуйся Кира, в этом я профессионал, ты бы знала, сколько раз я так прогуливала школу, изображая, что мне плохо.
— Это не совсем тоже самое…ты же понимаешь. Плюс, нет никаких гарантий, что его вообще заботит наше здоровье, и, тем более, что он действительно придет забрать именно меня в твою комнату, как местного доктора.
— Я понимаю Кира, я буду делать все, что могу. Я буду очень стараться, Кира, ведь иного у нас нет, — голос Ани был наполнен светлой печалью, лучшего из человеческих чувств.
— Ведь иного у нас нет, — тихо повторила Кира. Они поговорили еще немного, а затем вновь пожелали друг другу спокойной условной ночи и отправились спать.
— Надо будет доесть всю еду, которую он приносил мне сегодня: завтра нам будет не до еды, да и кто его знает, когда мы будем есть в следующий раз. Может, мы вообще на каком-нибудь острове, — от последней мысли лицо Киры озарилось невеселой улыбкой. Еще одна ночь без лунного неба, еще одна попытка успокоить учащенное сердцебиение и бьющий по рукам пульс. Еще одна попытка уснуть.
Условное утро встретило Киру уже привычной звенящей тишиной и беспросветным мраком перед глазами. Лучи раннего Солнца не гладили ее безмятежно расслабленное лицо, а теплый ветер не блуждал по ее нежному телу. В мире, где не существует времени, не существовало и света. Каждый раз лишь тусклый и мерцающий цвет ламп напоминал Кире о том, что в мире еще осталась такая вещь, как смена дня и ночи.
Едва раскрыв глаза и нажав на включатель света, Кира ощутила легкую тревогу, плавно перетекающую в панику, постоянно терроризирующую ее разум одним и тем же вопросом: «А вдруг не получится?» Даже перед приятными, но волнительными моментами люди испытывают легкий мандраж — Кира же ощущала на себе цепкий взгляд самой смерти. Тело требовало немедленных действий, а мозг хотел выжидать и анализировать, из-за чего Кира была скованна их непримиримой и бесконечной борьбой. Поговорив с Аней,она выяснила, что та настроена серьезно и не собирается отступать. Значит, пора отбросить дурные мысли и сомнения, пора заставить весь организм работать в полную силу на ее стороне, пора отдать себя всю ради последнего рывка. Пора начинать бороться за свою жизнь.
Кира впервые посмотрела на себя в потрескавшееся зеркало за много дней. Черные мешки под глазами, бледный цвет кожи, впалые щеки, — это все, что от нее осталось? Она со злостью била по своему отражению, предварительно обернув руку несколькими слоями одеяла. Старое хрупкое зеркальце оказалось на удивление прочным, но и оно со звоном рассыпалось на множество блестящих осколков после десятка хороших ударов. Подняв самый крупный и острый, Кира отрезала им кусок своего махрового одеяла, а затем плотно обмотала его у основания стекла,сделав, таким образом, своему импровизированному ножу рукоять. Засунув и закрепив его на резинке трусов, Кира собрала осколки остатками одеяла и высыпала их в унитаз, без промедления нажав на кнопку смыва. Пустая рама от зеркала обрела свой новый дом в пыльном и темном углу под кроватью. Лишенное стекла, старое зеркало,казалось, потеряло собственную душу, свою особую ценность, свое значение в этом мире. Кира не хотела стать такой же, но чувствовала тоже самое внутри. Теперь оставалось только ждать. Еще немного,и она вернется в свой милый дом, обнимет свою старенькую маму и больше никогда не оставит ее.
Все было будто в первый раз: все эти чувства, все это гнетущее ожидание медленно раскрывающейся двери и появление фигуры на пороге.
«Почему его так долго нет, или это мне кажется?» — Кира не знала, к кому из них он сегодня зайдет в первую очередь, и это держало ее на взводе. Ждать всегда тяжелее, чем действовать, а ждать,возможно,последних своих действий в жизни — совершенно невыносимо. Этим можно пытать и взращивать желание умереть.
Кира,пригнувшись, стояла то у двери, то у шкафа. Сжимала виски до боли, пытаясь уловить даже самый слабый звук. Ее руки дрожали от предвкушения скорой расплаты. Спустя некоторое время она услышала звуки, исходившие из маленького отверстия в стене под шкафом. Кира поняла, что он вошел в комнату Ани и начала мысленно молиться, чтобы у нее все получилось.
«Ну же Аня… Прошу, не подведи».
Кровать Ани располагалась у противоположной от переговорного отверстия стены, поэтому Кира с трудом могла слышать что-либо. До ее ушей донесся едва слышимый женский стон и последовавшие за ним обеспокоенные шаги по комнате.
«Пожалуйста… Пусть все будет нормально».
Кира слышала его голос, но не разбирала, что он говорит. Голос Ани исчез, быть может, она решила более тихо вздыхать, изображая страдания, либо вообще решила помолчать. Снова его голос, он задает какие-то вопросы. Впервые он звучит взволнованным? Да, кажется, так и есть. Опять шаги, совсем близко, он буквально прошел мимо нее, заставив Киру прикрыть на всякий случай ладонью едва заметную щелку. Опять вернулся к той стене. Опять спросил о чем-то, Аня ответила ему умирающим голосом. Она отлично справлялась. Напряженный топот в паре сантиметров от Киры и пугающий звук раскрываемой в коридор двери.
«Он идет ко мне? О черт, черт, черт… Так, нужно успокоиться…задержать дыхание», — сердце Киры билось со страшной силой о стенки ее плоти, в голове играли безумные пляски и огни разгоравшейся паники. Она чуть не задохнулась от испуга, пытаясь не дышать: так резко он ворвался в ее комнату.
Он даже не обратил внимания на отсутствующее зеркало, а ведь Кира так много переживала об этом. Его движения были спешными и встревоженными, он даже отказался от своего постоянного ритуала, не став разглядывать Киру до того, как войти в комнату. И в руках не было никакого подноса с едой. Он подошел к Кире вплотную, склонившись прямо над ней.
— Я не уверен, что поступаю правильно, — его негромкий голос был наполнен неким чувством ожидания ответов. Кира сделала максимально непонимающее лицо и как можно спокойнее решила взглянуть на него.
— Я не могу вам доверять. Больше не могу. Я смотрю на тебя и понимаю, что все было зря. Наверное, и не стоило было даже пытаться. Но теперь я должен следить за вашим здоровьем, а это совсем не просто, — Кира жадно поглощала каждое его слово, стараясь отыскать в них те самые желанные, те самые нужные фразы.
— В данный момент мне не к кому больше обратится. В соседней от тебя комнате находится девушка. Примерно твоего возраста и телосложения. Она сказала мне, что испытывает сильную боль в области живота и пояснице. Я сразу вспомнил твою анкету — ты сможешь ей помочь?
Кира словно ударило током.
— Да…конечно, смогу, — Кира нервничала, времени подбирать слова у нее не было. Услышав себя со стороны, она быстро добавила:
— Я попробую.
— Хорошо. Я отведу тебя к ней. Вы в любом случае бы скоро покинули эти комнаты, — Киру буквально разрывало изнутри от маниакальной радости и волнения, но от его последней фразы внутри нее все похолодело.
Он засунул руку в карман и достал оттуда маленький серый ключ. Кира заворожено смотрело на его брюки, ведь для нее это был не просто карман — это был так долго скрываемый и желанный спаситель. Ловкими движениями рук он с поразительной скоростью снял с цепи сначала пускающее электрический ток устройство, а затем аккуратно раскрыл замок на ее запястье. Кира была необыкновенно счастлива и не верила, что теперь она может шевелить рукой без давящего чувства тяжести и мерзкого звона звеньев.
— Готово. Теперь ты можешь выйти. Ее дверь сразу справа от твоей. Я пойду следом.
Восторг Киры куда-то улетучился. Она еще никогда не выходила за границы дверного проема и даже не могла представить, что там может ее ждать. Особенно когда за твоей спиной будет бесшумно красться Он. Один хороший удар по затылку, и темнота может стать вечной.
Он пропустил ее, позволяя пройти вперед. Кира осторожно перебирала босыми ногами по липкому и холодному полу. Прохладный ветер свободы уже слегка покачивал ее сломанные волосы, проникая в комнату через открытую нараспашку дверь. Кира наконец-то покинула свою темницу.
Оранжевые лампы коридора слабо освещали ее путь и пространство вокруг, но глаза Киры уже давно освоились в темноте: она видела достаточно. Сложенный в форме буквы «Т», он простирался на много метров вперед и вбок и казался совершенно бескрайним. Примерно через каждые три-четыре метра друг от друга располагались одинаковые усиленные двери, ведущие в сотни закрытых комнат.
«О господи, сколько же тут держат людей?» — Кира задыхалась от масштабов увиденного. В голове перемешивались яркие краски. Никто не способен сделать все это в одиночку. Пустые, безвкусные и слабоосвещаемые пространства, настолько узкие, что могли едва пропустить двух человек, взявшихся за руку. Киру накрыл приступ сильнейшей клаустрофобии, ей казалось, что стены давили на нее и постепенно сужались с каждым ее шагом. Это был настоящий лабиринт в темном аду, после которого сидение на цепи в светлой комнате уже не являлось чем-то пугающим. Кира прислонилась к шершавой стене и медленно пошла вперед, стараясь понять, в какой примерно стороне находиться выход, если он вообще здесь был. Все это произвело настолько гнетущее впечатление на Киру, что она буквально лишилась воли в первые секунды. Это место напомнило ей деревенскую ярмарку, на которую часто привозили на продажу куриц и кроликов. Несчастные животные находились в ужасных условиях, практически неспособные пошевелится в своих узких клеточках, которые сотнями стояли запертыми в одной большой клетке.
