Я люблю сухие и полусухие красные вина и обычно выбираю итальянские, а не французские, исключительно из моей бесконечной любви к Италии. Ещё я проявляю определённую слабость к винам из Южной Африки и не могу устоять перед Ширазом, тем более если это настоящий австралийский Шираз с чистым насыщенным ароматом июльской вишни и августовской сливы. Полагаю, что для Австралии это соответственно будут ароматы январской вишни и февральской сливы, хотя вполне вероятно, что фрукты растут там круглый год. Итальянские вина я покупаю для дома, спонтанно, и ставлю на стол к спагетти и пицце, к Капрезе с фиолетово-пряным базиликом или просто к маслинам и чиабатте. Под эти чудесные вина можно долго смотреть романтические комедии, либо полночи писать рассказы или пьесы, или вообще невесть что. Французские вина я пью в гостях, у своих обеспеченных знакомых. Эти вина торжественно извлекают из полупрозрачных камер, напоминающих криогенные установки из фантастического кино, и откупоривают со словами: “А вот это урожай Каберне Совиньон 2001 года”; “А это вино из Шато Moulin Riche. Я впервые попробовал его в Restaurant Mumi”; «А эту бутылочку мы пробрели год назад на аукционе Acker Merrall & Condit…» Слушать такие речи – одно удовольствие, но напиться этими драгоценными винами не напьёшься, и даже и не распробуешь толком, чем же они действительно так хороши. Из южноафриканских вин я пью только те, где на этикетках нарисован жираф с чрезвычайно длинной шеей и короткими ножками, и ещё там написано Tall Horse. Кстати, Шираз от Tall Horse тоже заслуживает похвалы, но австралийский мне нравится больше, о чём я могла бы сообщить сегодня Xьюму - как раз до того, как вышла на балкон с пачкой сигарет.
Xьюм возник в моей жизни несколько дней назад и закрепился в ней именно как «Хьюм», потому что он страшно похож на Генри Кьюсика в сериале Lost. Lost я люблю фанатично, исключая последний сезон, и на левой руке у меня уже много лет красуется посвящённое Десмонду Хьюму тату: “See you in another life, brother”. Я познакомилась с этим Хьюмом в метро, когда ехала по рабочим делам с Красносельской до Вернадского. Вернее, не «познакомилась», а просто пошла на поводу у своей судьбы. После Красных Ворот у меня вдруг ужасно начал чесаться правый глаз. Я принялась тереть его, в результате чего моя контактная линза сложилась пополам и пришлось её извлекать. Кьюсик-Хьюм, стоявший ко мне почти вплотную и косившийся до этого на моё тату, что маячило у него перед носом, невольно обратил свой пристальный взор на мои манипуляции с несчастной линзой, осложнённые необходимостью параллельно удерживать штатив, и вежливо спросил: «У вас всё в порядке?» Я стремительно покраснела и ответила: «Да. То есть нет. То есть линза...» “Я подержу штатив”, - предложил Хьюм, не дав мне договорить. В результате неизбежно возникшего разговора меня через пару минут пригласили на чашку кофе и я повторно пошла на поводу у судьбы. Мы покинули вагон на следующей станции; я уже извлекла к тому моменту вторую линзу, чтобы восстановить визуальное равновесие, и мир расплылся окончательно.
Хьюм определился с местом, усадил меня за стол и заказал у баристы две чашки из-под френч пресс и шоколадное пирожное с ежевичными ягодками. Пирожное он приобрёл по собственной инициативе, а я не стала ломаться и спокойно съела весь кусок, продолжая идти на поводу у судьбы. Пока я наслаждалась пирожным, Хьюм успел поведать, что работает редактором новостей культуры на телевидении, но не успел уточнить на каком канале, так как я начала усмехаться, вспомнив Родиона-тире-Рудольфа и своё детское обещание никогда не знакомиться с теми, кто по долгу службы обретается в сфере московского TV. Хьюм не особенно походил на коварного соблазнителя, но мне всё равно было смешно, поскольку я понимала, что одновременно нарушаю своё второе обещание, гораздо более серьёзного толка, – не знакомиться в принципе ни с кем. Суть в том, что мои дочери – Сашка и Манька - уже доросли до старшего подросткового возраста и с позапрошлого года обучаются в одном из берлинских колледжей, благодаря своему ответственному отцу, с которым мы расстались в начале миллениума, а сама я, с две тысячи пятого по две тысячи пятнадцатый, пережила четыре скоропалительных романа, после чего решила, что личной жизни у меня быть не должно, так как особенности моего характера и мой специфический модус вивенди являются камнем преткновения в любых отношениях между мною и мужчинами, в результате чего они просто становятся деструктивными. Не мужчины, а отношения, само собой. Три года я продержалась с большим успехом – варила спагетти, попивала тосканские вина, вязала себе эффектные снуды, изучала азы итальянского на курсах с харизматичными носителями, развела на балконе огород из кинзы, базилика и душицы, и даже освоила несколько гамм на маняшкином фоно. Одним словом, я обрела наконец-то душевный покой. Стоит добавить, что я давно уже связана прочными отношениями с одним процветающим риэлтерским бюро - делаю снимки квартир, создаю модели в SketchUp, планирую интерьеры в PRO 100 и зарабатываю в той мере, которая позволяет мне пить итальянские вина и не влезать в долги. То есть я просто фрилансер, дорожащий своей свободой. Так мне, собственно, и казалось до встречи с мистером Х.
