Когда я читаю эту книгу, я не могу скрыть собственного удивления. Я удивляюсь тому, что являюсь автором этой книги – настолько её содержание отличается от моих представлений о самом себе. И если бы я не поставил своё имя на её титульном листе, я бы, наверное, открыв её через некоторое время, посчитал бы её плодом чьего-то чужого вдохновения.
1. НОВЫЙ МОНТЕНЬ
Время: и разрушитель, и созидатель.
Опрометчиво говорить о всезнании даже высшего существа: картина мира ведь непрестанно меняется.
Бездействуя, обрекая себя на пассивность, мы становимся безропотной игрушкой в руках Мировой Воли, и мир привыкает к мысли, что нас больше не существует. Но нам необходима вера в то, что наше вмешательство способно что-либо изменить в существующем порядке вещей.
Не есть ли наши поиски любви поисками идеала, где идеал – это мистическая надстройка над нашей личностью, невидимая вторая половина нашего «я»?
Опаснее всего те изменения в нас, которые происходят исподволь, незаметно для нас самих. Мы не успеваем принять меры – и с ужасом замечаем, что меры принимать поздно – мы уже изменились…
Как странно: быт имеет так много общего с небытиём (т.е. когда в жизни ничего не происходит)…
Воля и вера. – На первый взгляд может показаться, что вера безвольна, поскольку она сторонится действия. Но, на мой взгляд, вера есть высочайшее проявление воли.
Любовь диктует нам необходимость жить жизнью любимого человека, слить, идентифицировать свою жизнь с жизнью любимого человека, но стоит ли при этом самоотрекаться от собственной жизни?
Самоубийцам следует помнить: отчаянье тоже смертно, на его пепле рождается надежда.
Иногда человек сам не хочет жить – стоит ли сожалеть о его уходе?
Но почему не захотел жить молодой, богатый, очень даровитый человек? Жизнелюбам трудно понять причины такого отвращения к жизни. Получается, что талант, богатство и молодость – не главное для того, чтобы хотеть жить.
Небытие «чище» бытия, однако означает ли это, что мы должны его предпочесть?
Жизненная сила, гнездящаяся в нас, обезьянничает, являясь нам то гневом, то великодушием, то любовью, то ненавистью – и только бессилие безымянно.
Счастливые люди иногда отталкивают нас тем, что могут вполне обойтись и без нас.
Ничто не способно оправдать длительное бездействие человека в ситуации, требующей немедленного разрешения. Бездействие может быть временной тактикой, но его затягивание наводит на мысль о самоустранении человека от решения важного для него самого вопроса. Человек как бы говорит: «Меня нет. Делайте что хотите». Даже по отношению к Богу, если он медлит с воздаянием, многие начинают думать, что Он не существует.
Способности человека, его талант всегда нуждаются в воодушевлении возможностями их реализации и хиреют без этих возможностей.
Наша жизнь часто ведёт сама с собой такой вот диалог:
- Один человек может дать мне всё.
- Один человек не может дать мне всё.
Трагедийные стихи: ломка поэтичности ради силы голоса.
Оля: люди – как тени от Бога.
Человек, который истребил своё эго, беззащитен.
Глубоководные мысли. – Вера в Бога сродни вере в любимого человека –
вере в то, что он является для тебя единственным во всех своих ипостасях.
Ищущие вне своего дома находят ровно столько же, сколько теряют.
Настоящая дружба – это любовь, но без полового влечения.
Если бы люди могли провидеть последствия своих деяний в будущем, это, возможно бы, парализовало их творческую волю в настоящем: люди ведь не задумываются над тем, что процесс важнее результата, движение важнее, чем цель.
Тех, кто живёт по принципу «всего – в меру», просто пугают люди, живущие по принципу «всё – или ничего».
Я много размышлял над тем, почему золотой век приходит только один раз и в последующих своих воплощениях неуклонно «деградирует», несмотря на общий подъём культуры, в серебряный век, бронзовый и т.д. Наверное, всё дело в том, что культура золотого века ещё не отягощена сама собой, она ещё не стала наукой или ремеслом, она ещё не скована багажом классики и не проходит под знаком возрождения чего-то такого, что уже царствовало раньше.
Самое прекрасное оказывается вторичным – вот печальное для новых художников наследие золотого века. Напишешь о чём-нибудь, как Пушкин – а оно уже сейчас никого не трогает. В крайнем случае, откроют томик самого Пушкина.
Никогда ещё так творцы не нуждались в спасительном даре забвения того, что им предшествовало!
Культура и «антикультура». – Новый художник входит в реку старой культуры ручейком своей судьбы с риском быть заживо погребённым под пластом этой самой культуры. В этом отношении самобытный человек всегда «антикультурен»: он вносит в мир «дикарство» своей первобытности, он безапелляционен в своём одиночестве, отъединённости от мира. Но вместе с тем он и неотъемлемая часть мира; отвергая мир, он одновременно вносит в него те краски, которых старому миру недоставало до его появления на свет.
Я почему-то всегда полагал, что понимание зависит от степени интеллекта собеседника: дурак не поймёт, а умный человек поймёт с полуслова. Но всё гораздо сложнее, и ум далеко не всегда гарантирует проницательность, необходимую для понимания. Например, какие-то свои «тараканчики» помешали умному Льву Толстому понять Шекспира.
Для нашей судьбы важнее не то, что мы думаем о мире, а то, что мир думает о нас. Вот только мысли других людей о нас незримы и, к сожалению, не являются зеркальным отображением того, что мы думаем о них.
Что такое счастье? Каждый понимает его по-своему, и образ его вырабатывается, скорее, не мечтаньями, а самой нашей жизнью. Как говорила одна моя знакомая, «счастье – это быть несчастным по вкусу», т.е. с радостью нести какой-нибудь нелёгкий крест, который ты сам себе выбрал. Счастливы ли мы в любви? Наверное, душевно богатый, волевой и уравновешенный человек может испытывать трепет и от её диссонансов – там, где другие люди ломаются и проклинают всё на свете. В сущности, страдания являются платой за светлые минуты, так что их не следует отрывать одно от другого, рассматривать порознь: это тандем, а не соло. Если же говорить о счастье поэта, это – когда ты живёшь, а не прозябаешь… Я с недоверием отношусь к всепоглощающей радости, ибо она слишком довольна собой и ей больше не к чему стремиться. Пусть нам всегда чего-то не хватает для счастья – может быть, это и есть настоящее счастье!
Формула времени. – То, что было живой жизнью, постепенно становится историей. История – это выхолащивание живого элемента из прошедших событий, смена ближнего света фар на дальний в автомобиле времени.
Каждый зван и избран – только по-разному: кто на страдание, а кто на великое блаженство, а чаще всего в разные периоды жизни – на разные испытания.
Оля: человек может, конечно, меняться – но только до известной степени, за которой неминуемо следует саморазрушение. Есть какая-то личностная, биологическая данность, через которую нам не дано перешагнуть.
Для меня поэзия – это магия звучащего слова. Все так называемые «задачи» поэзии – от лукавого.
