Из цикла «Середина девяностых»
Ничего не предвещало хлопот. Неспешно текла обычная российская семейная жизнь. Наша с женой семейная жизнь. Прожили мы тогда в браке немного, лет шесть, если считать с того дня, как поставили государство в известность о своих интимных отношениях. И вот, как гром средь ясного неба, раздался телефонный звонок. Во-первых – рано утром, часов в пять, а во-вторых – из США. Да, да, из далекой страны Америки, звонила сестра моей супруги Аня. На моей памяти делала она это второй раз.
Видел я Аню только на семейной фотографии. Она еще в советское время эмигрировала в Штаты. Получилось как: съездила в Германию, тогда еще в западную ее часть – капиталистическую ФРГ, на какую-то выставку, где и познакомилась удачно с американским летчиком. Любовь – морковь и все дела. На тот момент, который я описываю, прожили они с летчиком НАТО лет десять, нажили двоих детей и собственный дом недалеко от Атлантического океана. Недалеко по американским меркам – семьдесят километров. Суть звонка сводилась к следующему. Соскучилась она по своей родине и хочет приехать погостить со своим мужем Майклом. Не надолго - недельки на две. Я расстроился. Не люблю я, когда приезжают родственники из других городов, а тут тем более из другой страны. Внимание им уделять, по музеем и театрам вместе ходить. Утомительно это. А что делать.
Стояло жаркое лето 1996 года. Я тогда ездил на старенькой АУДИ 100. Старенькой, но удаленькой потому, что с пятицилиндровым двигателем. Сын находился у бабки на даче. Мы же с женой работали и приезжали на дачу только на выходные. Вернее работал я, а она училась - то ли в интернатуре, может в ординатуре. Не суть важно. Главное то, что мне пришлось взять неделю за свой счет, чтобы уделять внимание американской супружеской чете.
Встречал их в аэропорту Пулково. Узнал по фотке. Каждый катил свой чемодан за телескопическую ручку, которая вылезала из верхнего угла. В нижнем углу, по диагонали от ручки в корпусе располагались маленькие колесики. Удобная задумка, я такой еще не видел. Вытянул ручку, приподнял и покатил. Единственное что не учли разработчики – извечную российскую болезнь. Вернее одну из болезней – плохие дороги. Внутри аэропорта чемоданы катились на «ура», а вот стоило выйти на улицу, сразу же начались проблемы. Из-за узкой колесной базы чемоданы стали раскачиваться от неровности дорожного покрытия. Анька свой чемодан даже не удержала, и он у нее упал на бок. Оставшиеся метров сто до машины мы с Майклом чемоданы просто несли, так получалось быстрее. Таким образом, еще не сев в машину, американские родственники впервые познакомились с российскими дорогами.
Второе знакомство состоялось уже по дороге из аэропорта на север города. Пулково на юге, а Гражданка на севере. Ехать около пятидесяти километров. Машина естественно без кондиционера, все окна открыты настежь. К концу поездки Майкла и Аню укачало. Они сидели бледные и измученные. Военный летчик НАТО полдороги смотрел, как я переключаю передачи и даже сделал резюме по этому поводу: «О, май гад, итц Шумахер?». Аня пояснила. Оказывается в Америке все машины оснащены коробкой автомат, и только избранные умеют ездить на спортивный машинах, где передачи переключаются вручную. Под конец Майкл через Аню задал вопрос: «Почему такие неровные дороги?». Я как мог, объяснил, мол город стоит на болоте, поэтому почва постоянно проседает, образуются ямы и трещины в асфальте. Майкл покивал головой, типа все понял. Но через минуту задал феноменальный вопрос, на который я не знал что и ответить: «А почему так много ям на ваших мостах?».
Майкл оказался симпатичным малым. Типичный ковбой, только без шляпы. Добродушный, как теленок, и такой же глупый. Коровий мальчик, одним словом. Мы с ним под конец их поездки подружились и хорошо ладили. Я его даже сумел склонить, нет, не к измене - к водке. Вернее не склонил, а приучил. В первый день пили привезенную Майклом литровую бутылку виски. Ели выпили – дрянь страшная. Чем закусывать – непонятно. Потом перешли на водку. И наш ковбой постепенно научился понимать «букет» обычной русской водки. В него входило: сама водка, причем охлажденная, маринованные огурчики с маринованным чесночком, маринованные грибочки с квашеной капустой, иногда сало с тмином. Для первой поллитровки достаточно, под вторую пол-литра к дегустации подключалось горячее – обычно это были пельмешки. Ну, а под третью - в «букет» включалось пиво. К концу их пребывания Майкл согласился, что водка без пива – деньги на ветер.
