Поздно. Ноябрь безумно кружит листвой.
Крутит столбы промокшей, закисшей меди.
Просит под нос, устало (впусти, я свой)
Дом. Тишина. Не мечутся тени-руки.
Птицей никто не пляшет в пустом окне.
Грустно бродяжкой жалость свою баюкать,
веткой стучать туда, где живого нет.
Жизнебольному, глупому - доставалось.
Вышагнул по-дурацки в тот мир где - Бог.
Сыплются стены, старая краска, надпись.
Машка и юный Петька (Лав Ю). ИТОГ...
- Течь унитаза - словно ополоумел...
Не починить, и дочка не кажет глаз...
Петька, ты слышишь? Нынче никто не умер?, -
шепчет соседка, с первого - поднялась.
В пятом - аншлаг: хранил бы всех - добрый Боже,
на радиатор крыльями два БОМЖа
пали, палёнку пьют и подъездных кошек
светом душевным греют (скотину жаль);
клацает пастью чудная собака Злюка -
что не ворует мясо, не бьёт котов.
Лапой скребется (Петя, впустил бы суку...
За полночь лаять - эхом дразнить бетон)
Взвизгнуло скрипкой горло ночной квартиры:
газовый ключ, щетина, как из дыры -
свет и тепло; восторженный миг - картина -
Петька-сантехник с нимбом чуть-чуть сырым.