Как печален мир, в котором человек есть мера вещей! Как одиноки люди! Как мы обречены на непонимание!
Ребёнок растёт потому, что идёт время. Взрослый человек растёт своими испытаниями.
Ревность нехороша, однако если кто-то браконьерствует в твоих угодьях, а ты спокоен и не ревнуешь, это тоже странно: жить – значит расширять свою вселенную, а здесь кто-то отнимает у тебя пространство, а ты никак этому не препятствуешь…
Вымышленный мир реален.
Ты повсюду. Ты обволакиваешь меня как сон. Я бы сказал, что ты – моя Вселенная, если бы осмелился представить себя маленьким ребёнком, играющим песчинками на твоём берегу.
Жизнь после славы сродни жизни после смерти: слава и смерть – близнецы-братья. Всё суета и тлен: поменяй имя – и живи дальше.
Если человек тебя не понимает, он вовсе не обязательно глуп. Просто он другой.
Будущее трудно прогнозируемо, потому что условия, которые его подготовят, еще не родились. Поэтому только притчевые и символические предсказания вызывают у меня доверие.
Жить ради какой-то цели бессмысленно: достижение этой цели обессмыслит саму жизнь, образовав трагическую пустоту свершённости. Но жить без цели так же плохо: в крови перестаёт вырабатываться адреналин. Как же нам быть?
Человек рассказал мне правду о своей жизни. Я пересказал эту историю другому человеку почти дословно – но в моих устах это стало ложью.
Миф зарождается на пороге знания и возвращается через века уже как отречение от знания.
Симбиоз духа. – Нужна ли воля человеку, чтобы подстраиваться, подлаживаться под обстоятельства, под других людей? Или есть предел уступчивости, некий Рубикон, только перейдя который, воля зарождается, подобно Афродите, из пены морской?
У каждого времени – своя учёба, свои университеты. Оно роется в прошлом и проводит анализ и синтез. Есть вещи, на которые открываются глаза только определённому времени. К началу ХХ1 века духовный Восток /Индия, Тибет, Китай/ стал нам так же родствен и понятен, как и духовный Запад.
Молитва – не есть ли это полное отсутствие мыслей, кроме одной, главной, единственной?
Тому, что бессмертно, и «недостатки» – не помеха.
Как часто то, что мы принимали за силу духа, было всего лишь душевным равновесием!
Мы устаём довольствоваться малым, новая жизнь властно требует нас к себе, нередко прямиком устремляя к гибели.
Книга, как и любимая женщина, должна быть человеку по нраву, – иначе как она сможет разжечь в нём разные мысли и сопереживания? Что толку мне в шлифованной мудрости классиков, если они, невзирая на всю свою мудрость, оставляют меня равнодушным? Безусловно, это относится не ко всем книгам, и, видимо, нужно перебрать их немало, прежде чем судьба подарит тебе не просто чтиво, а твою книгу.
Жажда жизни – вещь высокая, но… безнравственная в действии: твои желания входят в противоречие с традициями мира, и малой кровью он тебя не отпустит…
Любовь способна соединить ненадолго разные миры, но она не в состоянии победить сущностную вражду между ними.
Линия справедливости может быть проведена где угодно, особенно в спорах, поскольку никто не владеет всей полнотой информации.
Быть несправедливым – какая роскошная месть за непонимание!
Как иногда хочется отдаться сиюминутным порывам! Кажется, что вся правда жизни – в этом сиюминутном влечении все разрушить – или, наоборот, что-то придумать, сочинить – такое, что потом долго в тебе не проживет.
Но чувство многомерности всячески противится этим капризам, мимолетным вожделениям. И тогда ты понимаешь, что лучше ничего не предпринимать, лучше переждать – до той поры, когда ты вновь обретешь способность воспринимать мир в его «цветущей сложности», в его многомерности и целокупности.
Жизнь, быть может, и не стоит тех усилий, которые мы прикладываем для того, чтобы придать ей смысл. И не то, чтобы наши усилия были напрасными: просто приобретения на этом пути оказываются эквивалентны потерям – и, выиграв в чём- то одном, неизбежно проигрываешь в другом. И невольно задаешься вопросом: а стоит ли овчинка выделки? Буддисты отвечают на этот вопрос отрицательно. Наверное, они просто скряги и не хотят платить за удовольствия – или не приемлют радости, настоянной на глубокой печали. Но как же быть с жизненной силой, пронизывающей все наше существо?
Человек развитой выстраивает внутреннюю гармонию из большего количества компонентов.
Парад планет не бывает надолго – планеты снова расходятся по своим орбитам.
Человек несовершенен, т. к. жаждет совершенства и иногда даже имеет наглость требовать его от окружающих.
Слишком много рационального в женщине озадачивает: она представляется нам переодетым мужчиной.
Величия в любви как раз и не достает женщине, поскольку она сама – любовь, а величие предполагает некоторую отстранённость от предмета.
Марина Цветаева пишет о себе, как о «ни в чём не знавшей меры». На самом деле, знать меру – привилегия немногих. Нас то и дело «зашкаливает». «Остапа понесло», как говорилось об одном популярном персонаже.
Глупо кого-либо винить в том, что с нами происходит или объяснять это происками врагов: жизнь саморегулируется самой жизнью.
Человек расплачивается за свои достоинства своими недостатками.
Поражение даёт больше пищи для размышлений, нежели победа.
Искусство не может быть одновременно и свободным, и востребованным: востребованность есть род несвободы.
Счастлив тот, кто относится к отпущенному нам времени легкомысленно, несерьёзно, по-пушкински: «пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…» Ибо тот, кто ежесекундно требует от Бога парада планет в душе, непрекращающейся Болдинской осени, воистину несчастен.
Формула памяти, она же формула забвения. – Мысли и факты настолько запечатлеваются в нашей голове, насколько мы придаём им значение.
Книги и жизнь. – Книги увлекают и врезаются в память, если судьбы их героев ярче твоей собственной судьбы, если же наоборот, то их содержание быстро забывается.
Увлекающийся человек непоследователен: его утомляют однообразные цели.
В праздношатающемся мире единственно возможной почвой может стать… Бог.
Пустыня избрала Христа, ибо кто ещё мог быть равным ей по силе, по безграничности возможностей?
Мир и человек. – Мы почему-то искренне возмущаемся, если мир сходит с ума – и, наоборот, сожалеем и печалимся, если подобное происходит с человеком.
Судьба даёт жизни содержание.
О тайном проекте Всевышнего. – Люди, болезненно ощущающие свою раздробленность, половинчатость, забывают в неизбывной тоске по цельности, что из раздробленность, возможно, богаче хвалёной цельности идеала, что сам Бог, тоскуя по многомерности и разнообразию, спровоцировал Адама и Еву откушать райских яблок, чтобы они «выпали из гнезда», дистанциировались от рая и попытались построить новую гармонию нового мира, ибо самая прекрасная гармония строится из как можно большего количества компонентов. Собирать себя – что может быть прекраснее и величественнее? Надо лишь поменять самооценку с минуса на плюс – с «это трагично» на «это прекрасно». И когда-нибудь раздробленность, половинчатость, несовершенство станут для нас новым идеалом, потому что они ничего нам не навязывают и оставляют пространство для творчества. А «трагичность» происходящего – это просто первая реакция, «детский сад» живого нормального человека.
