С рыбалкой мне опять не повезло, зато искупался: Рубил для «морды» прорубь, да пешню утопил!... Три раза нырял, пока достал. Бегу, значит, бодрый такой, чистенький – а навстречу Ипат Индюков, политолог наш деревенский (на самовольных началах, так сказать: где свободные уши находит, там и вещает)… Но очень подкованный мужик! Телевизор – только так перебалтывает.
Озадачился я этой встречей. У меня ж организм последние калории сжигает, экстренной подзарядки требует… а из этого балабола политика прёт, как дерьмо из бурдюка! Не выслушаешь – сейчас же об сосну головой колотиться начнёт! Жалко его, как-никак, дерево–то!... У Ипатки же каска титановая на башке. Как в экстаз войдёт – стомиллиметровый брус в щепки разносит!
Ему наш районный фельдшер эту каску прописал (я сам присутствовал, кстати).
Тяжело вспоминать тот случай…
Ипат тогда хотел возле клуба лекцию толкнуть, да не получилось. Не пришёл никто (ясное дело: у людей, и без лекций евонных, дел не в проворот!)... Поорал-поорал Ипатка на пустом месте, да так, бухтя чего-то на ходу, и подался в сторону птичника…
Никто, сперва, и внимания не обратил на его передвижения…
А я, значит (ближе к вечеру) еду, такой, на телеге за сеном, пейзажиками любуюсь… Чую – что-то не то… Шибко уж тихо в гусятнике нашем: ни «га-га», ни «гу-гу» оттуда не слыхать… Заглянул вовнутрь: Ётти-мати!...
Гуси все вповалку валяются! Головёнки, как на верёвках, висят… и языки наружу!... Двести пятьдесят голов заболтал вусмерть, Орфей отмороженный!
А сам сидит в углу, глаза закатил, и пузыри изо рта пускает.
Оглядел я, в тихом шоке, эту вакханалию, шибанул чекушку (благо, с собой была) за помин гусиных душ, Ипатку на телегу закинул – да в больничку.
Там фельдшер в чувство его привёл… ощупывать давай, осматривать… молоточком своим размахивать… А потом и спрашивает: «Чем в детстве болели?». Ипат говорит: «Скарлатиной… в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором годе… аккурат, в разгар Карибского кризиса… и – тра-та-та-та-та… когда всё прогрессивное человечество… бла-бла-бла-бла… а Хрущёв-то… ля-ля-ля… а Фидель-то… фа-фа-фа…»!... И понесло беднягу, и понесло!... Дальше – больше… да всё жутче… да головёнкой-то – об стол! об стол!... бах-бах-бах!...
И так – пока снова не отключился.
Вот тогда доктор ему эту каску-то и прописал… глухопритороченную.
«От словесной – говорит – диареи ещё никто не умирал, а вот с этим ортопедическим шлемом, он ещё лет сорок протянет» - и подаёт мне чертёжик. «Надеваете – грит – больному на голову, а вот тут, снизу – стальную полосу, либо арматуру потолще сварочкой пришпандориваете… И пущай себе, хоть с чёртом бодается!... А коли шибко уж достанет болтологией своей, вы ему – дескать – каким-нибудь лёгким металлическим предметом, по кумполу хрясните позвончее – он, минут на тридцать, и затихнет... Но это только в экстренных случаях, а то привыкание может наступить!».
С тех пор наш Ипатушко в каске-то и ходит… И сам доволен, как дитё!...
Вечерело. Крепчал мороз. Я, налегке, трусил домой…
«Дзинь-иннннннь…» - напевало протяжное эхо, где-то за спиной…
«Как же удачно всё сложилось!» – думал я. «Плотвы не наловил, зато пешню вызволил!... А ведь – шлёпни я ему плотвой по кумполу-то, вряд ли помогло бы!»…
