Глава I.
В субботу 14 июня 1941г. в Берлине Гитлер проводил с руководством вооруженных сил последнее совещание, непосредственно посвященное предстоящему нападению на Россию. Состав участников был достаточно широк и представителен для сугубо секретного мероприятия. Командующие группами армий, армиями и танковыми группами с утра собрались в приемной фюрера. Совещание началось в 11 утра и закончилось вечером в половине седьмого. Во время обеда за общим столом Гитлер постарался преодолеть последние сомнения военных, он как всегда много импровизировал, и аргументы его сводились главным образом к тому, что неизбежное скорое падение Советской России станет кратчайшим путем к победе над Англией. Нельзя сказать, что аргументация фюрера была убедительной, он поступил бы честнее, если бы раскрыл перед собравшимися истинную подоплеку принятого им решения. Она заключалась в том, что Германия была неспособна в течение длительного времени поддерживать отмобилизованную военную машину в том состоянии максимальной боеготовности, в каком она находилась в начале лета 1941 года. Экономика Германии была перегружена, она работала на пределе своих возможностей, расходуя материальные и трудовые ресурсы быстрее, чем они восполнялись. Оборонные заказы росли, а численность занятых в промышленности немецких рабочих с мая 1939 по май 1941 года сократилась с 25 до 19 миллионов человек, и 3 миллиона иностранных рабочих, привлеченных за два года войны к работе на заводах Рейха, не могли восполнить демографическую брешь, образовавшуюся в результате увеличения численности армии, авиации и флота на 6 миллионов человек. Превосходство вооруженных сил Германии как в материально-техническом, так и в кадровом отношении, достигшее пика в 1941 году, сделалось очевидным для всех мировых держав и уже в силу одного этого не могло не начать сокращаться: у соперников Германии имелось для этого вполне достаточно ресурсов, недоставало лишь готовности объединить усилия в борьбе с угрозой, исходившей из Берлина. Каждый еще надеялся направить удар молнии в другую сторону и выиграть что-нибудь для себя. Разгорающийся пожар мировой войны, помимо того что он был великим бедствием для народов воюющих государств, имел и совершенно самостоятельную экономическую подоплеку. Ввергая экономику одних стран в разруху и хаос, он порождал в других невиданный доселе спрос в сферах производства, так или иначе связанных с войной, и чем больше стран втягивалось в конфликт, тем больше военных заказов должно было разместиться на заводах индустриально развитых государств, чьи территории и ресурсные базы находились на максимальном удалении от театра военных действий. Понимал ли Гитлер, что, отдавая приказ о начале Восточной кампании, он приносит интересы собственной страны, а возможно и всей Европы вместе с Азией на алтарь большой экономической и геополитической победы Америки? По-видимому, нет. Лидер Германии был достаточно консервативен, чтобы видеть двойную игру Франции, Англии и России,- и он был слишком консервативен, чтобы разглядеть за всем этим интересы Америки. Этому препятствовало главным образом непонимание Гитлером природы крупного акционерного капитала, способного заставить мировую экономику работать в интересах, выходящих за рамки интересов национальных государств. Гитлер достаточно верно видел противоречия, препятствующие образованию прочной коалиции противников Германии, и в то же время роковым образом недооценивал факторы, делающие такую коалицию возможной.
