Спустись на землю и в пыли сиди. Отныне ты не властительница.
Больше не назовут тебя нежной и утонченной»
Библия. Ветхий Завет. Книга пророка Исаии
Собирательный и вольный перевод из главы 47:1
Прочти же, Читатель, мой мысленный труд.
Поверь, не отыщешь ты мерзостей тут.
Добро побеждает в нём истиной зло.
Такое поэтам дано ремесло.
I
Пожалуй, пять тысяч уже лет назад
На Ближнем Востоке, где Тигр и Евфрат
В долине двуречья пытались сойтись,
Построен был город. И начата жизнь,
Не первой в числе городов-государств,
Где шло осушенье болотных пространств
Убейдской культурой за горной грядой.
Там ил переносится «сладкой водой» -
Так в древности боги прозвали Евфрат,
Что с Тигром бежит из глазниц Тиамат,
Дракона иль хаоса гидр океан,
Кого Амаруту убил, великан.
Священному богу поставили храм,
Назвав Эсагилой, который жрецам,
Беречь поручили на все времена.
Так город возник, нам гласит старина.
Назвали тот город Вратами богов…
Все чтут Рождество, где двенадцать волхвов
С дарами к Младенцу пришли на постой,
Ведомые лишь Вифлеемской звездой.
И ходят легенды о тех мудрецах
С Востока пришедших с любовью в сердцах.
Но кто эти были святые отцы?
Астрологи и Вавилона жрецы,
Что в землях своих заслужили почёт,
Был каждый искусный из них звездочёт.
Они понимали движенье планет,
Таких в нашем мире давно уже нет.
А город, откуда волхвы те пришли,
Пустыни пески уж давно замели.
Разграблена ныне его красота,
Печатью могильной легла пустота.
Там ходит лишь натовский ныне солдат
И воют гиены в развалинах врат.
Пророчества стали причиною их
Иль сглазная зависть народов чужих -
Неведомо в этих пустынных песках,
Где веет в руинах безвременья прах,
Проклятье забвений на тысячи лет
Под ходом далёким холодных планет.
Есть в мире немного таких городов,
Которые центрами были миров,
А в Месопотамии именно он
Был ном-мегаполис, златой Вавилон.
Шумеров в тот город ступил пилигримм
Нарёк его именем он Бабилим
И провинциальный возрос городок,
Стал центром для многих торговых дорог.
Загадочный черноголовый народ,
Аллювий среди малярийных болот
На пойме Евфрата возделывать стал.
И облагороженный край заблистал
В далёкие, давние те времена,
Когда многочисленные племена
Учились в ремёслах истокам богатств,
Что стало основою их государств.
В Бахрейне, иль там, где Персидский залив,
Был Дильмун – шумерской прародины миф.
Сегодня учёные спорят о том,
Что скрыл глинобитный таинственный холм.
А теллей-курганов несметно число.
Иные песками давно занесло
Иль смыло теченьем подпочвенных вод,
Как в сель, превратив, глинозёмных пород,
Таят в себе клады былых городов,
Разрушенных ныне до самых основ.
Туда археолог сегодня спешит,
Там древность сама под ногами лежит.
И в древности этой черпает он клад,
Учёному больше не нужно наград.
Он пьян, открывая легенды покров
Таинственных, древних, забытых миров.
И я вам открою легенду одну,
Которая помнит про ту старину,
Когда человек был животному брат.
Итак, лет так несколько тысяч назад…
II
Однажды расплатой царю за грехи
В пустыне ребёнка нашли пастухи.
Дитя было сброшено с каменных стен,
Чтоб прайд растерзал его львов и гиен.
Но боги с рабыней плод царских утех
Спасли и в газелий укутали мех
Той самки из стадного молодняка,
Шакал у которой задрал сосунка.
В газель превратилась богиня Иштар,
Из сочного млечного вымени в дар
Ребёнка вскормила она молоком,
Тая материнские ласки ничком.
И выросла девочка до семи лет,
Красивая, в мире такой больше нет.
Стройна, грациозна, изящна, легка,
Но только не знала людей языка.
Взросла первозданной в газельих стадах,
Была очень ловкой, не ведала страх.
Ходила с онаграми на водопой
Проверенной и безопасной тропой.
В кустах тамариска уютный ночлег.
Там сны не тревожил табунный ей бег.
И плод питахайя, на сочности скуп,
Дарил свою мякоть для девичьих губ.
Газели, онагры, вараны и львы
Все знали её у прибрежной травы
Не трогал в Евфрате её крокодил
И остеодермами прятался в ил.
Богиня с ней клинопись стала учить
И по человечески вслух говорить,
Вести счет по звёздам, письмо на песке,
Сжав палочку правильно в правой руке.
Решила с людьми повстречать, чтоб затем
Отдали её в иерогамный гарем,
Где храмовой жрицы, когда подросла,
Освоила дева азы ремесла.
«Ты станешь кадишту», - шептала Иштар.
«Чтоб тело давало пылающий жар,
Всегда будь открытая солнцу, как длань,
Летящая и быстроногая лань.
Красу ты впитала с моим молоком.
И скоро мужчинам всем будешь вином.
Когда тебе минет положенный год
Отплатишь мне долг за газелий уход.»
«Я волю твою, госпожа Ануннит,
Услышу всегда, моё сердце не спит!
И каждую новую в небе зарю
С любви к Тебе красками я растворю!»
- Тебя повстречает пастуший обоз,
Что с пастбищ погнал в Вавилон горных коз.
Иди же, Игиги зарю стерегут
И помни, тебя Ардерика зовут.»
III
Дорогой Процессий везут её в Храм.
Грозят с барельефов мушруши врагам.
Открылись в столицу ворота Иштар.
При въезде раскинут торговый базар.
Заморские вина, заморская снедь
И в клетке огромный косматый медведь.
Здесь пальмы повсюду на крышах растут
Цветов аромат одуряющий тут.
Бредут караваны из дальних земель
И музыки их экзотической трель
Разносит по рынкам с торговлею звон
Монет, что стекаются все в Вавилон.
Здесь цокают кони по всем мостовым
Покрыт лазуритом дворец голубым.