Найти дверь, ведущую к Ане, было нетрудно: она была единственной открытой. Кира неспешно вошла к ней в комнату, оказавшейся точной копией ее собственной, даже в самых мелких деталях. На кровати, прикованная цепью за руку, к знакомому до боли металлическому кольцу в стене, лежала совсем юная девушка. Увидев ее, Кира испытала стыд за те грязные слова, что кричала в ее адрес во время нахлынувшего приступа панической паранойи. Аня выглядела совершенно невинно, ее прелестное, по детски-наивное лицо, едва завидев,Киру в дверном проеме, радостно озарилось искренней и теплой улыбкой. Ее белоснежные короткие волосы были на удивление чистыми и ухоженными, она вся выглядела так, будто она и никогда не была здесь, такая аккуратная и приятная, такая милая и родная. Аня улыбалась пришедшей Кире во весь рот, но едва завидев за ее спиной мрачную фигуру, освещаемую лишь тусклым светом коридорных ламп, быстро опомнилась и нацепила на лицо маску необходимых страданий. Кира склонилась над ее постелью и с деловитым лицом начала ощупывать плоский животик Ани, которая не осталась в стороне и начала с силой выдыхать воздух, имитируя боли от прикосновений. Затем Кира попросила Аню повернуться на бок и приступила к тщательному осмотру ее спины и поясницы. Аня лишь украдкой поглядывала на Киру, в ее глазах читался немой вопрос:«Когда?»
— Что с ней? Ты сможешь ей помочь? — его внезапный вопрос вывел Киру из некоего ступора нерешительности. Он стоял прямо у входа, опершись одной рукой на раскрытую внутрь дверь, даже и не думая запирать ее. Видимо,решил, что Кира сейчас все быстро сделает и он проводит ее обратно.
— Я еще не уверена, но ее симптомы очень похожи на...на...защемление нервов, — Кира старалась говорить как можно убедительнее.
— Защемление нервов? — он переспросил, но она не уловила в его голосе недоверия.
— Да, это может быть вызвано неестественностью позы сна и общей ограниченностью движений, но, чтобы сказать точно,мне нужно осмотреть ее без цепей, — Кира посмотрела на него с вызовом, всем свои видом показывая ему, что ситуация серьезная. Она уже не чувствовала никаких рисков и была готова вгрызться ему в горло уже сейчас, повиснуть зубами на его шее и безостановочно втыкать острый осколок в мягкие ткани его живота. Она знала, где он хранит все ключи, и его смерть не забрала бы их вместе с собой, вслед за его мерзкой и недостойной жизнью. Но Кира смогла закопать где-то внутри себя этот сильнейший порыв и с ликующей надеждой ждала его действий. Теперь она главная и только ей решать, как долго он еще будет отравлять своим существованием этот мир.
— Это действительно необходимо? — Он начал рыться в кармане, а Кира непроизвольно сжимала губы, наблюдая за его действиями.
— Да! У нее может быть полностью нарушена общая гибкость тела и функционал связок и суставов. Мне нужно, чтобы она выполнила некоторые движения, которые в ее состоянии будет крайне тяжело сделать, находясь прикованной к цепи. Без этого я не смогу точно определить, что с ней.
Пока она говорила, он все время шевелил рукой в своем, казалось, бездонном кармане. Внимательно слушая каждое ее слово, похититель извлек из глубины брюк уже знакомый серый ключик. Такой маленький, потрепанный и невзрачный, но желанный, до потери сознания. Он не был виноват, он лишь прислуживал людям, которые использовали его для пленения себе подобных. Безумно хотелось вырвать ключ из державших его рук, но в этом не было необходимости. Похититель уже освобождал Аню, стоя прямо перед Кирой.
Он был повернут к ней спиной: такой раскрытый и беззащитный. Кира плавным движением потянулась к тугой лямке своих трусов, где, нащупав плотно прижатое к ноге стекло, начала медленно извлекать свое оружие. В той, прошлой жизни, куда она так надеялась вернуться, она никогда никого не убивала и даже не могла вспомнить причиненных ей кому-либо сильных увечий. Это не так просто — лишить человека жизни, даже если этот человек в спешке, на твоих глазах вынимает еще теплый член из безжизненного тельца твоего ребенка.Но Кира научилась обманывать собственный мозг. Она просто не думала о том, что сейчас убьет его, она лишь представляла, как они вместе с Аней гуляют по зеленому парку, слушают беззаботное пение птиц и весело смеются без какого-либо повода, а все,что нужно сделать для того, чтобы это случилось, — причинить ему боль. Кира словно говорила:«Психика, не переживай, я просто ударю его несколько раз кое-чем острым, я думаю, он даже не умрет, думаю, он просто рухнет на пол и будет лежать, затыкая руками кровоточащие раны».
Это было удивительно, и в этом и заключается прелестный парадокс наших жизней: времени не существует, но постоянно надо спешить. Кира зажала осколок между ладонями и с немым торжеством занесла над его головой заготовленное оружие. Он даже не смотрел на нее, он сидел на корточках у кровати Ани и сосредоточенно помогал ей распутать гремящие клубки цепи.
«Ты сдохнешь,делая хоть что-то хорошее. Не такая уж и плохая смерть для такой падали, как ты», — эти мысли проносились где — то на задворках ее сознания, но она их уже не слушала. Кира с силой обрушила смертельный удар по основанию его тонкой шеи. Она била наискось, словно желая пробить ее насквозь и отрезать ему голову. Ее тяжелый выдох оборвался, когда режущий укол достиг своей цели. Она собиралась навалиться всем весом своего тела на это маленькое лезвие и кромсать его разверзнутую плоть, но внезапно ощутила чувство невероятной пустоты:произошло нечто невообразимое.
Кира полностью потеряла возможность видеть. Весь свет, когда-либо освещавший этот мир, внезапно погас. Изумленная, она ослепла в абсолютной тьме. Ее нож— он словно не встретил никакого сопротивления, он будто вошел в нечто, что было чуть плотнее воздуха.Он пролетел чуть дальше и безвольно повис в этой инородной субстанции. Кира чувствовала, как ее руки погрузились во что-то густое и вязкое,гасящее все движения,будто она гребла ими под толстым слоем ледяной воды. Ужасный сковывающий пальцы холод.Прошли секунды, и она перестала слышать даже собственное прерывистое дыхание. Звук исчез, будто он никогда и не существовал.Мгновенно стало тяжело дышать:воздух больше не мог пройти через этот аномальный барьер. Кира ощутила себя в абсолютном вакууме, в котором она могла лишь безвольно вращаться посреди вечной темноты в бесконечном безумии.Прорвав барьер чернеющих пустот, до ее ушей стал доноситься зловещий, едва различимый шепчущий шелест. Ион становился все громче.
Внезапно Кире все стало ясно. Каждый разлетевшийся от взрыва в ее голове паззл памяти вернулся на свои места, открыв перед ней когда-то уничтоженную подсознанием кошмарную мозаику. Киру трясло, она дергала своей головой, конвульсивно закидывая ее назад: память возвращалась безостановочными рывками, каждый из которых был подобен выстрелу в голову. Ее трепыхавшееся тело с силой швырнули в тот самый поворот перед маминой кухней, ведь это был ее личный омут нестерпимой тревоги. И вновь перед ней их старенький дом с большими трещинами в стенах. Наспех собранные большие чемоданы, лежащие у входной двери. Полумрак, освещаемый лишь светом от работающих телевизоров. Бесконечно искажающийся радиопомехами мужской голос. Темное, так неудачно расположившееся в коридоре кресло. Вспышки и грохот за окном.
Столь внезапное, уничтожающее шансы на нормальную жизнь жуткое открытие. Частица памяти, глубоко погребенная внутри ее головы ради спасения рассудка. Осознание настолько чудовищных событий заставило Киру покрыться ледяным потом и судорожно трястись. Ей стало так ужасающе-очевидно: в их доме никогда не стояло никаких кресел.
И вновь, справа от нее во тьме коридора вспыхнул непонятный желтоватый свет.Это ее подсознание когда-то превратило чуждое всему человеческому, инородное нечто в то совершенно обычное, стоящее во тьме коридора кресло,в которое она так часто врезалась в смутных обрывках своей памяти.Ее глаза стали с большой скоростью бесконтрольно моргать: она обнаружила истинный источник того странного света из темноты коридора. Множество желтых, пульсирующих глаз распахнулось рядом с ней. Кира отчаянно взвыла.Абсолютно непостижимое, беспрерывно меняющее свои формы и очертания существо приближалось к ней. Его силуэт был словно соткан из сгустков темной материи, иногда переходящей прямо из его тела в подобие парообразного тумана. Из-за его едва различимой, в общей туманной массе, спины раздувались загнутые назад отростки, которые очень слабо иллюминировали, беспорядочно загораясь и затухая в темноте своим блеклым беловатым светом. Его морда располагалась где-то в глубине верхней части туловища и была единственной из всех частей тела,что сохраняла свое постоянное обличие, поддерживая форму чуть вытянутой столовой ложки с отсутствующей рукояткой, вся верхняя часть которой была хаотично заполнена множеством слепящих и пульсирующих ярко-желтых глаз. Оно приближалось все ближе и с каждым своим шагом постоянно меняло собственную структуру, будто приспосабливаясь и отбирая лучшее: на его теле появлялись все новые отростки, заменяющие собой прежние фрагменты, переходящие в состояние парообразного тумана. Вся эта крайне динамичная перестройка, все эти вечные хаотичные движения внутри единого целого существа, — все это отбрасывало человеческий разум в самые дальние глубины мельтешащего безумия. Из его боков выходили толстые, змеевидные щупальца, соединяющиеся друг с другом где-то за его спиной. На пути к ней оно практически перешло в свою финальную форму, в которой уже сильнее прослеживались гуманоидные черты…Но эта нечеловеческая, моргающая десятком глазков ложкоподобная голова, эти загнутые спинные отростки, это жуткое щупальцевидное подобие крыльев, — все это до сих пор можно было проследить в его переливающемся во тьме силуэте. Это оно издавало этот звук. Этот зловещий и всепроникающий шепчущий шелест.Творение потаенных уголков Вселенной, оно поглощало частицы света вокруг себя, а в его туманной черноте иногда проглядывались бледно мерцающие звезды. Создание из мира вечной пустоты, чей возраст равен самой Вселенной, сотканное из мельчайших частиц сияющего Космоса, чьи туманности и межзвездная пыль не всегда образуют собой новые планеты, но никогда не перестают существовать. Кира прижалась всем телом к стене и громко засмеялась в диком припадке истерики, паники и отчаяния, пока сама Вечность тянулак ней свою руку, постоянно изменяющуюся и выравнивающуюся сгустками черной материи. С улыбкой, полной безумия, Кира увидела, что эта рука была точной копией ее собственной.
