Как мы, пропитавшись туманом, копали червей.
Он брал на рыбалку – меня, дескать, внука Бог не́ дал
И, дескать, я зорче, поскольку глазёнки черней.
А я – непоседа – и рада, что дед у бабули
Ворчащей меня ещё с вечера отвоевал,
Что – нянчить живых червяков, поплавок караулить,
Что – встать раньше солнца, что внука Бог деду не да́л.
Чумазой ручонкой обняв копошащую банку,
Забывшись, машу по-заправски: «Всё, хватит! Пошли!»
То счастье рыбачье, разбуженное спозаранку,
За век не сравнилось ни с чем, хоть и век был велик.
Я помню над озером пар, как над плошкой овсянки,
Скрывал недвижимый сливающийся поплавок,
Как я, «проверяя» наживку – то в банку, то с банки –
Поклёв прозевала и удочку сом уволок.
Я помню, как дед слеповато устроил погоню,
Не скинув одежд и сапог. Не достал всё равно.
Сказал, выжимаясь, увидев, что я уже ною:
«Да ну его! Ныть из-за всяких большущих сомов!»
Тогда мы ушли. Получили от бабушки взбучку.
Простывшего деда лечили неделю почти.
Я думала: «Ну, почему старикам Бог дал внучку!»
И больше уже не рвалась на рыбалку пойти.
Я выросла. Деду – всю душу, всю жизнь, всю заботу
(Инсульт нас обоих к постели его приковал).
Но, знаю, за счастье рыбачье белёсое – квотой
И лучшим "спасибо" тот сом бы упущенный стал.
