Книгу неизвестного поэта,
Ты откроешь, тайною смущён.
Будто в древней сумрачной карете,
В странные владенья унесён.
Книга неизвестного поэта,
Где смешались ужас и мечты,
Книга, что ведёт из ада к свету,
Раскрывает первые листы.
Повествуя, что окраина есть где-то.
Там, за склоном древнего Урала.
Где у неизвестного поэта,
Страшная дорога пролегала.
МУЗЫКАЛЬНОЕ ПОБОИЩЕ
(Изложение одной ненаписанной сонаты)
Барабаны вышли в поход,
К месту битвы в ужасной войне.
Грандиозен их кованый ход,
И зловещий их стук всё стройней.
Словно громы грохочут литавры,
И там-тамы гремят как набат.
Словно толпы идут минотавров.
Этот марш словно смерти парад.
Вдруг измена, визжание скрипок,
Из засады скрипичный пожар.
Словно стаи коварных улыбок,
Скрипок бешеных, страшный удар.
Налетели, смычками разят,
Заглушает пиликанье громы.
В барабаны вливается яд,
От отравы смычков льются стоны.
Барабаны пронзёны смычками,
Их удары всё реже и тише,
И в крови боевое их знамя.
Клич победы скрипичной уж слышен.
Накрывает тот клич поле боя,
Где лежат барабаны, разбиты.
Разорвали их скрипки на клочья,
В дерзкой,
Страшной,
Безжалостной битве.
АТАКА
На короля идет кровавая атака,
Гремит безумная, отчаянная драка.
И в павших вся дорога к горлу короля,
И шахматною кровью пропитана земля.
Но вот еще немного, монарх раздет, разбит,
Атакой подожженный, престол его горит.
Один удар, последний, осталось нанести.
Ничто не может больше уже его спасти.
Но кто добьет владыку поверженной державы,
Одев себя в алмазы бессмертной бранной славы?
...Нет ни одной фигуры, все в драке полегли.
Все на алтарь атаки брошены они,
Валяются за краем дымящейся доски.
Атака захлебнулась в собственной крови.
BLITZKREIG
Отошла июльская жара,
Нежит Август, ласковым теплом.
Странная коварная пора,
Что готовит тайный перелом.
Осень вновь начнёт безжалостный блицкриг,
Танки-холода обрушатся кругом.
Вновь зима наденет весь седой парик,
На органе вьюг, свой воспевая дом.
Воспевая снежные пустыни,
Солнца ледяного хлад и пламя,
Тишину — зимы бесценную святыню,
Сказкой полную и царственными снами.
А пока, весь мир к теплу лучистому приник,
Вероломный мрак готовит танковый блицкриг.
НОЧНОЕ СОЛНЦЕ
Когда сгорит последним алым углем,
Родное наше солнце на закате.
Тогда мы вновь, с восторгом видеть будем,
Ночное солнце в блеске, в мрачном злате.
То вдаль плывёт, в тоске и серебре,
Что псы и волки воют, раня души,
То будет, как сама печаль на корабле,
Плывущем к страшной и прекрасной суше.
И ночь сама горда своим светилом,
Раз тьме глухой оно кадит кадилом.
И клонимся мы пред красою стылой.
Когда в беде и страсти страшном зеве,
В слезах,
Восторге,
В ужасе
И в гневе,
Мы молимся Пресветлой Королеве!
ВЕСНА ОТРАВИТЕЛЬНИЦА
Разлёгся необъятно мир зимы,
На ложе белых снов земля дремала мирно.
Несокрушимы замки ледяные тьмы,
И завывал ветров глас лирный.
Зима торжествовала, не ждала,
Что "скромница"-весна лучи свои, наточит.
Громадой солнечной опьянена,
Она уже идёт, её пылают очи.
И вот пришла. Земля в проталинах грязна,
Узоры в окнах гибнут словно храмы.
Идёт весна — губительница сна,
Снега ревут горячими слезами.