Через неделю мне стало с нашими гостями уже скучно. Обычная программа. Днем хождения по городу с посещением музеев, вечером театр. После театра - дегустация водочного букета. Аня за десять лет отсутствия на родине научилась по-русски говорить с американским акцентом. То есть монотонно, без пауз между словами в предложении и с чисто американским - «выррр выррр». Мы ее все время поправляли потому, что достала эта косноязыкость. Майкл тоже учил между делом, только не родной для себя – русский язык. В частности, кроме слова водка, запомнил еще пару разговорных, не литературных слов. На вопрос: «хау а ю» или «как твои дела?» научился отвечать в зависимости от своего состояния либо «пи*дато», либо «х*ёво». Как правило, вечером от «ерша» было «пи*дато», а на утро - «х*ево».
Спас от скуки Паша. Я ему пожаловался на монотонность гостевых будней, и он мне предложил эксклюзивный вариант проведения досуга. Вернее, просто напомнил, как мы с ним прошлым летом «гоняли» по Неве на буксире. Вернее на буксирах, потому что их в распоряжении диспетчеров по разводке мостов Северо-западного речного пароходства находилось аж несколько штук. Павел там работал диспетчером после службы штурманом на краснознаменном Балтийском Флоте. Сбежал он в ранге старлея, после развала Союза и в первое время после службы приютился в речном пароходстве. Работа не пыльная - сидел в помещении диспетчерской сутки через трое и проводил по Неве туда сюда караваны всяких судов типа «река-море». А катались мы на этих прикомандированных буксирах очень просто.
Цена вопроса – две бутылки водки. Одна - диспетчерам, а другая капитану буксира и матросу. Остальная водка нам, то есть пассажирам нанятого буксира. Плавать на всяческих посудинах моряки называют - ходить. Мол, плавает только говно. И ходили мы на них, как правило ночью. Днем реже, днем буксирам работать нужно. Например, моток кабеля отвезти с одного причала к другому. Это притом, что скромный буксирный дизель «кушал» всего лишь около 100 литров солярки в час. Подумаешь, для СЗРП это капля в море.
Все капитаны нас с Пашей уже знали и радостно предоставляли свою посудину для всяческих увеселений. Это со стороны буксир, сокращенно БК-600 или БК-450 – маленький, грязный и невзрачный. Внутри же, мест для комфортного обитания имелось предостаточно. Судите сами. На буксире имелось от трех, до пяти кают, в зависимости от марки, а также помимо обязательного камбуза и гальюна (туалета) место нашлось даже для сауны с душевой. То есть все условия для отдыха.
В те времена, в середине девяностых, частный маломерный флот находился еще в зачатке. И поэтому, катание на буксире по Неве и Финскому заливу представляло собой эксклюзивный отдых. Самое интересное, что одним катанием по воде, чаще всего отдых не ограничивался. И тогда туристы вместе с немногочисленной командой сходили на берег, где и продолжали культурно отдыхать. Если ходили вверх по течению, то таким местом являлся маленький остров, недалеко от Павлово на Неве, а ежели в другую сторону, в Финский залив, то занимали для отдыха один из пустующих фортов. Как правило, самым удобным был форт под названием «Четвертый Северный» потому, что там имелась уютная гавань. Буксир заходил по воде прямо внутрь фортификационного сооружения, как в грот, с просторным арочным сводом. Согласитесь, чем не романтика.
Расскажу для тех, кто не знает. В Финском заливе на уровне большого острова и одноименного города Кронштадт, от южного берега к северному, почти в линию, располагается большое количество искусственных островов. Строили их при Петре Первом, как фортификационные сооружения. Строили на совесть, за триста лет ничего с ними не произошло. Даже во Вторую Мировую они не пострадали, хотя всяческие попытки их испортить немцами предпринимались, и весьма активные. После развала СССР вояки остались, по моему, только в двух фортах. К тому же через несколько фортов прошла дамба, великая стройка двадцатого века. Россия, приемник СССР, заканчивать защиту города от наводнений почему-то не спешила, и дамба представляла собой узкую полоску суши с торчащими по бокам кусками железобетонных конструкций. Четвертый Северный расположен в пятистах метрах от дамбы со стороны города. Естественно, добраться туда можно только на какой-нибудь посудине или по льду.
Пашина идея заключалось в том, чтобы показать американским гостям город с воды, а также всю прелесть разгульной романтики, связанной с катанием на буксире и посещением форта. Заранее договорившись с диспетчерами на одиннадцать ноль-ноль возле шаров, поехали домой рассказывать о задуманном. Сестры были в театре, а Майкл сидел один. Он смотрел телевизор и скучал. По телеку показывали «сокер», по американски - европейский футбол. Смысл игры ему был непонятен. Мы с Пашей выключив телевизор, как смогли, без переводчика стали рассказывать нашу задумку.
