Какими же мы были глупцами, наивно полагающими, что сможем избежать жестокой расплаты за своё любопытство, противопоставляя себя силам, властвующим вне эпох!
Долго ли коротко ли, но пройдя по незримым и изменчивым тропам, скрытым во мгле гало, окутывающего реальность, перед нами предстали необъятные равнины, раскинувшиеся до самого горизонта, который словно терялся, растворившись в безликой однотонности тусклого неба. Внешне ничем не примечательные и покрытые скудной чахлой травой, они подавляли своим размахом и безжизненностью. При всём желании их было не обойти – кромка леса, из которого мы вышли по единственной тропинке, уходила в кажущуюся бесконечной дымчатую даль. Тогда-то и возникло на грани подсознания смутное, неуловимое ощущение тревоги, предупреждающей о неведомой угрозе, пока скрытой от её полного осознания. Если бы я был внимателен к своим сомнениям и послушал свой внутренний голос, то не поступил бы столь опрометчиво, избрав столь гибельный путь!
Сделав несколько неуверенных шагов, мы осмотрелись и поразились парадоксальности своих впечатлений. Мне ещё никогда не доводилось видеть мест, которые даже при всей своей внешней тривиальности выглядели так… неестественно. Абсолютное безмолвие, среди которого шелест травы и шуршание песка под нашими ногами раздавались с грохотом ружейного выстрела, неожиданно спёртый, со странным мускусным оттенком воздух, крайняя однообразность рельефа, словно смазанная со свинцовой тяжестью застывших небес, отсутствие видимых признаков живности – всё это вызывало ощущение обречённости и невероятного одиночества. Мой спутник казался не более чем призраком, и я не удивлюсь, если его посетили сходные чувства. Ибо было тут что-то неправильное. Ненормальное.
Отбросив угнетающие мысли и оглянувшись назад, я увидел нечто, от чего у меня по спине побежали мурашки. Лес, что остался позади, исчез! На лице моего товарища застыло выражение откровенного непонимания с испугом. Бьюсь об заклад, если я и выглядел лучше, то лишь немногим. В мгновение ока мы очутились одни посреди этой проклятой степи, а там, где раньше возвышалась тёмная громада леса, лениво клубились редкие обрывки тумана, словно насмехающиеся над нашей беспомощностью. Мысленно прочтя ряд формул, и частично обретя спокойствие, мы двинулись в неопределённом направлении, ибо ориентация в пространстве по причине отсутствия каких-либо чётких ориентиров, была попросту невозможна. Да и ещё становящийся всё гуще трижды проклятый туман…
Вскоре мы потеряли счёт времени и пройденному расстоянию, но продолжали путь, углубившись в свои мысли, изредка обмениваясь друг с другом ничего не значащими фразами или мыслями касаемо ситуации, в которую попали. Периодически нам встречались старые курганы, сети из глубоких траншей и предательски притаившиеся на обочине старого тракта ямы с рваными краями, оставшиеся от разрушенных колодцев. В них было нечто такое, что могли уловить только наши инстинкты, оставшиеся в наследство от далёких предков, и заставляющие держаться подальше от истлевших останков исчезнувшей цивилизации, нынешний удел которой – скорбь и забвение. Воздух вместо спёртого сделался откровенно удушливым, стало трудно дышать. Мы медленно шли, борясь с приступами головокружения и нарастающей паникой. Постепенно темнело, и наши фигуры, выглядевшие не более чем зыбкими силуэтами, будто растворялись в окружающем сумраке. Как оказалось, смена дня и ночи, несмотря на кажущуюся всеобщую статичность, тут всё же существует.