«Ты отравила мой покой!» кричит зима.
«Ты растоптала всё моё богатство!
Был чист мой мир, как чистота сама.
Твои цветы из яда и коварства!»
Но было поздно, падали мечты,
Мечты зимы, влюблённой в холод вечный,
В мир непонятной людям красоты,
Где нет тепла, где только ветер встречный.
ЛЕДЯНЫЕ ЦВЕТЫ
Ледяные цветы,
Снеговые, алмазные ризы.
Словно наши мечты,
Словно в вечность бесценные визы.
И мороз, и пурга, и снега
Ваша кровь, ваше белое знамя,
Но иного боитесь врага,
Вас погубит небесное пламя.
Заблистает лучами в тот час,
После сна, золотое светило.
Нам тепло, но погибель для вас,
Вам прекрасно, нам будет не мило.
И сольются в один странный миг,
Наше счастье и ваше рыданье.
Ваша скорбь и наш радостный крик.
Нам услада, а вам воздыханье.
Лишь останется мокрым стекло,
Всё в слезах , о чистейших цветах,
Только вспомнится, как-то тепло,
Счастья свет,
Счастья свет, что утерян во снах.
* * *
У грез неясны очертанья,
Как настроенье описать?
Одно встает воспоминанье,
Воспоминанье иль мечтанье,
И как его мне передать?
Такой приятный зимний день,
Пушистый снег ложится мягко.
Печь жаркая, душистый чай и лень,
И мне мечтательно и сладко.
А на столе лежит доска, и мир иной.
Здесь можно так легко пропасть:
Горбатые, здесь, шахматные кони
Сражаются за шахматную власть.
Лишь два коня.
Конь черный и конь белый
За королей своих ведут коварную борьбу.
Петляют между пешками
Конь черный и конь белый.
Не разглядеть во тьме грядущую судьбу...
О своенравные мечты,
И странно все же быть поэтом.
Как сладко пела муза мне
И страшным сорвалась фальцетом.
ЗАРИСОВКА
Могила золота полна,
Что даже факела бледнели.
Искатели, хоть выпили вина,
Невольно сразу онемели.
Они пришли сюда в полночный час,
Забывши страх, забывши трепет.
Да! Жадность застилает глаз,
Коль разобрали эти склепы.
Стоят, не знают: воровать,
Иль убояться грозной ночи.
Вино дурманит и мешает размышлять,
А ужас ослепляет очи.
БАБЬЕ ЛЕТО
Сражалось лето с осенью коварной.
И падало, и поднималось вновь,
И падало опять в борьбе неравной,
И гибло, как разбитая любовь.
И вот земля, без нежной ласки лета,
В жестоком холоде лежала и грязи,
Злой осенью была она раздета...
Вдруг солнечные брызнули лучи,
То лето возвращалося с победой.
И шло оно, и теплотой своей,
Обогревало, прогоняло беды.
Ласкало, миловало десять дней.
И так земле согретой говорило:
«Побеждена уж злая осень мной,
И не вернутся холода» — твердило
«Мы не расстанемся с тобой.
А на заре прольётся дождь,
Омою я твои ступени»...
Но утром выпал снег седой.
И лето пало на колени.
СМЕРТЬ
Я у окна сидел раз, читая детектив,
Склонялось солнце к смерти, всё алым осветив.
А в книге древний замок, в нем горсточка людей,
Средь них один убийца, и мрачный пляс смертей.
И дня там не проходит, как кто-нибудь убит,
И убежать не могут, к спасенью путь закрыт.
Читал я опечален и книгой потрясен,
И слышался ужасный мне погребальный звон.
Но вот глаза я поднял, и что я увидал?
...Здесь похоронный кортеж вдоль улицы шагал.
Здесь мрачно и угрюмо смерть свой справляла бал,
И марш тот погребальный я наяву слыхал.
Наш город мал но также, здесь не проходит дня,
Как на клАдбище новая является плита.