- Мол, рейсенг биг шип БК-600. Ну, как тебе придурковатому объяснить? Понимаешь? БК сикс хандрет! Фильм смотрел? Цигель, цигель, Михаил Светлов ту-туууу!!! Бл*дь, тупой какой, а? Завтра, понимаешь? Завтра. Завтра поедем на форт. Гоу форт ту мору.
Естественно, он ничего не понял. Пришлось пить водку с пивом и рисовать картинки. Поздно вечером пришли сестры и застали нашу подпившую троицу за распитием третей бутылки. Майкл, увидев свою жену, смог сказать лишь одну фразу: «БК сикс хандрет - пи*дато». После чего уснул.
Утром, купив на рынке маринованное мясо для шашлыка и ящик водки подъехали к шарам. БК- 600 стоял под парами и в нетерпении подрагивал всеми шестьюстами лошадками. Шары - это наше с Пашей название пристани, которая расположена напротив Финбана (Финляндского вокзала), где еще В.И. Ленин на броневичке стоит, а с другой стороны - почти в створе проспекта Чернышевского. Почему шары? Да потому, что на спуске возле воды стоят два гранитных отполированных шара, чуть больше метра в диаметре. В настоящее время перед этими ступеньками Шемякин установил своих знаменитых сфинксов. Тем летом шар стоял один, второй лежал на дне. Мы его весной с Пашей благополучно утопили. Вернее не совсем мы. Было это так.
Пришли мы однажды с водкой на буксир, поздоровались с капитаном, колоритным седеющим морским волком, которого звали по отчеству, коротко и звучно – Михалыч. Поведали ему программу своего выступления: хорошо провести время, чтобы потом было чего вспомнить, на нашем жаргоне называется – выступить. Михалыч возражать не стал, правда уточнил, что выход в море задерживается минут на пять, так как он отправил матроса на берег за «Беломором». Мы выставили «Сабониса» (0.7 литра водки) – традиция есть традиция. Капитан сразу же предложил: «Стася, давай пока этот х*йкин бегает, тресним?».
Не отказывать же. Треснули. Вышли на палубу, покурили. Х*йкина, то есть матроса все еще не было. Спустились в каюту, треснули по второй. Опять вышли на палубу. Смотрим, бежит наш матросик в синей робе, с пакетом в руках, а сзади его догоняет возбужденная троица матерящихся парней. Расстояние между ними и беглецом постепенно сокращалось. Метров за двадцать до буксира матрос заорал: «Михалыч, убивают, отходим, быстро!!!».
Михалыч так и сделал. Крутанул румпель и рычаг перевел в положение «полный ход». БК-600 взревел и затрясся. За кормой от винтов образовался здоровенный бурун. Буксир не машина, не может он резко сорваться с места, но все же мы тронулись. В это время подбежавший беглец, сделав отчаянный прыжок метра на три, кубарем покатился по палубе. Почти одновременно Михалыч заорал: «Игорек, бл*дь, концы!!!». Но было поздно. Толстый корабельный канат натянулся, и буксир на мгновение резко затормозил. Мы от неожиданности даже упали. Канат не порвался, нет. Он и не такое суденышко удержать может. Просто в воду скатился гранитный шар, диаметром полтора метра, который обычно использовали вместо кнехтов. Ощущение такое, как будто сзади возле кормы упала авиационная бомба, от которой вверх метров на десять взметнулся острый фонтанчик воды. Боковые брызги окотили нас и преследовавшую троицу с головой.
Отойдя от берега метров на двадцать, мокрый матросик стал радостно плясать и показывать неприличные жесты своим обидчикам. Злобный Михалыч выйдя из рубки дал ему жесткий пендаль с такими словами: «Ну, что мудила гребаный – довы*бывался?». Тут мы рассмотрели матроса. Действительно, х*йкин. Маленького роста, бегающие наглые глазки, и то ли улыбка, то ли вызывающая гримаса на грязном, прыщавом лице. Обычно таких вы*бистых отправляют во вражеский лагерь для заводки перед дракой «стенка на стенку». Мне почему-то тоже захотелось его ударить, причем в морду, за свою мокрую одежду. Кстати, шар подняли со дна, только осенью.
Отвлекся я, так вот. Зашли мы всей компанией на борт нашего буксира, две супружеские пары и Паша. Нам повезло. Капитаном оказался Михалыч. Самый веселый и пьющий из всех капитанов. На сей раз, матросиком в команде трудился молодой парнишка, в круглых очках. Бывшего матроса, прыщавого мудилкина, после случая с шаром капитан поменял. И правильно сделал. Никчемный был матросик. Картошку и ту чистил плохо. Я уж не говорю про то, как он скверно ее жарил.
С погодой нам повезло. Конец июня выдался сухим и жарким. Ветер и тот отсутствовал. Михалыч пошел в каюту выпить традиционных полстакана. По его словам: «Иначе пути не будет». Майклу, после вчерашнего вечера, явно не здоровилось. Он с тоской смотрел на ящик водки и не понимал, как его можно выпить. Чувствовалось, что БК-600 он представлял себе несколько в другом свете – большим и белым, а буксир являл собой полную противоположность – маленький и черный.
