ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ЖИЗНЬ НА ВОЛОСКЕ
Между тем умирающую Маргариту нужно было срочно спасать. Буфетчица стала бледной до такой степени, что бумага казалась белее её лика. Она уже теряла сознание. На разговоры и расспросы отвечала только мотанием головы или ноющей по губам, еле сдвигающихся и раздвигающихся, как калитка деревенского палисадника при сильном ураганном ветре, губ, которые когда – то рдели перед поцелуями Петрова. И после поцелуев долгое время, почти с неделю чувствовали грубые, как шлёпанцы, губы её любимого, Петрова. После встреч с ним и горячих поцелуев уста Риты долгое время улыбались сами по себе без желания хозяйки. Бывало, что улыбка её терзала с неделю, а то и месяц. Тогда зимовщики часто спрашивали Маргариту, по какому поводу она весела? Она, молча, оскаливалась, показывая ряд жемчужных зубов и, молча, проходила, не вымолвив ни слова. Таинственная была женщина и крепка, как орех фундук, не выведаешь тайны и ни единого слова не вытащишь из её крепко сжатых уст. Зимовщики только догадывались о чём-то таком, которое не может быть разглашено прилюдно. А ну, дойдут слухи до командира Петрова? Не сдобровать ни единому, из зимующих людей, добывающих чёрный уголь для страны, чтобы тепло расходилось по родине. Петров был всем, как Бог, на этом гололёдном безлюдном острове. Любое неповиновение каралось жёстко и жестоко. Концов не нашёл бы даже самый опытный следователь, каким бы опытом он не обладал. Зимовщик мог быть просто расстрелян самим командиром или по поручению кого-либо. Далее пошла бы депеша, что утонул в полынье. Или хуже того, что похитил и съел его медведь. Ищи этого великана, голодного как сама смерть, по всему острову. Он, как ветер, то тут, то там. И пошла на родину матери или жене депеша, что без вести пропал среди льдов. Конечно, для очистки глаз приезжал следователь. Опять же с кем он изначально встречался, разумеется, с Петровым, так как он самый главный на этом угледобывающем острове. Выпьют, закусят, поговорят – на этом сыскные работы и окончились у двух коммунистов. А что касается других – они не в счёт. Да и нелюди, они вовсе, а собранная пьянь, завербованная со всей страны, которые будут молчать, как рыбы, набравшие полные жабры воды, чтобы только выжить и благополучно попасть на Большую Землю с длинным рублём. Всё же на зимовке платили по сравнению с Большой Землёй прилично, что и дом можно было поставить, и детей вдоволь накормить, и жену одеть обуть, как царицу, и автомобиль марки «Жигули» купить, и на курорт, в Крым, съездить, и на выпивку в приличном ресторане хватит. Кому же не хотелось красиво пожить! Всё что происходило ни в тридесятом царстве, а на русской земле. Что прошло, то чернобылью поросло. Уплывал на первом проходящем корабле следователь, ничего не доказав, – и дело было закрыто за неимением прямых улик и доказательств. Так шли дни, месяцы и годы. Родственники, получив доказательства, что найти никого из погибших зимовщиков невозможно, то сооружали мнимую могилу и клали в землю пустой гроб с фотографией – на том и дело заканчивалось. Как положено, по религиозным праздникам ходили на кладбище, меняли устаревшие венки, клали цветы, проводили поминки, опустошив рюмку, другую водки – расходились, сокрушаясь, что зря его отпустили за длинным рублём, а то так бы был жив. С проходящими годами все обиды и боль, нанесённая Петровым, забывалась. Обид на государство не было. Народ не понимал. И сами себе люди говорили: « Что не завербовался бы, жив бы был…» А в понятие народа не входило то, что в государстве-то нищета. Выживает народ, как может. Из заграничной одежды и обуви люди в магазинах готовы друг другу глотку перегрызть. А тут и гляди, продукты с прилавков на пару с водкой пропали, как корова языком слизнула. Что людям думать? В любую петлю добровольно пойдёшь. А вербовка и зимовка – это благо. Богачом себя чувствуешь! А кому хорошо жить не хочется? Всем! Как не вдалбливали энтузиазм с самого детства и со школы, всё равно потом человек понимал, что всем миром правят деньги.
А, между тем, Рита лежит и умирает. Повторный вызов врача состоялся уже ночью. Состоялось «Тайная вечеря» командира Петрова и доктора. Петров дал намёк врачу, что хочешь - делай, но спасай! Иначе нам с тобой крышка. Тут и докумекал ветеринарный врач: «В чём дело?»