И никуда не скрыться, от смерти не уйти,
Как в замке том томимся, убийца-смерть в пути.
ЛУНА
Луна, это ты среди звезд серебра
В ночь была так ясна?
Луна, это ты белым парусом
В небе полдневном плыла?
Луна,
Почему же сегодня
Ты будто сама не своя?
Ты больна.
В ночь эту, какие
Ты тьмы освещала дела?
О, луна!
Устав темной ночью,
Ты днем заявилась
Грустна, бледна.
Ну что, расскажи, освещали
Твои этой ночью лучи?
Не молчи.
Ведь кто, как не ты,
Освещает злой ночи дела?
О, луна!
Зачем же ты прячешься за облака?
Смущена.
Иль тайна твоя
Действительно так уж страшна?
О, луна!
БОГИНЯ ИЗ СТОМАТОЛОГИИ
В её глазах и нежность и угрозы,
Под этим дивным взглядом я немею.
Сижу, пленён и ужасом и грёзой,
Как пред всевышним, уст разжать не смею.
А ручки, что пьянящий аромат,
И свежести, и мяты, источают.
Но содрогаюсь с головы до пят,
Персты такие жалости не знают.
И так вся лучезарна, хоть зловещи,
В её деснице, исцеляющие клещи
* * *
Добро и зло меняются местами.
Добра излишек переходит в зло.
И согревает жалящее пламя,
Но бойтесь, если вырвется оно.
И солнце, как улыбка всей вселенной,
Оно всем людям и отец и мать.
Живая сказка, выводящая из плена,
И греющая сердце благодать.
Но и оно бывает страшным зноем
Нас бьет безжалостно по голове.
И если тени нет, то нет покоя,
И гибнут от жары цветы в траве.
Но коль на миг закроет солнце туча,
Из зависти иль просто в злом коварстве.
То чудится, что посетил нас лучший,
Сияющий луч света в темном царстве.
ПОСЛЕ СМЕРТИ
В лиловый замок, чёрный пантеон,
Войдёшь нездешней красотой смущён.
Замрёт под сводами шагов последний звук,
Лишь раздаётся сердца мерный стук.
Пантеры чёрные, походкою богинь,
Проводят в зал, где дремлет исполин.
Где лепестками роз усыпан пол,
И где забудешь ты: зачем пришёл.
Пойдёшь назад, но замурован вход.
И вдруг на алтаре растает алый лёд.
Проснётся исполин, и ты поймёшь тогда:
Что никакая не страшна беда,
Что ты и есть тот самый исполин,
И солнца смелый друг над смертью властелин!
* * *
Странная музыка нежно играла,
То появлялась, то вдруг исчезала.
То к самому сердцу она приближалась,
То в дальние дали, как тень удалялась.
Грозили бубны ужасной смертью,
Но успокаивал рояль,
Играл красиво: «Вы им не верьте»,
И вновь исчезал в бездонную даль.
О вечной жизни пели скрипки,
О неизвестном пугал барабан.
То погремушки рождали улыбки,
То саксофоны плясали канкан.
Звала по имени музыка эта,
Но страшно было за ней идти…
Как непонятны дороги поэта,
Как восхищают эти пути.
ЗАКОН ВОЗМЕЗДИЯ
Ты людям сотворил большое зло.
Оно еще вернется.
Всех заразит, засыплет смех золой
И развернется.
Когда ты весел, счастью нет конца,
Шутя, с судьбой играешь.
Придет, за маской не видать лица.
Его ты не узнаешь.
Не различишь никак, где видел ты
Сей мрачноватой стати.
Боль вывалит губящую мечты
И изречет - "К расплате"
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ МЕРТВЫХ
Мы плыли вдаль, взрезая мрак тягучий.
Сходилися и расходились тучи.
Седые волны поднималися в ночи,
И ветер выл, снег падал с высоты.
За нами вслед Голландец шёл Летучий,
Корабль-призрак, страшный и певучий.
Вселял он ужас даже в самых твердых.
