Когда сбываются мечты (Проза)

- Тьфу ты, дерьмо, - раздраженно пробормотал Яков Фомич, брезгливо отодвинув тарелку с кашей.
- И когда эта дура научиться готовить? – с тоской подумал Яков Фомич, - одно дерьмо, что на завтрак, что в обед, что на ужин, что всю жизнь. И все еще с такой улыбочкой, с радушием ведь каким преподносится, как издевается все равно - «идите, Яков Фомич, - готово, - сегодня суп щавельный»
- Тьфу – дерьмо, - с раздражением повторил Яков Фомич, бывший работник правоохранительных органов, а теперь пенсионер, который проживал со своей супругой Ларисой Константиновной на дачном участке, размером в 12 соток и уже третий год.
Яков Фомич не скучал по службе, ни с кем не созванивался и не поддерживал никаких контактов с такими же, как и он, пенсионерами – его бывшими сослуживцами. Вел он образ жизни уединенный и замкнутый. Иногда летом к ним приезжали его сын Олег, с невесткой Ольгой и восьмилетней внучкой Машенькой.
Яков Фомич не то, чтобы не любил сына и его семью, но относился к ним достаточно прохладно, совершенно не вникая в их дела и заботы.
Проще говоря, ему было бы неприятно, но в принципе все равно, если бы, например, ему сообщили, что его сын – сотрудник какой-то фирмы, по пути в эту самую фирму попал в автокатастрофу и теперь в морге. Скорее он был бы раздражен тем, что ему придется ехать в Москву, участвовать во всех этих неизбежных траурных процедурах, слушать стоны и идиотские, ничем и никому не могущие уже помочь, причитания Ларисы Константиновны, и ее многочисленных и никчемных родственников.
- Вот только представить, - принялся неторопливо рассуждать Яков Фомич, - сидишь ты сейчас на террасе, в кресле, ну пусть каша – дерьмо, зато никто тебе не мешает, ничем не отвлекает, не говорит никакую глупость, лишь бы только что-нибудь говорить, не приглашает сходить по грибы или на рыбалку, никто тебе не звонит, и мозг твой совершенно свободен от глупой, и по большей части, не нужной информации.
Яков Фомич был совершенно уверен, что никто не потревожит его никакими идиотскими предложениями и беседами, так как он никогда не ходил в гости и не общался с соседями, ну и они к нему не ходили. Вот Лариса Константиновна была, на взгляд, Якова Фомича через чур общительной, но порок этот свой она на Якова Фомича распространить не могла, зная его вспыльчивость и гневливость.
- А ведь какая-нибудь гадость обязательно произойдет, - продолжил он свои рассуждения. К примеру, заболеет внучка, да и умрет.
- Хотя нет, чем таким она заболеть может, сейчас от всего излечивают, ну не СПИДом же? Ну а если не заболеет, то под машину попадет после школы. Сейчас движение интенсивное, а половина и водить не умеет. Выбежит внучка Машенька на дорогу и под какой-нибудь КАМАЗ – насмерть.
- Ну, конечно, жалко ребенка, что говорить, - немного опомнился от столь циничного течения своих мыслей Яков Фомич.
- Ну вот, а если все же возьми, попади она под машину, да еще вместе с ее дуррой матерью, обеих – насмерть. И что тогда? Придется срочно все тут бросать, и опять же ехать. Тем более внучка. Опять эти стоны, вопли, истерики, кладбище, поминки и траур. Надо же еще все эти соболезнования принимать, самому соболезновать. Сын, конечно, в шоке. А как же? Разом всю семью потерял. Успокаивать его надо будет, опять какие-то все слова идиотские говорить. А сын, к примеру, возьми да и тронься умом от такой трагедии. В сумасшедший дом его помещать? Это и суета и расходы, да и содержать его там хоть сколько-нибудь, а придется, даже может и ехать туда, докторам платить, чтобы палата была просторней, да лекарства лучше. На одну дорогу, сколько денег уйдет и нервов. Хорошо хотя бы с ним тогда говорить будет не о чем. О чем с сумасшедшим говорить можно? - Яков Фомич недовольно хмыкнул
- А если он с ума не сойдет, тогда поддерживать и все прочее. Наказание, а не жизнь. Ему там, на работе отпуск дадут, и он сюда сразу на месяц, а то и два. Будут эти бесконечные просмотры фотоальбомов и видеозаписей с Ларисой Константиновной, которая, пожалуй, тоже может от горя слечь. Опять же на могилу придется ездить. Как не поехать? И там эти сопли, которые еще накануне рекой течь будут. А Яков Фомич – вот он – здесь – доставай его трагедиями своими, ищи в нем понимание и сочувствие. Не может же он родного сына послать подальше, если такое случиться? Не может. Ну вот и придется утешителем тут выступать с утра до ночи. И не денешься никуда. А эта дура, Лариса, еще и растрезвонит везде – будут в курсе кому и не надо. Достанут они тогда Якова Фомича своими соболезнованиями с сочувствиями.