Решили сначала сходить вверх по Неве и показать нашим гостям Большеохтинский мост с воды. Дошли до моста, развернулись и двинулись вниз по течению в сторону Финского залива. Дали немного Майклу подержаться за штурвал. Летчик НАТО даже протрезвел от такого доверия и стоял, как настоящий капитан, преисполненный гордостью, то ли за себя, то ли за свою страну, которую он представлял.
Над нами красиво летали белые чайки. Пахло невской тиной, а от буксира – соляркой. Город в июньскую жару с воды смотрелся, как через мутное стекло. При этом сами набережные с решетками выглядели отчетливо, а чем дальше от воды, все более и более расплывчато. Петропавловку обошли со стороны артиллерийского музея, прошли под Дворцовым мостом и причалили возле академии Художеств, где стоят сфинксы.
Рядом с Невой, на четвертой линии Васильевского острова жил мой отец, я ему давно обещал прогулку на буксире по Неве, ну и пользуясь случаем, решил пригласить покататься. Пошли вдвоем с Пашей, сказав, что мы буквально на полчаса, и наказали гостям пока мы ходим, пофотографировать древнеегипетских животных. Пришли к бате, а он весь в срочной работе, говорит, в другой раз. Решили зайти в булочную возле метро Василеостровская, а то хавку купили, а про хлеб забыли. Подходим к метро, а там вовсю наяривает джаз-банда из шести человек: ударник, контрабас, банджо, труба, тромбон и бас, на музыкальном жаргоне называемый - ухо. Хорошо так играли, задорно. Вокруг стоял народ и приобщаясь к джазовому искусству, одновременно потреблял холодное пиво. Пиво продавалось тут же, прямо из ящиков. Мы недавно ходили с Пашей в джазовую филармонию, то бишь в джаз-клуб, где его основатель Давид Голощекин со своими музыкантами, играли гораздо хуже. Купив по бутылке пива, стали вместе со всеми зеваками слушать уличных музыкантов.
Ребята действительно играли здорово.
Паша решил выпендриться и заказал им «слабать» Гершвинда. Музыканты сыграли, причем с великолепными джазовыми импровизациями – где каждый, на своем инструменте, в середине композиции, исполнил сольную партию. Идея выписать их на буксир пришла одновременно. Трубач - худой, кудрявый, с залысинами еврейчик с длинным печальным носом был у них за главного. Угостив его бутылкой пива и познакомившись, выяснили, что за целый день таких гастролей ребята зарабатывают триста рублей. Все го то. Звали нашего друга Лазарь Моисеевич. Он нам так и представился: «Кругленький Лазарь Моисеевич, можно просто Леня. Мой папа играл вместе с Утесовым и назвал меня в честь него». Руководитель джазистов заметно картавил и у него получилось примерно так: «Ку-углинький Лазай Моисеич». Оказывается, настоящее имя знаменитого, советского, джазового исполнителя Леонида Утесова - Лазарь Осипович Вайсбейн.
Короче, с тезкой Утесова договорились так: по стольнику на нос и он с ребятами до вечера выступает, катаясь с нами. Естественно, чтобы не просто так кататься, а играть. Причем старательно исполнять то, что мы их попросим. Остальных участников джаз-банды долго упрашивать не пришлось. Закончив играть на половине композиции, они всей толпой отправились вслед за нами с Пашей. Музыканты несли инструменты в чехлах, а мы тут же купленный ящик пива. Вот такая получилась процессия.
Михалыч от нашей компании впал в ступор. Столько гостей на его посудине еще не было. Нас пятеро, шесть музыкантов и два человека команды. Всего тринадцать человек. Чертова дюжина. Капитан всех нас загнал по каютам, мол - пока идем по городу лучше такой толпой не светиться.
Внутри буксира было очень жарко, даже не взирая на открытые иллюминаторы. Паша сказал, ничего, сейчас пойдем, и я установлю в каждую каюту по кондиционеру. Не зря он служил несколько лет на флоте и бороздил в курсантскую бытность Средиземное море. Его задумка выглядела следующим образом: в каждый иллюминатор вставили полусогнутую фанеру под небольшим углом таким образом, чтобы при движении внутрь попадал свежий воздух. И действительно, стало комфортно.
Разместились всей толпой в кают-компании – самой большой из пяти кают, находившейся в носовой части. Кстати, она и форму имела треугольную, со столом в виде перевернутого утюга. На всю компанию нашли три граненых стакана. Закуска отсутствовала. В готовом виде отсутствовала, в полуготовом состоянии имелось целое ведро шашлыка. Пришлось взять хлеб. Ножика тоже не нашли, вернее не хотели искать и просто-напросто по очереди откусывали и закусывали. Пока выходили из города успели выпить по три полстакана теплой водки. Первый тост - за знакомство. Второй за речной и морской флот, а третий - за лучшие в Мире советские кондиционеры. Советские – значит отличные. Романтика.