Ну так вот. Я немного поухмылялась, когда он сообщил, что работает редактором на телевидении, а потом объявила, что мне пора идти. В ответ Хьюм предложил подружиться на Фейсбуке и не терять друг друга из виду. Чтобы не быть голословным, он тут же вошёл в свой аккаунт с мобильного и спросил:
- Так как вас найти?
- Я – интроверт, - прояснила я. – У меня только тридцать восемь друзей и мне их хватает за глаза.
Хьюм решил не сдаваться:
- Это знак судьбы. Мне тридцать девять лет.
Разговор продолжился паузой. Хьюм то смотрел на меня, то на светящийся дисплей, а я созерцала остатки шоколадного крема на блюдце, представлявшиеся зарисовкой в абстрактном стиле. «Значит сегодня обойдусь без ланча, - вертелось у меня в голове. – А на ужин поджарю шампиньоны… и открою баночку сардин… И вообще, какого чёрта? Это всего лишь дурацкий фейсбук…»
- Ну так что? - вопросил Хьюм.
- Окей, - согласилась я, извлекая из сумки с фотокамерой собственный телефон. – Ищите Пенелопу Ахвердиян.
- Даже так? – удивился Хьюм. – Армянские корни?
– Латышско-греко-русско-армянские. Хотели назвать Мартой, но в последний момент сошлись на Пенелопе.
- Нашёл! - констатировал Хьюм и отправил мне Friend Request. - Пенелопа Ахвердиян -это здорово! И здорово, что столько корней! А я - из волжских булгар!
- А конкретней? – спросила я.
Он улыбнулся перед тем как представиться - искренней доброй улыбкой с оттенком смущения.
- Из Казани. Халиуллин Дияр.
Так мы и познакомились. В кафе было очень прохладно из-за кондиционеров, но дизайн не напрягал - высокие стены, отделанные под кирпич, потолок с бетонными ригелями, неяркие лампочки Эдисона на длинных шнурах, окна в пол, дубовые столы... Потомок булгар не спешил:
- Может, ещё по чашке?
Я отказалась:
- Мне нужно в ближайшую оптику и потом на объект.
Хьюм-Халиуллин не стал выяснять, что за «объект», но быстро сориентировался в отношении оптики и даже вызвал uber. На этом мы расстались. Я решила проблему с линзами и полдня провела на «объекте» – фотографировала шестикомнатную квартиру в торце восемнадцатиэтажки с чудесными видами на три стороны. В семь вечера я вернулась домой с мыслями о том, что с удовольствием променяла бы свой восьмой этаж на шестнадцатый, на ужин ограничилась сардинами, без шампиньонов, до полуночи обрабатывала снимки на стационарном компе, затем умылась, взяла ноутбук, залезла под одеяло и обнаружила на Фейсбуке девятнадцать новых сообщений – и все от Халлиулина. «Вы нормально доехали до оптики?»; «Счастлив был познакомиться»; «Надеюсь, ваш день прошёл успешно»; «Не успел спросить, какая у вас камера»; «Сам я поклонник Кэнона»; «Не хотите сходить на 8 подруг Оушена?» и всё в таком же стиле. Я минут пять потратила на изучение его страницы, наполненной всякой новостной “культурной” информацией - в основном о европейском кино, художественных выставках и концертах классической музыки, и непринуждённо ответила:
- «Мне сорок четыре против ваших тридцати девяти; я дорожу своим временем и не заинтересована в личном общении. Давайте ограничимся соцсетями».
После этого я захлопнула ноутбук и попыталась уснуть. В ту ночь мне приснилась моя школьная подруга Ольга Кончина, ходившая по канату с розовой болонкой в руках, а утром от Халиуллина пришло новое сообщение:
- «А я заинтересован. Буду ждать вас в восемь вечера в нашем кафе».