Людям часто не к добру окончание большого испытания. Они начинают почивать на лаврах и бить баклуши, не ведая, что самое большое испытание – это отсутствие испытаний.
«Настоящая» жизнь, жизнь на большом энергетическом накале, неизбежно сталкивается с большим количеством психической «грязи», поскольку наше своеволие вызывает противодействие со стороны окружающих, жизненные интересы которых вступают в противоречие с нашими.
Жизнь есть бессознательное богоборчество. Смерть – расплата за него.
О ценности жизни. – Мы обожествляем свою жизнь, когда она нас радует – и в грош её не ставим, если она нас огорчает.
Лучший поэт – тот, для которого поэтичность не самоцель.
Наши переживания мира целиком зависят от сиюминутного состояния духа, чей промысел слеп. Мы способны обрадоваться смерти или с равнодушием встретить бурный всплеск насыщенной жизни.
Чем тоньше, мудрее человек, тем в меньшем количестве действий станет он участвовать. Чем глубже человек, тем больше в нём совмещается несовместимого.
Если мы в состоянии пережить в своей жизни трагедию, позже нам откроется её смысл и необходимость.
Я думаю, что толстокожесть и ранимость могут быть разными состояниями одного и того же человека. Защищённость и беззащитность зависят от наличия или отсутствия некоего иммунитета в душе.
Всё лучшее – всегда нарасхват, и в этом – громадное для него искушение: сумеет ли оно остаться на своей высоте и не деградировать, если для того, чтобы быть востребованным, ему не приходится прилагать максимум усилий?
Мы вознесли верность до небес, между тем как суть жизненного процесса – движение вперёд – есть своего рода отступничество по отношению к тому, что остаётся позади. Из этого можно сделать такой грустный вывод, что верность старому «консервирует» жизнь и потому глубоко ей враждебна.
…Быть сопричастным миру во всех его проявлениях…
Даже ненависть /острое неприятие чего-либо/ – более творческое состояние, чем апатия: она порой служит хорошим стимулом для жизнедеятельности.
За искренность иногда приходится платить настолько дорого, что возникает великий соблазн заменить её святой ложью – либо, на худой конец, умолчанием.
Недостатки делают личность масштабнее.
Любые извращения меркнут рядом с фантастической убеждённостью идеологов коммунизма в то, что все люди равны.
Любовь родителей к своим детям и детей к родителям божественно чиста: она существует просто так, она не требует доказательств. То ли дело любовь мужчины к женщине или женщины к мужчине, всегда подозрительная, всегда требующая взаимности…
Тот, кто не умеет любить «неразделённо», не требуя ничего взамен, никогда не получит в дар ответное чувство.
Искусство всегда остро нуждается в бесспорных произведениях, которые стояли бы выше вкусовщины.
Ничто так не сжигает мосты между людьми, как нетерпимость, критика под видом любви и заботы, оголтелое право судить со своей колокольни.
Мне многое позволяют говорить безнаказанно – то, что другому человеку, может быть, и не простили бы, – может быть, потому, что я биографически словно бы оплатил свои счета на много лет вперёд.
Церковь – может быть, хорошее место, но – чрезвычайно вредная в смысле свободы мышления организация, не терпящая инакомыслия, обвиняющая первопроходцев духа во всевозможных смертных грехах, самым меньшим из которых является гордыня…
Богатый /в широком смысле/ человек рано или поздно начинает сорить своим богатством.
Малодушие – верный признак бессилия: сильный человек всегда великодушен.
Как мало надо, чтобы заполнить пустоту вокруг себя! И это называется жизнью!
О рассеянности. – Рассеянность вызвана передислокацией внимания. Она почти никогда не бывает абсолютной: если в чём-то ты рассеян, в чём-то другом ты должен быть сконцентрирован. Рассеянность и существует за счёт сосредоточенности. Теряя какие-то важные для себя вещи / деньги, документы и т.п./, я не раз отмечал, что в момент их утраты они не были для меня чем-то главным, определяющим, о чём постоянно думаешь. Так что рассеянны мы, как правило, по отношению к тому, что является для нас в данный момент второстепенным. И, наоборот, сам факт потери переключает наше внимание, нам жалко утраченного и мы переносим его в своей внутренней иерархии на более высокое место. О том же, чего нам потерять, мы и вовсе не грустим.
«Могло быть ещё хуже…» - способна ли эта мысль стать источником маленькой радости?
Откровенно говоря, я не моралист и не имморалист; задачи поэзии лежат вне морали, поскольку любая мораль – это ограничение, а поэзия – государство без границ.
2. ПАРАДОКСЫ НЕКОНВЕРТИРУЕМОЙ МЫСЛИ
Радость жизни – это, в сущности, радость непохожести на ближнего своего.
Наличие убеждений способно сделать нас консерваторами.
О реваншизме как общественном явлении. – Коммунистическая идея вступила в фазу реваншизма. Потерпев сокрушительное поражение, она, тем не менее, ещё не повержена окончательно, ибо находятся люди, продолжающие верить, что виновата не сама идея, а люди, которые пытались воплотить её в жизнь.
Патриотизм чёрный и диалектический. – Патриотизм, игнорирующий достоинства других народов, патриотизм, восхваляющий недостатки своей нации как её достоинства, неизбежно вырождается в чёрный патриотизм. В этом отношении мы отдадим предпочтение патриотизму диалектическому, допускающему известную примесь космополитизма.
Что может быть пошлее мудрости для всех?!
Я пользуюсь книгами как камертоном для настройки души.
Работа поэта сродни задумчивости шахматиста – прокручиваешь в голове бесчисленные варианты, чтобы выбрать наилучший.
Счастье – ощущать влечение к себе людей.
Может быть, мы отличаемся друг от друга только наслоениями разных привычек.
Боккаччо сказал: «Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться».Н но ещё лучше, на мой взгляд, делать и не каяться.
Наши старшие братья по разуму, если таковые существуют, должны быть менее эмоциональны, чем мы. Если человек станет подолгу жить в космосе, это повлечёт за собой изменения в его биологической структуре. Интересна проблема невесомости, сна в космосе. Скорее всего, нам не нужно будет тратить столько энергии для поддержания жизни, как на Земле, и это сможет продлить нам существование.
Как назойливы порой бывают близкие люди в стремлении помочь!
При рождении старая память выключается, и мы уже не помним, кем были в прошлой жизни.
Не готовые к восприятию художественного произведения люди, как правило, бывают возмущены своим непониманием, считая, что во всём виноват художник, непомерно и вызывающе усложнивший своё произведение.
Хранить святое – это тоже строить.
Я считаю пороками гораздо меньше человеческих качеств и поступков, чем это обычно принято считать.
Каково должно быть соотношение характеров, которое позволило бы избежать в отношениях мужчины и женщины противоборства полов?
Женщина больше, нежели мужчина, ненавидит старость: старость – это преступление природы против самой себя в лице женщины.