На веранде показалась Лариса Константиновна, с подносом в руках, на которой стояла чашка горячего чая, вазочки с вареньем и сухарями- баранками.
- Не понравилось, соли мало? – сокрушенно спросила она Якова Фомича, обнаружив, что каша так и не съедена. Она поставила поднос с чаем на стол, и с сожалением зачерпнула ложкой в тарелке, так и не съеденной Яковом Фомичем каши.
- Соли, говорю, мало? – повторила она вопрос.
- Да не соли мало, а ума совсем нет, - раздраженно пробурчал Яков Фомич, - давай забирай эту гадость, а я хоть чаю попью.
Лариса Константиновна взяла тарелку с кашей и уже уходя, сообщила, что сейчас «вот только пару минут назад», ей позвонил сын и сообщил, что он с женой и дочкой приедет к ним завтра на все выходные.
- Ты представляешь, Яша, умилилась она, не забывают стариков, и в отпуск тоже наверно к нам, хотя это еще вопрос, не решенный, и, может быть, они на море поедут, а пока вот…
Впрочем, закончить она не успела, потому как Яков Фомич, который как раз делал первый осторожный глоток горячего чая, неожиданно поперхнулся, закашлял, так что Ларисе Константиновне пришлось долго стучать ему одной рукой по спине, пока кашель не прекратился, а другой вытирать полотенцем рот.
Наконец, Яков Фомич пришел в себя, в раздражении отбросил руку супруги, которой она продолжала вытирать ему совершенно уже чистый рот, и замысловато выругавшись, встал и пошел прочь с веранды.
Он решил немного прогуляться и привести в порядок нервы, после такого завтрака и таких сообщений.
- Теперь целых три дня насмарку, - обреченно шептал Яков Фомич, покидая участок и отправляясь в местный магазин. У него закончились сигареты.
- Все три дня будут эти идиотские разговоры, щебетания эти, да и шашлыки – застолье, какое – опять какую-нибудь чушь слушать. И так целых три дня! – раздраженно бормотал он.
- Не мог к друзьям каким-нибудь на дачу поехать или вообще бы в Москве сидел.
Яков Фомич шел по лесной дорожке в сторону магазина. Рядом проходила трасса и магазин стоял как раз рядом с ней. Вскоре звуки автомобильной дороги подсказали, что он уже почти рядом, и скоро перед его глазами предстанет этот сельмаг, с идиотским названием «Сельский Витязь», с его отвратительными хамками – продавщицами, нахальной молодежью, толкающейся и закупающей пиво, и вероятностью того, что сигарет той марки, которую он курит сегодня нет, а «будет только завтра с утра», и придется покупать другой сорт и давиться этим до завтра.
Наконец, показалась трасса, магазин находился на другой ее стороне, и Яков Фомич перейдя дорогу, прошел в почти пустой магазин, где на его счастье ЛД в ассортименте присутствовало.
Купив сразу блок у нерасторопной молодой продавщицы, тщательно и несколько раз пересчитав сдачу, он вышел из магазина, и все еще находясь в расстроенных чувствах, оглянулся вокруг и принялся доставать пачку. Вынув сигарету он, не прикуривая отправился домой, но, уже перейдя дорогу, он обнаружил отсутствие зажигалки, а курить хотелось прямо сейчас, не доходя до дому.
Он решил вернуться и купить спички.
- И зачем он приедет? – горестно рассуждал Яков Фомич, - и ведь не денешься никуда!
Он шел и мечтал о том, что кто-нибудь как раз накануне приезда в семье сына заболеет, и поездка будет отменена. Ведь может же он, наконец, сломать руку, или…
Огромная фура вылетела прямо ему на встречу, раздался скрип тормозов, а Якова Фомича отбросило на несколько метров. Сама фура съехала в кювет, и, уткнувшись в деревья, перевернулась.
Яков Фомич лежал на асфальте, на самой середине дороги, в кровавой луже, один ботинок с него слетел и валялся неподалеку от блока только что купленных сигарет, а в руке его была зажата, так и не прикуренная им последняя сигарета. Яков Фомич был мертв.
Из магазина вышло несколько человек, проезжающие мимо машины притормозили. Светило яркое июльское солнце, а со стороны леса доносилось разноголосое птичье щебетание.