Два Нестора (Эссе)

На Руси – за долгие годы её бытия было всего два Нестора: Нестор Летописец и Нестор Махно. И всё. Иные не в счёт. Иные так – пародия или ничто. Длительное время на Руси (особенно в XIV веке на Чёрной Руси) матери боялись называть сыновей Несторами – неизвестно почему преследовал их этот страх. Может потому, что на Волыни, среди её дремучих лесов – в меру диких и пустынных растёт чёрный цветок. Я не видел его, но чувствую нутром, глубинами своего сердца, что он там есть. Как знать, может он цветёт среди зимы, когда волынские древние леса становятся особенно незнанными и хищными для человека без снегоступов. Но я не про это. Я о Несторах. Точнее о Несторе. Ибо оба Нестора настолько похожи друг на друга, настолько подобны, что я их путаю: мне кажется иногда, что «Повесть временных лет» писал Нестор Махно, а отряды повстанцев в наших синих степях водил на сабельную сечу с немытыми чужаками Нестор Летописец. Может потому что Махно в изгнании на чужбине тоже начал писать летописи – только с коммунистическим уклоном. Хотя под коммунизмом он понимал свободу – и только. Для него было неожиданной новостью, что кто-то под коммунизмом понимает тюрьму, концлагеря, ГУЛАГ, Колыму и прочая. Если бы Нестор Махно дожил бы до седобородой старости – а он до неё дожить никак не мог, и бороду запустить тоже не мог, это исключено, то он бы писал настоящие летописи. И мы бы узнали, что стряслось лета 7426, когда пошла на Русь очередная орда, и что стряслось аж до конца времён – до Суда Божьего Страшного. Они настолько похожи между собой – эти два Нестора, что их образы слились между собой в моём сознании в один. Тот Нестор – тот, что Летописец в молодости тоже был рубакой, а в старости понял, что перо – это тоже меч. И жил за стенами монастыря, что был крепостью, а не уютным уголком. Нестор Махно не читал Шеймаса Хини, поэтому о том, что «…между пальцами тремя таится перо моё – моя винтовка…» додумался сам. И взял в руки перо не как «рукоятку меча», а именно как винтовку. Оба Нестора были типичными Дон Кихотами – эти степи между Истром и Танаисом толкают к романтике и путешествиям, каждая мельница тут чудовище, ибо мелет само Время, а не только зерно, потому и не удивительно. Вы можете отрицать, мол, у нас тут каждый летописец Дон Кихот – не только Нестор. Но истинный Дон Кихот во-первых идальго, во-вторых анахроничен. Писать так романтично в начале ХII века, вместо того, чтобы сухо сообщать об очередной бессмысленной резне князей – это уже был анахронизм. Махно тоже был несвоевременным – ему бы во время Руины гарцевать, это было бы самое оно. А так – очередной рыцарь абсурда. Да ещё оба проповедовали анархию – как тут не спутать. Правда в XII веке ни трудов Кропоткина, ни очерков Бакунина никто не читал (почему-то), но сама идея матушки анархии витала в воздухе. И уже давно. Нестор Летописец как никто видел и понимал, что своеволие княжеской власти ведёт к хаосу, разрушениям, кровопролитиям, пожарищам и страданиям. А отсутствие таковой как-то упорядочивает всё само собой. У Нестора Летописца славянские колонисты угро-финского моря пригласили варягов, ибо, мол, «земля у нас богата, порядку только нет». И своей летописью так осторожно показал – до чего вот такая вот инвазия монархии Русь довела – к произволу монархов-князей и бесконечной борьбы за власть. Лучше бы они учредили не такой вот «порядок», а его маму – анархию. Порядок бы установился сам собой. Потом они пришли в себя и попытались учредить республику, хотя бы в одном Новгороде. Анархическую республику. Но было поздно – личинка тирании уже была отложена в мокшанских болотах. Меня всегда волновал один и тот же вопрос – читал ли Нестор Махно в молодости летописи? Если читал, тогда всё понятно. От «Повести временных лет» до Бакунина и Кропоткина один шаг. Или даже полшага.  