Человек часто живёт в каком-то замкнутом пространстве: дом, семья, работа, в лучшем случае ещё друзья. Тот, кто не сеет вокруг себя жизнь, обречён на одиночество.
Бывает сокровенное неделимое и сокровенное, которым хочется поделиться.
Когда один человек говорит о другом человеке, беседуя с ним, у обсуждаемого больше шансов познать себя, так как усилия умов объединяются.
Мудрость учит быть в молодости безумными.
Классика, что драгоценное отстоявшееся вино, – если, конечно, не подходить к ней со школьными мерками.
Умеет молчать тот, кому есть что сказать.
Нет женщины, которой не владел бы соблазн роскошной жизни.
Как много древнерусской поэзии в причитаниях над могилой!
Хочется обрести новое дыхание, включить в своей жизни вторую космическую скорость: какой же русский не любит быстрой езды! Но велик риск выскочить за пределы Солнечной системы и тем самым отрезать всем отставшим путь к пониманию.
Человеческой страсти, чтобы быть яркой, нужны препятствия, которые бы ограничивали её свободу. Чем плотнее атмосфера, тем ярче горит метеор.
Человеку, чтобы быть творцом, нужны две вещи: недюжинный потенциал и хороший отдых. Усталые, мы говорим друг другу не те слова.
Тот, кто сумел сделать счастливым хотя бы одного человека, например, себя – уже волшебник.
Познать другого человека через себя нельзя. Ибо «свой аршин» - ненадёжная мера.
Опять новый год. И все радуются. И никто не задумывается над тем, что этот год – ещё один шаг к «роковому новоселью».
Бессмертие – это постоянство жизни. Но в природе всё меняется, всё подвержено тлену. Значит, бессмертия нет, а значит, нет и бессмертных.
Иногда можно страдать от своей непохожести на других.
Женщины и поэты острее чувствуют скоротечность жизни.
Общая опасность может на время сплотить даже бывших врагов.
Иногда я жалею, что мы современники: я предпочёл бы стать книгой в Ваших руках.
Смысл жизни – найти себе занятие по душе и совершенствоваться в нём таким образом, чтобы как можно меньше людей делали это дело лучше.
Суть эрудиции в том, чтобы как можно большее количество информации находилось в активном запасе памяти. Впрочем, не следует забывать гераклитово «многоучёность не научает…»
Не всякий глубокий сюжет отвечает дарованию того или иного писателя. Требовательный к себе художник не станет писать «чужое», потому что далёкие от его миропонимания сюжеты так и останутся у него в руках мёртвым грузом. Стоит ли удивляться, что Пушкин так щедро делился сюжетами с Гоголем?
Творения – как люди. Они отделяются от их творца и пытаются жить самостоятельной жизнью, независимой от их создателя.
Передо мной – часы. Они тихо отстукивают какое-то своё время. И люди думают, что все они живут по этому времени. Но это не так. Каждый человек живёт в своём времени и по своему времени. Сердце каждого человека бьется в своём особом ритме. Часы же навязывают нам своё, якобы общее для всех, время. Существуют временные уплотнения и временные «ямы», когда время то ползёт, как черепаха, то летит со сверхзвуковой скоростью. Каспаров утверждает, что за один год он проживает три. Видимо, вскоре ему предстоит за три года прожить один – природа не терпит людских капризов.
И в гладкой, спокойной, вяло текущей жизни бывают скрыты моменты выбора между настоящей жизнью – и медленной, но тоже настоящей, смертью.
Выскажу еретическую мысль: как это ни парадоксально, мир ещё не создан. Мы должны создавать его сами. Но единый мир никогда не будет создан – единый для всех людей. Между обществом, одержимым идеей единого мира, и человеком, творящим свой неповторимый мир, всегда будут противоречия. Поэтому на земле царит Хаос. Хорошо быть еретиком, когда на дворе уже ХХ1 век!
Женская верность – миф или реальность?
Тщета тюрем. – Человек, который сам себя казнит, не нуждается в наказании общественном.
Воспоминания часто кажутся нам ирреальными, потому что они из наших прошлых жизней, и каждое из них напоминает собой древний город, погребённый под многометровым слоев вулканической лавы и пепла.
Одно из самых больших удовольствий в жизни я получил, когда вернул нераспечатанным письмо любимой женщины, которое она написала сгоряча и имела неосторожность отправить мне, а после по телефону умоляла не вскрывать.
Истинно умеет любить тот, в ком великодушие доминирует над чувством собственника.
Люди близоруки, когда смотрят на вещи грандиозные, и дальнозорки, когда смотрят на миры миниатюрные.
Люди печалятся скоротечности жизни вместо того, чтобы радоваться, что она у них есть.
Развлечения, по мнению Паскаля, призваны отвлечь человека от мрачных мыслей о смерти. Но почему он так уверен, что, задумавшись, человек неизбежно придёт к мыслям мрачным?
Удивляются, что Шекспир, не имея образования, написал свои грандиозные вещи. Если бы нечто подобное написал студент Литинститута, никто бы не удивился. И это обидно.
Вдохновение: душа ищет и находит в себе небесный контрапункт.
Земля летит со скоростью 30 км/ч, а мы этого не замечаем. Она вращается вокруг Солнца, а мы каждый день наблюдаем своими глазами совершенно противоположное.
Мы видим сны. Чем? Глаза-то наши закрыты! А как мы читаем книгу? Мы смотрим невидимыми глазами – воображением. Воображение – вторые глаза, и даже, может быть, более зрячие.
Смерти я обязан жизнью.
У обезьян нет рас. Значит, мы произошли не от них. Защищайся, несчастный Дарвин!
Бог – это единство и гармония противоположностей.
«Третья сторона медали» - одно из имён Бога в моей мифологии.
Все мы страшно уязвимы перед будущим: вдруг окажется, что все наши подвиги и жертвы, как и деяния наших предшественников, были напрасны и нынче способны вызвать разве что снисходительную усмешку?
Нужно стремиться жить среди людей, которые тебя понимают.
Бездетных особенно угнетают биологические рамки их существования.
Сердце – не дом души, а только мотор мозга. Библейские ад и рай соответствуют полушариям головного мозга.
Мир совершенен для тех, кто его достоин.
Что делали мудрецы до изобретения письменности? Они размышляли.
Природа являет собою воплощённое противоборство двух верховных начал – Главного Сочинителя и Главного Разрушителя.
Розанов мне интересен тем, что я с ним иногда не согласен.
Медленность и постепенность увядания щадит наши чувства.
Слава хороша только как награда за труд.
Труд создал из обезьяны человека (по Энгельсу); значит, прежде обезьяны были бездельниками.
В вечности, по Достоевскому, всё одновременно, всё сосуществует.
Перевожу драгоценное время – смотрю футбол. Или – полноценно отдыхаю?
Почему человек должен работать на общество, если оно не в состоянии отодвинуть его смертный час?
Страсть, набирая страшную силу, становится неуправляемой.
С людьми, присутствие которых не требует всей моей души, я скучен и молчалив.