Первым «поплыл» Майкл, причем, как боксер после нокдауна. Паша стал над ним подтрунивать: «Ну чё, бля? Слабо? Это тебе не перегрузка в несколько «Ж». Это тебе не виски гребаное, а русская теплая водка. Это буксир БК-600, самый лучший буксир в Мире. Все пропьем, а флот не опозорим! Торпеды - товсь. Расстояние 16 кабельтовых! Трубка 8, прицел четырнадцать. Пли!». Мы ничего не поняли – носители русского языка. Понятное дело, что англоязычный Майкл тоже. Паша, похоже, как и Майкл медленно «поплыл». Теплая водка легла на такое же теплое пиво, да плюс еще на «старые дрожи». Меня, если признаться честно - уже тоже мутило. Спас всех Михалыч. Спустившись, он сказал замечательную фразу: «Эй, сухопутные крысы, свистать всех наверх! Горнист бля, труби общий сбор, на хер».
Лазарь Моисеевич достал свою трубу и, как заправский горнист сыграл общий сбор: «Пум пурум – пум, пум - пум, пум – Пум пурум - пурум - пум, пуруууууууум». Все выскочили на палубу, прихватив с собой двух пьяных вояк, одного бывшего военно-морского – Павла и действующего американского летчика НАТО – Майкла.
Бк-600 бодро шел по зеркальной глади Финского залива, делая своим тупым носом крутые волны. Обводы не позволяли ему набирать большую скорость, и мощный дизель работал, как в таких случаях говорят - на волну. Пьяные офицеры с трудом стояли на ногах, но чувствовалось, что свежий воздух пошел обоим на пользу. Я сказал Михалычу лечь в дрейф или до минимума сбросить обороты. Достал мол твой движок, давай соляру экономить. На что он мне ответил, что ее до хрена, утром залил три с половиной тоны, а это больше суток хода. Но тем не менее скорость сбросил почти до нуля. Движочек нехотя молотил – тыр – тыр – тыр – тыр и мы ползли со скоростью плывущей рядом чайки, почти без волн.
Сзади нас, сквозь дымку, виднелся серой полоской город. Сверху этой панорамы ярким пятном бликовал золотом Исаакиевский собор, а слева от него желтым гвоздем – шпиль Петропавловской крепости. По бокам вдали зеленел берег. В миле от нас по фарватеру скользили в разные стороны белоснежные «Метеоры». Навстречу ползла яхта с опущенными парусами. Орали чайки. Хотелось драйва.
И драйв начался. Начался с того, что Паша заказал Лазарю Моисеевичу сыграть бравую песню: «Смелее, товарищи, все по местам, последний парад наступает, врагу не сдается наш смелый «Варяг», пощады никто не желает». Оркестр играл, а Павел торжественно, как гимн пел: «Прощайте товарищи, с богом - ура, кипящее море под нами. Не думали братцы мы с вами вчера, что нынче умрем под волнами». Майкл при этом стоял и не понятно кому отдавал честь. Это только американцы прикладывают руку к «пустой» голове. К «пустой», то есть без головного убора. Я ему хотел сделать замечание, но увидев, что по его щекам текут крупные, как у крокодила слезы – воздержался. Честно говоря, видя, как плачет Майкл, мне тоже захотелось пустить слезу. Духовой оркестр иногда пробивает на подобные эмоции.
После этого они по заказу того же Паши сыграли не менее грустную песню: «Товарищ, я вахты не в силах стоять, сказал кочегар - кочегару». Помните, там еще были слова: «Огни в моих топках совсем не горят, в котлах не сдержать мне уж пару». Кстати, начинается песня красиво: «Раскинулось море широко и волны бушуют вдали. Товарищ, идем мы далеко, подальше от нашей земли». Кто помнит, песня длинная предлинная. Я в отличии от Павла, все слова не помнил. Так что он пел один: «Товарищ ушел и лопату схватил, собравши последние силы. Дверь топки привычным толчком отворил и пламя его озарило. Окончив кидать, он напился воды, воды опресненной, нечистой. С лица градом пот и от сажи следы, услышал он речь машиниста..».