Раздался громкий визг, выдернувший Киру из калечавших ее разум воспоминаний. В самых уголках обволакивающей ее ледяной черноты стали проявляться знакомые очертания комнаты. Кира испытала сильную паническую атаку, когда вспомнила, как они шли с ним по этим тускло освещенным оранжевым цветом и пустым коридорам.
«А вдруг в этих коридорах никогда и не было темно, просто там всегда стояли ОНИ?»
Эта тварь, она будто заполняла окружающее ее пространство поглощающим вакуумом, который существовал только в пределах границ ее тела. Кира не могла причинить ей вред. Казалось, ничто в этом мире неспособно на это, но существо все равно отступило, продвинувшись размывающими реальность движениями к краю комнаты. И вновь возник свет, звук и способность дышать. Когда зрение вернулось к ней, Кира с ужасом обнаружила, что ее руки продолжают удерживать и с силой прокручивать нож, воткнувшийся в нежную и гладкую ногу Ани.
Аня больше не кричала, она была очень бледной и теряла много крови, но ее глаза были широко раскрыты и повернуты в противоположный угол комнаты, а из ее груди вырывалось свистящее дыхание: она буквально хрипела от ужаса. Киру трясло и тошнило, она резким движением выдернула осколок из ее ноги едва не захлебнувшись в брызнувшем ей в лицо фонтане крови. Глаза Ани стали медленно закатываться назад.
— О господи….нет…нет…нет! Только не теряй сознание, я прошу тебя, только не сейчас!» — Кира истошно кричала и рвала на себе свою серую кофту, стараясь сделать из ее кусков подобие перевязочных бинтов.
— Аня! Анечка! Ты слышишь меня? Говори со мной, отвечай мне, Аня! Не смей, я умоляю тебя, не смей засыпать!» — Кира била ее по щекам, видя, как ее безразличное ко всему лицо слабо колышется от ее ударов. Кира ощутила животный ужас, когда заметила, как где-то справа от нее что-то поднялось. Кира бросила взгляд в направлении движения и увидела, как у душевой кабинки стоял ОН. Существо, никогда не являвшееся человеком, но так умело принимавшее его форму.
Кира туго перетянула ногу Ани чуть выше рваной раны несколькими кусками ткани, а также обмотала саму рану еще одним кусочком ткани, пытаясь хоть как-то обеспечить стерильность тяжелого увечья. Все это происходило в совершенно сюрреалистической и лишенной всех остатков трезвого рассудка обстановке. Кира перевязывала Аню и не сводила глаз с отродья, которое, не двигаясь, стояло в том же углу.
— Аня…Аня…очнись…Аня…очнись, пожалуйста…», — Кира склонилась над ее беззащитным тельцем, таким ранимым и открытым, изувеченным той, кому оно доверило свою жизнь.
— ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА! КАКОЕ ЖЕ ТЫ ТУПОЕ, НЕРАЗУМНОЕ, БЕЗМОЗГЛОЕ ЖИВОТНОЕ!
Кира подскочила, инстинктивно оскалившись в сторону его фигуры. Он никогда еще не повышал на них свой голос, он никогда еще не проявлял столько незнакомых ему эмоций. Кира била крупная дрожь от осознания истинной сущности стоящего перед ней создания.
— ЧТО ОПЯТЬ БЫЛО НЕ ТАК!? ЗАЧЕМ! ПОЧЕМУ ТЫ НАПАЛА НА МЕНЯ?!
— Не подходи... даже не вздумай подходить, — Кира вытянула ее смехотворное оружие вперед, направив его своими трясущимися и бледными руками в его сторону. Ее голос практически не доносился из ее рта, он гаснул и застревал в гортани крупными комьями, словно ее разум понимал всю бесполезность слов в данный момент.
Аня не приходила в себя, ее глаза были все так же раскрыты, но сознание было далеко за пределами этой жуткой комнаты. Кира с силой хлестала ее по лицу, кричала ей в уши, трясла за плечи, но ничего из этого не помогало. Ее теплые руки безвольно повисли с края кровати, пока Кира судорожно пыталась нащупать ее пульс.
— Оставь ее! Ее еще можно спасти! — боковым зрением Кира следила за каждым его движением, представляя, как разорвется от напряжения ее сердце, если он начнет приближаться.
«Я этим и занимаюсь!» — прокричала внутри своей головы перепуганная до ужаса Кира.
Пульс был довольно ровный и отчетливый. Кира проверила рану,аккуратно приподняв края повязки: кровь остановилась и уже начинала затвердевать на границах расковырянного отверстия в плоти.Чудовищные мысли проскальзывали в ее голове. Она даже немного расстроилась, обнаружив пульс, ведь это лишило ее единственного достойного оправдания, позволявшего оставить ее здесь.Вся высшая мораль, все столь яростно отстаиваемые принципы, — все рушится, когда смерть прислоняет свое деморализующий лик к тебе вплотную. Все чувства, вся преданность, вся любовь, — все это существует только в мире живых и имеет смысл только для живых. Вина и осуждение — это последствия для тех, кому удалось спастись. Для Киры Аня стала не просто подругой, а человеком, вернувшим ей веру в людей. Она была скромна, добра и терпелива, а ее нежное тело было прекрасным цветком, так неудачно распустившимся в темных и безжизненных руинах. Но мозг отчаянно твердил Кире, что никто не будет ее винить, что нужно просто сразу вызвать полицию, как только она выберется, что нужно бежать без оглядки,пока он не лишил ее чувств из-за чудовищной дозы психоэмоционального напряжения. Тело прошибал ледяной пот и сильнейший тремор конечностей. И только глаза, только они так ясно смотрели на эту милую, словно мягкую игрушку, совсем юную и по-человечески трогательную Аню. Волна глубочайшего презрения за собственные мысли прокатилась по трясущемуся телу Киры, хотя она лишь только дрожала в этом нечеловеческом аду, равная каждой из загубленных здесь судеб. Сделав над собой усилие, находясь в состоянии критической нестабильности, Кира обхватила Аню за талию и резко потянула на себя, закинув ее руку себе за шею.
«Если мы и сдохнем в этих коридорах, то только вместе», — Кира понимала, что,бросив ее здесь, в этом темном ледяном лабиринте с разгуливающей по нему безобразной жуткой тварью, она бы просто не смогла с этим жить, и ни один даже самый яркий солнечный день, ни одна даже самая громкая вечеринка не смогли бы убрать из ее головы образы безжалостных цепей, пыльных тесных комнат, странной еды, отверстий в стене… Девочки, оставленной умирать.Это ли не есть та самая, столь потаенная исветлая сторона человеческого эгоизма?
Аня отдыхала где-то у границ умиротворяющей пустоты, пока Кира, издавая звуки психически больной и бессвязной речи, взваливала ее себе на плечи. Она была очень хрупкой и легкой, но ее спящее тело лишилось даже самой малой устойчивости, из-за чего она скатывалась с плеч Киры. В комнате выключился искусственный свет и загорелся новый, истинный свет из иных миров.Желтый, такой сильный, разгоравшийся откуда-то снизу кипельнно-белым пламенем и сливавшийся с ним воедино, а затем распадавшийся на единоцветие вновь. Кира видела Его тень, стоявшую прямо у дверного порога, очень отчетливо, ведь два его глаза ярко светились, подобно молодым звездам в вечной темноте Космоса. Она не могла понять, почему? Почему он до сих пор старается казаться человеком, ведь она уже прекрасно знает, сколько на самом деле у этого существа глаз.
Аня совсем сползла на пол, не дав сделать даже несколько шагов. Кира в совершенно звериной панике оторвала Аню от пола и взяла ее на руки, обхватив правой рукой в районе талии, а левую засунув чуть выше подколенных ямок, и подняла ее в воздух, прижимая к себе. Она также не выбросила свой импровизированный нож, зажав его тканевую рукоять передними зубами.
— Как ты не можешь понять! Тебя уже нет — тебя не существует! Но она!Она еще жива!ВАМ НЕЛЬЗЯ НАХОДИТЬСЯ ВМЕСТЕ, ТЫ УБЬЕШЬ ЕЕ! — Существо начало меняться, и последние слова уже с трудом походили на человеческую речь, они сливались и уносились в невыносимом шелесте. С таким звуком звездный ветер гуляет по бескрайним и мертвым просторам сияющего космоса.
Когда оно изображало человека,то преграждало собой путь к выходу, но,начав меняться, немного отступило вбок, где было больше пространства, и Кира воспользовалась этим, чтобы проскочить мимо. Ее босые ноги нелепо подкашивались под тяжестью Ани, она двигалась довольно быстро, но неустойчиво, будто прихрамывая после каждого шага. Гнетущее молчание неприветливого коридора разбавилось шлепаньем ее босых ног. Оранжевые лампы яростно мерцали, словно пытались ее предупредить о чем-то либо вовсе остановить. Еще немного, и Аня обдирала бы свою болтавшуюся в воздухе голову до мяса: настолько узкими были эти коридоры. Потолки в них также были чуть выше двух метров, поэтому Киру буквально поджимало и раздавливало в этом тесном пространстве. Ей хотелось кричать, хотелось припасть на пол и закрыться руками, хотелось ломиться в каждую из сотни запертых на увесистый замок дверей, хотелось, чтобы все стены в мире вдруг перестали существовать и оголили грязные пороки людей.Руки Киры болезненно тянули и наливались кровью, каждые три шага опуская Аню все ниже и ниже.Внезапно всю длину этого безжизненного гротескного помещения заполонила уже знакомая, неимоверно пугающая смесь шепота и шелеста раскачивающихся на ветру листьев. Кира с мучительным усилием отвела спину назад и тазом помогла себе закинуть безжизненное тело Ани повыше себе на руки, которые уже ничего не могли удержать. Звук шел отовсюду, казалось, он даже звучал в ее голове, но на этот раз шепот стал гораздо громче, и в нем слышалось великое множество голосов. Кира обернулась и с ужасом увидела, как позади, всего в нескольких метрах от нее движутся Они.