Мир держится на том, что совершенно разные профессии считаются в своём кругу самыми почётными.
Тип Леонардо и тип Микеланджело. – Всех без исключения художников можно условно разделить на два типа. Представители типа Леонардо принципиально не желают вмешиваться ни в какие интриги и заварушки, предпочитая постигать мир через созерцательный образ жизни. Представители типа Микеланджело, наоборот, жаждут самолично участвовать во всех важных, с их точки зрения, событиях и начинаниях, вплоть до трагических и смертельно опасных. И те, и другие видят в этом благо для своего искусства.
Если два умных человека говорят одно и то же, это уже истина.
К чересчур эмансипированным женщинам трудно относиться по-рыцарски.
Люди часто не понимают друг друга оттого, что вкладывают в одно и то же понятие разный смысл.
Воскрешение мыслю – не утопия, а реальность: думая о ком-нибудь, мы тем самым воскрешаем его – в нашей памяти. Собственно, нужно стремиться прожить жизнь так, чтобы нашим потомкам захотелось нас воскресить.
К тем, кто нам не очень приятен, мы подходим с меньшей степенью человечности.
Как можно посвящать чужого человека в интимные подробности своей жизни? И это называется исповедью!
Человек, иронически относящийся к собственным слабостям и недостаткам, часто не терпит подобной иронии со стороны других.
Потакайте только своим славным сторонам!
Главное, что я ценю в человеке – не красота или эрудиция, а способность понимать с полуслова.
Настораживают люди, которые навязывают нам то, чего мы у них не просим.
Шнурок от ботинка иногда долговечнее самого ботинка.
Древние иконы – наша радость и наше сокровище. Не наш ли лик на них запечатлён?
Лучше любить самому без взаимности, нежели быть любимым, не любя. Чужая жестокость не причиняет таких угрызений совести, как своя.
Можно спокойно относиться к собственной смерти, но быть равнодушным к смерти близкого человека нельзя!
Страшно почувствовать себя ненужным любимому человеку.
Телесные прелести нельзя считать сокровищем: это сокровище слишком часто встречается…
Больше всего мы любим, пожалуй, тех людей, кто глубже нас понимает.
Сенека сказал: «Если хочешь жить для себя, живи для других». Справедливым представляется мне и обратное: если хочешь жить для других, живи для себя – цени себя, твори себя, обогащай себя духовно.
Можно легко забыть боль, которую причинил близкий человек, но при рецидиве, повторной обиде, в памяти всплывают все прошлые огорчения.
На войне заповедь «не убий» не годится: не убьёшь сам – убьют твоего товарища. Значит, ты сам убьёшь своего товарища.
Всё, что бы я ни совершал, дурные ли поступки, хорошие ли, всё затем искупится в художественном осмыслении, в творчестве. И сама жизнь оказывается в этом смысле как бы вторичной по отношению к творчеству: как бы ты ни поступал, всё равно искупится.
Днём мысли мои как-то странно раздробленны, и только ночью они входят друг с другом в таинственное и удивительное сцепление, образуя поток.
Труднее всего в жизни поменять установку или ориентацию, ибо, один раз выбрав, ты уже отдал этому делу (человеку) всю свою душу. Поэтому так трудно совмещать привязанности или переключаться с одной на другую.
Я люблю быть жестоким по отношению к тому, что считаю в данный момент для себя второстепенным.
Эпохи возрождения не создают, как ни странно, новых ценностей – они просто эксплуатируют ценности старые, давно апробированные. Слишком велика боязнь ещё раз обжечься на чём-нибудь новом.
Дети всегда старше своих родителей.
Мне нет пределов – но я скрываюсь за этим лицом, и это странно.
Всякое зло заранее уравновешено.
Сочетание мощи и тонкости – вот к чему нужно стремиться!
Истина рождается в ссорах. И гибнет в перемириях и компромиссах.
Идеализация и ложь – близнецы ли они?
Любовь, будучи растянутой на целую жизнь, теряет в своей силе, но меняется в оттенках.
Творчество – это парад планет в душе.
Хорошая мысль у Октава Мирбо: «Когда знаешь, отчего грусть, это уже почти радость».
Каждый человек образует вокруг себя ауру – свой мир ценностей.
Голос является одним из слагаемых души человеческой.
Электрон, вращающийся вокруг ядра – не есть ли это образ души человеческой?
Поэзия – это предчувствие и предсуществование новой философии.
3. МЕТАФИЗИКА МЕТАМОРФОЗ
Велика слава классиков. Однако степень их влияния на современные умы незначительна. Кто из нас, скажем, может похвастаться, что на его развитие повлияли Гомер или Данте? Что его любимый писатель – Шекспир?
Порой мы даже не подозреваем, насколько сильно влияют на наш дух предпочтения, которые мы оказываем тому или иному человеку, посвящая ему свои самые задушевные минуты.
Крамола, высказанная эмоционально, утрачивает свою одиозность, поскольку не производит впечатление тщательно обдуманной.
Принцип исторического контрапункта. – Когда тенденция идёт на спад, и даже то хорошее, что произрастало в обществе, начинает утомлять своей односторонностью, приходит гений, вдохновляющий контр-тенденцию.
Необходимо принимать своё дилетантство во многих областях как должное – это раскрепощает мысли.
Поль Валери: «Реализм, романтизм – бутылочные этикетки». Наверное, творчество любого художника представляет собой синтез всего лучшего, что было создано до него, замешанный на своеобразии его личности.
Сосредоточенность мысли на чём-то важном карает окружающих своим невниманием, граничащим с равнодушием. Ибо мысль не может раздвоиться. Поэтому на всех творцах лежит проклятие.
«Самые важные события в моей жизни – это мои мысли».
Когда жизнь чрезмерно стабилизируется, хочется маленькой смерти, катализирующей возрождение.
Если совместить крайние точки – это уже беспредел.
Политика – враг искусства, гуманность – враг философии..
Плюрализм по-нашенски: всем на всё наплевать.
Никогда не угадаешь, что получится в итоге: гадкий утёнок – или шедевр.
Какая чудовищная жизнь опоэтизирована в повести Даниила Гранина «Эта странная жизнь»! Герой повести, реально существовавший человек, крупный учёный, бился всю жизнь над тем, чтобы ни одна секунда его жизни не пропала зря. Он скрупулёзно подсчитывал соотношение секунд плодотворных и потраченных впустую. Он дозировал и хронометрировал даже отдых и естественные отправления. По сравнению с такой жизнью любой нормальный человек, не фанатик, кажется бездельником… Я – полная противоположность герою этой повести. Периоды лени и бездействия чередуются у меня с периодами самовозгорания, когда я способен сдвинуть горы, чем бы я ни занимался. Моя жизнь построена на всполохах пульсаций души и разума, когда лени надоедает лениться, и апатия к жизни вдруг сменяется титанической работоспособностью, «Болдинской осенью» танцующего духа. И всё это благодаря пляшущей аритмии жизни.
Если афганская война даст нам две-три крупные личности художников, их значимость для культуры поглотит значимость войны для истории. Лев Толстой для нас важнее Крымской войны, в которой он участвовал.
