год я в тюрьме для особо опасных преступников. Пожизненное заключение.
В прошлой жизни был любимый и любящий муж. Двое детей. Дочери
шесть лет, сыну – четыре. Муж казнен. Дети переданы в приемные семьи.
Связь оборвана навсегда. При этом за нами нет вины. Просто оказались
не в том месте, не в то время.
Ехали в «Джипе» всей семьей навестить родителей мужа. На обочине
увидели машину полицейского дорожного патруля. Ну почему Роберт решил
остановиться? Подошел. Посмотрел внутрь. Вернулся. Сказал, что никого нет.
Просто любопытство. Каждый мог оказаться на нашем месте.
Позже, в багажнике той машины обнаружат убитого ножом инспектора
дорожной полиции. Мы с мужем станем основными и единственными
подозреваемыми. Роберт еще к ручке двери прикасался. Вот и все. От нас
требовали признаний в том, чего мы не совершали. Нам не в чем было
сознаваться.
Роберт был инженером на нефтеперегонной станции. Жили хорошо.
Росли дети.
Мужа казнили. Я получила пожизненное. Детей забрали. Убийство
полицейского, - особо тяжкое преступление.
Я не знаю, почему и для чего живу. Просто день сменяет ночь, а ночь – день.
Мы знаем, что каждый десятый осужден без вины. Признаем это неизбежными
издержками судебной системы, пока сами не попадаем под топор. Как под
машину, с неминуемым смертельным исходом. Быстрым, как у Роберта и
медленным, как у меня.
Сегодня, вместо прогулки, ведут в кабинет начальника тюрьмы. Возможно,
сообщат о переводе в еще более суровое место. Все равно. Почему я еще живу?
Почему мне не дали умереть такие же отверженные в первые дни по прибытии?
Стало стыдно, потому что увидела боль сильнее моей? Может быть. Теряю
различие между возможным и реальным.
У начальника тюрьмы незнакомые люди и тюремный психолог. Умная
женщина. Что она здесь забыла?
Меня поздравляют. Случайно нашелся настоящий убийца полицейского.
Я и муж признаны невиновными. Роберт, правда, посмертно. Государство
выражает сожаление, сочувствие и выплачивает компенсацию. Один миллион
долларов за погибшего мужа. Семьсот тысяч мне за семь лет отсидки и
сломанную жизнь. Я слушаю. Лицо мертво. Никаких эмоций.
Они удивлены. Спрашивают, понятно ли мне. Киваю. Говорю, что
радоваться нет сил. Мне дают на подпись какие-то документы. Подписываю, не
читая. Психолог озабоченно вздыхает.
Начальник тюрьмы говорит, что в камеру возвращаться не придется.
После беседы с психологом проводят к складу за вещами. Рад за меня.
Улыбнуться в ответ не получается.
В кабинете психолога напряженно тихо.
- Джессика, - начинает она. – Мне нечего Вам сказать. Я вижу что с
Вами творится. Вы понимаете, что от моего заключения, от этих листков
бумаги, зависит, направитесь Вы в полноценную жизнь или психиатрическую
лечебницу. Оттуда уже не выйдете. Вы понимаете?
Я киваю.
- Вы готовы простить все, что произошло и начать жить заново?
Снова киваю.
- Я Вам не верю. От таких, как Вы, сломанных жизнью, можно ждать
чего угодно. Мне жаль Вас. Но гораздо больше жаль тех людей, угрозой
для которых станет Ваше неадекватное поведение.
И тут я не выдержала.
- Так отправьте меня в психушку! – крикнула прямо в лицо. – И содержите
за счет компенсации! Надолго хватит!
- Ну вот, - удовлетворенно выдохнула она. – Лопнул нарыв. Живая.
Можно к людям отпускать.
- Извините, - стало стыдно. – Вы столько возились со мной. Извините.
- Главное, решить для себя «быть или не быть», - сказала она,
расставаясь.
Дома ничего не изменилось. Только покрылось пылью. Когда наводила
порядок, услышала голоса мужа и детей. Заметалась по комнатам. Никого.
Бросило в дрожь. Укрылась одеялом, но озноб не унимался. Промаялась до
глубокой ночи.
Сон вернул в прошлую жизнь. Мы были счастливы. Я, Роберт, дети.
От пробуждения охватил ужас.
Постучали в дверь. Заставила себя встать, открыть. С трудом узнала
самую близкую подругу. Мы обнялись и разом заплакали. Стало легче.