Не все из присутствующих на совещании генералов разделяли безоговорочный оптимизм фюрера. Наибольший скепсис план «Барбаросса» вызывал у высших штабных офицеров, ответственных за тыловое обеспечение и формирование резервов. Они лучше других понимали, с какими трудностями придется столкнуться при организации снабжения и тыла в операции, первоочередные цели которой располагались на огромном по протяженности фронте в 500 километрах от границы, а конечные – в тысяче километров. Ресурсов было в обрез. Не было самого необходимого: каучука для производства автомобильных шин и подметок для сапог. Запасов горюче-смазочных материалов оставалось на три месяца. Все отрасли военной промышленности испытывали острейшую нехватку рабочих рук. Только полная, безоговорочная военная победа на Востоке уже в течение первых недель и завершение всей операции к началу осенней распутицы могли устроить Германию, в противном случае Германия, как это уже случилось с ней в Первую мировую войну, оказывалась перед лицом неразрешимых технических и экономических проблем и практически неизбежного конечного военного поражения. «Рискованная затея!»- ворчали генералы, однако спорить с Гитлером не решались. Слишком много смелости и силы нужно было иметь, чтобы пытаться противостоять напору красноречия этого человека. Гросс-адмирал Эрих Редер был одним из немногих людей в Рейхе, кто в разговорах с Гитлером за словом в карман не лез и в спорах с ним не стеснялся повышать голос до крика, когда другие аргументы уже не оказывали действия на оппонента. Гитлер, разумеется, в долгу не оставался. В ноябре 1938г. Гитлер накричал на Редера, разорвал на куски проект восьмилетнего плана строительства флота и приказал представить на рассмотрение новый, увеличив прочность брони и огневую мощь линкоров «Бисмарк» и «Тирпиц». Он также потребовал ускорить строительство подводного флота, с тем чтобы довести его численность до уровня британского, что допускалось двусторонним соглашением c Англией от 1935г. Редер потребовал в ответ предоставить в его распоряжение необходимые ресурсы: судоверфи простаивали из-за растущего дефицита материалов и квалифицированных рабочих рук, связанного с утверждением все новых приоритетных программ государственного строительства, запускаемых Гитлером, таких, как строительство стратегических автодорог, строительство заводов «Фольксваген», строительство метрополитена в Мюнхене, реконструкция Берлина и Гамбурга. Новый вариант плана, утвержденный Гитлером в январе 1939г., предусматривал спуск на воду к 1944г. четырех линкоров типа «Бисмарк», шести тяжелых линкоров, 15 рейдеров (карманных линкоров), 5 тяжелых крейсеров, 44 легких крейсеров, 68 эсминцев, 249 подводных лодок, 4 миноносцев. Плану был присвоен высший приоритет в порядке обеспечения ресурсами, и все же программа строительства флота все больше отставала от сроков, намеченных Гитлером. Редер снова и снова предупреждал Гитлера о том, что если в ближайшие год-два разразится война, флот к ней не будет готов, поскольку военная промышленность Германии перегружена. Уже в июне тридцать девятого Гитлер и Редер вновь разругались и три месяца не разговаривали друг с другом. Высший приоритет, присвоенный Гитлером программе Редера, мало помогал делу, поскольку руководство четырехлетним планом экономического развития, а с ним и контроль за распределением ресурсов были сосредоточены в руках рейхсмаршала Германа Геринга, который с Редером был на ножах и не собирался жертвовать в пользу флота ресурсами, которые можно было направить на строительство подведомственных ему самому ВВС. К началу войны флот Германии оказался не готов. Не блестящим было, впрочем, и состояние военно-воздушных сил. Когда в 1933г. формировался неофициальный штаб Люфтваффе ( иметь свои военно-воздушные силы Германии не позволял Версальский договор ), генерал Вернер фон Бломберг, военный министр Германии с 1933 по 1938 год, направил туда наиболее компетентных штабных офицеров, а начальником поставил Вальтера Вефера, о котором сказал, что в его лице сухопутная армия теряет будущего начальника Генштаба. Это не было преувеличением. Генерал-лейтенант Вальтер Вефер уже в Первую мировую войну, работая в Генштабе в качестве адъютанта Людендорфа, проявил незаурядные полководческие способности. Из всех старших офицеров Люфтваффе он один обладал несомненным военным гением. У него были дар предвидения, такт дипломата и талант стратега, не говоря уже о выдающихся организаторских способностях. Благодаря его усилиям у Германии уже в 1936г. имелись опытные образцы стратегического четырехмоторного бомбардировщика с радиусом действия 1500 миль – «Юнкерс-89» и «Дорнье-19». Эти машины были способны с приграничных аэродромов достигать Уральских гор и создавались с целью уничтожения военной промышленности потенциального противника. Самолеты находились в стадии доработки, когда Вефер погиб в авиакатастрофе. До 1933 года этот человек ни разу не сидел за штурвалом самлета, что создавало ему в работе с подчиненными определенные психологические трудности. 