Бог тоже молится человеку.
Чрезмерная привязанность к своим родным и близким, если у тебя есть дар Божий, эгоистична по отношению к своему высокому предназначению.
Моя душа – мир сходящихся и расходящихся вселенных.
Весь мир можно легко себе представить в виде биржи ценностей.
Идеологические извращения. – «На бой кровавый, святой (!) и правый…»
«Наиболее важным искусством для нас является кино». Увы, поэзия как-то незаметно скатилась в искусства наименее важные.
К «вечным» книгам – таким, как «Гамлет» или «Дон Кихот», очевидно, вскоре будут причислены романы французского писателя Андре Жида «Фальшивомонетчики» и «Подземелья Ватикана». Не случайно в народе говорят: Вечный Жид.
Драматург – высшая стадия развития поэта.
Иногда чужие мысли приходят как свои – и тогда не столько творишь, сколько занимаешься нечаянным плагиатом.
Стремясь к совершенству, помни: земной шар вертят люди с комплексами!
С годами человек устаёт от того, без чего он может обойтись.
Эгоизм художника заранее оправдан: он копит для себя, чтобы отдать другим.
Лучший аутотренинг – ясная, видимая цель.
Если правда, что краткость – сестра таланта, то Эллочка Людоедочка – просто гений.
«Свой стиль» - это личные штампы.
Нет ничего бесполезнее, чем доказывать женщине, что одиночество может быть величайшим счастьем.
И ничего не делая, можно обидеть человека. Или даже целую нацию.
Никто так мастерски не владеет иронией, как судьба.
Я стремлюсь общаться с теми людьми, к которым поворачиваюсь своей солнечной стороной.
Чем гениальнее сюжет, тем больше жанров на него набрасывается.
Что может быть красноречивее молчания?!
С женщинами приходится быть и стоиками, и эпикурейцами.
Как просто оказаться жестоким – достаточно не отвечать на любовь!
У химических элементов есть период полураспада. Так же и наши кумиры с идеалами.
Плодовитость, как пошлость. – Много пишущим писателям и в голову не приходит, что не всякий читатель найдёт в себе мужество и терпение перелопатить «тысячи тонн словесной руды», чтобы добраться до крупиц золота, если, конечно, оно вообще имеется.
Правило параллельных истин. – Постулат, верный для отдельного человека, обычно применим и для более крупных образований, выступающих как единое целое, например, для республики, страны, нации.
Все великие мысли уже заявлены – так что нам остаётся лишь магия слова.
4. МАКСИМЫ И МИНИМЫ
И выполняя сизифов труд, можно натереть себе мозоли.
Трудно витать в облаках, когда нет крыльев.
Иногда и зеркало не помогает найти собственное лицо.
Занятия, которым мы предаёмся, приобретают над нами странную власть, изменяя нас незаметно для нас самих.
Все страдания мира можно отнести к математическим несоразмерностям: слишком много людей – слишком мало пищи, слишком много поэтов – слишком мала необходимость в них и т.д.
Философствуя, я не претендую на роль учителя: мудрость – это зараза, которая не передаётся. Она обрывается на её носителе и творце, постепенно вырождаясь в последователях в сатанинский бред трактовок и домыслов.
На войне ангел меняет свой цвет.
Хорошо быть неверующим, пока ты лежишь, как Обломов, на диване, и жизнь тебя не слишком трогает, либо когда ты счастлив и достаточно толстокож, чтобы не входить в чужие несчастья. Но когда теряешь власть над происходящим – например, не можешь остановить сползание близкого человека к старости и смерти, хочется удостовериться в бытии Бога и позвать Его на помощь.
Бездонная и постоянно пополняемая сокровищница рано или поздно превращается в свалку.
Конкретных виновников происходивших когда-то событий на самом деле нет – есть козлы отпущения. Как просто и лакомо взять – и одним махом свалить все беды на одну голову.
Люди ошибаются, жертвуя личной жизнью во имя общественной.
Когда я просыпаюсь, на мне остаётся посмертная маска моего бдения во сне. Что же происходит с нашим зрением, когда мы спим? Вечность, которую предвосхищают наши сны, стремится соединить наше прошлое с нашим будущим, живых и уже умерших свидетелей нашей жизни для великого празднества духа.
К несчастью, войны новейшего времени перестали носить мушкетёрский характер.
Смерть любит людей неразделённой любовью.
– Я дошёл до всего сам, своим умом.
– Посмотрела бы я на Вас, если бы Вы не прочли за это время ни одной книги!
Грусть уходящих эпох заключается в том, что стираются их лица, забываются человеческие судьбы – и в этом отношении исторические романы – зачастую безнадёжная попытка одухотворения прошлого.
Самое глубокое произведение – то, в котором мажор и минор одновременны.
Схимничество и скоморошество – два полюса русской души.
Из широкого спектра оценок деятельности Ленина между полярными «куда ты нас завёл, Сусанин?» и «выше знамя ленинизма!» самым мудрым мне представляется спокойно-благородное «это было… было… было…»
Реакционное – прогрессивно; прогрессивное – реакционно.
Душа – это бабочка, гибельно и неразумно летящая на свет.
Как до ужаса безразлично умершему – успел он или не успел что-либо сделать – то, что представляется нам столь важным!
Фатальность событий наступает тогда, когда забывают хорошо перетасовать колоду…
Мы называем его Богом, когда он приносит нам радость, и мы называем его Дьяволом, когда он причиняет нам страдания.
В юности мне часто снился один и тот же сон: прекрасный потусторонний мир, где чинно восседали державные владыки с прислуживающими им ангелами, – белые одежды, скипетры и нимбы. И этот мир почему-то очень хотел оставить меня у себя. Я помню это искушение – мне очень не хотелось возвращаться в мир людей. Блистающий мир был прекрасен – но что-то удерживало меня, какой-то безотчётный страх. Я боялся навсегда остаться в этом сне. И каждый раз усилием
воли я просыпался.
Могу ли я быть раб Божий, когда во мне нет ничего от раба?
Равноценные утраты других людей не делают нашу боль тише.
От скорби нужно лечиться, а не заигрывать с ней!
Храбрость человека на войне ещё не даёт о нём полного представления как о человеке.
Творчество – это прозренье. «Я как-то странно порой прозреваю», – писал Фет.
Ключ к счастью или несчастью человека зачастую лежит в его собственной натуре.
Мир мечется между пацифизмом и воинственностью, между Христом и Антихристом, которые всего лишь части единого целого, не имеющего названия.
Боги-каннибалы. – Что жизнь человечья? Пища богов.
Ночью, когда солнце прячется за горизонт, восходит душа – наступает великое солнцестояние души.
Мысли – это волны души.
Слава поэта зависит не от того, насколько хороши его рифмы, а от того, насколько хорошо его стихи рифмуются с духом эпохи.
Чистой правды, как и чистой лжи, не существует, ибо где-то между ними обретаются такие важные вещи, как легенда, выдумка, изобретательность, художественность.
Человек – промежуточное звено между фауной и флорой.
