«По безнадёжности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни...»
Бродский, Иосиф Александрович
***
Уродлива была земля вокруг, беспорядочно замусорена хламом, клочьями газет, пакетами, консервными банками и битым стеклом. Повсюду валялись мотки колючей и ржавой проволоки. Покосившиеся чёрные унылые столбы были связаны верёвками, на них висело забытое, будто специально посыпанное пылью и пеплом, бельё. Безнадёга ощущалась во всём, она витала в отравленном, задымлённом воздухе.
Старик шёл по разбитой дороге в полуразвалившийся приют для бездомных. Там он мог получить некое подобие похлёбки из отрубей для таких же как он изгоев. Одет старик был в штаны серого цвета, а куртка рваными лохмами свисала с костлявых угловатых плеч. Его мертвецки синие губы, похожие на позавчерашний фарш, шептали под нос: «Если каждый из нас станет безнадёжным, то безнадёжные люди в конце концов исчезнут!»
В глубине души немощный старик хранил чувство печали. Оно было настоящим, живым, оттого и давало иногда о себе знать. Но стараясь заслониться от безумия, этот человек пользовался простейшими движениями ума, они были порой поразительными и даже абсурдными, но этого хватало для существования. Вокруг приюта была гнетущая, переполненная смрадом пустота. В таком зачумлённом месте не могло происходить ничего светлого, здесь бытие покорилось аду.
Повариха с рыхлым в саже лицом с ненавистью глянула своими маленькими поросячьими глазами на больного старика, и тут же, высморкавшись около бака с кипятком, потребовала с ехидной улыбкой:
– Талон!
Старик смог разглядеть гнилые зубы, сквозь которые вылетело слово «талон», и протянул потёртый квиток на еду. Он знал, что поварихе всего 19 лет, но выглядела та на все пятьдесят.
Съев остывшие отруби на воде без соли, старик получил из окошечка, заляпанного остатками пищи, по которым сновали десятки тараканов, стакан чая. Хотя чаем назвать ту бурую жидкость с радужной поверхностью было затруднительно.
Несчастный поставил на заваленный грязной одноразовой посудой стол пластиковый смятый стакан с пойлом. К нему придвинулся обрюзгший желтолицый знакомец – Иван Денисович. У него в руке был такой же стакан, с точно таким же бледным красно-коричневым напитком. Иван Денисович кивнул старику и сказал шёпотом, пугливо озираясь:
– Я ей хотел претензии высказать, а... – собеседник снова оглянулся через плечо на окошечко раздачи, – а она заявила: «Берите, берите! А то и этого скоро не будет!»
Говорить больше не хотелось и два больных старика молча отхлёбывали из стаканов пока ещё тёплое подобие чая.
Со скрежетом подъехал столетний автобус ПАЗик. Колёса были без резины, но обода усилены наваренными сверху рессорными листами. Когда автобус разгонялся по грейдеру, то искры летели во все стороны. Ночью было красиво такое наблюдать.
Допив чай, закутавшись поглубже в своё рваньё, старик и его спутник влезли в автобус. Стёкла отсутствовали и ветер гулял по салону свободно.
На дворе стоял сырой, промозглый ноябрь.
Проехали несколько километров, и тут раздался противный железный лязг, автобус накренился и чуть было не съехал в кювет.
– Приехали, мать твою! – выругался всклокоченный хмурый водитель. – Колесо отвалилось...
До ближайшего населённого пункта оставалось километров шесть. Наступала ночь и ветер усиливался. Водитель махнул рукой и сказал, что вернётся назад за сварочным аппаратом, а пассажирам советовал идти к чёрту.
Гончими псами летим через ночь
По следу своих утрат.
Путь безнадежен, но так суждено –
Мы знаем об этом, брат.*
Небо стало иссиня-чёрным, повалил сначала град, затем мокрый снег. Ветер будто хотел дорвать дряхлую одежду несчастных. А им хотелось скорее добраться до островка надежды, где горел бы очаг и было сухо и тепло. Пусть даже жарко! Пар костей не ломит. Но – увы! – впотьмах заблудились они и после часа мучительной ходьбы поняли это, увидев перед собой всё тот же брошенный и продуваемый сквозняками автобус.
Влезли в ПАЗик, разыскивая хоть какой-нибудь уголок, где не свистал бы ледяной ветруган, – тщетно! Расположились кое-как. Хотелось есть и хоть мало-мальски согреться. Перед глазами старика вырисовывался, словно мираж, гранёный стакан, наполненный душистым индийским чаем. И ещё он увидел мымру-повариху. Та была умытой, с розоватыми щёчками, в белом колпаке. И рассчитывался с нею старик не талонами на еду, а заработанными деньгами.
– Эхе-хе-хе! – вздохнул мечтатель.
– Чего ты? – спросил начавший было дремать Иван Денисович.
– Вспомнил о «вчерашних» ценностях! Как славно мы жили ещё 30 лет назад. Но знаешь, что самое главное было в той жизни? Я мог пить чай каждый день...НАСТОЯЩИЙ ЧАЙ!!! Не нынешнюю бурду, а именно ЧАЙ! С сахаром, с конфетами, с печеньем...
– Тортики ещё были...с цветочками кремовыми.
– С тортиками, с пряниками! Сколько угодно можно было пить, никаких тебе ограничений. Всегда и запросто! Казалось бы, такая малость, а поди ж ты...
– Да-а-а-а, было время...Звёздное!
– Чайное!...
----------------------------------------------------------
*Финрод-Зонг - Клятва сыновей Феанора