-Привет…
Её слова всегда заканчиваются многоточием, я только раз видела, когда она поставила восклицательный знак, и это было в тот день, когда она точно узнала свою участь. И она мне обещала поставить однажды точку…Тогда я не понимала, что это значит.
-И тебе) Как себя чувствуешь?
-Смеешься…
-Прости, просто я волнуюсь за тебя..
-Понимаю…З наешь, я думаю тебе стоит оставить меня и забыть.. Мы конечно хорошие подруги, но не стоит друг к другу привязываться, мне-то не будит ничего, только пустота, а вот ты….
-Ты опять? Почему ты так говоришь? Знаешь, мне это порядком надоело!
-Я не виновата, и ты знаешь это... А еще ты знаешь, что я права…
-Хватит!
-Прости…
Я и тогда понимала что значит это многоточие в конце фразы. Безысходность, неизвестность, страх, боль, еще теплящаяся надежда, желания, их неисполнимость и снова боль, боль, боль…
Через неделю я к ней приехала. Что я чувствовала? Страх. Почему – не знаю. Я позвонила в дверь, никто не ответил, я повторила попытку – аналогично. Развернувшись, я уже начала отходить от двери, говоря про себя «Слава Богу» ( за что позже проклинала себя), но тут дверной замок издал стальной душераздирающий лязг, заставивший меня дернуться и резко развернуться к двери. На пороге стоял мужчина лет 40-а, ничем не отличавшийся от всех остальных мужчин нашего мира. Хотя нет…У него был крайне жалостный, измотанный вид и большая, почти во весь лоб глубокая морщина, говорившая о мягкости этого человека и о том, что он уже успел пережить и сколько бед и невзгод вынес. Голова его была тоже примечательна. Он была седа. Знаю, что особенностью это не назвал бы ни один нормальный человек, а я назову. Она была не просто седая, на ней не было ни намека на настоящих, когда-то украшавший эту шевелюру цвет, она была белоснежна, как лист бумаги, на котором я в данный момент пишу, и который в любом магазине может купить каждый желающий. Позже я заметила, что мизинец его левой руки изредка подрагивает, не зависимо от хозяина…Он открыл мне дверь, и улыбнулся, видно было, что давалось ему это с трудом, и что он давно не практиковался в это на первый взгляд простом деле.
Теперь я думаю, пришло время назвать ее, так как без имени далее обойтись не получится. Чтобы не задеть кого-либо, чтобы это имя не совпало с чьим-то еще именем и не дай Бог попасть в точку, назовем ее Горькая.
Отец ее, а это был именно он, сопроводил свою улыбку долгим пристальным взглядом, и наконец заговорил.
-Ты к Горькой?
-Да.
-Кто ты ей? Она много говорила мне, но я не совсем ощутил истину в ее словах?
-Я?
Этот вопрос привел меня в замешательство. Действительно, кто я? Подруга? А вдруг он меня не считает таковой? Девочка из Интернета? Ерунда. Старая знакомая? Два месяца это много? После глупой паузы я все-таки решала сказать второе.
-Девочка из Интернета.
Очевидно, он ждал именно такого ответа. Не говоря больше ни слова он освободил проход и указал мне рукой назад, давая понять, что я могу пройти. Далее, он так же молча взял мою куртку, повесил ее и провел до двери в комнату. Там он предпочел оставить меня с дверью наедине. С Дверью. Передо мной ручка, которую я собственно и решила потянуть. Руки мои дрожали, пальцы были заледенелы и белы, меня передергивало, я боялась, я ждала Монстра. Наконец сделав над собой усилие и как следует надавив на дверную ручку я оттолкнула от себя дверь и ступила на мягкий ковер, лежавший по всему периметру комнатушки.