Душа и тело слишком связаны между собой, чтобы мы пренебрегали одной частью ради другой.
Много и плодотворно читающего писателя подстерегает великая опасность стать версификатором стиля своих кумиров.
Пушкин бессмертен – но только до тех пор, пока литература имеет для нас хоть какое-нибудь значение.
Поэтическое вдохновение прекрасно тем, что не надо подбирать слова и заниматься маяковщиной – изводить «единого слова ради тысячи тонн словесной руды».
И те, кто утверждает, что Бог есть, и те, кто доказывает противоположное, одинаково правы: каждому воздастся по его вере.
Многие женщины убеждены, что мужчины существуют прежде всего для того, чтобы их развлекать…
Чем красивее стиль произведения, тем меньше в нём глубоких мыслей. В противном случае мы бы обратили внимание сначала на мысли и затем уж – на красоту.
Приобретения – оборотни потерь.
Продавец времени – знает ли он цену своему товару?
Часто оказывается, что поступок может быть охарактеризован иначе, чем это пришло в голову под воздействием первых эмоций, и тогда оценки со знаком «минус» могут быть легко заменены оценками со знаком «плюс». Например, то, что вначале, безусловно, казалось конъюнктурой, в новой трактовке оказывается просто оперативным откликом на злобу дня и т.д.
Неосуществлённые мечты – что непогашенные облигации: годами пылятся где-то на чердаке, и так и забываешь узнать, кому же на них выпал выигрыш…
Время – мой вечный секундант.
Вам не хватает глубины? Выпейте море!
Смутное время – блаженство для философа и поэта!
Ещё раз о справедливости. – Почему до сих пор не реабилитирован Люцифер и не наказан палач Прометея?!
Огрехи человека всего заметнее, когда с ним ссоришься.
Ложь неприятна сама по себе – до тех пор, пока не достигнет степени высокого искусства.
Как идеалисты, так и материалисты – чудаки, лишившие себя, как минимум, полмира.
Японцы в истории с Курильскими островами напоминают мне старого карточного шулера, который вдруг вспомнил о давнем проигрыше в дни своей безумной молодости и требует вернуть ему эти деньги.
Нарцисс – это Творец до сотворения мира.
Иногда вера во что-нибудь является просто отсутствием образования.
Переживания по поводу своей вины не только не избавляют человека от ответственности, но и не спасают его от упрёков или даже ненависти пострадавших.
Тиранов не только ненавидят, но и любят, и даже уважают, и это уже мало кого удивляет со времён Наполеона и Сталина.
Обвинения в плагиате – так ли они серьёзны с точки зрения здравого смысла? В конце концов, каждый из нас только повторяет на свой лад кем-то другим впервые
обронённые истины.
Самое дешёвое сейчас в стране – это жизнь человека. И самое дорогое – тоже жизнь.
Об Октябре 17-го. – Тёмные силы решили, что они – светлые, взяли, да и захватили власть…
Что есть истина? Истина есть путешествие сознания от одного абсолюта к другому.
Я люблю часы, когда подле меня нет никого, кроме Бога.
Я пролистал эту книгу, но час её чтения для меня ещё не наступил.
Искусство нашего времени перестало быть аристократичным. Толпа устами своих глашатаев в искусстве как бы говорит: «Будь как мы! Подделывайся под нас!»
«Дневник писателя» – это не жанр, а способ быть причастным одновременно и к своей эпохе, и к вечности.
Скромность украшает человека, но никак не влияет на ценность того, что им сделано.
Глубокие и остроумные заблуждения вызывают истину на дуэль.
Священное писание: литературный памятник – или нечто большее?
Иногда бывает сподручнее выбрать для себя на распутье не самую легкую стезю, ибо цель пути – твоя собственная душа.
Третья сторона медали – это теневая и незаметная в данный момент потенция, которая как бы до поры до времени находится «в засаде». Она просто ждёт своего времени, чтобы стать лицевой стороной той самой медали.
Мир – это автопортрет Бога.
Нет геройства в самоустранении.
Телевидение – сущее бедствие для человека, которому присущ аристократизм духа; книги и драгоценные вина – единственная его отрада.
Мало быть просто гениальным – нужно ещё суметь в калейдоскопе событий вызвать к себе повышенный интерес.
Можно себе представить, какой фурор произвели среди чопорных добропорядочных англичан хулиганские эротические рисунки Обри Бердслея.
«Искусство принадлежит народу». «Так отнимите же его, чёрт возьми, у народа – ради блага самого Искусства!»
Вам незачем идти по моим стопам: ведь это своего рода шпионство!
Блажен, кто не задумывался над причинами хаоса.
Современная жизнь больше требует подвижности, чем подвижничества.
Я мог бы написать целый роман, где эти мысли были бы рассыпаны по его пространству, как жемчужины. Но, к счастью, я потерял сюжет…
В Раю Адаму было хорошо, но… скучно и неинтересно.
Нерешительность зачастую происходит от безразличия в выборе.
Попытка – не пытка, а лекарство для души!
«Одна, но пламенная страсть…» делает бутафорскими остальные стороны жизни.
Не трогайте его! Этот парень играет только на гитаре!
О, это безумие – блюсти тайну своей души и сметь надеяться на понимание!
3. МЕТАФИЗИКА МЕТАМОРФОЗ
Было бы большой наивностью полагать, будто мы в чём-то углубили то, что знали люди до нас.
Часто мы слагаем с себя всяческие полномочия, любезно предоставляя их своему Богу.
И услышал я Голос: «И да будет дано тебе снова и снова превращаться из Учителя в Ученика, ибо как сможешь ты учить других тому, чего не ведаешь сам?..»
Ум энциклопедический редко бывает мощно целенаправленным.
Что же мы видим перед собой? Нескончаемую манифестацию ненужных нам вещей и предметов.
Пути домой неисповедимы.
Как выяснилось, в библиотеке Всевышнего имеется и раритетное собрание духов наших предков.
Соблюдайте субординацию – не спорьте с ангелами! Будьте взаимно вежливы!
- Так кому же это было нужно? ( Афганистан )
- Самим «афганцам».
- ???
- Поскольку у них ещё не было мудрости, чтобы отказаться или протестовать.
Что есть забвение – то, о чём мы не помним, – или то, о чём мы не вспоминаем?
Я восхищаюсь Игрой, но мне не нравятся Ваши правила, Ей приданные.
Поэт, пишущий «в стол» – что царь без трона, но царствие его небесно.
«Довольствуйтесь малым», – учат нас стоики. Но как быть с теми безумцами, которые жаждут довольствоваться великим?
«Гуманизм» новейшего времени может на поверку оказаться вздорной выдумкой.
Сколько людей – столько и потенциальных откровений духа. Но кто отважится стать пастырем такого разношёрстного стада?
Отнимите у творца его эго – и он перестанет быть творцом.
Застой вовсе не был так уж плох, как его нам нынче малюют, да вот беда – дух статики страшно соскучился по духу динамики!
Многие боятся смерти больше, чем дряхлости, а следовало бы – наоборот!