К нам с неумолимой неотвратимостью приходило понимание, насколько глупо мы поступили, ввязавшись в эту авантюру, понадеявшись на свой пусть и немалый опыт. Любопытство и самомнение ослепило нас, как и уверенность в том, что мы сможем достигнуть этого таинственного места и, разгадав хотя бы часть его секретов, с триумфом вернуться обратно. Однако нам ещё только предстояло убедиться в том, что даже для опытных и могущественных странников существуют свои границы, которые нельзя переходить. Никогда. Перед мысленным взором из глубин памяти мелькнули непрошеные строки из Асципиносских рукописей, с таким трудом переведённые с канувшего в небытие наречия: «берегись монолитов Серой Земли, что изломанными клыками вспарывают небо. Ибо жертвой станет тот, кто узрит оставшееся свидетельство ужасной расплаты ныне забытого царства, в гордыне своей избравшего не тех богов. И будет проклят тот, кто капище Ундомарское потревожит». И тут же, словно прочитав промелькнувшие мысли, туман стал рассеиваться, позволив в наступающем сумраке обнаружить то, что пряталось под внешне обманчивым покровом мнимого однообразия.
Перед нашим взором предстало, пожалуй, одно из самых странных и уродливых сооружений, какие вообще видел свет. Несколько веретенообразных сегментированных башен, изогнутых по дуге, словно вырастали из земли и устремлялись ввысь на головокружительную высоту. На первый взгляд казалось, что они были сделаны из тёмно-красного, почти чёрного стекловидного материала, однако при ближайшем рассмотрении выяснялось, что это могло быть всё что угодно, но только не стекло. Бритвенно-острые грани сооружений, сплошь покрытые символами и режущей взгляд иероглифической письменностью неизвестного типа, маслянисто поблёскивали в свете наших фонарей. При этом они каким-то непостижимым образом преломляли и отражали световые лучи, да так, что на них невыносимо было смотреть дольше нескольких секунд без появления головной боли и тошноты. Взглянув на подножие одного из этих монументальных строений, мы увидели, как от их основания отходят структуры, напоминающие нечто среднее между корнями деревьев и ловчими щупальцами каустархов*. Их вид был настолько отталкивающим, что мы не рискнули подойти ближе, испытывая к этим подобиям корневой системы непередаваемое омерзение. Облик самих монументов был крайне чужд нашему восприятию и внушал такое отвращение, что наши инстинкты требовали со всех ног кинуться прочь из этого жуткого капища. Складывалось ощущение, что эти конструкции подобно когтям неведомого хищника, пытались вырвать кусок из тёмных облаков. Воистину нас обуял ужас, когда пришло понимание, в какое богопротивное пристанище нас занесла нелёгкая. Этот кошмарный архитектурный ансамбль, который не смогло бы воссоздать даже воображение спятившего архитектора, был отчасти живым! Но это совсем иная жизнь. Её существование извращает все представления о жизненных формах, и факт этого нечестивого присутствия оставляет клеймо ужасной порчи на лике нашей планеты. Ибо то, что мы приняли за монументы, было останками доисторического существа, ни живого, ни мёртвого – глашатая из Тёмных Пределов, укоренившегося тут ещё с момента создания планеты и впоследствии запертого в нашем пространственно-временном континууме. Его мощь была ограничена, но её с лихвой хватало, чтобы эта противоестественная тварь стёрла грань реальности и принесла нас в жертву на потеху своим владыкам из неназываемых измерений.
Тут же, словно откликнувшись на наши догадки, эти отвратительные структуры, словно пробудившись от многовекового сна, начали неуловимо меняться на наших глазах, презрев все постулаты стереометрии. Знаки и символы нечестивой письменности полыхнули патологическим светом в доселе невиданном диапазоне спектра. Их стремительные, гротескные трансформации, кои сложно представить, одним своим видом способны разрушить психику менее устойчивых личностей и ввергнуть её в ад нескончаемых страданий, но над нами нависла куда более серьёзная угроза, когда ментальный удар чего-то невероятно могущественного сковал нашу волю и обездвижил тела. И не в состоянии пошевелиться, мы были вынуждены наблюдать, как перед нами ткань пространства скручивается, изгибается и выворачивается наизнанку, словно в наш мир прорывается нечто, что было заточено ту сторону реальности. В мозг хлынули богохульные образы, несущие в себе такую ненависть, что выжигала каждое нервное окончание, каждый нейрон, вытравливая рассудок и оставляя место только для животного ужаса, невыносимой боли и мерзкого экстатического удовольствия. И на пике невыносимых страданий, смешанных с примитивным наслаждением, когда казалось, что сама душа вот-вот будет разорвана на куски под этим безумным натиском, я стал свидетелем жестоких картин, которые как отрезки из чужих жизней, сменялись непрерывным потоком, а то и наслаивались друг на друга.