А дальше гигантский стоит зиккурат.
Огни на вершине, как звезды, горят.
И тучные птицы туда не летят.
Людские потоки, как реки шумят.
В огромном скоплении праздных людей
Волнуются звери, как гривы коней.
Повсюду каналы, дома и дворцы,
Редумы, торговцы и даже жрецы.
Фаланги на марше и гром колесниц –
Защита и страж вавилонских границ.
Точёные трости, шарфы, бахрома
И пёстрая смешанная кутерьма.
Монеты звенят, с ними на перебой
Здесь спорят на рынке мошенник с ханжой.
Кругом ассирийцы толпятся гурьбой,
Пугают всех страшной своей бородой.
Шумерские культы, аккадский язык
И львов разъярённый доносится рык.
Повсюду скульптуры богов и царей.
От грохота, пыли, горячих камней
Устав, средь громадин высоких домов
Взгляд ищет прохладу речных берегов.
Находит, но видеть он это не рад,
Там вспенен от мутного зноя Евфрат,
Весь в панцире камня понуро зажат,
И волны его утомлённо дрожат.
Из глины гигантский воздвигнут был град
Здесь несколько тысячелетий назад.
Немало династий, уж минуло тут.
Их в прах обратилась власть царственных пут.
Божественной роскошью славен своей,
Триумфом великих и мудрых царей,
Подобен жемчужине среди пустынь,
Ворота для всех он богов и богинь.
Священного брака обитель торжеств,
Пристанище для аморейских божеств,
Святилищ и храмов любых колыбель
И центр торговли для разных земель.
На десять кварталов разбит Вавилон.
Укрыт за стенами высокими он.
Семь стен и семнадцать огромных ворот.
Великую крепость никто не возьмет.
Она уязвима лишь с русла реки,
Но ведают это одни старики.
Царя Хаммурапи законы все чтут.
По ним кредитуют и судятся тут.
В кварталах Эриду, Шуанне, Куллаб
С древнейших времен только трудится раб.
А вавилонянин богато одет
Идёт или в Храм, или зван на обед.
Любой умащенный елеем юнец
Себя подает в Вавилоне как жрец,
Желая попасть в твердь табличек из глин,
О нём чтоб писцами был выдавлен клин.
IV
В квартал Кадингирра ворота Иштар
Раскрылись, как губы для чувственных чар.
И в храм Эмашдари в честь Белет-Аккад
Находку пустыни ввели мима врат.
Предстала она перед храма жрецом,
Что наголо брит был в хитоне с кольцом.
Её, как рабыню, он всю осмотрел,
Остался доволен и повеселел.
И жрицам, которые в храме живут,
Отбросил дитя, как порожний сосуд.
- Её отдаю в попечение вам,
Чтоб чуждой взрастала блудливым грехам.
Когда расцветёт через несколько лет,
Сам царь её ласками будет согрет,
Мы в месяц Айару, четвёртого днём,
В верховные жрицы её возведём.
Он платит талантами нам серебра
За наши поставки такого добра.
Потом умертвят её в трапезный день,
Таков ритуал и полночная тень
Не ведает царских желаний границ -
Он каждый год новую хочет из жриц.
Пока же учите её ремеслу
Служения в храме, письму и числу.»
Так девочку на попечение в храм
Отдали прислуживать грозным богам.
Она подливала в кумирни елей
Полы подметала, стелила постель
Для брачного ложа созревших богинь,
Глядела в окно в лазуритную синь
Украшенных улиц, дворцов, мостовых,
Взлетая в мечтах над преградами их.
С собою манила саванная даль
И взгляд омрачала тоска и печаль.
Хотелось на волю. «Будь проклятый он
Гигантский ваш каменный склеп – Вавилон!
Внизу, мимо храма толпы беготня
В гордыне и чванстве жизнь день изо дня.
Довольны собою, надменны, хитры,
Мир дальше не знают своей конуры.
Трясутся и чахнут над собственностью,
А я на всё это из храма плюю! –
Так думала дева, входящая в цвет,
Пока вдруг в ночи не увидела свет.
Пастушьей Венерой спустилась в окно,
Укрыв своё тело в цветов полотно
Богиня Иштар и, любовь не тая,
Её обняла как родное дитя.
- Ну здравствуй, малютка, мой нежный цветок!
Вот Шамаш погнал солнца диск на восток.
Я здесь, чтоб смогла ты исполнить обет,
Какому без малого семь уже лет!
Ты выросла, стала красивее всех,
А знать, наше дело венчает успех.
Так вырвем же у скорпиона иглу -
Царя умертвим и отправим во мглу.
- О, Боги! – воскликнула дева. – За что?
Такое царю уготовано зло?
Я волю твою всю исполню, Иштар,
Но только скажи мне, он млад или стар?
Его умертвить за какие грехи
Должна я, неужто, деянья плохи
Царёвы настолько, что именно смерть
Смогла б усмирить лишь твою опрометь?»
- Однажды спустилась я к Эрешкигаль,
Добыть для людей их бессмертья скрижаль
В чертогах Иркаллы. Добавив огня,
Чтоб все Ануннаки познали меня
И мрак беспросветный чтоб прах охранял,
Намтар всю одежду тогда с меня снял.
Прошла я нагая сквозь семь чёрных врат,
А дальше уже начинался разврат.
Мне в первых воротах тиару с главы
Сорвали шумеро-аккадские львы.
Ламмасу иль шеду у нас их зовут,
Они сторожат Преисподней приют.
Вторые ворота – подвески с ушей
Там сторож снимает, угрюмей и злей.
На третьих вратах ожерелье долой,
Проходит богиня сквозь демонов строй.
В четвёртых воротах щиточки с грудей,
Забрав, обнажили их прелести ей.
А пояс рождений всех с чресел её
Срывает на пятых вратах вороньё.
Шестые ворота – запястья все с рук,
Седьмые – платочек стыда уберут.
Раздели Иштар, в каземат заточив,
Болезней всех рой на неё напустив.
Пока меня демонов сонм истязал,
Любить и плодиться весь мир перестал.
Встревожились боги и вспомнили ту,
Кого раньше славили за красоту.
