Ветер, голоден и худ, и тощ, пронзает все насквозь.
Мешалась грязь с водой, земля и небо выпьют
Этот спирт на bruderschaft… чтоб по усам лилось…
Бессолнечный, но светлый студень неба бледен
Рвется под безрадостно клубящуюся муть отмершего зрачка…
На медном катафалке гроб… бессмертье - бредни.
А в гробу Зима, в серевший лоб ее целует клюв грача.
Кому-то умирать, кому–то наряжаться в траур
И рыдать среди стволов дерев – нагих костей.
Топтать испачканное млеко снега… с черных аур
Бережно срывать слезу и прилеплять к щеке.
Сквозь сырость землю скорбью отдавать могиле.
Тут подземное бурленье… мертвые то иль ростки?
Нам не забыть, а духи царства снега далеко уплыли
Вдаль, за плавный поворот медлительной реки.
Промозглый, мрачный ров подстать патолого-надрезу,
Птичий зоб разбухший и болезнь компостных ям,
Полей и чары безразмерной груды ржавого железа.
Тяжестью продавлены дороги, сок небес по колеям.
Во рву ненужной книгой тело Лета развалилось,
Все попользовались им… со смехом, выбросили вон.
Сапог в дыру набрал воды, а в стог воткнули вилы
И, зачем-то, нарядили пугалом для вымерших ворон.
Холодная картина слишком грубыми мазками,
Ветер с севера нытье заплаканных мелодий нагонял.
А Осень желтой тушью красила ресницы и листами
Украшала платие, она сегодня отправляется на Бал.
Все здесь до синевы отныне холодом нагрето,
На кривую ветвь присел дрожащий воробей.
Ах, смерть Зимы не встретится со смертью Лета…
Ничего печальней нет невстречи двух смертей.