Многие из них поддерживали форму человека и лишь пульсировавшие во тьме глаза выдавали их, но было также много и тех, кто находился в некоем переходном состоянии от человеческого обличья до истинной стадии высшего существа. Они все быстро приближались к ней и появлялись словно из ниоткуда: Кира смогла заметить лишь, как некоторые выходили из запертых дверей с пустыми подносами в руках и, едва увидев ее, сразу бросались за ней. Пройдя половину коридора, Кира ощущала, как ее ноги стали с силой обрушиваться вниз, сгибаясь в коленях и с уже большим трудом разгибались обратно. Чем дальше, тем нестерпимей ломило ноги. Каждый шаг давался ей со страданием, сбивавшим дыхание и вызывавшим безумные пляски звездочек в глазах. В ушах звенело. Ее тело словно отказывалось ей помочь и только мешало своими реакциями. Существа же совершенно не мешали друг другу в этой сверхъестественной тесноте, они искусно балансировали, плавно перетекая черными сгустками либо перелетая друг через друга в этой странной парообразной дымке, исходившей из их тел. Их было очень много, и они были необычайно проворны: у Киры не было никаких шансов сбежать от них.Ее забившиеся руки бессильно повисли, словно плети, слегка придержав падающую Аню на пол. Она больше не могла нести ее. Она адски вымоталась, просто смертельно устала. Устала не только телом, но и головой.Ни один разум не может испытывать столь невыносимое напряжение так долго: она перегорела. Казалось, все нервные окончания, все вызывающие активность нейромедиаторы, — все это лопнуло в ее голове, словно старая лампочка, оставив ей только подобие жизни.Весь мир стал серым, а несуществующее время замедлилось. Ей все стало безразлично, она замерла и,не испытывая никаких чувств, смотрела, как к ней тянутся чужеродные отростки вперемешку с деформировавшимися человеческими руками.
Аня сидела на полу, вытянув ноги, ее спина безвольно прижималась к трясшимся от мышечных судорог ногам Киры. Если бы она сейчас пришла в сознание, если бы раскрыла глаза в эти минуты — она бы,не задумываясь,вырвала их собственными пальцами, решив уйти обратно в темную бездну навсегда погасшего рассудка. Но ее глаза безжизненно уставились в пол и даже не пытались смотреть, как ее ноги обхватывают чудовищные отродья, порожденные самыми безумными силами этой вселенной. Чья-то женская рука схватила ее за пальцы левой ноги, затем вокруг ее стопы обвилось нечто змееподобное, еще одни карикатурные мужские руки, перекатывавшиеся черными сгустками изнутри, схватили ее за лодыжку другой ноги и резко дернули на себя. И только в этот момент Киру прорвало.
— Нееееет! Отпустите! Не ТРОГАЙТЕ ЕЕ! — голову Киры будто грубой рукой выдернули из-под толщи ледяной воды, и открывшийся мир на полной скорости врезался в нее, не давая никакой возможности привыкнуть к его громким звукам, ярким цветам и сильному, очень сильному чувству боли.
Кира бросилась за быстро уволакиваемым в дальние глубины мрачного коридора телом Ани. Ее небрежно тащили за ноги несколько существ, остальные же встали, прислонившись спинами к стенам, будто специально создавая для «носильщиков» особый проход между ними. Ноги Киры сводила судорога, и она чувствовала, как каждая мышца в ее нижних конечностях извивается сама по себе и закручивается в нестерпимой спирали боли. Она делала нелепые полупрыжки, поднимаясь и вновь припадая на колени, пыталась ползти на четвереньках, упираясь носками в пол, пыталась бежать, широко расставляя затекшие ноги, — она делала все, чтобы догнать исчезавшую из ее поля зрения Аню.Те создания, что оставались позади и вставали у стен, при приближении Киры отходили от них и преграждали собой проход. Обезумевшее тело Киры в слепой ярости размахивало осколком стекла во все стороны, продолжая идти вперед.Ее самодельный нож пролетал сквозь них,словно через густой туман, фрагменты их демонического тела то втягивались в темнейшую пустоту,то испарялись в беловатой дымке в момент каждого удара, а затем принимали свою форму вновь, возвращая все свои кусочки на место.В те самые секунды, когда они меняли свойства своего строения, Кира проскакивала через них, оставляя их заново отстроенные фигуры за своей спиной. Она вновь затягивалась в этот сверхъестественный и чужеродный вакуум, пробираясь сквозь их скопления. Ее вновь поглощала та вечная темнота, тот вечный холод и то самое чувство, когда ты не можешь дышать. Тьма была настолько густой и осязаемой, что, закрывая глаза,Кира видела больше, чем держа их открытыми.
«Могут они убить меня?» — Кира не сомневалась в этом ни на секунду, но они не трогали ее, а просто не давали пройти, будто не замечая ее.
— Вам нужна она, да? Меня же уже не спасти, так? Я же нарушила какие-то ваши ебаные правила!
Кира задыхалась,продолжая вяло размахивать лезвием:силы покидали ее. Она вновь перестала видеть что-либо, кроме бесконечного и никогда не знавшего рождения и смерти,лишенного света пространства. Лишь голос последнего и самого отчаянного сопротивления кружился у нее в голове.
— Я не позволю… ВЫ НЕ ПОЛУЧИТЕ ЕЕ!
С диким криком, который был моментально поглощен сгустившейся вокруг нее пустотой, Кира из последних сил прыгнула вперед, обрушивая свой нож на тьму перед собой в надежде прорубить ее.Глаза заполнились дымкой, она ощутила себя посреди белого тумана и поняла, что у нее получилось. У границ этих испарений она увидела болтавшуюся на полу голову Ани и с животным порывом бросилась к ней. Они все время были рядом, и их жуткие аморфные тела поблескивали своей чернотой в ослеплявшем парообразном смоге. Кира оттолкнулась от пола и полетела вперед, видя, как голова Ани исчезает за пределами этой облачной зоны, которая уже спешила стянуться обратно и принимала форму обычного тусклого коридора.
Кира приземлилась около Ани и обхватила ее рукой за шею, чувствуя, как их теперь волокут по полу вдвоем. В безумном мозгу Киры уже давно назрел этот отчаянный шаг.
«ВЫ НЕ ПОЛУЧИТЕ ЕЕ! Я ЛИЧНО ПЕРЕРЕЖУ ЕЙ ГОРЛО!»
Кира, рискуя, что при тех резких рывках, которыми их тащили ее осколок,вспорет Анино горло,все же достала его и прислонила к ее шее. Внезапно все остановилось. Все произошло слишком быстро, настолько мгновенно, что мозг Киры лишь через некоторое время осознал, что все закончилось. Их больше никто не трогал, только бесшумно передвигавшиеся фигуры обступали их со всех сторон.
— Не приближайтесь! Я УБЬЮ ЕЕ, КЛЯНУСЬ! — Кира сильнее вдавила нож в нежную кожу Ани. Фигуры медленно и неохотно растворялись перед ее лицом, обретая материальную форму где-то за пределами ее зрения.
— ОТОЙДИТЕ ОТ НАС! ДАЙТЕ НАМ ВЫЙТИ! — Кира кричала так убедительно и так угрожающе лишь потому, что она действительно была готова воткнуть нож в ее шею, лишь бы не отпускать Анечку в лапы этих исчадий.
Кира схватила ее за запястье и потащила ее спиной вперед, чуть пригибаясь к полу для того, чтобы удерживать острый осколок напротив ее головы. Чтобы они все видели, что она успеет его воткнуть — всегда успеет. Они двигались медленно и тяжело, но больше никто не мешал им. Все существа неторопливо двигались за ними, сохраняя дистанцию. Коридор вновь заполнился инопланетным шелестом, а в голове Киры зазвучали десятки шепчущих голосов.
«Она не пощадит тебя».
Кира обернулась и увидела в конце коридора непохожую на все остальные дверь, и медленно попятилась в ее сторону.
«Она не отпустит тебя».
Аня что-то забормотала, но не пришла в себя.
«Тебе некуда бежать».
Кира с безумной улыбкой, не оглядываясь, ударила пяткой и распахнула столь желанную дверь в неизвестность.
«Так устроена наша природа».
Кира обнаружила себя в по-настоящему странной области, представлявшую собой несколько разветвленных и еще более узких коридоров. На протяжении всей их длины были расположены странные закругленные перегородки, которые делили ширину прохода ровно напополам, чередуя друг друга то с левой, то с правой стороны. Кира решила придерживаться центрального прохода и втащила Аню за собой.
«Так наш мир защищает нас».
— ЗАТКНИТЕСЬ! Я не хочу вас слышать! — Кира схватилась за голову и затрясла ей в надежде избавиться от лишавшего рассудка шепота. Существа продолжали следовать за ними, словно безмолвные наблюдатели, ожидавшие зрелищного завершения их судеб.
Кире было очень тяжело разворачивать Аню, вписываясь в причудливые искривления узких проходов, но она продолжала тащить ее, покрываясь крупными каплями пота. Страшно было представить, по чьему образу и подобию были созданы эти помещения и рельеф каких адских недр они повторяли. Из-за искривленных и резких поворотов проглядывались искаженные ложкообразные морды, которые высовывались вслед за скрывавшимися за перегородками ногами Ани.
Очень быстро они достигли внушительной комнаты, от вида которой у Киры случился неконтролируемый приступ истерической радости. Комната имела форму полусферы,в центральной части которой располагался широкий проход, завешанный полиэтиленовыми прозрачными шторами. Сквозь шторы были отчетливо видны уже давно забытые очертания деревьев и коричневой земли, из которой они росли. Слева находились какие-то приборы и вычислительные машины, тянулись бесконечные ряды проводов, а также стояли целые шкафы мигающих и светящихся устройств. Но что Кира увидела справа — вот что действительно серьезно ее озадачило и ввело в ступор.