Весь день я просидела за моноблоком, занимаясь 3D-моделированием, и принципиально не заходила на Фейсбук, проклиная ту чёртову линзу, из-за которой всё это и началось, но часам к шести загрузила в Dropbox готовый проект и отправилась в ванную краситься. Вечерний Халиуллин оказался ещё интересней утреннего. Он пришёл на свидание в светлых протёртых джинсах, белой рубашке и песочного цвета льняном пиджаке с подвёрнутыми рукавами. Волосы у него были собраны в короткий хвостик; он пил минералку и что-то читал на своём планшете. Увидев меня он встал. Я церемонно сказала: «Добрый вечер», - и какое-то время изучала оставленное на столе меню. Основу меню составляли пиво и бургеры. Я выбрала IPA местного разлива и салат из рукколы с греческой фетой и помидорами, а Халиуллин заказал бургер с куриной котлетой и такое же пиво, как у меня. Ужин мы провели в разговорах о кино; при этом он успел сообщить, что разведён, что бывшая его жена вышла замуж повторно, за юриста-американца, и теперь обретается под Лос-Анджелесом, а сам он пока один, проживает в районе Измайлово, недавно бросил курить, не является автолюбителем, хорошо готовит и пару лет отучился в консерватории по классу скрипки до того, как поступил на журфак. Что до меня, то я не стала особо откровенничать и просто сказала, что тоже живу одна и меня вполне устраивает моё одиночество.
После кафе мы немного прогулялись по Чистопрудному бульвару, потом вернулись на станцию, и через сорок минут я уже открывала бутылку южно-африканского Шираза с тем неприятным осадком на душе, который появляется, когда начинаешь осознавать, что не стоило делать того, чего можно было не делать, потому что никто особо не заставлял. Ближе к полуночи я отправила Халиуллину сообщение:
- «Спасибо за ужин, но я настаиваю на том, чтобы наши отношения не выходили за рамки виртуальных».
Ответ пришёл почти сразу же:
- «Читаю на стихире ваши стихи. Мы можем перейти на “ты”?».
Я не стала продолжать разговор и отправилась курить на кухню. После этого я три дня не заходила на Фейсбук и общалась с миром исключительно через Telegram, чем весьма удивила Сашку с Манькой и всех своих приятелей. Тут как раз подошло воскресенье и утром меня разбудил не будильник, а телефонный звонок.
- Это Дияр, - известил Халиуллин в ответ на моё полусонное: “Алё?” – У тебя всё в порядке?
Я ответила:
- Ну допустим, а что?
- Друзья пригласили на дачу. Поедешь со мной?
- А откуда у вас мой номер?
- Не важно откуда. Успеешь собраться за полчаса?
- Нет, - отказалась я. – Мне надо обработать несколько иллюстраций, а после обеда я встречаюсь с подругой.
- Хорошо, - согласился Халиуллин. – Тогда до завтра.
Я засунула телефон под подушку, переместилась из спальни на кухню, сварила кофе и пару часов после этого просто рисовала - мелом и углём, после чего достала телефон и сохранила его номер под аббревиатурой “D.H.”.
День тянулся невыносимо долго. К вечеру я окончательно проголодалась и извлекла из холодильника очередную банку сардин, хотя в планах моих было приготовить что-нибудь изысканное. После сардин я открыла бутылку красного тосканского, завернулась в плед и стала смотреть второй сезон «Остаться в живых» - пиратский и с досадно невразумительным дубляжом. В какой-то момент я прервалась и записала в блокноте несколько строчек, которые начали крутиться у меня в голове:
Белого не хватает
В самых простых
Ощущениях;
Простыни
Замороженные…
Это из детства, наверное.
“Детство”
Звучит кощунственно;
Помнить его – преступление.
Кто мы теперь?
Не преступники,
Нет.
Кино чёрно-серое...
Серое…
Это тенденция.
Жизнь моя – многоточия…
Серая безоттеночно
Или лучше сказать:
“Трансцендентная...”
В час ночи Халиуллин прислал по фейсбуку сообщение:
- “Не спишь?”
- “Нет, - ответила я, почему-то начиная дрожать. – Смотрю Lost. Середина второго сезона”.
Он написал: “Понятно”, - и пропал минут на пять.
Когда я поставила Lost на паузу, пришло новое сообщение:
- “Я у приятеля в баре. Разрешает выбрать. Что будешь пить?”
- “Ничего”, - ответила я, закрыла ноутбук и отключила телефон.
После этого я взяла сигареты и вышла на балкон. Ночь была относительно звёздной и холодной - или мне просто показалось, что холодной, потому что я продолжала дрожать. Когда я докуривала третью сигарету, к нашему подъезду подъехала белая машина. Из неё кто-то вышел и я услышала звук захлопнутой дверцы и десять секунд спустя - сигнал домофона.
- Penny, it’s me, - сказал Халиуллин. - I’m back, Penny. Open up...