3 июня 1936г. Вефер второй раз в жизни сел за штурвал «Хейнкеля – 70», на котором прилетел из Берлина в Дрезден прочесть лекцию курсантам военно-воздушного училища. На обратном пути он в спешке не обратил внимания на зафиксированные крепления элеронов и врезался в землю, едва взлетев с полными баками. Рыдавший на его похоронах Геринг, главком ВВС Германии - в марте 1935 г. Гитлер публично признал их существование, и никто не оспорил это прямоеое нарушение Версальского договора, - был, в отличие от Вефера, первоклассным пилотом, прославленным асом Первой мировой, но в первую очередь он был бонвиваном, хвастуном, интриганом, плохим организатором и отъявленным лентяем. К тому же обязанности главного уполномоченного по авиации он совмещал с обязанностями председателя рейхстага, премьер-министра Пруссии, главного имперского лесничего, главного заместителя фюрера в НСДАП и главного уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана. Бломберг был к этому времени отстранен от проведения кадровой политики в вооруженных силах. Назначенный Герингом на место Вефера Кессельринг и имперский секретарь по авиации Мильх убедили Геринга в том, что четырехмоторный тяжелый бомбардировщик – слишком большая роскошь для Германии, хронически испытывавшей нехватку нефтепродуктов. Начальник оперотдела Люфтваффе и инспектор бомбардировочной авиации тщетно пытались протестовать. Так благодаря вмешательству штабной бюрократии в работу профессионалов Германия лишилась стратегической бомбардировочной авиации. Самым удивительным в этой истории было то, что Гитлер, всегда придававший исключительное значение вопросам технического совершенствования вооруженных сил, в данном случае счел возможным довериться Герингу. Впрочем, Гитлеру было свойственно в некоторых случаях проявлять удивительную снисходительность к человеческим слабостям (чего стоил один его трепет перед личностью Муссолини, при ясном понимании ничтожества дуче как полководца и государственного деятеля). В этой связи можно вспомнить отношение Наполеона к Талейрану, которого он презирал, но без услуг которого совершенно не мог обойтись, а потому терпел его двойную игру и откровенное мздоимство. «Всякое воровство имеет границы, и только глупость человеческая беспредельна» - говорил в подобных случаях император французов. Гитлер Бонапартом не был, и знал об этом, и от этого страдал, подобно Сталину, сильнейшим комплексом неполноценности, подсознательно исключая везде, где только можно, из своего видения мира все, что хотя бы отдаленно могло намекать на эту страшную тайну. А поскольку власть этого человека росла и становилась год от года все более абсолютной, росли и его возможности претворять в реальность им самим придуманный мир, мир незаурядного человека и несостоявшегося художника, в котором уродливо сочетались качества гениального властолюбца и дилетантствующего властителя.
После доклада командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока генералы много спорили о тех трудностях, с которыми должны были столкнуться дивизии второго эшелона, следуя по дорогам среди лесов под Белостоком, когда из этих лесов начнет выходить окруженная полумиллионная группировка противника. Кто-то предложил использовать минирование обочин шоссейных дорог. Совещание было в разгаре, когда в Москве Молотов вызвал к себе посла Германии графа фон Шуленбурга и вручил ему текст сообщения ТАСС, в котором, в частности, говорилось: «Слухи о намерении Германии напасть на СССР лишены всякой почвы». В связи с сообщением из Москвы Гитлер распорядился перенести начало операции с половины четвертого утра на три часа ночи во избежание упреждающего удара русских, которого следовало ожидать в случае, если утечка информации о дате и времени нападения действительно имела место. Вечером сообщение ТАСС было передано по радио, а на следующий день, в воскресенье, опубликовано в газетах.
В понедельник 16 июня в Венеции рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп и его итальянский коллега граф Чано совершали прогулку в гондоле. «Что означает это сообщение ТАСС?» - спросил Чано. «Я ничего не могу сказать, дорогой Чано. Решение находится под замком в непроницаемой груди фюрера. Несомненно одно: если мы нападем, Россия будет стерта с карты мира в течение восьми недель».
В Восточной Пруссии, в районе развертывания 56-го танкового корпуса, куда прибыл в этот понедельник его командир генерал Эрих фон Манштейн, стояла прекрасная летняя погода. В лесу под Инстербургом, на опушке которого корпус весь день проводил учения, водились олени и лоси. Манштейн много лет спустя вспоминал об этих июньских днях и о леснике, в доме которого он коротал время за чашкой кофе после учений, во время короткой летней грозы.