А кто же спасёт меня, как не герой?!
Влюблённый и сильный храбрец молодой,
Соблазном моим уязвлённая плоть,
В желании, жаждая, зло побороть.
Кто этот красавчик и вечный пастух,
В котором прекрасны и тело, и дух,
Кто вечность всю пьян от супружеских уз,
Конечно, возлюбленный муж мой Таммуз.
Он вызвался к смерти, меня подменив,
Об этом в Уруке слагается миф
О Нового года традиции той –
Его возвращать на полгода домой
Из мрака подземного царства на свет,
Когда начинается лунный рассвет.
Таммуз иль шумерский пастух Думузи,
Способный в Стране без Возврата дерзить.
А царь этим юношей смог пренебречь,
Когда под него я должна была лечь,
Снимая сандалии с девичьих пят,
Чтоб он был моею любовью объят.
Но брачные игры, как в жертву быки,
Оскалом лишь сушат свои языки.
Любовника царь умертвил моего,
Чтоб мёртвое я лобызала чело.
В отместку за это я лунной порой
Вселилась в царицу идеей шальной
Измены, запретный попробовать плод.
Так чувственным ядом отравлена плоть.
К ней юный садовник был призван слугой.
Предстала пред ним абсолютно нагой
И поколебала устоев оплот.
Будь евнух, сгорел от желанья и тот.
Со вспышкою гнева, как Сарданапал,
Любовников царь воркованье застал.
И в ярости бешеной рвал и метал,
Срывая одежды, корёжа металл.
- Ты мне изменила с моим пастухом
Открыто, у всех на виду, не тайком!
Блудница, наказана будешь. Остынь!
В гарем заперта ионийских рабынь.»
В тюрьму заточил её, словно врага,
Хранительницу своего очага.
Но мне было мало её унижать,
Отмщение жаждала я продолжать.
И после, представ любодеицей, я
Его самого соблазнила, маня.
Я думала, будет любовь, как во сне,
Но он изнасиловал, словно нгеме.
Я низости той не простила ему!
Туники снимая пред ним бахрому,
Покоя лишить его жаждал мой грех,
Чтоб в страсти иссох, как гниющий орех.
Но этот садовник, Аккадский Саргон,
По милости нашей взошедший на трон,
Познав меня, бросил, как взятую брешь,
Совсем, как когда-то отверг Гильгамеш.
В природе моей шаловливая грань –
Межит наготу и одеждную ткань
Девице в мечтаньях мужчин возбуждать.
Чтоб нравиться им, всё готова отдать
За это любая из самок земных,
Не даром, поэт посвящает ей стих,
Не даром, художник на фоне холста
Натуру рисует, желаньем восстав.
Из всех покровительниц плотской любви,
Лишь я не скрываю влеченья свои.
А мне же в награду лишь похоти срам,
Сочащийся в оргиастический храм.
Святая блудница, Билит - Бабилим!
К соитиям я подстрекаю любым,
Чтоб крыл бык корову, ослы на ослиц
Взбирались, а конь покрывал кобылиц.
А что есть такое вообще Вавилон?
Не город, не роскошь, не царство, не трон,
А древняя тайна из двух кратких слов.
В ней истины мудрость – ворота богов.
У девушки каждой есть храм между ног,
В том храме живёт созидающий бог.
Стремится к нему всякий ищущий муж.
И каждый юнец, будь он слаб или дюж,
Влагает в ворота томлений мечты.
И бог плодородия дарит плоды.
Врата к нему – город, укрытый в песке,
Влагалища – он на моём языке.
Смешение, думали вы, языков?
Смешение соков – ворота богов!
И тайна сия до скончаний времён -
В колодце том черпаем жизнь. Вавилон…
Царь в Азупирану, Саргон Шаррумкен,
Родился от жрицы не ясно зачем
И матерью в люльке был брошен в Евфрат
Плыть вдоль берегов тростниковых оград.
Пока не поймал его там водонос,
В семье у которого мальчик возрос,
Садовником стал Ур-Забабе служить
И местом у Киша царя дорожить.
А после…, - Иштар прикусила губу,
- Не будем его ворошить мы судьбу.
Он должен пролить свою мерзкую кровь,
Коль смог обесчестить богини любовь!
Ты храмовой жрицею стала, Ардишь,
И в сердце Саргону кинжал мой вонзишь!
Весеннего ночь равноденствия ждёт
Для оргии весь вавилонский народ.
Они зачинают свободных детей
Раз в год, в череду этих праздничных дней.
Но прежде, увы, есть преграда в пути,
Обычай позорный придется пройти».
- А что за обычай, царица Аннит?
- Который невинности деву лишит…
- О Боги! – воскликнула жрица в сердцах
И тело красавицы обуял страх.
- Обычай есть древний у вавилонян.
На башне высокой воздвигнули храм.
В нём девы должны, не переча отцам,
За деньги отдаться приезжим купцам.
Идти на служенье богине Билит
Там девушке каждой, созрев, предстоит.
Любой чужестранец, бросая в подол
Монету, ложится с ней рядом на пол.
Монета та девушке как амулет –
Даёт право женщиной быть много лет.
Нельзя никому возвратиться домой,
Пока не исполнит священный долг свой.
В святилище, в Храме богини Любви
Сидят и смиряют желанья свои
Все юные женщины с древних времён,
За тем иноземцы спешат в Вавилон.
И самый красивый вершится обряд
На ложе священном, что скрыл зиккурат.
В одежде жреца под покровом ночным
Придёт туда царь за любовью хмельным
И жрицу из Храма в объятья сомкнёт.
С ней бог лишь ночует, в то верит народ.
На этом-то ложе Иштар он распял
И жаждою мести меня обуял.
Он вынудил силой отдаться ему.
Иштар не давалась вот так никому.
Отмсти за меня, золотое дитя,
И я над людьми возвеличу тебя!
Ты станешь царицею, сядешь на трон.
Склонится к ногам твоим весь Вавилон.
Сам Мардук в тебя будет пылко влюблён!
Поверь, что в любви избирателен он.
- Ты Этеменанки имеешь в виду?
Арахту сверкает пред ним на виду.