Дальше в песне состоялся диалог кочегара с машинистом, который был недоволен работой кочегара: «…Ты вахты не кончил, не должен бросать, механик тобой недоволен, ты к доктору должен пойти и сказать, лекарство он даст, если болен». Жесткие нравы, не правда ли. Не зря матросики революцию сделали. Песня заканчивается вообще грустно. Он, то есть кочегар, вышел на палубу, в его глазах помутилось. В конце он увидел ослепительный свет, потом упал, и его сердце больше не билось. Остальные слова я уже помнил и поэтому подпевал: «Наутро с покойным проститься пришли матросы, друзья кочегара. Последний подарок ему принесли – колосник тяжелый и ржавый. К ногам привязали ему колосник, в суровую ткань обернули, пришел корабельный священник, старик и слезы у многих блеснули». Кстати я в этом месте тоже заплакал. И рыдал весь следующий куплет: «Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут - она зарыдает, а волны бегут от винта за кормой и след их вдали пропадает».
Напряжение снял Паша. Только кончилась песня и он, прямо в одежде нырнул в воду, а показавшись на поверхности, быстро поплыл кролем, обгоняя медленно ползущий буксир. Я сделал тоже самое. Надо отдать должное Майклу, он не стал отставать от своих русских собутыльников и смешно, ногами вперед, бросился в желто-зеленую воду Финского залива. Больше никто купаться не полез. Михалыч вылез из рубки, грозил кулаком и ругался примерно такими словами: «Бл*дь, без моего разрешения, никто не должен покидать вверенное мне судно. Вот съ*бу сейчас, будете здесь в одежде, как говно плавать». Пришлось мириться, то есть проставлять ему еще одну бутылку водки.
Кстати, очкастый матросик, времени зря не терял. Пока мы пьянствовали, а потом купались, он нажарил большую сковороду картошки. Очень вовремя нажарил. После купания хотелось кушать. Да и пили мы, как вы помните без закуски. Сковородка своими габаритами впечатляла. По размеру она напоминала большой казан для приготовления плова, только более плоская и вдобавок с четырьмя ручками. Действительно, одному нести такую гору картошки представлялось маловероятным.
Решили устроить шведский стол на корме. Не забыли и про вкуснятину. Вкуснятина на нашем жаргоне, как вы уже догадались – обычная водка. Майкл сначала отказывался вместе со всеми ее употреблять, но когда узнал, что значит: «Ну, за ВВС США!» - сразу же показал пальцем, сколько ему налить. Показал, кстати, не по детски, чуть больше половины граненого стакана. Потом встал по стойке смирно, правой рукой стакан с водкой установил на тыльную сторону ладони левой руки и потихонечку поднес в таком виде к губам, приложив при этом правую руку к виску. То есть опять отдал честь, и не отнимая руки от виска, медленно выпил, запрокидывая назад голову. Затем Майкл, перехватив стакан правой рукой, взял и почему-то поцеловал его в донышко. Традиция что ли такая? А скорее всего из-за любви всех американцев к заднице. Помните? Они через слово говорят: «Эс, эс».
Через полчаса буксир медленно вошел сначала в гавань Северного форта номер четыре, а затем и в сам грот. Внутри стоял полумрак, но все равно классический парусный свод впечатлял своими громадными размерами. Ширина протоки около пятнадцати метров, а самого свода вместе с двумя причалами - метров двадцать. Длина этого чуда-сооружения составляла больше пятидесяти метров. И все это построено из красного кирпича, наверное из того же, из которого сделаны равелины Петропавловской крепости. Все, кроме команды буксира и нас с Пашей, стояли открывши рот. Действительно, где такую красоту еще увидишь.
Почти в самом зените парусного свода, красовалась замечательная надпись: «Зенит – …..». Дальше шло любимое слово Майкла. Написано данное изречение метровыми буквами, белой краской и толкуется однозначно, как хвалебное высказывание: «Зенит» - великолепно! «Зенит» - здорово! И так далее. Причалы имели вдоль стен кнехты для парковки различных посудин. Я тогда подумал, а для каких целей этот форт делали? Ведь раньше все корабли имели паруса, а значит и мачты. Причем мачты стационарные, не складывающие. Как же тогда они туда по высоте заходили? Я задал этот вопрос Михалычу. Оказалось, что это сооружение предназначалось для грузовых барж, на которых в форты привозили ядра для пушек, да и сами пушки. В дальнейшем, когда мачт не стало, туда стали заходить самоходные кораблики. Например, в Великую Отечественную войну из такого укрытия неожиданно выскакивали торпедные катера.
Снаружи форт смотрелся обычным зеленым островом с большими холмами, на которых в некоторых местах росли даже деревья. Мы выгрузили жратву на берег, а спиртное вместе с ящиками поставили в воду, чтобы немного остудить. Затем те, кто появились на этом форте впервые, стали почему-то бегать по острову, как дети малые. Михалыч заглушил БК-600 и пошел вывешивать флаг. В самом центре острова имелся флагшток. Традиция заключалась в том, чтобы сразу же поднять Андреевский стяг. Стяг кстати большущий – размером с полуторную простыню. Эта традиция имела глубокий смысл. Если подходишь к форту, а там висит стяг - значит, на острове уже кто-то выступает. И, поскольку остров маленький, чтобы никому не мешать, шли отдыхать на другой форт. Все честно. Пришел первый – застолби участок. На сей раз, застолбили мы. Тринадцать пьяных робинзонов. Вернее одиннадцать. Жены почти не пили. Почти - это потому, что пили вино, водку они не употребляли. Кстати про водку. Гулять мы еще не начали, а треть ящика уже убрали. Это настораживало. Когда планировали выступление, бравых музыкантов в расчет не брали.