Генерал-полковник Франц Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии, был занят в понедельник главным образом ситуацией в Африке, где англичане в районе Эс-Соллума предприняли наступление силами около 200 танков при сильной поддержке с воздуха. К вечеру все атаки англичан были отражены, противник потерял 60 танков и 11 самолетов. Обсудив с генерал-квартирмейстером Буле планы открытия домов отдыха в Африке и график замены женатых военнослужащих холостыми (крайне обострившаяся в Германии демографическая проблема искала своего решения и здесь, в Генштабе сухопутных войск), Гальдер стал собираться в дорогу: предстоял инспекционный полет в Румынию, в штаб 11-й армии. Уже перед самым вылетом, передавая текущие дела начальнику Оперативного отдела штаба генерал-лейтенанту Паулюсу, Гальдер уделил внимание операции «Барбаросса», распорядившись обеспечить надежную связь с командующими танковых групп через прикомандированных к ним офицеров штаба напрямую, минуя промежуточные штабные инстанции. Получив 1 сентября 1940г. задание фюрера на разработку стратегического плана развертывания против России, Гальдер поручил эту работу Паулюсу, незадолго перед тем переведенному из штаба 6-й армии Вальтера фон Рейхенау на работу в Генштаб сухопутных сил. Первый доклад о ходе работы над планом Паулюс представил Гальдеру уже 17 сентября: для операции на Востоке он считал необходимым задействовать 96 пехотных дивизий, тридцать танковых и мотодивизий и одну кавалерийскую дивизию. Силы противника оценивались в 125 стрелковых дивизий и 50 мотомехбригад. 1 октября 1940г. Генштаб сделал повторный запрос Гитлеру на организацию воздушной разведки и аэрофотосъемки территории СССР на глубину до 300 км. В начале сентября Гитлер уже отклонил подобное ходатайство. На сей раз он дал свое согласие. 29 ноября в Генштабе под руководством Паулюса была проведена игра на картах, посвященная первоначальному развертыванию войск в ходе операции и преодолению полосы приграничных укреплений. 3 декабря состоялась вторая игра, в ней отрабатывался выход армий Вермахта на рубеж Минск, Киев. 5 декабря Гитлер выслушал доклад Гальдера и главкома сухопутных сил Браухича о подготовке операции и в целом одобрил его, потребовав обеспечить полный разгром Красной Армии в приграничных сражениях и не допустить отвода боеспособных войск противника за Днепр. Занятию Москвы Гитлер тогда не придавал большого значения, полагая достаточным выход к рубежам, с которых германские ВВС могли бы уничтожить индустриальные центры СССР, шахты и нефтепромыслы, после чего, по мысли Гитлера, полная дезорганизация транспорта, связи и тыла должны были сделать для СССР невозможным дальнейшее сопротивление. Начало операции было намечено на май 1941 года. Гитлер обратил внимание генералов на то, что Красная Армия находится в состоянии реорганизации, которая наверняка не будет завершена к этому сроку. О вооружении Красной Армии и о ее командирах Гитлер отозвался тогда пренебрежительно. Он отметил, в частности, что полутора тысяч танков T-III c 50 - миллиметровой пушкой должно будет хватить, чтобы разделаться со всей советской бронетехникой, а для завоевания полного господства в воздухе на Востоке Люфтваффе хватит самолетов устаревших конструкций, все самолеты новых моделей предполагалось направлять на Западный фронт. 7 декабря Паулюс провел третью, заключительную штабную игру. Результаты игры оказались неожиданно тревожными: получалось, что для ведения крупномасштабных военных действий к востоку от рубежа Днепр - Двина сил Вермахта будет уже недостаточно, а резервы для покрытия потерь в живой силе закончатся к осени. Таким образом, Германия, открывая Восточный фронт, брала на себя обязательство одержать полную военную победу за три месяца и обязательно до рубежа Днепр-Двина, в противном случае от всей операции следовало отказаться. В протоколе по итогам игр записали: «Победу должны обеспечить качественное превосходство германской армии в артиллерии, включая средства артиллерийского наблюдения, а также в средствах связи, в танках и главным образом в авиации. Если окончательная победа в западных районах СССР и не будет достигнута, то все же следует предполагать, что Россия после такого сильного удара долго не продержится». Способность СССР перебросить резервы с востока в западные районы была