За расписными окнами мороз и ночь густая,
Снег, как стаи перелетных мух, измазанных в мелу,
Спешит во тьму и липнет по губам прохожих, тая,
Фонари стучат стеклянными зубами на ветру.
Я за обеденным столом впустую извожу чернила,
Пауком пишу, одетым в ветхий, бархатный сюртук.
Со лба накрапывает пот, и око обронило
Все ресницы, ногти отслоились с атавизмов рук.
О, Вши, я будто солнце весь лучусь в протуберанцах,
Благо, парикмахер мой, стригущий до корост, лишай.
Зайду к нему с утра, а ныне…Лейтесь, лейтесь, стансы!
Пусть я ссыплюсь весь на лист. Искусство, разлагай!!
Когда я трогаю стакан вина, заснувший справа,
Он вскипает мириадом красных сфер на хрупкий миг.
Вино в нем оживает от касанья, став отравой,
Жаром, злобой дышит… умирает, вырыгая рык.
Так мои словесы, чуя буквами мое дыханье,
Начинают шевелиться, ерзать, дергаться, кишеть.
Мглу вдыхают, и меня в мое вбирают изваянье.
И кишат, и дергаются в ваших мыслях впредь.