И так приплыли мы на остров мертвых.
Овеян трауром и странною надеждой,
Он как бы, с нас снимал живых одежды.
Мы вглубь прошли за темные чащобы,
Как–будто погрузилися в сугробы.
И вдруг сквозь темноту увидели мы свет,
Он дивен был, как в полночи рассвет.
Тут нас усопшие с теплом встречали,
Забыли с ними мы на время все печали.
Они невиданные нам творили чудеса,
И открывали на грядущее глаза.
Но все же мы спешили с острова уйти.
Живыми с мертвыми никак не по пути.
Куда заплыли мы? Никто здесь не был.
Здесь страшное с прекрасным сном слилось в одно.
Здесь ядовитые произрастают стебли
И расплескалось здесь поэзии вино.
Средь дебрей здесь таинственные тропы,
Как странно восхитительны они,
На них оставили следы бессмертных стопы,
Какие чары навевают здесь огни.
Какие здесь немыслимые травы,
И как дурманят здесь душистые цветы.
Что поневоле испугаешься отравы,
Уж больно странные порхают здесь мечты.
Какие сладостные кружатся виденья,
как звуки восхитительно влекут.
Что поневоле чувствуешь сомненье,
Уж не сирены ли коварные поют?
Хоть здесь чудесно, все же страшно,
Здесь и прелестно и ужасно.
Прочь плыли мы, сияли лунные лучи,
За нами плыли и кошмары, , и мечты.
Седые волны поднималися в ночи,
И молнии сверкали с высоты.
ТРИДЦАТЬ СЕМЬ
(лжецам и прохвостам последних дней)
Раз черт молодой, несмышленый,
В восторге с добычей летел.
Удачей своей восхищенный,
Кругом как орел он глядел.
Черт нес к сатане злую душу,
Маньяка, прожившего век.
За жизнь свою тот умудрился
Убить тридцать семь человек.
Узнав, сатана рассмеялся:
"Да что ты, рехнулся совсем,
Кого ты принес, дурачок, мне.
Каких-то всего тридцать семь!
У нас здесь лжецы и прохвосты,
За коими тыщи смертей,
У них даже есть миллионы,
На войнах убитых людей.
А ты мне суешь как подачку,
Каких-то всего тридцать семь,
Как будто настолько я бедный,
Как будто я нищий совсем!
А, может быть, в атомной бойне
Всю землю взорвут. Что тогда?
Зачем эта мелочь, коль будут
В руинах лежать города!
Пусти его в райские кущи,
Да он не убийца совсем.
Виновные в войнах нужны мне,
Для коих ничто — тридцать семь".
МЕСЯЦ – СВЕТЛОГОРЬКИЙ КНЯЗЬ
Осень, слёзно-мелкий дождь.
Дождь – ненастий бледных вождь,
Месяц – светлогорький князь
И летящих листьев вязь.
Танец листьев виртуозен,
Сказочен и грациозен.
Люди ходят веселясь,
Иль куда-то торопясь,
Листья втаптывают в грязь.
Вздрогнешь, к небу обратясь,
– Молви, светлогорький князь,
Ведь не зря же танцевали
Листья на прощальном бале.
Что же, в грязь их затоптали !?
Отвечает горький князь,
В тусклом небе серебрясь,
– Листья хоть и танцевали,
На блистательном сём бале,
Но судьбы не избежали.
Вот и я пресветлый князь,
Вкруг земли хожу вертясь.
Месяц – светлогрький князь
Месяц – гений, месяц – мразь,
Дождь – роскошно мрачный принц,
Листья реющие ниц.
ВАМПИР
Когда ты порезала пальчик ножом,
С азартом хозяйки на кухне нас потчуя.
Его я коснулся ласкающим ртом,
Солёный вкус крови губами почувствовав.
Амура стрела тут пробила висок,
Как лето ворвалось зимою полярной.
Я впитывал сердца любимого сок,
Как–будто вампир я ужасно коварный.