оценена в 40 стрелковых дивизий в течение первых трех месяцев боевых действий. Признавалось, что в течение 6 месяцев с начала кампании СССР будет в состоянии сформировать и вооружить стрелковым оружием до 100 новых дивизий, однако обязательство Германии завершить кампанию в три месяца позволяло пренебречь этим резервом. Возможности СССР развернуть военное производство за Уралом теоретически признавались, но конкретно не оценивались. Больше штабных игр, посвященных предстоящей операции на Востоке, в Генштабе сухопутных сил не проводилось. Таким образом, утвержденный в январе 1941 года план «Барбаросса», предусматривающий выход германских армий к Днепру на 20-й день кампании, 20-дневную перегруппировку и подтягивание тыла, возобновление наступления на Москву на 40-й день кампании, окружение последних резервов Красной армии в районе Брянска и Вязьмы, последующее занятие Москвы и выход танковых авангардов на рубеж Волга-Архангельск, ни разу не прошел проверки в играх на штабных картах. Обстоятельство поистине удивительное, если учесть, что перед началом весенней кампании во Франции 1940 г. в штабах Вермахта провели более ста подобных игр. Гитлер положился на свой Генеральный штаб. Генеральный штаб положился на опыт предшествующих скоротечных кампаний и на стратегическое чутье фюрера, до сих пор неизменно опровергавшее ползучий генеральский скептицизм. Удивительна сила штабной бюрократической рутины. Поскольку война должна была по плану окончиться летом, вопросы организации снабжения и тыла Восточного фронта в осенне-зимний период в план «Барбаросса» не попали. Ими и не занимались.
Руководитель германской политической разведки Вальтер Шелленберг и шеф военной разведки адмирал Канарис имели обыкновение совершать по утрам совместные прогулки верхом. Это была единственная возможность обмениваться свежей информацией, избегая прослушки гестапо и не привлекая слишком пристального внимания контрразведки. Во время одной из таких прогулок речь зашла об итогах субботнего совещания. Канарис, не стесняясь в выражениях, называл всю затею с нападением на Россию безответственной глупостью и возмущался тупоумием и трусостью генералов, поддавшихся демагогии Гитлера и согласившихся поставить будущее Германии в зависимость от сомнительного успеха восточного блицкрига. Шелленберг был гораздо сдержаннее в высказываниях, однако точку зрения своего собеседника разделял. Для этого у него имелись достаточно веские основания. Сведения, которыми он располагал, свидетельствовали о том, что Советский Союз в военно-техническом, экономическом и политическом отношении был гораздо более подготовлен к войне, чем это учитывалось военным ведомством и Гитлером при подготовке операции. Гитлер, в частности, был абсолютно уверен в подавляющем техническом превосходстве немецких бронетанковых войск, уверен настолько, что в марте 1941г. отдал приказ допустить советскую военную миссию на все германские танковые заводы и во все танковые училища, ничего не утаивая от русских. Германские спецслужбы приказ выполнили не полностью и самые новые модели танков спрятали. Внимательно проанализировав вопросы, которые задавали русские в ходе состоявшихся экскурсий, Шелленберг пришел к убеждению, что СССР располагает моделями танков, качественно превосходящими немецкие образцы. Канарис категорически отказывался в это поверить. Расходились данные двух разведчиков и в отношении индустриального потенциала СССР, пропускной способности его стратегических железных дорог, и здесь они вновь и вновь начинали спорить, соглашаясь друг с другом лишь в одном: вера Гитлера и Генерального штаба в то, что Советский Союз как государство не переживет удара, который будет нанесен ему в ходе летнего десятинедельного блицкрига, ни на чем не основывалась. Следовательно, Германия вновь, как и в Первую мировую войну, втягивалась в кошмар затяжной войны на два фронта. Канарис неоднократно высказывал свои опасения Браухичу, Кейтелю и Йодлю, пока наконец Кейтель не заявил ему: «Мой дорогой Канарис, вы, конечно, разбираетесь в вопросах военной разведки, но вы моряк, и не вам учить нас стратегическому и политическому планированию». «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно», - сказал Канарис Шелленбергу, придержав лошадь. Остаток утренней прогулки коллеги проделали в полном молчании.