Лазарь Моисеевич немного нас успокоил. Он подошел к нам с Пашей и в заискивающей, чисто еврейской манере высказал следующие соображения: «Гебята, давайте гасчитаемся впеёт, а то мои дгузья музыканты нейничают». «Впеёт, так впеёт» - сказал я ему, отлистав шестьдесят мятых червонцев. Моисеевич раз пять пересчитывал и все время ошибался в меньшую сторону. То их было пятьдесят восемь, то пятьдесят семь. Ровно шестьдесят - никак не получалось. Пришлось сделать шесть кучек по десять штук. И даже в этом варианте, в некоторых кучках он умудрялся недосчитать одну купюру. Пустяковое, секундное дело растянулось минут на двадцать. Паша предложил еще более смешной вариант - сделать десять кучек по шесть купюр или шестьдесят по одной.
В конце расчета Лазарь выдал такую фразу: «Покойнейши благадаю. И еще. Моим ебятам лучше больше не наливать, иначе хаашё игаать они не смогут. Я пгоосто, как уководитель нашего коллектива не позволю им фа-альшивить». Как говориться – не наливать я сразу согласился, и разошелся и расходился. Значит, музыканты нам предоставили призрачный шанс допить оставшуюся водку самостоятельно. Мы даже пошли и сделали ревизию. Счетная палата в лице двух друзей Паши и Стаси выявила двенадцать бутылок водки и восемь бутылок пива. Решили шесть бутылок пива отдать джазменам, а две заныкать на утро. Даже если предположить, что команде буксира - Михалычу с очкастым матросом придется отдать еще три бутылки, то нам на троих оставалось по три пол-литра на нос. Неплохой расклад.
Дальнейший отдых вспоминается не единым фильмом, а отдельными клипами.
- чайки.
Большие жирные чайки летают кругами в надежде поживиться остатками шашлыка. Мы кидаемся в них камнями. Орем, ругаемся матом, но ничего не помогает. Они продолжают летать и противно кричать. Паша сетует, что нет ружья. Я - что нет мелкокалиберной винтовки. Майкл комментирует эту ситуацию так. Показывая пальцем на шашлык, говорит, что это есть «пи*дато», а указывая на чаек – «х*ево». Аня при этом все время ему переводит, что «х*ево» есть - вери теребл фраза. Майкл и не спорит, глупо улыбается и посылает супруге воздушный поцелуй.
- супруги.
Наши с Майклом супруги залезли на самое высокое место острова и загорают в высокой траве топлесс. Изредка они поднимают голову и наблюдают за нашей пьянкой. Сестры соскучились и все не могут наговориться. Мы предоставлены сами себе и нас это вполне устраивает. Полный отрыв.
- вода.
Вода теплая и даже, представьте, чистая. Полнейший штиль и яркое солнце делают ее такой. Купаться чрезвычайно приятно. Дно из мелкого песка плавно уходит в глубину. Метрах в двадцати от берега, на глубине полуметра, искусственная коса из камней. На ней можно сидеть и свесивши ноги в глубину, любоваться четким далями. К вечеру все очертания предметов стали острыми и ломаными. Солнце висит над заливом и не хочет садиться. Жарко. Спасает вода. Оркестр спекся и пошел в полном составе спать на буксир. Паша заснул с недоеденным шампуром. Майкл - тошнит в кустах. А я все купаюсь и купаюсь.
- Михалыч.
Он по моему решил перепить сам себя. Из одежды на нем только семейные трусы и тельняшка без рукавов. В левой руке бутылка водки. В правой стакан. Аккуратно наливает себе почти на донышке, потом чекается с невидимыми собутыльниками и выпивает водку медленно, медленно. Затем ставит бутылку на землю, сверху на горлышко кверху дном вешает стакан, и садится в позу молящегося католика. На кистях рук синие татуировки. На правой - якорь, а на левой зековское солнышко. Руки сложены лодочкой. В место закуски он нюхает свои ладони и качается вперед, назад, как маятник. Через пять минут все повторяется снова и снова – Михалыч, после очередной дозы водки, раскачиваясь, сидит и вдыхает аромат мозолистых рук.
- вечер.