ЛЮБОВЬ, КОТОРАЯ ПОГУБИЛА ОБОИХ
Он был дурак, она дурында,
Их потащило, повлекло.
Они не знали, но крутилось,
Судьбы скрипучей колесо.
Они играли, веселились,
Порхал июль, свистел ноябрь.
Так двигался неумолимо,
Судьбы бездушный календарь.
Прошел тот год прекрасно дивный,
И лишь остались на песке,
Два трупа,
труппы отыгравшей,
Трагедию
в судьбе–реке.
ПОТЕРЯВШИЕСЯ В БЕЗДНЕ
Тонуло солнце,
Просто шло ко дну,
А следом стонущие мачты клонит.
Вперед, искать землю,
Неповторимую
Одну,
Ту, где нас видно похоронят.
Потеряные в бездне волн,
И волн,
И волн,
Где даже Бог нас потерял,
Что уже слишком.
Мы ищем Бога
Ударяясь мордой в пол.
Находим только раны,
Синяки да шишки.
Потом,
Быть может,
На космический корабль,
Взойдем стопой уверенно–несмелой,
Чтоб за пределами галактики хотя б,
Добыть его сигналы,
Мысли,
Крохи тела.
Лететь мы будем миллиарды лет,
Седые бороды заполнят тленом трюмы.
Чтобы найтись ,
Найти тот несказанный свет,
Чтобы сломать покинутости тюрьмы.
И будем роботам–священникам служить,
Ведь мы забудем всё перезабудем,
Свет вечности в их индикаторах* ловить.
Мы,
Вечного Создателя сыны,
Больные люди.
----------------------------
* Индикаторы — электронные лампы в глазах роботов
СОБАКА
Собака, которая жила как собака.
Не жизнь, а суровая подлая драка.
Она не жуя еду пожирала,
Она от сапог и палок страдала.
И в холод собачий по улицам шлялась,
На грязных помойках собака питалась.
Но все же поймали собаку бездомную,
К ней в клетку полезла баба огромная.
В угол забившись, собака упала,
Собака визжала, собака кричала
"Не бейте, не бейте меня не трогайте!
Я буду кричать, не надо не шлёпайте! "
А баба ее лишь гладить пыталася,
Ее отогреть как может старалася .
И тут поняла она заскулила,
Всю свою жизнь в плаче открыла,
И плач этот был словно песня несчастная,
Про злую судьбину, про долю ужасную.
Ведь с ней никогда злые люди не ладили,
Собака, которую ни разу не гладили.
Собака, которую ни разу не гладили.
Собака, которую ни разу не гладили.
ПАМЯТНИК ГЕРОЮ
Сломали памятник!
Памятник сломали!
Любуйся весь свободный мир!
Кувалдами измордовали
Лежит в пыли былой кумир.
Тот что кидался на штыки,
Что за хвостом следил,
Носил под шляпой парики,
И под статьёй ходил,
Что пытки адские терпел,
Что жизни сладкой и хмельной
Ни капли не жалел.
Ну что, лежишь кумир проклятый?
А мы свободны, над тобой!
Мы торжествуем, мы герои!
Но что такое, Боже мой?…
Вновь силы адские восстали,
Что он незримо сторожил,
И нас совсем замордовали,
А как же нам теперь без сил?
Кидаться что ли на штыки,
И за хвостом следить,
Носить под шляпой парики,
И под статьёй ходить,
И пытки адские терпеть,
И жизни сладкой и хмельной
Ни капли не жалеть?
Ну нет!!!
Уж лучше потерпеть,
Вот если б что нибудь сломать,
Вам стоит только нас позвать
Ау! Герои, выходите,
И нам убогим помогите!
КАЛИНУШКА
Долго–долго дождик плакал:
Про судьбу–судьбинушку.
Замочил калине платье,
Намочил калинушку.
А калине эти слёзы
Слаще мармелада,
Разбавляют злую горечь
Горе–горьких ягод.