Но жриц в Эсагиле несметно число,
Блюдут в совершенстве своё ремесло.
Царю что за дело до девочки той,
Какая красива своей наготой?
Меня не заметит он в Храме Любви
И мне в Экагуле кончать свои дни.
- «Так плохо ты знаешь богиню Иштар
Ему не укрыться от глаз твоих чар.
Пойми, для того ты была рождена,
Чтоб застила взгляд его злой пелена.
Ступай и готовься на ранней луне
Ты будешь с кинжалом послушная мне.»
И к небу Венерой, как кровь к алтарю
Взметнулась богиня, пронзая зарю.
Всплакнула девица от участи той,
Что ей уготована будет судьбой.
До храмовой ночи в невинности ей
Осталось ходить лишь четырнадцать дней.
И взглядом она, устремляясь с мечтой,
За стены летит на простор золотой
Подальше от города крашенных плит
И роскоши, уж от которой тошнит.
V
И вновь с нею видится алчущий жрец,
Надевший по случаю пиршеств венец
- Возьми амулет сердоликовых бус
Иль жемчуг, что к нам доставляет индус.
Весь блеск ювелирной красы диадем
И золота блеск, что так нравится всем,
Не стоят и взгляда прекрасного глаз,
Какие метаешь ты здесь в этот час.
Богиня, оставлю я жреческий сан!
Бежим как любовники в лоно к богам!
Я жертвую всем, потому что люблю,
Пустыню цветами тебе застелю!
-О, Боги! – воскликнула дева опять
К окну отстраняясь от рук его вспять.
И взгляд был решителен и отрешён,
В нём весь на закате горел Вавилон.
- Я выброшусь тотчас, поверь, из окна,
Коль в миг не останусь в покоях одна,
Похабное действие не сокрушу –
Богине – воительнице я служу!
А ну, убирайся, развратник же прочь!
Иначе мне будет последняя ночь!
- Ах так! Значит будешь ты заточена
Навек, никому здесь не станешь нужна!
Тебя замуруют в строительный хлам
В том месте, где царь пожелал строить храм.
И, хлопнув в ладоши, был жрец возмущен,
Ушел, укрываясь пурпурным плащом.
За ним затворилась кедровая дверь
И дева взглянула в замочную щель.
Приставил к покоям он страшных рабов,
Чей взгляд был безумен, свиреп и суров.
VI
Настал день верховных избрания жриц.
В священные саны главней, чем цариц.
И длинная свита царя и жрецов
Ходила меж храмами с ликом творцов.
Был в каждом квартале свой культовый храм
Любви с именами, открытой богам.
Храм Этуркаламма в Эриду стоит
И Этеменанки венчаем им вид.
В Шуанне есть храм Эшасурра и в нём
Богине Ишхаре культ служится днём.
Район Кадингирра, где царский дворец,
В нём храм Эмашдари, как божий венец.
Хранит Новый город Экитушгирзаль
И Эандасаа, в них знаний скрижаль.
А Бит-реш-акиту в Куллабе стоит,
Гульбой новогоднею он знаменит.
Касири иль округ таинственный Тэ,
Ворота Забабы, Анзуд на стене,
Там есть постаменты Игигов фигур
И храм в честь Нанайи, он Эмеурур.
А Кумар зовёт от Акуцских ворот
В свой храм Экадимму, в нём дева живёт,
Она, Гештинанна, кудесница сна,
С лозой виноградной богиня вина.
Святилище в Тубе Экитушгарза,
В нём Белет-Эанны, Иштар образа.
А в Баб—Лугальирра, где вольный Евфрат,
Эгишхуранкиа и стражей отряд.
В район безымянный ворота Адад
Влекут не жрецов в основном, а солдат –
Редумов, баирумов, за царский надел
Простой горожанин доспехи надел.
В сонм жриц, охраняет которых орёл,
Наш жрец Эмашдари Ардику привёл
Рабыни причёску поправили ей
И зеркальце дали, глядеть веселей.
Святилища важно обходит Саргон.
Царь ищет богиню на трон в Вавилон.
В запуганных или блудливых глазах
Он видит смиренье, покорность и страх.
Но вот, как газель от охотника прочь,
Сверкает в глазах темно-синяя ночь.
Царь видит богиню, как к равной себе,
Он к ней обращается в пылкой хвальбе.
«Богиня! Излучина чувственных нег!
Звезда, напоившая влагою рек.
Ты будешь избранницей Мардука здесь.
Мой город, ликуй и возрадуйся весь!»
Жрецы помолились, водой окропив,
Скрижаль подписали, печатью скрепив.
И жрицу Ардику со свитою слуг
В покой увели на вечерний досуг.
Готовят её, наряжают к венцу
С мольбой в почитании к богу-творцу,
Омыли и всю умастили в духах,
Невинность дрожит на вишнёвых губах.
Как куклу её облачают в наряд,
Роскошный, о нём все вокруг говорят.
Все шепчутся, в залы отходят конец.
У ней за спиной появляется жрец.
- Сегодня ты обворожила царя,
А завтра, красотка, ты будешь моя!
На теле, почувствовав, вкус моих губ,
Отдашься мне, буду с тобою не груб.
- Ты, жрец, не надейся, шепчи, не шепчи,
Во мне не отыщешь ты к сердцу ключи.
Я буду покорная только царю.
О браке священном Иштар я молю.
- Верховная жрица из Храма Любви
Обязанности выполняет свои.
Её сочетание с богом-царём
Ведёт жену бога священным путём
Не с ним, а с игигами на небосклон,
А царь возвращается в свой Вавилон.
У жрицы любви только временный сан –
Подменной богиней служить по часам.
А в храмах Мардука иной ритуал.
Там жрицам сам бог власть чиновничью дал,
Богатство, наделы земли и рабов.
Те храмы – для царской родни только кров.
Там нет и не будет случайных жрецов,
А только из знати богатых родов.
Наивен, кто думает - избранность там
И боги любого зовут служить в храм.
Ты думаешь, жрицу свезут во дворец?
Подменной богине настанет конец.
Её умерщвляют в Евфрата волне
И тайно хоронят на той стороне.
А я предлагаю спасенье тебе.