В правом углу были многочисленные прозрачные шкафы и стеклянные витрины, внутри которых висели сотни защитных комбинезонов и противогазов, а на полках пониже лежали большие запасы фильтров для них. Многие полки пустовали, будто кто-то действительно пользовался этим прямо сейчас. Тело Киры пронзили острые сомнения.
«А что, если, действительно, нам некуда бежать?»
Кира прислонила Аню к столу, а сама, не отходя от нее дальше, чем на два шага, решила рассмотреть содержимое полок поближе. Мысль, что им придется остаться в этом проклятом месте с кишащими в его кишкообразных проходах чудовищами, сильно тревожила Киру. Она пыталась соотнести все то, что ей так старательно повторяли о той страшной эпидемии, о зараженном пепле,разносящемся по ветру из сожженных городов, и об отсутствии какой — либо жизни за пределами этого здания, с той картиной мира, которую она сама увидела минуту назад.Но что, если то умиротворенное спокойствие, которое она разглядела снаружи, было лишь коварной иллюзией? Притворством, на которое готовы многие ради куска свежего мяса. Неужели они и вправду умрут, едва вдохнув глоток столь желанного и свежего воздуха, ощущая, как обжигаются нестерпимым разъедающим огнем все слизистые оболочки их внутренних органов?
Времени на раздумья не было, Кира уже видела, как часть из Них уже пробирается в область полусферы. Она с силой раскрыла ближайшую витрину и достала оттуда выглядевший совсем новеньким противогаз и лежавший под ним металлический фильтр, а затем присела на корточки и приблизилась со всем этим вплотную к немного подергивавшемуся лицу Ани. Кира никогда не обращалась со всем этим собственными руками, но в голове всплывали ничтожно малые отголоски лекций по военной журналистике, которые она так ненавидела, будучи студенткой младших курсов. Она уже начала неловко раздвигать двумя руками горло противогаза, чтобы натянуть его на голову Ани, как вдруг ее внимание привлек заранее отложенный металлический фильтр, лежавший на самом крае стола. Кира заметила на нем едва заметные следы ржавчины у самого основания и неприятно выглядевшие белые пятнышки на всей его поверхности: он был абсолютно непригодным. В глазах Ани появилось легкое подобие осмысленности, она слегка повернула головой, чем необычайно обрадовала Киру, которая в порывах паники металась, вскрывая все новые и новые ящики витрин и шкафов. Она перерыла десятки фильтров для противогазов и все они имели аналогичные первому серьезные дефекты, а некоторые даже имели на своих креплениях почти невидимые трещинки.
«Но ведь это все не шло в утиль, а предназначалось для использования?» — вот где находилась настоящая иллюзия.
Кира швырнула бесполезный противогаз в уже столпившиеся напротив них ряды существ. Он пролетел сквозь них, сначала исчезнув в беловатой дымке, а затем, вынырнув из нее,с громким треском ударился об пол. Кира отвернула лицо ничего не понимавшей Ани от ужасных созданий и,крепко обхватив ее за талию, аккуратно приподняла ее от пола,обнаружив, что в ее ногах теперь появилась слабая опора. Она закинула ее руку себе за шею и кричала, чтобы Аня крепко вцепилась в нее. Они делали свои первые шаги вместе.
Сдвинув рукой слой полиэтиленовых прозрачных штор, они зашли в широкое, квадратной формы помещение, выполненное в строгих белых тонах, по всей видимости, предназначавшееся для первичной дезинфекции всех входящих и выходящих отсюда людей. Распылители на стенах не сработали, когда они медленно крались перед ними: ни один из них не работал. Раздвинув еще один плотный слой раздражавшего полиэтилена, они впервые за невообразимо долгое время ощутили под ногами мягкую и теплую почву.
Девушки прикрыли лицо руками, ослепленные тихим и спокойным вечером. На улице была ясная и теплая погода, а небо,покрытое далекими перистыми облаками,было озарено великолепным багровым закатом. После стольких дней полного заточения,все вокруг выглядело неестественно красочно и даже искусственно. От чувства безграничной эйфории перехватывало дух. Кире хотелось обнять каждого живущего на этой планете человека, хотелось танцевать без одежды, кричать неприличные песни среди сонных ночных кварталов, хотелось безостановочно творить и делиться. Хотелось просто жить.
Под босыми ногами болезненно хрустели сухие ветки и щепки деревьев, разбросанные по земле. Аня не могла идти без поддержки Киры, жалуясь на слабость и сильную боль в раненной ноге. Она двигалась вприпрыжку, поджав изувеченную конечность назад, с силой обхватывая Киру за талию. Они обернулись на мрачное строение, чьими пленницами они были еще несколько минут назад. За прозрачными шторками виднелись пугающие силуэты, они стояли практически у самого выхода, но никто из них не преследовал девушек. Они словно опасались чего-то либо попросту не видели смысла гнаться за ними — так рассуждала Кира. Крышу строения украшала гигантская неоновая вывеска «Убежище». Ее крупные буквы торчали на приличной высоте и светились ярко красным цветом. Рядом со зданием было хаотично припарковано множество машин, а вся близлежащая местность была буквально изрыта следами от шин.Когда они свернули за угол здания, и глаза еще немного привыкли к естественным цветам и яркостям свободного мира, Кира детально осмотрелась вокруг. Они находились в низине большого и безжизненного оврага, основная часть которого была заполнена сухими, обгорелыми и поломанными деревьями. Края оврага были необычайно ровными и пологими,а сам он представлял собой кольцеобразный кратер в форме опрокинутого усеченного конуса.
«Разве природа могла создать такое?»
Стараясь отогнать дурные мысли из головы, а она уже стала мастером в этом, Кира разглядела неподалеку от них самый низкий и пологий склон, на котором были отпечатаны глубокие борозды проезжавших машин. У Киры не было сомнений, что он был создан вручную и служил в качестве одного из выездов отсюда, но что тогда создало этот пустой и слишком идеальный овраг? Они молча продвигались по твердой и засохшей земле, и ни одна из них не решалась заговорить первой. Все, что можно было разглядеть вокруг, зачаровывало и одновременно вызывало невнятные опасения. Даже Аня, которая иной раз была невыносимо болтливой, даже она теперь лишь молча показывала Кире руками на все, что казалось ей необычным. Иной раз им приходилось перелезать через обваленные деревья, переступать через целые завалы острых щепок, пригибаться от болезненно изогнутых и обожженных ветвей. Но, несмотря на все трудности, они довольно быстро достигли нужного им края.
Солнце еще плавно висело на огненной границе горизонта, пока они медленно и тяжело ползли вверх. Кира уложила Аню на спину, надеясь, что так ей в рану не попадет песок и кусочки земли, а сама легла чуть сбоку от нее и,просунув руку ей под подмышку, крепко обхватила плечо. Сцепившись таким образом, они помогали друг другу взбираться ползком, стараясь одновременно отталкиваться ногами от земли и опираться на свободный локоть, который также помогал карабкаться спиной вперед. Аня не могла отталкиваться раненной ногой, та лишь болталась, пережатая тугими тряпками, и каждый толчок, приближавший к вершине, отдавал в нее острой болью, но Аня лишь тихо стонала и терпеливо старалась помогать своей здоровой конечностью. Достигнув середины пути,девушки обессилено застыли между небом и землей.
— Кира…мы выбрались…мы все-таки выбрались, — голос Ани был совсем тихий и слабый, но даже сейчас в нем ощущалась необычайно притягательная сила искренней нежности.
— Пока что нет, но осталось совсем чуть-чуть, — Кира ласково погладила ее по голове и затем уронила свою онемевшую от напряжения шею на прохладную и жесткую землю. Они не смотрели друг на друга,даже когда перекидывались случайными фразами. Просто лежали на спине, на склоне оврага, и, находясь практически в вертикальном положении, старались не скатиться вниз: так и проходило их первое живое общение в реальном мире.
— Ты спасла меня…Я ничего не помню… Помню только,как он сидел рядом со мной и снимал цепь с руки… Потом помню какой-то фиолетовый дымок, ничего не видно, и затем боль, такая сильная боль в ноге. А потом только черная пустота и эти… странные фигуры у выхода…
— Аня, тебе нужно поменьше говорить, береги силы: нам еще нужно забраться наверх и найти помощь.
— Хорошо, Кира… Я помолчу, просто…
— Что «просто»?
— Я просто хотела сказать, что я люблю тебя, Кира, — из глаз Ани полились едва заметные, тоненькие ручейки.
— Я тоже тебя люблю, Аня, — Кира придвинулась к ней поближе, позволив Ане обнять ее и положить голову ей на плечо. Она мурлыкала, словно котенок, и вызывала у Киры целую гамму теплых чувств, столь неуместно и преждевременно расслаблявших ее тело.
С их высоты открывался прекрасный вид, и Кира еще раз окинула взглядом освещенное багровым закатом небо: оно показалось ей каким-то засоренным. Она пыталась вглядеться, пока Аня ласкала ее голову, старалась рассмотреть заинтересовавшее ее разум явление. Небо было испещрено какими-то ничтожно маленькими темными точками, чье бесчисленное множество находилось на уровне или даже выше уровня сгустившихся перистых облаков. Они были едва заметны, но все же выделялись на общем фоне, вызывая острое желание протереть глаза, будто в них попал мелкий песок и нарушил четкость зрения, которое на время стало зернистым, подобно картинке в старых кинолентах. Кира объяснила это неизвестным ей атмосферным явлением, при котором облака принимают такие формы, а еще — сильным стрессом и последствиями долгого пребывания в темных пространствах, после которого ее глаза еще барахлят на естественном свету.
Яркие огни неоновой вывески «Убежище» освещали практически весь овраг целиком. Где-то далеко, на горизонте, на долю секунд возник образ больших пожаров и поднимающегося черного дыма, но это видение быстро исчезло, словно странный обман зрения. Аня совершенно никуда не смотрела: она буквально вжималась в тело Киры.
