Душно, дымно, пьяно,
Громко, прело, рьяно
Душность, дымность, хмель
Меня сосут, как карамель.
Я оскудел уже наполовину,
Обливши стул и ноздри запрокинув.
Вздохи отзывались бурым помутненьем
В мясе деревянной балки потолка,
Летучими мышами, наблюдая свысока,
На нем висят зонты с крылами из шагрени.
Будто маятник неугомонная, на траурный манер,
Взвивалась вверх спираль змеиного скелета…
Тоном в розовый период Пикассо и листья бересклета,
Блеклый, жухлый, вялый раскачелился торшер,
Сквозь тканетрещины харкнул нa стену
Сгустком света, потянувшимся устало вниз
Сороконожкой к щели для брезгливых крыс,
Цепляясь за шершавость шерсткой пенной.
Я смешной паяц, небрежно нахлобучивший колпак,
Сижу и лыблюсь… что-то совесть разбрехалась.
Ну, к чертям, позволь побыть преступным малость,
Выйди из меня попудрить нос и вынуть зрак!
Люблю изящно шелестеть на стадии нигредо,
И блестеть, как мякоть наизнанку вывернутых слив.
Табак, ты грудь мою в термитник превратив,
Отцокал opus 35 по мне лизалом муравьеда.
Дохает, как я, чахоточно, оконное стекло,
Когда в него распухшим телом ветер ломит
Пьяный в шторм от иноземных алкоголей,
Принятых недавно там, откуда занесло.
АПЧеХов!
«Будь здорова! Пусть твой садик пышет вишней!»
Славно изукрасив брызгами кровавыми мой лоб,
Случайная Кокотка и Холерка, Кисонька и Клоп,
Срыгнула алым скуку с нежеланием быть лишней.
Как липидной пленкой взлощен круглый лик,
Под пахоту шрамленный и бугристый!
Кисонька представилась мне музой трубочиста,
Кто ей чистить горло по ночам привык.
Пустые звуки, буквы, нотки у беседы-инвалида,
Отрешенно правлю галстуком свой щитовидный зоб,
Передо мной сквозной каркас, мой взор утоп
В провалах на лице холодной и немой кариатиды,
Что удерживает похоть, духоту и смрад… -
My Gift – подарок, Der Gift – яд,
Подаренный мне этим кабаком, чья плоть изрыта,
Силуэт размыт и ржаво-желтый вид помят.
В нем горький смрад неистребим и я неизничтожим,
Покуда пью, курю и жру себя вот так,
Покуда не снесен по плечи мой колпак,
И мрак тенист, что кутает до боли осторожно.