Рухнула на покатую крышу веранды огромная корявая ветка. Цепляясь листьями и стручками за мелкие трещинки и за шершавую черепицу, упала перед нами, будто бы ахнула, раскрывая миру свою зеленую наготу. Упругая, живая и сочная, она лежала на земле, обреченно и тихо, и что-то шептала листвой.
А мы похватали и чешки, и шлепки. Сбежали с опасной веранды и мчимся по мокрой траве босиком.
Николай Иванович на крыльце что-то кричит нам и машет рукой.
Вдруг сверкнула в воздухе из ниоткуда огненная палочка дирижера. Крупные капли и горошины града застучали аккордами по асфальту, а за ними ахнула и грянула стена тропического ливня.
Николай Иванович запирает за нами и окна в сенях, и входную дверь. Мокрые, юркнули в корпус. Вода ручейками по полу бежит с одежды, со шлепок. Не холодно. Только мокро. Будто лягушата после душевой, шлепаем по деревянному настилу.
Ласточки в гнезде под потолком сидят. Притихли птенцы-желторотики. Не пищат. Ласточки сегодня кружили низко-низко. Кричали, что будет гроза.
В комнатушке полумрак. Сидим на кроватях. Не привычно без света. Вглядываешься в этот коварный полумрак, пытаешься раскрыть его, раздвинуть мыслями. Не получается и злишься. И чувствуешь, будто внутри тебя закипают капризные мурашки и требуют немедленно вскочить и закричать, и пнуть хотя бы для виду эту дурацкую дверь.
Ветер гоняет по небу толстые тучи, трясет за бока, сверкает в ярости огненной указкой. Вытряхивает на землю, будто бы из холщового мешка, тонны воды и града. Свистит над морем, над сушей, закручивая коварные черные воронки. Не знали и не видели еще девочки такого урагана, разрушающего, разъяренного. И сидели, счастливые, в своем деревянном домике, замирая от ужаса и восторга.
На двери в полумраке календаря не видно. Помним каждый зачеркнутый день. Осталось три пустых квадратика! Три пустых! И все! И домой, в родной город, к маме, к родным! Последний рывок, последняя тяжелая тренировка. И вот она, уже видна перед нами заветная финишная прямая. Не смеем ослушаться тренера. Бежим из последних силенок до конца, до второго дыхания, до финишной полосы. И как же безумно долго будут тянуться теперь эти три дня!
Затихло небо, наконец. Выдохлось. С грохотом и треском ветер погнал свое тучное стадо за море. Приглушенно и глухо долетают до лагеря раскаты грома. Редкие капли бегут по стеклу ручейками все тише и тише.
Люда открыла створку окна. Дыхание ночи остудило комнатушку.
Я не хотела, чтобы открывали окно. С головой нырнула под одеяло. Пригрелась и задремала.
Надя давно спала. Заснула под грохот грозы и всполохи молний. Напрыгалась, накувыркалась за целый день. Люда не стала будить Надю. А у меня спросила:
- Вера, ты с нами пойдешь? Мы на море.
Не помню. Кажется, сквозь полусон пробубнила, что не пойду.
Не приеду я больше на море. Мне все надоело! И стадион, и домики, и пляж, и самодельные снаряды. Противное холодное море, я не стану больше играть с тобой. Я боюсь тебя. Колючие и скользкие медузы лепешками бултыхаются у берега, большие и маленькие, белые и прозрачно-голубые, лиловые и кремовые. Все наши дни на море так и плавали вдоль берега широкой, бесконечно длинной лентой. Бывало, что волнами выбрасывало на песок медузу со страшными жгучими щупальцами. Мы боялись брать ее в руки. Нам говорили, что такая медуза оставляет болезненные ожоги. Она лежала, бедная, на боку, перепачканная, придавленная, обсыпанная песком, и мучительно таяла. Умирала. Она не двигалась, и только морская волна колыхала ее иногда в соленой пене. Бывало, что море манило медузу, пенными пальцами тащило за капюшон обратно в свои соленые воды. И тоскливо, и страшно нам было смотреть на нее.