— Нам нужно идти, Ань. Сейчас на это нет времени, еще успеем наобниматься и нагуляться, я обещаю тебе, но сначала нужно выбраться из этого гребаного оврага и найти помощь, — Кира мягко отодвинула от себя Аню и, сцепившись как прежде, они продолжили свое ползучее восхождение. Болезненно щипала содранная на спине и локтях кожа, земля и песок режущими горками осыпались сверху, но останавливаться было нельзя.
Когда они с тяжелыми стонами и болезненными вздохами взобрались наверх, первым, что они увидели, был расположившийся совсем неподалеку от них темнохвойный лес, густо заросший елью. Он просматривался глубоко вдаль и только спустя примерно сотню метров начинал темнеть и переставать быть различимым:все его деревья на протяжении указанной длины были совершенно голые, без единой иголочки и шишки. Солнце уже практически село за горизонт, оставляя мир наедине с постепенно надвигавшейся темнотой. Девушки плавно двинулись вперед, и, не пройдя и десяти шагов, заметили нечто колоссальное вдалеке, в противоположной от леса стороне.
Кира увидела большие и яркие огни незавершенных высотных зданий, а также множество зданий поменьше, сгруппировавшихся вокруг них.Совсем далеко проглядывались громадные сооружения, которые, по предположению Киры, обеспечивали выработку и распределение необходимых ресурсов для существования всего этого.Можно было также заметить большее количество самой разнообразной строительной техники, но, что самое главное, эти освещаемые множеством фонарей и высотными прожекторами улицы были заполнены толпами людей, деловито снующих по всей его длине, подобно муравьям. Было очень далеко и уже темно, но Кира не смогла не заметить поблескивавшие в ярком уличном свете защитные костюмы и противогазы, нацепленные на каждом человеке, находившимся вне зданий. Аня, казалось, увлеченная только Кирой, все же смогла проследить за ее изумленным взглядом.
— Это что?! Ковчег!? Они и вправду его строят? Это строители?! — у Ани широко раскрылся рот, она не могла сдержать себя, но затем,вглядевшись и обнаружив мерцающие средства защиты на бродящих там людях, она в страхе ахнула:
— Но тогда и инфекция существует! Или вирус! Да плевать что! Кира, мы теперь умрем, Кира, мы заражены!
— Успокойся! Аня, никакой инфекции не существует! — Кире не нравилось все, что она видела, ее беспокоила тысяча и одна мысль, но ни одна из них не могла помочь им найти помощь и, наконец, забыть об этом кошмаре.
— Но…но, они же все в костюмах Кира, посмотри! Все в костюмах! — Аня не могла успокоиться и, забыв о режущих волнах боли,поставила изувеченную ногу на землю и оперлась на нее, моментально взвыв.
— Их костюмы пустышка!Аня, нам нужно как можно скорее уйти в тот лес, нельзя, чтобы они нас заметили, — Кира стояла впереди и не видела, как Аня закатила глаза от боли. Отдышавшись и подождав, когда боль стихнет, Аня, прыгая на одной ноге, приблизилась к Кире обхватила ее руку, заглядывая ей в лицо.
— Но как же люди, Кира! Ведь там люди, они могут нам помочь!Да хотя бы просто вызовут полицию и доведут до больницы, у них должна быть больница, — Аня смотрела на нее своими широкими и улыбающимися, полными надежд глазами.
— Я не уверена, что это люди, — сухо ответила Кира.
— Что ты имеешь ввиду, Кира? — лицо Ани была совершенно растерянным и непонимающим.
— То и имею. Аня, доверься мне, я прошу тебя, я сама не совсем понимаю, что тут происходит, но лучше нам держаться от всего этого подальше.
— Хорошо, Кира... Я доверяю тебе. Я всегда буду с тобой, — Аня обхватила Киру покрепче, выражая тем самым готовность идти вперед.
— Я обязана тебе жизнью, — прошептала она, и Кира улыбнулась ей в ответ перед долгой дорогой в лесную чащу.
В темноте стало трудней следить за тем, что находилось под ногами, и Аня опасалась напрыгнуть своей единственной здоровой ногой на что-нибудь острое. Она так явно представила, как какой-нибудь камешек вспарывает ее стопу, что ей стало плохо, но Кира неуклонно тянула ее вперед. Что-то начало слабо звенеть после каждого их шага, вынудив Киру наклониться и поднять один из позванивающих под их ступнями предметов. Кира поднесла его к лицу и застыла в недоумении: это был оружейный патрон. Не стреляная гильза, не испорченная железка, а вполне реальная пуля, готовая со свистом пробивать слабую плоть. Чем больше они шли, тем больше их становилось. У входа в лес их ноги уже по щиколотку погрузились в эти совершенно безумные полязабытых боеприпасов. Никто не знал, что происходит, и никто не задавал вопросов.
Когда они вошли в лес, стало совсем темно, и уже вовсе не от закрывавших обзор верхушек голых елей: наступила ночь.Ночной лес бурлил жизнью: отовсюду звучал несмолкаемый стрекот кузнечиков, а где-то в глубине чащи раздавалось пугающее уханье совы и тихий шелест кустов. Лес будто пребывал в изоляции, в своем особом мире, где не существовало ничего, кроме него самого, где он был вечно занят своим непостижимым и бесконечным развитием.Чем глубже они продвигались в чащу, тем меньше посторонних предметов попадалось под ноги. Аня увидела огромный вывороченный пень и предложила передохнуть на нем, но Кира настояла на продолжении их ночного шествия изнуренных. Она вновь ощутила внутри себя ту самую, ту невыносимую тревогу, сводившую ее с ума. Кира не могла находиться здесь, она чувствовала зависшую над ней угрозу.
«Все неправильно…Тут кругом, все неправильно! Такого просто не должно быть», — мысли распирали ее черепную коробку изнутри, растягивая и лопая кожу на ее висках.
Аня не замечала приступов Киры, в один миг ей показалось, что она увидела белку на одном из деревьев, но лишь грустно вздохнула без возможности побежать туда и проверить наверняка. Они уже достаточно прошли, когда обнаружили, что на тельце елей вновь выросла их роскошная зеленая шуба. Приятно пахнувшие иголки мягко гладили их зачерствевшую «кожу». Лес стал гораздо гуще и темнее, но Кира быстро обнаружила в его прорезях светлый островок и, когда они пробились через неприступные ветки, стало ясно, что они вышли на залитую светом ночного неба поляну. Она заросла густой зеленой травой, и один ее вид чрезвычайно взбодрил девушек. После стольких страданий, после стольких оборванных надежд, обреченные все же нашли свое тихое местечко, в котором можно было отдохнуть и набраться сил.Аня заметила плотные заросли,на которые можно было комфортно прилечь и,на радостях оттолкнув Киру,поскакала на одной ноге к ним, совершенно не чувствуя и замечая,как тонкие струйки темной крови медленно стекали по ее ноге.
Тревога Киры росла с каждой секундой даже здесь, но Ане удалось своим ребячеством хотя бы немного выдернуть ее голову из собственных пучин вращающегося безумия.
— Эй! Осторожнее! — Кира улыбалась и,с чувством светлой заботы не спуская с нее глаз, неспешно пробиралась сквозь встревоженную Аней траву. Зеленые стебли нехотя расступались, задевая Киру чем-то густым и мокрым в эту безветренную сухую ночь.Аня с необычайной ловкостью исчезла в высокой дикой траве, и Кира уже собиралась окликнуть ее, как вдруг услышала отчетливый звук глухого и тяжелого удара. В один прыжок, выбравшись из плена хищных растений, она вышла на еще не исследованную ими часть большой поляны. Аня лежала на земле и смеялась, потирая ушибленную спину. Рядом с ней находились самые плотные заросли, из которых выглядывало что-то белое и продолговатое размером с несколько поставленных в ряд автомобилей.
— Похоже, кто-то решил оставить в лесу свою лодку, — Аня хохотала сквозь боль и постукивала по краям неведомой штуки кулаком.
Подойдя к ней, Кира с ужасом обнаружила, что таких «лодок» на поляне было очень много: практически из каждой группы высоких кустов или из пучков странно объединенной травы торчали беловатые устройства с заостренными черными краями. Киру внезапно осенило и затрясло от жуткой догадки. Она буквально сорвалась с места и, не обращая внимания на смех Ани, стала разгребать ближайшие к ней заросли, чтобы разглядеть находку поближе. Когда ей это удалось, ее накрыла волна паники.
— О господи, Аня! — Кира отодвинулась от раздвинутых стеблей, ее глаза были широко раскрыты.
— Что, что такое Кира? — веселое и беззаботное лицо Ани отказывалось впитывать тревогу и животный страх с лица Киры.
— Это не лодка, Аня… Это совсем не лодка! Это бомба Аня, и их тут больше семи штук! — Кира говорила медленно, но громко, пытаясь концентрироваться на реальности и сохранять спокойствие.
— Ты видишь эти цифры? Взгляни сюда, — она максимально оттянула зеленые стебли, обнажив перед Аней боковую часть колоссальных размеров бомбы, лежащей забытым сном под толстыми слоями растительности.
— Какие цифры? А, вот эти…сто двадцать пять, — в голосе Ани читалась разраставшееся беспокойство и совершенно безумное ожидание похвалы. Кира посмотрела на нее, выжидая искры осмысления в ее глазах, но, не дождавшись, поспешила все объяснить.
— Это не просто цифра, это величина. Она рассчитывается в мегатоннах и указывает на мощность взрыва. Аня, ты понимаешь!? Эти величины, они просто чудовищные! Если бы хотя бы одна из этих штук взорвалась, то место, в котором мы сейчас находимся, перестало бы существовать — вообще! Все бы исчезло, Аня! — Киру охватило сильное отчаяние.
— Но…но они же просто лежат тут на земле, Кира. Они ведь уже не взорвутся? — Аня с опаской посмотрела на соседние кусты.