ГИБЕЛЬ ЛУНЫ
Яйцо золотое, снесенное Рябой,
Что в небе ночном нам сияло прохладой.
Дед бил тебя бил, кувалдой и камнем,
И яростно небу грозил кулаками.
И Баба тебя проклиная долбила
И скалкой, и палкой, и детской скакалкой.
Лишь мышка, как дьявол чернявая мышка,
Разбила, раскокала наше светило,
Навеки мы помним последнюю вспышку,
Великой луны, что нам ночью светила.
Плачь Дед, без стыда колотивший безумец.
Плачь Баба , плачь горю большого масштаба.
Иль это Юпитер к себе притянул, обольстил и похитил,
Прекрасно-холодную спутницу нашу.
Теперь же Земля в катаклизмах погибнет,
С орбиты сойдет, понесется безумно.
О поздний ребенок прекраснейшей Рябы,
Вернись к нам, к омытым слезами хотя бы !!!
АРАМИС
О Арамис,
Зачем же ты беспечно бросил,
Идти по тяжкому духовному пути.
Угарной пьянкой от депрессии спасал Атоса,
Но от обжорства всё ж, Портоса ты не смог спасти.
А Д'Артаньян, зачем тебя судьба связала
С гасконским этим бузотёром?
Послушал б лучше кардинала,
И был приличным мушкетёром.
Лишь осмотревшися окрест,
И шпагу лишь перевернув эфесом вверх.
Ты видел вновь, давно забытый крест,
И как взлетает в небо одинокий стерх.
На красоту твою и на отвагу
Смотрела с придыханием Миледи.
Но ты не стал спасать её от злых пороков шпаги,
Не стал спасать её от злых наследий.
А вместе с шайкою своей развязной
Вы голову ей отсекли младую.
Легко стать мстительным и стать отвязным,
Глуша бургундское напропалую.
МЁРТВЫЙ ПОЭТ
Не плохо, коль поэт уже как мёртвый,
Когда свою он музу схоронил.
Не слышен её голос колоссальный,
И он обычный гражданин.
И ходит он, как ангел бледный,
Поэт, не пишущий стихи.
Не пишется уж стих заветный,
Хотя дела не так плохи.
Раз демон гордости его не мучит,
И он на ближнего не смотрит свысока.
И высота уж больше не калечит,
И глубина так не пугает, далека.
И хоть слетало помнит, вдохновенье
И вырастал на тысячу голов,
Его остались всё же сочиненья.
Ему достаточно и сорока стихов.
Достаточно величия и мыслей,
О том, как чудеса из слов вершить.
Достаточно той глубины и смысла,
Хоть жалко, что не может он творить.
И ходит он живой и мёртвый,
Живой как человек и мёртвый как поэт.
И думает, что может быть, со смертью,
Вернётся музы колоссальный свет.
* * *
Чтоб стих сварить на сказочном огне,
Я красоты в котёл налил обильно.
О красота, подобная самой весне!
И аромат тут появился сильный.
Я стих варил на сказочном огне,
И я добавил травы страха к красоте.
С красивым страшное в союзе и войне,
И забурлило всё таинственно в котле.
Я стих варил на медленном огне,
И над котлом свои я слёзы лил.
Чтоб стих рыдающий, подобно бороне,
Печаль взрыхлил и боль освободил.
Я стих варил на сказочном огне,
И я змеиного добавил каплю яда.
Лечил чтоб этот стих ещё верней,
Чтоб избавлял от козней ада.
Я стих варил на медленном огне,
И бросил я в котёл приправы тайны.
Не видно было чтобы, что на дне,
Бездонным чтобы, был мой стих печальный.
Я стих варил на сказочном огне,
И странности ещё, добавил я цветы.
Чтоб лепестки причудливые как во сне,
Будили странные зовущие мечты.
И вот явился стих величествен, прекрасен.
Как новорожденный крылатый бог.
Он полетел, и я над ним уже не властен.
Куда? И на какой он прилетит порог?