Вот на миг словно из ниоткуда возникла безжизненная и словно тронутая разложением планета, лик которой изуродован кошмарными шрамами, буквально источающими смрад чудовищной скверны.
А теперь отделённый от тела разум мчится сквозь время в неизведанных пучинах космоса и становится свидетелем того, как безликие мёртвые туманные облака, содрогаясь в страшной агонии, разрываются под натиском слепой ярости запредельного зла, пришедшего в нашу Вселенную. Эта злокачественная рана в пространстве, где одна дьявольская бездна взывает к другой, является полем непрекращающегося апокалиптического противостояния сущностей настолько древних, что это невозможно осознать и принять.
В тот же миг меня перенесло в другое измерение, где балом правит призрачное население, обитающее в пористых волокнистых структурах в виде нитей и жгутов разной толщины, формирующих циклопические сплетения и сети, скопления и клубки, уходящие в бесконечность цвета безоблачного дневного неба, лишённого звёзд.
Затем я завис между причудливым городом, раскинувшимся подо мной в невозможных плоскостях и небесами яркого зелёного цвета. В моём направлении двинулся диковинный летательный аппарат, похожий на плывущего в воде червя, но прежде чем я смог разглядеть пилота сквозь фасетчатое лобовое стекло в форме пятигранника, тьма вновь окутала меня и уволокла в подземелье. Там на краткий миг я успел разглядеть в конце длинного коридора закрытую массивную дверь, по другую сторону которой бормотало на разные голоса нечто бесконечно испорченное, вечно голодное...
Десятки видений пронеслись передо мной, многие из которых были в равной степени, как правдой, так и вымыслом. Некоторые же из них воспринимались эхом давно минувшего или предвестником чего-то грядущего. Часть образов в безумии своём были поистине неописуемы, что могли изувечить рассудок, низвергнув его пропасть, которую прокляла сама преисподняя. Много леденящих кровь вещей мне поведал безжалостный разум заточённого существа, своими тлетворными чарами породившего Пустоши, равно как и о затаившихся в них кошмарах «пустотных карманов», в неутолимом голоде ждущих своих жертв. Что было дальше – моя память милосердно утаивает. Упорно она молчит и о том, как я оказался в своём доме. Была ли это прихоть жестокого веселья демонической сущности или же мне суждено уцелеть для какой-то иной цели – я не знаю.
Также неясно, какая судьба постигла моего спутника, бесследно сгинувшего в затерянных долинах. Одному Богу известно, в каких неисповедимых абиссалях скитается его обречённое сознание. Да простит меня Всевышний, ибо в невежестве своём я согрешил, не ведая о том, что вёл несчастного на заклание.
И сейчас я с содроганием задумываюсь о той участи, что мне ныне уготована. Всё чаще я чувствую могильный потусторонний холод даже во время жаркого дня. Всё чаще ощущаю гнилостное зловоние в свежем порыве ветра. Всё чаще наблюдаю смутные звероподобные силуэты, притаившиеся в тени. Даже в моей. Каждое сновидение испытывает на прочность и без того пошатнувшееся душевное состояние. Выбора нет – осталось совершить последнее путешествие в своей жизни, дабы своим присутствием больше не осквернять этот свет. И теперь я пишу эти заключительные строки для того, чтобы никто из ныне живущих и их потомков во имя своего спасения не потревожил то, что дремлет в чёрном сердце Ундомарских Пустошей!
Примечание:
Каустарх – глубоководный обитатель иоледейских морей и океанов, чем-то схожий с земными головоногими моллюсками и кишечнополостными. Ловчие щупальца по всей длине оснащены присосками со стрекательными клетками, а на концах – несколькими когтями, что предусматривает защиту от других хищников.