В среду 18 июня Молотов по дипломатическим каналам сообщил в Берлин о своем желании переговорить с Гитлером. В этом ему было вежливо отказано.
В четверг 19 июня Гальдер, завершив инспекционную поездку в штаб 11-й армии, вылетел из Бухареста в Будапешт, провел там короткое совещание и возвратился в Рангсдорф под Берлином.
В тот же день генерал Еременко, в феврале принявший командование 1-й особой Краснознаменной армией на Дальнем Востоке, получил телеграмму советского наркома обороны Тимошенко с приказом сдать армию начальнику штаба и срочно выехать в Москву. Для Еременко это было уже третье новое назначение за полгода: перед отправкой на Дальний Восток он всего месяц успел поруководить Северо-Кавказским военным округом. Только очень веские причины могли заставить наркома пойти на новую перестановку: в Красной Армии ощущалась острая нехватка способных старших офицеров, пользующихся доверием высшего военного руководства.
В ночь с четверга на пятницу в Пратулинский лес на западном берегу Буга под Брест-Литовском вошли с погашенными фарами танки 17-й танковой дивизии барона фон Арнима и 18-й танковой дивизии генерала Неринга и остановились в 5 километрах от реки. К башням некоторых машин крепились запасные канистры с бензином, другие танки везли за собой бочки с бензином на специальных прицепах.
В пятницу 20 июня Гальдер запросил метеосводку из восточных приграничных районов. Стояло жаркое лето, дождей было мало, уровень воды в реках был ниже обычного, состояние дорог не вызывало опасений. Погодные условия складывались как нельзя более благоприятно. Вечером в Генеральный штаб поступил из Рейхсканцелярии текст воззвания к войскам. «Слишком много слов!» - записал, ознакомившись с ним, Гальдер в своем дневнике.
В ночь с пятницы на субботу в Пратулинский лес под Брест-Литовском прибыл штаб командующего 2-й танковой группой генерал-полковника Гейнца Гудериана. Штабные автобусы, бронемашины, легковые вездеходы и передвижные радиостанции двигались с погашенными фарами, соблюдая строгое радиомолчание. Остановившись у подножия деревянной наблюдательной вышки, возведенной среди леса в 20 километрах к северо-востоку от города, офицеры штаба замаскировали технику, разбили палатки и погрузились в изучение подробных карт дорог в окрестностях Брест-Литовска. Составленные осенью 1939 года, когда город, занятый немецкими войсками в ходе Польской кампании, еще не был передан СССР, карты уже содержали свежие данные о советских приграничных укреплениях, артиллерийских полигонах и полевых аэродромах, собранные армейской разведкой и полученные с помощью аэрофотосъемки. Покрытый лесом холм, на котором разместился КП танковой группы Гудериана, был отмечен на картах как высота 512. Разговаривали вполголоса. Пользоваться штабным телефоном разрешалось лишь в самом крайнем случае.
21 июня, в субботу, Гитлер продиктовал письмо, адресованное Муссолини. «Все русские войска сосредоточены на наших границах. Это громадные силы. Прежде, чем эта петля будет затянута, ее нужно разорвать. Я решил положить конец лицемерной игре Кремля. Окончательное решение будет принято мною в семь часов вечера. Борьба на Востоке определенно будет тяжелой. Но я ни на секунду не сомневаюсь в успехе. Даже если я буду вынужден к концу года оставить в России 60-70 дивизий, это будет меньше, чем я вынужден держать на восточной границе сейчас. Мы обеспечим на Украине продовольственную базу и ликвидируем угрозу румынским нефтепромыслам. Только обезопасив тыл, мы сможем обрушиться на Англию». К письму была приложена карта расположения войск СССР.
В час дня в субботу из Рейхсканцелярии в войска были переданы по радио ключевые слова «Дортмунд» и «Дюссельдорф». Отсчет времени перед началом артподготовки на Восточном фронте начался.