Командир прямо ему не говорил, что так, мол, и так. Да кто такой лекарь, чтоб ему докладывать. Да, как-то интуитивно чувствовал командир, что этот лекаришка шибко перед ним пресмыкается, как гадюка подколодная, скользит по его мыслям мерзкая тварь. Можно сказать без мыла, куда не надо, влезает. Да и Евлампий намекал на то, что врачок к каждому втирается в доверие. Ходит, как ищейка – собака, вынюхивает всё и вся. Но Петров не обращал на это внимание. Что там может понять работяга – пэтэушник? Мало ли что он ляпнул в подпитии в буфете, когда разговор шёл об обожаемой ими Маргарите? А вот сегодня как-то мерзко стало на душе при виде на бледную, почти умирающую Маргариту. Да доктор тоже не утешил, глядя на больную. Возьми, он, да и ляпни: «Похоже, тут геникологией нужно заняться…» Этим ночной разговор и прекратился между двумя – командиром и доктором.
Врач попросил всех выйти из лазарета. И в мыслях его, глядя на больную, промелькнуло, что она, возможно, беременна. Его цель была непременно разговорить больную. Тут две причины: вызнать с кем она имела интимную связь, будучи на берегу, то есть на Большой Земле, и не было ли близких отношений с кем-либо из зимовщиков. Больная упорно молчала, как немая Земля. А потом, всё же, подумав, сказала: « Да была интимная близость со своим другом на берегу. Далее поведала, что цикл наступил, как всегда без изменений во время».
- Так, может быть, болела когда?
- Проверялась я у врачей в городе, говорили, что киста у меня. Советовали оперироваться.
- И что же помешало? Кряхтя в усы, спросил доктор.
- Но тут работа хорошая подвернулась. Как отказаться? Не так просто устроиться на большой заработок. Вот я и отказалась. Маргарита потеряла сознание или притворилась. Замолчала.
Доктору ничего не оставалось, как покинуть больную, сделав укол и дав таблетки.
В последующем врач будет наблюдать за ней, заполняя карточку, хоть и не каждый день, но добросовестно описывать изменения о здоровье больной.
22 июля, вторник
Буфетчица с гинекологическим заболеванием не поправляется. Пошёл уже двенадцатый день. Боюсь! Руки опускаются. До двадцатого июля было, уже совсем поправилась. Двадцать первого возобновилась боль приступом. Заболевание старое. Лежала в больнице три месяца в 1980 году. Скрыла, чтобы устроится на работу к зимовщикам. В который раз убеждаюсь, насколько поверхностно их, женщин, смотрят?
23 июля, среда
Буфетчица закровила. Встаёт вопрос отправки на базу, если в ближайшие дни 2-3 дня состояние не улучшится. Внутривенное вливание сделал еле-еле.
25 июля, пятница
Швартуется траулер « Василий Суриков» к острову. В полночь « Тайная вечеря» с Петровым ничего не дала. Долго соображали, как поступить с не выздоравливающей Маргаритой. Опять напасть. Из полыньи спаслась, где шансов не было никаких. А тут уже в лазарете, среди людей, умирает. « Что делать? Господи? Услышь ты нас!», - причитал про себя именуемый доктор, пыхтя себе в бороду. Казалось, выхода нет. Нет ни малейшей надежды, на то, что буфетчица останется жива. Доктор, понимая всю свою ответственность, составил радиограмму на Большую Землю. «Только бы успеть! Только бы успеть! Малейшее промедление и, если больная умрёт, то не сдобровать ему. Тут всё откроется воочию, что диплома врача нет, права у него нет заниматься врачебной практикой тоже - нет. Мало того, кто его назначил, тоже не останется в накладе от партии. И его голова полетит из Обкома, как выкаченный арбуз с бахчи, исключат из коммунистов. А это уже капец не только ему одному, но и Петрову тоже. Вот дела!», - с такими мыслями он вернулся от больной в барак, где проживал, как неуловимая тень. Вернувшись, и сев на топчан, начал размышлять, что делать дальше, как поступить правильно и сделать верный шаг. И пришёл к выводу, что нужно дать радиограммы во все инстанции, сколько есть их на Большой Земле. Подумав, ещё раз всё за и против. Подтащился к холодильнику, как парализованный, достал флакон со спиртом, не наливая в стакан, а из горлышка бутылки хлебнул, прополоскав своё горло. Даже не поморщился, а только прокряхтел, как каркающая серая ворона и, вздохнув, промолвил: « А гори оно - синим огнём! Была – ни – была! Извещу всех и вся!» И управление, и базу, и горком, и обком, наконец, те органы, откуда был направлен, чтобы наблюдать за народом на зимовке и… в случае что, докладывать о неблагонадёжности людей. Чуть – чуть захмелев, сел составлять бумаги на отправку о случившемся на зимовке.
02 июня 2017 год,
Крайний Север,
Кола, Нагорная.
Фото автора.