Бежим этой ночью при юной луне
Скорей за ворота в мой город Урук,
В нём старый правитель должник мне и друг.
Спасёт беглецов он от гнева царя.
Страшись его – это погибель твоя!»
Склонила главу молодая краса
Не лгали её увлажнённо глаза
- Погибель свою, слышишь, жрец, сознаю,
Но ночью священной в нём бога люблю
И жизнь я готова за это отдать
И, верно, за тем родила меня мать.»
-Да ты, идиотка, фанатка, змея!
Пойми, безразлична всем гибель твоя!
Лишь жрец изнывает у девственных ног,
Которые он бы любил и берёг».
Но дева сошла с пьедестала в альков,
Что был под защитой гепардов – самцов.
- Оставь меня жрец и скорей уходи!
Не видишь, невинность дрожит на груди.»
VII
Как только ушёл от неё звездочёт,
Зовёт она жриц, прочий бабий народ.
- Скорей, мои сёстры, откройте глаза!
Нас ждёт в этом храме лишь смерти гроза.
Спасайтесь от всех извращенцев-жрецов,
Их здесь похотливый табун жеребцов,
На пиршества мажут смирения мазь,
Ночами же алчут развратную связь.
В их сане и святости скрыт лицедей,
Кто есть не шумер, а всего лишь халдей.
Им тексты священные вверил Саргон,
Но в душах их зависть гноит Вавилон.
Когда-нибудь город они предадут
Проклятью забвений, взращённые тут.
И город великий погрузится в прах,
С ним память о черноголовых отцах.
Бежим на простор золочённых саванн,
Где бродит свободный и гордый варан
И, пальмой до неба взметая свой нрав,
Гуляет пятнистый красавец-жираф.»
Ей плакальщица открывает в ответ
Историю жизни, как Ветхий Завет.
Рождённую где-то в эламских горах,
Её, как рабыню, пригнал сюда страх.
Попав во служение девственной в храм,
Склонила жреца она к юным ногам.
Хотел он оккультный обряд с ней свершить
И девственности незаконно лишить.
Но дева свои отстояла права
И в храме осталась навеки она.
Краса увядала и попран был нрав
И больше других не имела там прав.
Рыдала над жертвой, верша ритуал,
А рот искривлял стародевный оскал.
Но вот, как проруха иль бес под ребро,
Когда стало с кем ей и как, всё равно.
В крови её вдруг заиграла весна.
Из плакальщиц в жрицы спросилась она.
Но жрец был злопамятный прелюбодей,
Стремящий развратные помысли к ней.
Он снова склонять её стал на грехи,
Что дева отвергла, как сор шелухи.
Тогда рассвирепствовал старый халдей
И плакальщицу, умастивши в елей,
Он садит с другими в смотрительный зал,
Чтоб лишь иностранец её сторговал.
И старый философ с эллинских земель
Её забирает с собою в постель.
- Приехал однажды в наш храм Геродот
И в тело моё впил беззубый свой рот.
Ужасный, плешивый, развратный старик,
Надевший по случаю местный парик.
Он всю меня тайнами ласк искушал
И храмовой жрицей в бреду называл,
А я раскрывалась, как роза, ему,
Отдав в разграбленье желаний тюрьму.
А он, как кентавр меня покрывал,
Сорвав с тела ткань шерстяных покрывал.
- Теперь ты считаешь, что жизнь удалась,
Раз всё ж состоялась с мужчиною связь?
- Не знаю, сомненья мои велики.
Вот матерью стать – это не пустяки,
А это…, конечно, занятная блажь,
Но лишь гедонизма обманный мираж.
- Смотрю, нахваталась ты греческих слов…
- Какой был мужчина, такая любовь.
Как женщина я защищаю Иштар
За деторожденья родительский дар!»
Тут выступила из затравленных слуг
Седая старушка с морщинами рук.
- Любовь – нам для красного только словца.
Из зверя она состоит и ловца.
Есть страсть и соблазны, что разум всем жгут.
И люди всё это любовью зовут.
А есть благодарность традиций родов
За дружбу, за ласки, за чадо и кров.
Но в нашем чудовищном мире людей
Нет места наивности этих идей.
Профессию жрицы здесь с древности чтут
И самою древней помпезно зовут,
Как будто она исполняет мечты,
Несущая в мир идеал красоты.
Другие народы блудницей зовут
Наш, проклятый ими, божественный культ.
А мы придаём ритуалам размах,
Не ведая то, что падём с ними в прах.
Святые традиции прошлых эпох
Давно вырождаются с самых верхов.
Ни детство, ни женщины верность, ничто
Не свято среди золочёных тельцов.
Кичимся мы роскошью нашей, как жрец.
И лишь Вавилон – гордость наших сердец.
Брезгливы к соседним народам другим.
Удел – быть рабами, довольствуем им.
К земле атрофированы и к труду,
А это тот знак, что пророчит беду.
Нет будущего у народности той,
Какая не дружит с природной средой.
Замучили мы и в себе, и вокруг
Природу, дары потребляя из рук.
И всё ненасытны, всё мало нам их,
Готовы уже потреблять за троих.
Мы катимся в бездну, в мир вечного сна.
Соседние варварские племена
Нас чище, хотя не знаком им изыск.
А мы от изыска все пьяные вдрызг.
И тело своё растлеваем и дух,
Являясь приплодом таких повитух –
Безделья и неги, разврата и лжи.
Величия предков сдаём рубежи
Труда достижений и славы отцов,
Что город воздвигли такой средь песков.
В наш век весь изъеден он блудом, как тлёй.
Гниющий, бесплодный с умершей землёй,
Смертельной заразой он весь поражён,
Себя пожирающий сам, Вавилон.
VIII
Стал юноша в храме прислуживал им
Всем жрицам красивым и всем молодым.
Все строили глазки ему, лишь затем,
Что евнухом был, охранявшим гарем.
Ночами девицы, укрывшись платком,
К любовникам бегали в город тайком,
А он был хранителем тайн их земных
Безумных забав, приключений шальных.
Ардика, влюблённое корча чело,
Однажды сама полюбила его,
Невинною жертвой, упрямство смирив,
Открылась ему, сердца стук затаив.