— В этом-то и дело, они выглядят совершено нетронутыми, словно кто-то просто вывез их из секретных военных баз и просто оставил здесь ржаветь. А еще эти целые поля валяющихся боеприпасов… Я не могу это соотнести…ВО ВСЕМ ЭТОМ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА! Мне кажется, я давно сошла с ума, и все вокруг меня ненастоящее, все это безумие последних дней. Здесь столько всего военного, но где тогда сами эти гребаные военные?Что это за место, что это за твари, которые откуда-то доставляют, а потом держат здесь людей на цепях? Я уже ничего не понимаю, я так устала, во мне больше ничего нет, я ничего не чувствую, я словно опустела изнутри — я выгорела! Я старалась быть смелой, я старалась быть храброй, я старалась ради нас, Аня… Прости меня, я не знаю, куда нам дальше идти… У меня нет никакого плана, я лишь хотела уйти подальше от тех мест. Может, ты была и права, когда предлагала свернуть в тот строящийся город, может, нам и вправду могли бы там помочь… Может, там и правда были люди…настоящие люди! Я так больше не могу…Я тоже живая! — после громкой истерической речи Кира обессилено рухнула рядом с Аней, совершенно не ожидая от нее каких-либо ответов.
— Кира, — Аня нежно позвала ее и ласково повернула ее уткнувшуюся в землю голову к себе. — Я с тобой… Я настоящая, Кира.
Они обнялись и громко зарыдали, совершенно не контролируя собственных эмоций. Они прижимались друг к другу как к чувственному и понимающему продолжению самих себя. Их громкий плачь скрывала темная, живущая собственной громкой жизнью лесная завеса,и только в ее тени они,наконец,могли дать волю своим эмоциям. В те минуты для них все перестало существовать, слезы закончились, и они лежали, обнявшись под лучами звездного неба, думая только о том, как сделать этот миг вечным.
— А помнишь, я мечтала, как мы будем жить в домике у моря? — беззаботное лицо Ани смотрело куда-то вдаль спокойного и дружественного леса.
— Дааа, — с задумчивой улыбкой протянула Кира.
— Как у нас будут гамаки, натянутые над самым краем воды, и как мы будем лежать в них и просто наслаждаться жизнью.
— А расскажи еще раз про нашу веранду, — Кира попросила ее и ощутила самое глубокое и пробирающее чувство светлой печали.
— Ооо, она у нас вся в цветах, такая яркая и красивая. У нас там есть розы и лилии, даже тюльпаны цветут в горшочках сразу у будки нашего лабрадора.
— Мы так и не придумали ему имя, — заметила Кира.
— Да…так и не придумали. Но у нас будет классный щенок, самый лучший щенок на…, — голос Ани внезапно оборвался, а ее лицо искривила бледная болезненная гримаса. — Кира…мне что-то нехорошо, — голова Ани обессилено рухнула на землю.
— Аня! — сердце выпрыгивало из груди. Кира обеспокоенно попыталась подняться, чтобы встать над ней и осмотреть ее получше, но с ужасом обнаружила, что руки, которыми она так тепло и так крепко обнимала ее,покрыты черной, густой кровью. Киру затрясло, когда она увидела, что под Аней уже давно образовалась внушительная лужа крови. Самодельная тряпочная повязка на ране болталась на единственном уцелевшем узле, а импровизированный жгут вообще отсутствовал на ее ноге.
— Твою мать…блять…блять… Аня… Ты слышишь меня, Аня! — Кира рвала на себе остатки своей кофты и с бешеными глазами осматривала ближайшую траву как альтернативу ткани.
— Кира, — ее голос был совсем тихим и едва различался за стрекотом лесных кузнечиков.
— Да, Анечка, я здесь, я прямо перед тобой, все будет хорошо, ты слышишь? Я перевяжу тебя, и все будет в порядке, ты меня слышишь? — Кира не могла сдержать слез и дрожи в своем голосе, пока она пыталась рвать никак не поддающуюся без ножа кофту.
«Наверное, он выпал у меня во время подъема», — чудовищные мысли иногда убивают своей правдой.
— Кира…давай....назовем его...Ларри, — охрипший шепот Ани оставлял глубокие незаживающие раны в сердце Киры, которая беспомощно металась вокруг нее и ничего не могла сделать. Она изрезала свои руки острыми листьями высокой травы в попытках оторвать самые длинные из них, но даже их не хватало, чтобы обмотать ногу. Кофта не поддавалась, и Кира просто завернула ее чуть выше страшной раны и изо всех сил пыталась ее хоть как-нибудь стянуть. Липкая от крови и пота, обезумевшая и сломленная, она швырнула бесполезную и пропитанную насквозь кровью кофту в кусты и зажала рану голыми руками, без каких-либо надежд на то, что это поможет. Это все, что она смогла сделать. Это был ее последний рубеж.
Кира фыркнула от вспышки истерического смеха. Так удивительно, насколько много может перенести человек, и все ради того, чтобы,подобно другим, также бездыханно лежать в своем неизбежном конце. Аня смотрела на Киру и улыбалась, но Кира отворачивала от нее голову: она не могла вынести этой улыбки, она безумно боялась, что она может увидеть в ее глазах закрытую для живых вечность. Аня взяла ее за руку и нежно провела холодными пальцами по шершавой и потной кожи Киры. Кира была поражена: насколько же Аня была сильной, насколько же она была сильнее ее, Вики, их всех вместе взятых. Ведь даже в таком состоянии, выпуская из себя последние капли жизни, она пыталась успокоить Киру, словно не думая о себе вовсе. Кира прижалась головой к ее животику и закрыла глаза на короткое мгновение, после которого все случилось настолько быстро, что Кира даже не успела испугаться.
Короткие доли секунд, шум,подобный движению скал, дробящее нарастание неизбежного монолитного катарсиса. Закрытые глаза познали свет, просачивающийся через все, что есть в этом мире, и заливающийся прямо в раскрытые глубины неровного рельефа головного мозга. Кире даже не пришлось открывать глаза, чтобы вновь познать то странное и бесконечно тревожное сияние первородного света, льющегося вокруг всего и не существующего нигде одновременно. Кира подняла голову и увидела, как со звездного неба словно сошла мутная пленка, обнажившая в недоступных для смертных высотах нечто живое и непостижимо величественное, излучавшее такие световые переливы, от которых разум Киры уносился куда-то в самые древние эпохи, во времена, когда колыбель человеческой цивилизации могла лишь порождать простейшие беспозвоночные организмы.
Все земные цвета, вся яркость, насыщающая наше зрение, были лишь совершенно ничтожными отголосками цветов истинного и сияющего космоса, чьи холодные и непостижимые тона брали свои истоки из первородной пустоты. Аня больше не улыбалась Кире: в ее погасших глазах отражались безумные волнообразные колебания из запретных областей предела обозримых миров.
Кира снова ощутила то самое чувство абсолютной, всепоглощающей беспомощности перед силами, чья древность была недоступна даже для малейшего осмысления. И в этом и заключалась разгадка той невыносимой тревоги, той раздавливающей обреченности. Наш мозг был просто не способен познать природу иной жизни, но, в тоже время, он на каком-то совершенно невозможном генетическо-поколенческом уровне ощущал невыразимый трепет, делающий самое ценное стремление к жизни и счастью бессмысленными отмененным. Все подкорки, все тайные уголки разума Киры сводила невыносимая судорога, она словно почувствовала каждой своей клеточкой, как атомы ее тела, имеющие точно такое же строение, как вещества, сотнями тысяч лет порождаемые недрами звезд, решили отделиться от ее тела и слиться в едином потоке воссоединения истинной вечности. Ее бессознательно отчаявшийся мозг больше не пытался найти объяснение той обрушившейся на Киру лавины физических чувств и внутренних эмоций, он просто заставлял ее выживать. Выживать, несмотря ни на что, загоняя ее в состояние дикого и обезумевшего животного, которое было готово больше никогда не возвращаться к человеческим формам.
Где-то совсем рядом возник жуткий щупальцевидный столб, вытянувшийся из самых дальних слоев обозримого неба. Его ширина была чуть больше ширины среднего человеческого тела, выглядел он необычайно плотным и, казалось, совершенно не имел никакого цвета, отсвечиваясь контрастирующей с окружающими его ландшафтами чернотой. Он бешено вращался, подобно ревущему смерчу, разбрасывая мелкие и вязкие частицы, мгновенно растворявшиеся в темно-фиолетовой дымке прямо в воздухе. Он проходил сквозь деревья, вырывая их с корнем и подбрасывая высоко вверх, а почва разлеталась вокруг, образуя пылевое облако.
Кира не успела моргнуть: так быстро он оказался прямо перед ее лицом во всем своем величии. Этот огромный щупальцеообразный отросток вознесся и завис прямо над ее оцепеневшим силуэтом, а затем извергнул нечто из своего закругленного кончика. Кира беспомощно смотрела, как из его основания вытягивается силуэт, сотканный из вязкой и поглощающей весь свет вокруг материи, сцепленный с главным отростком десятками более мелких, змееподобных шевелящихся трубочек. Это была ее точная копия, и она пристально разглядывала Киру, зависнув в горизонтальном положении над ее головой. Темнее самой ночи, ее жуткое, поглощенное собственной тьмой лицо не выражало никаких эмоций, но в точности повторяло каждую деталь, каждую родинку и морщинку оригинала. Кире казалось, что она смотрит в темное и глубокое озеро, ведь по телу ее двойника пробегала волнообразнаярябьнепрерывноперетекающей вязкой материи, заменявшей ей кожу.Не дав Кире разглядеть в отблескивающих пустотах собственное отражение, он внезапно набросился на нее, обхватив Киру спереди, прижав ее руки к собственным бокам и замкнув имитирующие отростки на ее спине.
