В ночь с субботы на воскресенье (Проза)

Супермомент приклеивает еще не родившиеся, но уже выношенные в глубинах астрала идеи намертво, да так, что их потом отодрать невозможно.
- В воскресенье на рыбалку поедем, - мечтаю я, и глажу кошку Изабелл, - а до воскресенья никак не получится, можешь даже не урчать и не портить воздух.
Выходной – рыбалка, будни – работа, а придет костлявая – руку дружбы протянем, ноги уже потом. А ты, Изабелл, так и будешь урчать, мурчать, да периодически портить воздух.
Чем же отличается человек от кошки? Мы вот с другом моим Григорием долго эту тему муссировали, пока нас патруль не прогнал. Ну и что, что мы пили водку из рюмок, заметьте, в сквере, а на закуску у нас был отловленный в предыдущее воскресенье карась. Пришлось уйти с насиженного и уже изрядно окутанного непостижимой тайной философии бытия места. Мы окутали, а эти дуболомы заладили как попки – Не положено, не положено, сейчас в отделение отвезем, идите отсюда, сволочи. Григорий хотел применить физическую силу, он вообще сильный малый, а я силу слова, но куда там. Клацнули затворы.
И пошли мы, рассуждая о несправедливости бытия ко мне домой. Благо недалеко, да и на улице уже прохладою от Невы веет. Черт его возьми, а не сентябрь. В парадном бабушка старая какая-то валяется пьяная, а на батареях кошки сидят. Штук десять мы с Григорием насчитали. Разные кошки. Есть совсем уж неполноценные, а есть такие, что так интеллектом светят никаких лампочек не нужно тебе. Ладно, думаем, отчебучим и мы. Пригласили двух неполноценных белого цвета (это так изначально природой задумано, а на самом деле какого-то серо-поносного они были окраса) и двух интеллектуалок черного цвета. Рыжих почему-то в игнор отправили. Я-то знаю почему, но молчу. Все дело в том, что Григорий сам рыжий, комплексует и негодует по этому поводу, а потому бреет голову наголо, постоянно бреется и мечтает превратиться в шатена.
Ну, да и ладно, его проблемы. Налили мы бабке, что валялась на полу рюмку, поставили, так, чтобы, когда она очнется, то одновременно не опрокинула ее и заметила, перекрестились, каждый на свой манер (Григорий был отчаянный католик), а я православный и пошли ко мне на третий этаж. Кошки, понятно, с нами идут, о чем-то между собой мурлычут, видимо представляется им воскресенье, рыбалка и караси.
Но нам - то этого мало!
Потому что мы люди, а не кошки!
От философских разговоров, постепенно перешли мы с Григорием к более приземленным вопросам, воспоминания тут посыпались всякие. Кто кому сколько должен. Подсчитали. Оказалось, что должен я. Пятьсот рублей. А у меня нет и пяти в кармане. Я Григорию честно об этом говорю, пытаясь направление беседы свести к обычаям, описанных Плутархом, где (это я уже на ходу придумал) должник обязательно прощается кредитором, если в полнолуние (оно как раз было) стукнет своего кредитора сандалией по голове три раза и скажет, чтобы того домашние пенаты оберегали.
Но Григорий наплевательски был настроен к обычаям древних римлян. Ему пятьсот рублей подавай. Сейчас. И неважно, что водка на мои последние деньги куплена и, стоим мы в моем парадном и, кошки нас окружат, и что мы каждое воскресенье карасей ловим. Уперся и все.
Слово за слово, как это у нашего брата бывает от обидных слов перешли мы к рукоприкладству. Ну уж куда мне сопле против этого кабана. Набил он мне морду, да еще и последнюю водку отнял. Выжрал гад ее из горла, пока я у батареи валялся, кошками окруженный, закурил и говорит:
- Надо делать чего-то, Вася. Так на месте просто неинтересно стоять, - да вставай, а то простудишься.
-Ты, говорю, я Григорию - пошел к нехорошей маме. Жлоб. Вали отсюда, чтобы духу твоего не было, нехристь ты католический. Я лучше с кошками ночь тут проведу, чем с такой скотиной! Вон! Вон пошел!!!
Тут дверь открылась и на пороге нашей квартиры, почти загородив весь дверной проем, показалась моя заспанная и судя по выражению ее носящего отдаленные признаки интеллекта лица, обозлившаяся на что-то моя супруга Мария. Чемпионка по метанию копья, между прочим.
Ну, думаю, сейчас будет нам все на орехи, бублики и баранки. И, правда. Григорий сразу через пять ступенек прочь побежал, кошки следом, а я был подхвачен железной рукой моей нимфы и в следующее мгновение совершил полет, что только в ушах свистело, через всю нашу большую пятикомнатную квартиру. Приземлился я как обычно на мягкое, то есть прямо на диван. Любила меня Машка моя потому что.
Был раздет до трусов, осмотрен на предмет переломов, денег и спиртного. Ну и баю-бай, после долга супружеского исполнения.
Засыпал я с улыбкой на разбитых губах, представляя, что завтра в воскресенье я как обычно поймаю огромного карася и звякну Григорию похвалиться. Изабелл тоже об этом думала. Только по своему, по-кошачьи. Все-таки разные мы, какие теории ты под равенство человека и кошки не подводи.
Богатырский храп Маши, урчание Изабелл – вот под какую музыку засыпал я в ночь с субботы на воскресенье. Счастливый