Хоть был оскоплённый избранник её.
- Мой друг, охраняющий ложе моё,
Тебе не прочувствовать девичьих ласк,
Но в верной руке засверкает дамасск!
И вместе из храма ночною порой
Они убежали под полной луной,
От стражи укрылись в висячих садах.
Всё глаз не сводил с Ардерики Керах.
Не мог он смириться с природой своей,
В лишении радости чувственной всей
Он поздно трагедии суть разглядел,
Но выбрал отец ему в детстве удел,
Чтоб стать царедворцем в покоях царя
В чиновника чине иль секретаря,
Кастрировал в мальчике пламя самца.
Кто скажет спасибо тем планам отца?
Он гладил ей руку и взглядом ласкал,
В ночи её трогал за грудь, целовал
И в благоуханье мидийских цветов
Всю ночь говорили они про любовь.
Ах, сколько уже среди знойных ночей
Звучало горячих и страстных речей
В тиши! Только полночь на башне пробьёт,
Лишь стражников слышно у дальних ворот.
- Уедем, Любимая, в Нимрут, скорей!
Тебя познакомлю там с мамой моей.
Она тебя в дочери примет, любя,
И будем счастливее день ото дня!
- Ах, Милый, с тобой на край света идти
Готова, не думая, я, о пути.
Но дай мне исполнить последний обет,
Какой обещала богине Айшет.
- Ты с ней расплатилась, Ардика, сполна,
За то тебе в храме монета дана.
Нет, не было в храме, я всё солгала
И буду царю как богиня дана.
Царь в жреческом сане, Аккадский Саргон,
Придёт меня в жёны взять не вооружен.
Вонзи ему в сердце вот этот кинжал,
Чтоб девушек больше он не обижал!»
Смиренный и робкий до этого он,
Раз был очень пылко в Ардику влюблён,
Спросил только, где раздобыла клинок.
- Мне боги его подарили, дружок.
- Нет, я не приму из твоих его рук.
Защита тебе он, надежней подруг.
Себе раздобуду я бронзовый меч,
В том будет залог наших будущих встреч.»
В другой раз гуляли они возле рва.
Она говорила такие слова,
А он молча слушал и тихо глядел
И свой проклинал оскоплённый удел.
- Давай убежим в государство Элам.
Единственный там целомудрия Храм.
Я буду Верховною Жрицей при нём,
А ты станешь в том государстве царём.
Поможет нам в этом богиня Иштар.
Вводить на престолы возлюбленных в дар
Способна она лишь, богиня блудниц,
Царей превращая в любовников жриц.»
Навстречу попался им старый еврей,
Юродивый странник, пророк-фарисей.
- Подайте на хлеб, старику бы поесть,
Я дам в благодарность Благую вам весть.
- У нас больше тысячи храмов, еврей,
Святилищ, молелен и всех алтарей,
А сколько священников – не перечесть
И каждый благую несёт из них весть.
Старик обомлел неожиданно так
И стал вдруг глядеть как озлобленный враг.
Увидел он жрицы священный наряд
И сыпать проклятьями стал невпопад.
- Пади же во прах и останешься там,
Роскошная дева, ненужной богам!
Снимай свои юбки, работай, трудись,
Узнай, каково заработать на жизнь.
Мужчины, увидев твою наготу,
Тобой овладеют, им невмоготу.
Никто тебе, дева, не сможет помочь.
Сиди и молчи, вавилонская дочь!
«Я буду желанной везде и всегда
Вдовой и бездетной – ни в жизнь, никогда!»,-
Ты всем обещала, блистая собой,
Лишая любви потерявших покой.
Беспечная, слушай, мужей и детей
Ты всех растеряешь по жизни своей.
Тебя не спасёт чародейство от бед.
Твои звездочёты пророчат лишь бред.
Пади и останься во прахе рабой,
Покинутой всеми с забытой судьбой!!
Так рвал и метал на лысеющем лбу
Старик, проклиная Ардику в гробу.
Она испугалась пророчеств таких,
Был весел когда-то, но смех её стих
И, в храм возвращаясь под ранней звездой,
Себя ощущать стала чёрной вдовой.
IX
В семье мушкенума идёт разговор
У сына с отцом. Мальчик пламенный взор
Впивает в родителя. Мудрый аскет
На праздники чаду пролить хочет свет.
- В чём суть ритуала эшшешу?
- Смотри,
Царь интронизацию должен пройти
И каждый год снова всходить на престол,
А жрец клинописный ведёт протокол.
Когда-то Нинурта, шумерский герой,
Всходил на престол и народ наш с тобой
Его почитал в смену лунных всех фаз
И в циклах планеты Венеры. Сейчас
Мы Мардука чтим, в Ниневии – Ашшур
Стоит во главе всех кумирных фигур.
В Борсиппе у Мардука Набу растёт,
Когда-то и Набу возвысит народ.
Об этом наш эпос «Экума элиш»
Красиво гласит, э, да ты уже спишь»
- Не сплю. Расскажи про Такульту отец,
Как бог Сарпаниту ведёт под венец,
Как в царских инсигниях плачет Мардук,
Зевоту скрывая, играет в испуг.
И водной ордалией сан подтверждён,
Так на год срок царский обрядом продлён.
- В нисан или айру, смотря в какой год,
Акиту весь ждёт вавилонский народ.
К обряду священного брака, сынок,
Всё брачное ложе готовится в срок.
Осыпав его лепестками цветов,
В нём весь декорируют внешний покров.
Обряд омовения жрицы…, - он стих
- Ты видел его?
- Да, участвовал в них.
Тот брак, мира гибели он вопреки,
Вселяет надежду в две наши реки.
Тигр быстрый, Евфрат переносит свой ил
Замедленно, но жизнь на землю пролил.
Процессия плакальщиц всех и жрецов
Ведёт царя-бога в священный альков,
Где ждёт его юная дева-жена,
Богиня, красива и обнажена.
Царь должен богиню удовлетворить,
Готовую сутками бога любить.
В том смысл стране благоденствий на год,
Чтоб жил Вавилон без забот и хлопот.