Заключив ее в это грубое и болезненное объятие и продолжая крепко сдавливать ее со спины, существо начало подниматься вверх, утаскивая Киру за собой. Кира видела каждое змеевидное соединение, каждую выходящую из спины создания вязкую нить, все эти густые слияния, прикрепляющие ее к щупальцевидному столбу, подобно марионетке в кукольном театре. Она не могла сопротивляться: нечто парализовало ее. Они плавно набирали высоту, а тело Киры, соприкасаясь с прижатым к ней вплотную существом,испытывало жуткий холод и поглощающее чувство пустоты. Вся эта рябь, проходившая сквозь это создание, отдавала в тело Киры, она чувствовала эти странные шевеления каждой клеточкой своего тела. Это лицо, та пародия на ее собственное, оно неотрывно разглядывало Киру, находясь в паре сантиметров от ее собственного, не позволяя ей отводить от него взгляд. Оно сливалось с ночным небом и иногда через него будто просматривались звезды, барахтавшиеся в этом непостижимое сиянии.
Кира вдруг ощутила, как ее уже оторванную от земли левую ногу обхватило что-то едва теплое, имеющее настоящую, человеческую кожу. Она с диким хрустом смогла вывернуть голову буквально на несколько миллиметров, и только краем бокового зрения заметила, как Аня повисла на ее ноге, обняв из последних сил. Теперь они все вместе вертикально отрывались от земли и возносились в освещаемое неестественными огнями воздушное пространство.
— Аня, НЕТ!!!! Отпусти! Прошу тебя!Отпусти, пока еще не высоко!
Кира вопила от страха и жуткой беспомощности, будучи не в силах даже отвернуться от прижатого к ней поблескивавшего пустотой лица ее безэмоционального двойника. Они уже поднялись выше самых высоких елей, а Кира продолжала чувствовать объятие, оттягивающее ее ногу вниз. Их подъем ускорялся, Кира громко проклинала себя и вымаливала прощение Ани. Ее кричащая душа видела в этом огромный и необходимый смысл.
Сколько всего они не успели сказать друг другу, сколько всего не успели сделать, и теперь уже никогда не успеют. Обескровленная и дважды умершая, Аня не расцепляла руки, рисуя за собой кровавые линии в воздухе, словно помечая алой лентой их маршрут в неизбежность. Они были уже совсем высоко, Кира видела, как они проходят пограничные слои атмосферы и понимала, что она перестает различать что-либо вокруг себя. Кира больше не чувствовала Аню на своей теперь уже свободно болтающейся ноге. Мгновение назад боковое зрение оповестило ее о том, что крошечный белый силуэт сорвался вниз,готовый получить свой последний, калечащий и дробящий поцелуй этой земли. Слезы не могли появиться в опустошенном и истощенном теле Киры, она лишь безвозвратно затихла в забвении угнетающего безмолвия, ужасаясь смерти самого близкого и родного ей человека. Но если бы Кира знала, какая судьба ждет ее, она бы позавидовала Ане.
Безжалостное Отродье резко наклонило их горизонтально линии Земли, и Кира узрела всю полноту оттенков того чужеродного цвета, познав ее через просвечивающиеся вязкие ткани глазниц ее двойника. Все ее естество сжалось где-то внутри, неспособное и никогда не готовое ощутить ту темную и безграничную жизнь, скользящую у границ истоков вселенной. Она смотрела, как на самых дальних рубежах небосвода нависло нечто непостижимо колоссальное, бесформенное и вечное, лишенное самих представлений о жизни и смерти, существовавшее всегда и не существовавшее никогда единовременно. Оно заполонило собой весь обозримый небосвод и каждую небесную грань, словно формируя новую оболочку Земли, которая на этот раз не отделяла наполненную жизнью атмосферу от безжизненных космических пространств, а просто накрывала Землю тьмой Истинного Космоса. В его просветах даже привычная нам абсолютная межзвездная чернота покажется ослепляющим сиянием.
Глаза Киры не могли вынести эти противоестественные переливы холодных фиолетовых, синих, белых и золотых цветов, чьи бесконечные переходы из одних в другие то сливались, воссоединяясь в едином сиянии, то распадались на множество круглых пятен. В их глубине, в той первородной пустоте, породившей их, находилось нечто неизмеримо гигантское, шевелящееся змееподобными движениями по краям этой бездны. Оно ползло в безграничной пустоте за недосягаемым свечением истинных цветов вечного Космоса, и именно его движения формировали это лишающее рассудка сияние. И как бы Кира ни пыталась пошевелиться, все было бесполезно: даже ее мысли уже давно покинули разум. В невыносимой тишине она поднималась все выше и выше.
Кира ощутила, как кровь с силой заструилась по всем ее венам мощным паническим потоком. Ее конечности стали самопроизвольно подрагивать, сначала едва заметно, но затем ощущения перерастали во все более сильную судорогу. Киру пробил холодный пот, ей становилось все тяжелее дышать. Она с отчаянием осознавала, что ее руки и ноги начинают болезненно неметь, даже несмотря на отрывавшую их судорогу. Кира чувствовала, как каждая мышца ее тела начинает с силой сжиматься и вытягиваться, она кричала последними остатками кислорода, жадно поглощая на вдохе ледяной и практически пустой воздух. Зрение сильно помутнело: она уже с трудом могла различать части прижатого к ней вплотную отвратительного лица.
Они не остановились и продолжили набирать высоту: голову Киры сдавили безжалостные садистские тиски, а оглушающий звон заставлял лицо сжиматься от невообразимой боли. Дыхание значительно участилось. Кира пыталась вдыхать ничтожно малые порции кислорода, но получала лишь обжигающие легкие и горло ледяные ветры вовнутрь. Все ткани ее тела натянулись единой тугой струной под кожей, а ее глаза высовывались из глазниц. Кира сквозь мутную красную пленку своих лопнувших капилляров увидела, как они прорвали слой тонких и нитеообразных, бесчисленных перистых облаков, и замерли чуть выше них. Ей на секунду показалось, что эта тварь улыбнулась ей, но Кира не была уверена: ее зрение сильно ухудшалось с каждой секундой. Внезапно существо ослабило свою хватку и резко разжало сцепленные за спиной Киры руки. Страдая от жутких мук, Кира испытала страшный восторг, она надеялась рухнуть вниз и в ее последнем и освобождающем полете принять невыразимо желанную смерть. Но ничего не происходило.
Она плыла по воздуху, словно ее тело не имело никакого веса, и беспомощно трясла внезапно ожившими руками. Спустившийся с самих небес силуэт ее двойника бесшумно отлетел от нее и полностью растворился в вязкой структуре гигантского отростка, который, поглотив его, стремительно скрылся в высшей бездне, сокрытой за переливающимися цветами из иных миров. Кира медленно вращалась, подобно спутнику на орбите Земли, в абсолютном безумии и невозможности прервать свои страдания. Ее голову распирало изнутри от нестерпимой боли, она трясла ей и ощущала, как разрываются сосуды внутри. Почти ослепшая, кружа в пустоте, она внезапно разглядела то, что, находясь еще в овраге, приняла за странные частицы облаков, похожие на едва заметные темные точки,что висели чрезвычайно высоко и засоряли небо. Это были люди, и все они были уже давно мертвы.
Бесчисленные ряды зависших и неторопливо вертевшихся в воздухе тел, плывущих в нем, словно в невесомости. Они никогда не касались и не задевали друг друга и двигались в едином безмолвном потоке вокруг планеты, освещаемые противоестественными переливами холодных цветов. Кира дергалась от мучительных судорог, но не желала становиться частицей открывшейся ей жуткой панорамы. Она была чужой — единственным шевелящимся телом в этом неспешном орбитальном параде. Страдая от приступов, Кира видела в этом безграничном скоплении мужчин и женщин в военной форме, людей, одетых в деловые костюмы, людей в обычной повседневной одежде, обнаженные тела старых и молодых и даже совсем маленьких детей. Она увидела все это, а затем — ослепла.
В глубине ее глаз что-то сильно помокрело, а затем раздался отвратительнейший похрустывающий звук, и тьма окутала ее целиком. От нечеловеческой боли во всем теле Кира вытянула все конечности вперед в их мучительном и трескавшемся под кожей напряжении. Обезумевшая от боли, она пыталась вдохнуть, но ничего не поступало в ее легкие, кроме ледяной пустоты.
Тело пронзило невыносимое чувство горения в груди, ее грудная клетка разрывалась под ее плотью, словно желая выбраться наружу и вдохнуть эту смерть за нее. Ее гортань непроизвольно сокращалась, вызывая немыслимые страдания и хрипящую агонию внутри. От боли и разъедавшего органы желания вдохнуть, Кира раздирала себе лицо до мяса, чувствуя, как сорванные лоскуты кожи зависают около ее лица. Она рвала себя на части в этих беспомощных попытках избавиться от нестерпимых страданий. Кира освободилась от мыслей, лишь только бесконечная, сводящая с ума боль была единственным, что находилось внутри ее. Тело рвало ее изнутри, приподнимая кожу. Все ее естественно пыталось сбежать от этого бесконечного ада, и, не находя возможности,просто начинало дергаться в конвульсиях.
Ее внутренности перекручивались в невообразимые клубки боли, но она продолжала открывать рот и пытаться вдохнуть, делая это совершенно непроизвольно. Ее гортань будто согнулась внутри ее шеи, она кашляла кусочками собственных легких.Мозг Киры умирал, она ощущала это даже через те страшные пытки. Она чувствовала, как яркие огонечки в ее голове начинают гаснуть один за другим, и это приносило облегчение. У смерти есть последовательность, в которой сначала уходит речь, затем зрение и слух, а затем и все ощущения. Но почему же мозг вырывал с корнем эти светлые огонечки из своего тела так долго!
Кира кружилась по воздуху в невыразимой агонии перед Праматерью самого вечного Космоса, Первейшей из Пустоты, бессмертным творением Первородного сгустка небытия.Созданием, соприкасавшемся в своем зарождении с Абсолютным Ничто. Вскоре боль оставила ее,заменив себя на чувство спокойного и неизбежного затухания. Кира плыла за пределами разума и сознания в надежде, что хотя бы вечность сохранит в себе ее, так и не раздавшийся, крик.
Все было кончено.
Она перестала существовать, продолжив бесконечное движение безмолвного потока.
В тот миг, когда на небе появилась новая звезда, из ее собственной плоти и крови, яркие огни убежища перестали гореть, угаснув до заката грядущего дня.