А за окном ещё одна махновская осень – такая анархическая, как дыхание осеннего ветра, уносящего жёлтые листья в прошлое. Настоящая летопись – это летопись анархии. Гай Светоний не мог писать летописи – он видел вокруг себя только деспотию, поэтому его жизнеописания – свидетельства морального падения, а не хроники. Он даже даты не ставил (наверное, принципиально). Иное дело Нестор Летописец – для него вопрос моральности власти не стоял вообще – власть (любая) аморальна по сути своей. Моральным есть только учение Христа, которое он понимает на удивление оригинально – христианство он видит как религию свободы и внутреннего бегства от тирании государственной власти – бегства в духовную анархию, в это «царство небесное» без кесерей, царей и фарисеев. У Нестора Махно летопись не от лета до лета, а по днях. Целые эпохи втиснуты самим Временем в дни. День существования крестьянской вольницы Гуляй-Поля более важен чем столетия прозябания в неволе. Махно превратился в легенду, символ, в идею. И можно вечно дискутировать на тему сотворил он это сознательно, или так суждено было быть, ибо все славяне в душе анархисты. Особенно степные славяне. Нестор летописец мыслил себя легендой изначально. Для него не существовало вопроса сотворить из себя легенду. Он легендой (не мифом!) стал уже тогда, когда впервые взял в руки перо. Он проступает сквозь и между своих строк как фон, как привидение осмысляющие бытие. Прошлое прежде всего. И современное проростающее из прошлого как камыш весной из чёрной земли болота-пожарища. Нестор Махно мыслил не прошлым, а будущим. С его точки зрения анархия неизбежна, ибо она возникает из природы человеческой, а не только из души крестьянина и славянина видящего чёрный флаг свободы и в свежевспаханной земле и саже изб, которые топят по чёрному. О прошлом – об этой вспышке вольницы нескольких годов-вихрей он писал как о будущем – о его эпизоде или времени-прорицателе. Во все времена врагом и препятствием анархии было и есть азиатское духовное рабство, слепое подчинение хану или императору болотной «Поднебесной». И можно вечно спорить о том, что толкает степных земледельцев к вечной жажде свободы, а степных кочевников к слепому повиновению. Степь одна и та же. И вода имеет один и тот же сладкий вкус. И соль одинаково солёная на солончаках. Неужели способ существования? Но не все номады признавали над собой деспотию! Все индоевропейцы происходят из степных номадов причерноморских степей. Ирландцы аж до ХХ века оставались полуномадами-пастухами. Но напрасно искать более свободолюбивый народ. И более анархичный народ. И если для русов анархия была мечтой, то для ирландцев очень длительное время, аж до англо-ирландского завоевания – реальностью. Тогда что это? Этническая особенность? Этнопсихология? Я всегда думал, что культуру и психологию народов формирует окружающая природа и пейзаж. Оказывается, не совсем так.  

Об анархии – крестьянской вольнице мечтали не только Бакунин, Кропоткин и Махно. Мечтал и Сергей Есенин («…А крестьяне так любят Махно…») Да и Макс Волошин был прежде всего анархичным космополитом, а потом уже всё остальное. Так беспощадно раскритиковать государство как таковое не сумел никто. Только Максимилиан Волошин писал о государстве как о «производстве крови», исполнителя «каиновых функций», он первым назвал государство Левиафаном и то, что «государство возникло из жадности». И белый, и красный террор были ему одинаково отвратительны. Как отвратительны и оба типа государства. Велемир Хлебников видел будущее в свободе от любых цепей и пут, в том числе и от государства: «…участок – место свидания меня и государства…» И не только они, но и многие другие поэты, писатели, мыслители видели будущее в анархии и вектор прогресса видели в освобождении личности от угнетения государством, а в деспотическом государстве видели только регресс, деградацию, вырождение. Я люблю петь в своих верлибрах о метафизическом, метафорическом и немного мистическом. Но я ещё никогда не воспевал чёрный флаг анархии. Только слегка шутил на эту тему. Почему? Не знаю.