Порочный, но всё же красивый обряд –
Творение жизни, он с древности свят.
А жизнь – это реки, что с давних времён,
Несут в своих водах свой шифр-геном.
X
Ночь факельных шествий, рёв труб золотых
И девушек страстные танцы младых.
Ликует торжественно праздный народ,
Встречая Акиту – богов Новый год.
Лишь брезжит рассвет и цепною волной
Уж город встречает гуляющих строй.
Дорогой Процессий поёт хор жрецов
Неся статуэтки шумерских богов:
Энлиля и Ану, Нинурты, Эа,
И Сина с Нингаль, что для всех госпожа,
Мардука и Набу, и нет им числа.
И тянут за ними обоз два вола.
Там блеют ягнята и птичий всполох
По клеткам ершится от жертвенных слов.
Шинкарки-трактирщицы, море вина,
Вся улица празднует, в доску пьяна.
Тамкары на гребне торговой волны.
И все сувенирные лавки полны.
Смотри, выбирай, край любого добра
И сыплются сикли кругом серебра.
Кумиры богов на любой кошелек,
Чтоб в доме стоял бы у каждого бог
Из глины и бронзы, да известняка,
Ливанского кедра, да из тростника,
Чтоб мог авилум меж предсонных минут
Поддерживать идола праведный культ,
Молиться и жертвы свои приносить,
А сам богатеть и шикарно здесь жить.
Колонны идут, воздавая хвалы.
Огромные статуи тянут волы.
На длинных телегах погонщиков гик
И в первой из них белый жертвенный бык,
Впряжён и мотает своей головой,
На вид, не доволен усердной хвалой
К богам. И жрецы призывают народ
Вливаться потоком в священный их ход,
Который стремится в ступенчатый храм
На башне высокой, подобной горам.
Летит в колеснице царь в горний чертог.
Сегодня не царь он, а истинный бог,
Одет в золотую тунику и шлем,
Оставил на ночь во дворце свой гарем,
Где ходят павлины и плещет фонтан,
На пальме крикливый сидит павиан,
Рабы с опахалом у трона вокруг
И семь леопардов, прикормленных с рук.
В тенистых покоях танцовщицы пляс
И дремлет тигрица, в цепи шевелясь.
А здесь, в полутёмные своды вступив,
Верховных жрецов видит царь супротив.
- О, люди! Возрадуйтесь! В храма чертог
Сошёл с колесницы сияющий бог! –
Кричит на всю площадь старейшина-жрец,
Царю надевая священный венец,
И шепчет на ухо ему тет-а-тет:
«Красавиц подобных не знал белый свет!
Мой царь, всё готово. Богиня вас ждёт,
Как год благоденствия целый народ.
Умаслите ныне богиню Иштар.
Она преподносит девицу вам в дар».
- Довольно! – его обрывает Саргон.
- Акиту пусть празднует мой Вавилон.
Гасите все факелы, свечи, огни,
С богиней мы здесь остаёмся одни…»
Ворота закрыты с последним лучом.
И в храме без свиты, как муж обручён
Он жрицу за руку на ложе ведёт.
И медленно время по капле течёт.
Мгновения слиты в единый порыв,
В котором эмоций готовится взрыв.
От близости скорой с такой красотой
Саргон возбуждённый и сам, как не свой.
А дева, волнуясь, сжимает клинок,
Укрытый плащом, и глядит на восток
С надеждой поддержки Венеры-звезды,
Но меркнет, на западе пряча следы,
Венера-обманщица, око Иштар.
Сознание ей помрачает угар
И жрицу знобит лихорадочно всю,
А царь уже шепчет ей близко: «Люблю!»
От страха девица закрыла глаза,
Но царь не успел ничего досказать,
Какой-то охотник за царским добром
Пронзил его сзади дамасским клинком.
Царь вскрикнул и рухнул на ложе любви,
Нарядность его заливая в крови.
- О, Боги! – в глазах у девицы лишь страх.
Убийцей царя был влюблённый Керах.
Склонились над трупом они, но мертвец
Тот переодетый всего лишь был жрец.
От ужаса воздух не могут вдохнуть,
А стража уж тычет им копьями в грудь
И злобной издёвкой кривится лицо
Царя, поднимавшегося на крыльцо.
- Паскудная девка! Блудница и тварь!
Давно уж со жрицей подменный спит царь.
Жреца Эмашдари убили вы здесь.
Любовь и убийство – гремучая смесь,
Что царского точит величия твердь.
Её в кандалы, а фанатику смерть.»
В ней вера в любовь надломилась в тот час.
Огонь из жаровни во взгляде угас
И все ощущались вокруг как враги,
Что к сердцу её направляли клинки.
Богиня, чтоб сердце её защитить,
В доспехи цинизма спешит облачить.
Изменой наполнила сердце Иштар
И ядом соблазна кокетливых чар.
Глядит Ардерика и скалит всем рот,
Хватаясь от смеха за впалый живот.
Глаза разливают безумия ярь.
Она прохрипела ему: - «Государь!
- Саргон Шаррумкен, царь, а где твоя дочь?
Я Энхедуанне хотела б помочь
Царицей была ведь она в Ташлутум
И автором гимнов, смущающих ум.
В ордалии лунной погибла она,
Теперь не любовница богу – жена!
Давно исклевал её тело Анзуд,
Чтоб больше не смело испытывать блуд.»
Саргон побледнел, изменился в лице
- Да как ты посмела сказать при отце?!
Ты будешь заклёвана стаями птиц!
Но после, сначала – в продажу девиц.
XI
Один молодой ассирийский купец
Влюбился в Ардику, позвав под венец.
Он с дядей привёл в Вавилон караван
И был от желания девственно пьян.
Взволнован ходил среди женских рядов,
А взгляд проникал под одежд их покров.
Но вот, как вечернюю в небе звезду,
Купец Ардерику увидел в углу.
И больше уж ни на кого не смотрел,
А только быть рядом лишь с нею хотел.
Купил и в объятьях лелеял своих.
И дева растаяла в нежности их,
Забыла о гневном отмщенье Иштар
И юноше всю отдала себя в дар.
Был страстный любовник тот юный купец.