На кровати сидела она. Я не Буду описывать ее, потому что мне это будет стоить немалых слез и крови. Её глаза тут же заблестели, рот растянулся в отцовской улыбке…И она протянула мне руку, белую, обтянутую кожей руку, с тонкими, длинными пальцами и синеватыми ногтями. Я осмотрела на этот жест с опаской и не успела отреагировать никак. Глаза горькой сузились и заблестели по-иному, рот искривился в усмешке, и она засмеялась медленно, тихо, низким-низким голосом. Потом приветливо улыбнулась, убрала руку и подмигнула мне…При этом я заметила, что глаза ее были наполнены грустью и обидой.
-Привет. -Медленно, но довольно бодро для человека в ее положении сказала она.
-Мм… Привет. - Выдавила я.
-Ты не бойся, это не передается,…Садись.
Прямо на кровати у нее лежал ноутбук, с которого, собственно она и выходила в сеть и общалась со мной.
Мы проговорили с ней около двух с половиной часов…Примерно после пятнадцати минут нашего общения перестала бояться ее, а через час вполне привыкла и видела в ней бывшие когда-то красивыми черты лица, представляла ее с густой гривой волос…. Я к ней привязалась .Она этого боялась больше всего.
Так, я ездила к ней каждую неделю, и узнала о ней много нового. Её болезнь передалась от матери, отец Горькой, потеряв жену совсем убился своим горем и замкнулся в себе, Горькая вышла на работу, чтобы как-то держать его, но вскоре это случилось с ней. Отец медленно, но верно стал возвращаться в жизнь, тратить себя на нее, а потом и вовсе начал выкладываться до единой капли. Каждый раз, когда я приезжала, я видела, что смерть сжирает её изнутри, медленно разлагает ее, подавляет, сламывает дух. Я видела и ее приступы, как она билась, сжималась, как искажалось ее лицо, как она кусала руки, подушку, царапала стены от боли ,как отец прибегал и пытался сжать ее в объятиях, успокоить, и плакал, понимая, что он не в силах сделать что-либо…Однажды она спросила меня…
-Тебе кто–нибудь говорил, какая она…?
-Кто?
-Ну она…Смерть..
-Нет…
-Я тебе скажу…я знаю её..
-В смысле?
-Она сладко пахнет…Слишком сладко…иногда этот запах приятен, а иногда от него разит приторностью…
-С чего ты взяла, что это она?
Горькая седлала ту же гримасу, что и тогда в первый раз, издав тот же знакомый смех, врезавшийся в память на всю жизнь.
-Каждый раз перед приступом, я чувствую, как смердит им…
Мы говорили с ней часами, и она часто начинала злиться говоря, что так не справедливо, что она хочет жить, задавая вопрос почему она, а ни кто-то другой, но тут же умолкала, очевидно не желая этого никому. В особую ярость ее приводили подростки, которые скулили и прыгали из окон, ковыряли вены в ваннах и говорили, что они так несчастны, что «он бросил её и поэтому она не должна жить». Горькая кричала, размахивала руками и бешено хлопала глазами в негодовании, она твердила, что готова поменяться с идиотами местами, раз они так несчастны…и вновь не желала этого никому…
Вскоре состояние ее стало резко ухудшаться, она перестала вставать, а потом даже сидеть на кровати, ее рвало, и рвало часто, периодически желчью смешанной с кровью, ее лоб заливался потом, она дрожала всем телом, но она ни разу не плакала, ни слезинки…А однажды это случилось ней во время приступа. После этого она не разрешала к ней ездить. Отец не пускал меня, прося, умоляя оставить её, но я не могла. Я к ней привыкла, я любила её как родную сестру. Я кричала на лестнице, умоляла пустить меня…
Одним вечером я прочла её сообщение «Приезжай к отцу раз в неделю. Так надо»
На следующий день мне пришло еще одно сообщение. Оно убило меня своей краткостью. Я увидела там лишь точку…
Ровно через неделю по непонятным причинам умер ее отец.
Где-то через год я шла поздно вечером по улице и завернув за угол я испугалась резкого света. Я отскочила на обочину, от летевшей на меня машины.. А еще больше меня напугал резкий запах- запах сладкого смрада….