Море - глубинная чаша, обрамленная песчаными откосами, валунами, цепями гор. В соленом теле моря берегут свои темные тайны подводные леса. Рыбы, как птицы, парят под водой, проплывая медленно и важно над кораллами и рифами. Рассекают соленые просторы косяки мелкой рыбешки, задорные, веселые, блестящие. Волшебные коньки и морские звезды будто бы рассказывают друг другу причудливые истории.
Суровую жестокую сказку сочинило когда-то море и упрятало ее в золотом сундуке в логове морского дьявола. И никто никогда не найдет ее и не поймет ее. На языке моря была написана она - дикая могучая сказка. Гудят и волнуются волны под напором холодного ветра, укачивают меня, убаюкивают, рассказывая древнюю сказку. Сидит у моего изголовья синеволосая принцесса. Волнами гладит мою голову, улыбается и поет, и ведет меня во сне в свое сказочное королевство.
Люда прикрыла дверь и на мысочках вышла в коридор. Марьяна и Катюша не отставали от подруги.
На веранде Мара Петровна и Сергей Иванович о чем-то говорили в полголоса. Взволнованно, девочки объяснили, что хотели бы спуститься к морю. Мара Петрова улыбнулась: « Девочки, только ненадолго. Вы поняли меня?»
Все казалось теперь иным, все изменилось. Будто ливень размыл дороги, разорвал, перепутал страницы книги. И ступаешь теперь по земле, удивленный, восторженный, ничего не понимая и все же чувствуя волшебство и полноту обновленного мира.
За калиткой широкая тропа была затоптана отдыхающими так, что даже граду не удавалось ее пробить. Крупные горошины еще лежали по краям, а ручейки, отражая ночное небо, спешили к морю.
На холме, чуть выше тропы, кучерявая крона можжевельника накрыла густой темнотой. Марьяна и Катюша прижались к Люде, руками закрывая лицо от назойливых веток. Девушка обняла подруг - нечего бояться. Раздвигая непослушные ветви, дети вышли к морю, промокшие с ног до головы в этой можжевеловой темноте.
- Чудо-то такое, девочки! – прошептала Марьяна.
Тихая, сонная вода по кромке берега изливала загадочное голубое свечение. Прибрежная вода, и песок, и водоросли, спутанные, смешанные, будто бы скошенные и выброшенные волнами из недр морских, мерцали миллионами огней. Сверкающая голубая дымка едва парила над водой. И страшно было ступить на такую красоту. Наверное, это крестная фея летела к Золушке на свадьбу, да обронила во время бури свой подарок – фату, обшитую бирюзой.
Девочки ходили по кромке берега. Они набирали в ладони воду и выливали на песок или подкидывали в воздух, играя со светом. И сверкающие брызги улетали в темноту.
На пляже видны были силуэты людей. Многие не спали в ту ночь. Бродили по воде или сидели у берега.
Неожиданно подошли Мара Петровна и Сергей Иванович. Ласково смотрели на девочек. И девочки почувствовали что-то вдруг, не боль и не усталость, как все эти дни на изнурительных тренировках, но что-то нежное и доброе в себе. Большая, мягкая сила лилась из души, и захотелось обнять их и просто сказать, что-то очень хорошее, очень доброе.
Пора было возвращаться. Часы давно пробили двенадцать. В далекой сказочной стране волшебство крестной феи уже потеряло свою силу и Золушка, убегая из дворца, обронила хрустальную туфельку. У берега всю ночь мерцало море, освещая дорогу, долгую дальнюю дорогу в сказочный мир, куда улетала крестная фея.
Люда держала в ладонях пучок мерцающий водорослей. Она несла их Наде и Вере. Как жалко, что девочки заснули и не пошли вместе с ними на море. В комнатушке Люда положила подарок на тумбочку. Всю ночь он мерцал синими огоньками, как ночник, как ароматная лампада, источая запахи моря.
Под утро огоньки погасли. На тумбочке вместо сказочного ночника лежала в утренней серости странная масса из песка, сухих водорослей и мелких грязных ракушек.