Вечер - пронзителен от тишины. Чайки улетели. Орать не кому. Солнце почти скрылось за зеркальной линией воды. Уже нежарко. Михалыч заснул, зато проснулся Павел и шумно, как тюлень, плещется возле берега. Мы с Майклом по его просьбе ищем новые дрова для шашлыка. С дровами на острове негусто. Их просто нет. Те, которые предусмотрительно взяли с собой, уже сгорели. В ведре еще полно маринованного мяса, а на каких углях его готовить непонятно.
- оркестр.
Джазменов пришлось разбудить. Хватит им спать. Мы с Майклом нашли в темных казематах несколько старых ящиков из под снарядов. Развели костер для углей. Сидим, делаем шашлык. Павел организует сценическую площадку для музыкантов и в тайне от Лазаря Моисеевича остальным музыкантам поправляет голову водкой. Мертвецки пьяного Михалыча несем на руках в его каюту. Михалыч перебрал. Яша, очкастинький матросик нам помогает. Красивое имя, Яков, и ныне редкое. После этого мы его тоже зовем за стол. Все в предвкушении концерта.
- концерт.
Концерт удался. Ребята поймали кураж. Я такой акустики еще нигде не встречал. Говорят, что нечто подобное ощущается в древнегреческих амфитеатрах. Сзади нас подковой старинные равелины. Впереди зеркальная гладь залива. Виден город в огнях. Тихо. Слышно каждый инструмент. Каждую струну контрабаса и банджо. Все музыканты - асы джазовых импровизаций. Чувствуется, что им самим нравится играть в таком неожиданном, романтическом месте.
- хит.
Хитом того вечера стала композиция: «У самовара я и моя Маша». Я уже сбился со счета, который раз они ее исполняют. Классно исполняют. Каждый раз по-разному. Мы танцуем. Бегаем по краю теплой воды. Брызгаемся. Я такого отрыва давненько не помню. Мне легко. Я в экстазе. Я во власти полной свободы. Свобода и власть – вещи несовместимые, но это так. Боже мой, как мне хорошо. Я сливаюсь с природой. Я сливаюсь с каждым звуком трубы. С каждым инструментом. С каждым барабаном. Хорошо не только мне. Я думаю, хорошо даже Михалычу. Он спит себе в буксире и никто его не трогает. Хорошо и Майклу. Он наконец расслабился окончательно. Бегает по воде и в полный голос орет: «Пи*дато». Аня его уже не затыкает.
- утро.
На утро как всегда покой, и хлебный мякиш за щекой. Не знаю, как у всех, у меня нечто подобное. Правда, вместо хлеба между зубов вчерашнее мясо. Я купаюсь и немного прихожу в себя. Долго приводим в порядок Михалыча. Ему плохо. Даем ему полстакана водки и кусок холодного шашлыка. Яша, матросик, достал из воды привязанную за веревку бутылку пива. Молодец Яша, что заныкал. Пиво окончательно ставит его на ноги. Через час медленно выходим в Финский залив. На открытой воде идем на полном ходу. Мы с Пашей пьем спрятанное пиво. Еще не жарко и прохладный утренний бриз приятно ласкает. Входим в город. Михалыч высаживает нас возле речки Смоленки, рядом с шестой и седьмой линией Васильевского острова. Всей толпой идем пешком к метро. Город еще спит. Только что проехали поливальные машины и все в солнечных бликах. Голова не варит. Через полчаса откроют метро и на улице покажутся первые работяги. Но это через полчаса. А сейчас благодать. Никто не мешает созерцать архитектуру. Все-таки хорошо погуляли. Выступили - одним словом.
Эпилог.
Больше ничего примечательного не случилось. Через несколько дней мы гостей проводили. Они благополучно приземлились в своей Америке. Прошло года два или больше, сейчас уже не помню, раздается телефонный звонок. В пять утра. Я сразу же подумал – Америка на проводе, небось. Голос мужской, приятный, здоровается, называет меня по имени, но я не узнаю. Тогда телефонный визави представляется: «Стася, это Майкл, ну помнишь? БК-600 – пи*дато». Я ушам своим не поверил. Майкл говорил почти без акцента. Майкл, который за первые десять лет супружеской жизни выучил пять русских слов. Феноменально.
Оказывается, ему настолько понравилась поездка, и он так здорово оторвался, что после этого проникся любовью ко всему русскому. На протяжении последних двух лет, они дома общались только на русском языке и даже выучили своих детей.
У Майкла была просьба, он просил разыскать на кассете песню: «У самовара я и моя Маша» и прислать в бандерольке. На Брайтон Бич он именно ее, почему-то не нашел. Вот такие приятные ностальгические воспоминания у бывшего летчика НАТО. Почему бывшего, да потому, что сейчас он летает на пассажирских аэробусах. Не смог после поездки в Россию быть потенциальным врагом нашей страны.
Вот такая история.
13 апреля 2006 года Станислав Кутехов