- Я не сомневалась в твоей невиновности, - сказала Розмари, когда увела
к себе пить чай. –В тебе и Роберте. Никто в городе не верил, что вы могли
кого-то убить.
- Спасибо, - поблагодарила я. – Оказывается не все потеряно. Могу
кричать, плакать, улыбаться. Денег много. Можно жить.
- Что собираешься делать? – спросила она.
- Продам дом и уеду куда-нибудь, - прикидывала я. – Здесь точно с ума
сойду. Свяжусь с адвокатом, попробую найти детей. Выросли уже, -
мечтательно вздохнула. – Надо жить. Теперь я поняла.
- Но здесь вся твоя жизнь, - возразила Розмари. – Как тебе в другом месте
будет?
- Ничего, - успокоила подругу. – Деньги есть, не пропаду.
Адвокат расстроил.
- Насчет детей даже не пытайтесь, - махнул рукой. – Секретная
информация. И деньги не предлагайте, - заранее отверг мое намерение. –
Любое действие в поиске детей будет незаконным. Если буду помогать, отберут
лицензию на адвокатскую практику. Тут ничего нельзя сделать.
Меня это просто убило. Солнце снова исчезло. Наступила убийственная
беспомощность.
- Могу порекомендовать хорошего психолога, - сжалился адвокат. –
Поймите, никому Вы, кроме себя самой, не нужны. Никто не поможет.
Психолог был учтив и вежлив.
- Решаете вопрос жить или умереть? – спросил после уточнения
формальностей.
Я лишь развела руками.
- Если второй вариант, то все дело в способе, - продолжал он. – Петля –
болезненно и неприятно. Вода – предсмертный ужас. Снотворное – а вдруг
вырвет, очень будет живот болеть. Наилучший вариант – вскрыть вены в
ванной. Выпейте немного «Мартини». Расслабьтесь и лезвием бритвы по
запястью. Бритва должна быть очень острой, чтобы уменьшить болезненные
ощущения. Потом тихо уснете навсегда.
- Вы с ума сошли! – до меня, наконец, дошел смысл его слов.
- Значит, жить? – ответил встречным вопросом.
- Да! – вскочила с кресла и метнулась к выходу.
«Да! Да! Да!» - гулко стучало в висках. Я поняла, куда поеду.
Прямо сейчас. В Лас-Вегас. Куплю машину и прямиком туда. Как есть.
Там поставлю на кон всю поломанную жизнь и сорву джек-пот. Обязательно
сорву. Рассчитаюсь с прошлым и ворвусь в будущее.
Два часа спустя я на новеньком «Кабриолете» на всех парах
неслась по автостраде в Лас-Вегас. Поспорю, напоследок, с судьбой.
Задолжала она мне сильно. Ветер бил в лицо, развевая волосы. Жаркий,
обжигающий. Но я сейчас сама кого угодно могла обжечь. Вперед!
К новой жизни! Не будет больше тишины и уюта. Страсть и ярость бушуют
внутри. Ушла в пол педаль газа.
Суслик!!!
Как я разглядела его на дороге? Рука сама рванула руль. От резкого
поворота машина взвилась, перевернулась и кувырком выкатилась за обочину.
Страшной силой вырвало из сидения, и настала небывалая легкость. Потом
удар и звук далекого взрыва.
Как ни странно, я вскочила и увидела, как горит ярким пламенем
перевернутый «Кабриолет», извергая столб чадящего дыма.
И я захохотала. Над этим миром, автострадой, Лас-Вегасом, судьбой,
убитой жизнью.
Хохотала, догадываясь, что суслика могло и не быть, только рука
все равно крутанула руль. А был ли суслик?
Смех разбирал все сильнее, пока горлом не пошла кровь. Я закашляла и
упала, а кровь все шла. Поток перехватил горло, и навалилась жаркая, душная
тьма. Некоторое время тело мое судорожно дергалось, но вскоре затихло.
В каменистой пустыне я пролежала всю ночь. Машина уже не чадила,
превратившись в груду металла.
На тонкий аромат крови сбежались шакалы и стали рвать меня на куски,
урча от удовольствия. Человечина сладкая и зверю полезная. Сил не в пример
больше иного мяса придает.
Через два дня мои кости засыпал песок очередной пыльной бури. Летом
они часты. Я просто исчезла.
А суслик уже дома.