В биенье едином сплетённых сердец.
- Жениться! – в восторге он дяде вскричал.
- Невесту я в Храме Любви повстречал.
- Безумец! Красивая девичья плоть
Не стоит того, чтоб горячку пороть.
Обдумай решенье, вернувшись в Ашшур.
А то ты, как лис, умыкающий кур,
В азарте охоты совсем возбуждён.
- Но, дядя! Я в девушку эту влюблён!
- Посмотрим, что скажут отец твой и мать,
Когда с ней пред ними захочешь предстать.
- Будь мой поручитель! С законом их мест
Мы купим её на продаже невест.
Глашатаи первой её позовут,
Поскольку она всех красивее тут.
На сумму немалую ты не скупись,
Ведь знай, в эту сделку мной вложена жизнь!
Не может купец себе места найти
На съёмной квартире и с видом реки.
А дядя поехал узнать во дворец
Как деву из храма купить под венец.
Вернулся тот поздно и взгляд был суров,
Племяннику дал объясненье без слов.
- Всё плохо? О, Боги! Я так всё и ждал, -
В отчаянье юноша громко вскричал.
- Придётся закончить на этом торги
И прочь убираться к причалу реки.
Мне царь разграбленьем грозил под конец,
А с ним ухмылялся Верховный их Жрец.
- Но, дядя, что делать?! Податься куда?
Домой не вернусь без неё никогда!»
Вдруг дядя сверкнул взглядом из под ресниц
- Я сам промышлял умыканьем девиц.
Похитим чертовку, какой с неё спрос.
К тебе только будет серьёзный вопрос.
Ты, правда, влюбился и сердце горит?
Ашшур эту кражу нам благословит.
И в приготовленьях к поступкам лихим,
Стелился с Евфрата когда белый дым,
Три всадника выехали со двора,
Когда начиналась ночная пора.
Три всадника в чёрном помчались в галоп
Племянник и дядя, и с ними холоп.
В бреду с наважденьем был юноша пьян,
Но в том похищенье старался быть рьян.
Не помня, как скоро вошли они в храм,
Как подкуп с угрозами дали рабам,
Из храма выводит её, как слугу,
Одетую в платье мужчин на бегу.
Вскочили они на коней вороных.
И шум за воротами только затих,
Девица прильнула к нему, не шутя,
Узду у коня на скаку теребя.
- Послушай меня, дорогой Илушум!
И сделай всё так, как тебя попрошу.
Тебе обещаю, что буду твоя,
Но видеть мне вашего нужно царя!
- Зачем тебе нужен Ассирии царь?
К нему не попасть, как в болотную марь.
Ты хочешь убить его, словно шпион
И вести благие послать в Вавилон?
- О, нет, мой любимый, лишь местью горю.
Я войско на штурм Вавилона пошлю.
Царю подскажу уязвимую щель,
Куда он сумеет проникнуть, как шмель.
И град неприступный, что не покорён,
Падёт в этом натиске ваших племён.
Посмотрим, на это что скажет Саргон,
Когда ассирийцы войдут в Вавилон.
Девицу с конвоем встречает Ашшур
И после положенных в том процедур
Она предстает перед ликом царя,
Великого воина у алтаря.
- Что хочешь, беглянка, ты нам сообщить?
Тамкар очень знатный тебя полюбить…
Его в Ниневии прославленный род
И славит деяния предков народ.
- Я слышала раз в разговоре жрецов,
За городом озеро есть праотцов.
В него отведите вы старый Евфрат,
Который и сам Вавилону не рад.
- Но как мы сумеем рекой управлять?
- Для этого нужно каналы копать.
Сумейте, ведь вы же не все дураки
И в город войдёте по руслу реки.
У вас много в войске рабов и гетер.
Пустите на них разъярённых пантер,
Но лишь пригрозите, пантер усмирив.
И озеро вам превратится в залив.
А в русле с колено лишь будет воды.
Пройти незаметно – ночные труды.
Ворота сшибёте, охрану со стен
И всё! Забираете город весь в плен.
Пусть истиной станет проклятье ему,
Упавшему в прах, погружённый во тьму».
Царю этот дерзкий понравился план
И он стал готовить его на нисан.
XII
Жену молодую с рассветами лун
Ласкает неделю тамкар Илушум.
В хурритское имя её он нарёк
Эрешту, что есть по хурритски цветок.
- Эрешту, холодны объятья твои,
Хоть сладкие песни поёшь о любви.
- Двуликая я, не понять меня вам.
Ассирия вся, Вавилон и Элам
Всегда постоянны, собою горды.
Как утренней свет и вечерней звезды,
Подобна Венере, изменчива я
И дорого стоит измена моя.
Служу я лишь только богине Иштар.
Ей в детстве еще отдала себя в дар.
Тоскую я, хоть и здесь нравится мне.
Страдает народ мой на грешной земле.
Двуречье и есть две ноги юных дам.
И край этот место любовным дарам.
Веками сюда привлекает мужчин
Безбрежная нега и чувственный сплин,
Чтоб вся кровь земли здесь смогла почернеть
И в будущем названа будет как нефть.
Пророчеств не хуже Исайи и я
Могу раздавать здесь на службе царя.
Но я жить хочу на просторах саванн,
Какие души моей ждут караван.
Не верю я больше на свете в любовь
И уж никогда не поверю я вновь.
- Мы за руку вместе по жизни идём
И стала богиней ты в сердце моём.
А каждой богине постыдно не знать,
В богов нужно верить и их почитать.
А вера в любовь – это верность и есть.
В ней вся красота отношений и честь.
Язычница, прочь, улепётывай в пар!
Исчезни, блудница богиня Иштар.
Тебе открываю я чувства свои –
Лишь в верности только богиня Любви.
И жрица в Эрешту растаяла в дым,
В оставленный тенью ушла Бабилим.
А пред Илушумом осталась стоять,
Лишь скромная девушка, в будущем мать.
И нежно супруга она обняла,
В глазах её снова весна расцвела.
***
Назвали Эрешту в Ашшуре её
И с гордостью новое имя своё
Носила Ардика весь жизненный путь.
И ты, мой читатель, о ней не забудь.