Мы не понимаем друг друга: Вы хотите «правду», а я постоянно Вам подсовываю то притчу, то аллегорию, то метафору.
Когда из обихода исчезают союзы, на авансцену во множестве выползают наречия, междометия и предлоги.
Хулиган поневоле. – Вам кажется, что я нарочно нарушаю раз и навсегда установленные правила, а я просто живу!
Трудно одновременно мыслить и развлекаться – разве что ваши мысли развлекут вас в вашем одиночестве. В обществе же никто не видит, что вы по-своему развлекаетесь, вам пеняют, что вы скучны, а вы не горите желанием поделиться с окружающими своим единственным развлечением.
Уже художники-передвижники понимали: моя недвижимость – моя крепость.
То, что нечисть в сказках бессмертна, не лучший аргумент в пользу бессмертия.
…И тихо давит на виски безумство почерка тоски…
Собственная невинность в юности часто представляется нам комплексом, от которого надо поскорее избавляться.
Оказывается, по реке жизни можно путешествовать и вспять – в поисках утраченного. Но это чревато: вдруг то, что впереди, интереснее того, что позади?!
Конец застоя в театре времён Адама и Евы. – Трудно переоценить роль Змия в творческой эволюции человека. Ведь вечный рай от скуки кромешной постепенно превращался в ад! И запретный плод знаменовал собой новый / ! / путь. И даже если на этом пути человеку не суждено познать до конца добро и зло, он может хотя бы познать, что нисколько не нуждается в подобном знании – и вновь обрести, уже на новом уровне, свой потерянный рай!
Есть благотворительность, которая, по существу, безнравственна, – например, одаривать нищих, которые не хотят работать.
Бог посещает несуетных.
Самые светлые, жизнерадостные художники часто создают и самые трагические произведения. Возьмите хотя бы Моцарта или Шопена.
Адриенна Лекуврер думала, что искусство истиннее жизни – и ошиблась.
Логично – ещё не значит истинно.
Если «мудрость» не приправить нечаянно «безумием», получится собрание нестерпимо-оголтелых максим.
Успех – это когда читатель откладывает в сторону Шекспира и начинает взахлёб читать ваши сочинения.
Иногда ренегатство или отступничество – всего лишь этап в жизни человека; может статься, что виноват не сам человек, – просто обветшали его идеалы, и оставаться верным им и впредь значило бы изменить самому себе.
Сложность в творчестве может быть достоинством. Но она может служить и маской бездарности, если возможны лаконичность и простота.
Мы совсем запутались в понятиях: используем слишком узкие там, где предмет обзора шире, и наоборот. Иногда слова, столь необходимые для того, чтобы точнее выразить свою мысль, просто отсутствуют в нашем языке. «Видели ли Вы Истину?» - спрашивали у меня на карнавале масок.
Опасны теоретики, которые вдобавок ко всему ещё и хорошие практики.
Жизни не важно, отрицают её или же, наоборот, возвеличивают: она всё равно доминирует над искусством (высшей жизнью!), политикой, над любыми логическими схемами, созданными человеком.
До чего же различны взгляды на мир у писателей, именующих себя христианскими! Так и остаёшься в недоумении, что же является воистину христианским – смирение перед неизбежностью – или же, наоборот, несмирение?
У пессимизма есть хотя бы то преимущество, что он не расставляет силки надежд…
Я верю в ненаучность истинной философии.
Мне приснилось, что мама вышла из гроба, как будто из лечебницы, и хотела всем показать, какая она, несмотря ни на что, красивая, и как хорошо теперь выглядит, подлечившись. На что бабушка, со свойственной ей прямотой и непримиримостью, заметила: «А почему же у тебя тогда лицо несвежее, землистого цвета?» И мама заплакала.
Иногда человек уходит из жизни ещё молодым оттого, что внезапно оборвалась эпоха, его вскормившая и питавшая.
Как меняется во времени наше переживание одних и тех же событий! То, что раньше представлялось нам чудовищным и несправедливым, сейчас уже не вызывает болезненного состояния духа. «Жизнь есть путешествие сознания…»
Даже первоисточник – не всегда чистый источник!
Есть места, где, кажется, вообще ничего не меняется – на улицы выходят совершенно те же люди, что и 20 лет назад; возможно, что и 40 лет назад они были такими же; они произносят изо дня в день одни и те же слова и вместе с тем воображают, что живут. Но они не живут и не умирают – это среднее арифметическое между жизнью и смертью. Это провинциальные островки застоя посреди тленного мира.
Как надо толковать Апокалипсис. – Конец света наступит не раньше (и не позже!) конца тьмы.
Истина боится кавычек и слишком прямых речей; она больше доверяет языку метафор.
Свобода – это наша зависимость в кризисе.
Нет задачи неблагодарнее, чем разнимать дерущихся, будь то простая потасовка или целая война. Нужно ведь суметь отвлечь внимание сражающихся от их собственной ярости!
Кто не умеет найти смысл жизни, общий для всего человечества, старается найти для себя хотя бы частный её смысл – для одного конкретного человека.
Белая магия личности. – Подлинная красота – это не максимальная приближённость к пропорциям Венеры или Аполлона, а совокупность неуловимо прекрасных черт. Некрасивый маленький Пушкин имел поразительный успех у женщин, не в последнюю очередь благодаря природной весёлости, поэтическому гению и всероссийской известности.
Никто ещё не писал так ясно, как Гераклит Тёмный из Эфеса!
И незыблемые истины нуждаются в проверке: часто их незыблемость покоится на зыбучем песке.
Бог не создавал мира: Он всегда был им. Мир заключён в символы; всё, что проходит – события, всё, что не проходит – символы. Бог есть Верховный Начертатель Символов.
Почему через год мы уже не скорбим по утрате так же сильно, как раньше? Мы уже достаточно отвлеклись; нас окружили другие звёзды; наконец, мы просто стали сильнее – теперь уже так много зависит от нас самих!
О беспартийности греческой философии. – У меня вызывает гомерический смех, когда серьёзные люди и, вдобавок, не дураки (например, Ленин и Лассаль), начинают сражаться за философов древности, выискивая скрупулёзно среди них «предтеч» материализма или идеализма. Поскольку древние, к счастью, ещё не усвоили пагубную привычку делить единый мир на две противостоящие половины – материальную и духовную, что является признаком философского декаданса, их легко «раскрутить» на принадлежность, как к тому, так и к другому лагерю, благо всего у них имеется в достатке.
Смыслом жизни для человека может стать стремление к объёмности, значимости своей деятельности не только для современников, но и для последующих поколений.
Философ! Отвлекись от скорби! Рассматривай любую войну как предтечу мира, гармонии и согласия!
Торжественность в трауре. – Есть некая чрезмерная пышность в сопровождении похоронных процессий, как будто это апофеоз, кульминация всего жизненного пути покойного, виновника «торжества». Весь околоток сбегается поглазеть, кто же это умер. Есть вещи, по отношению к которым любопытство кажется почти кощунством, последней степенью неприличия.
Смелость от незнания. – Молодости свойственно атаковать неприступные крепости от неведения, насколько хорошо они защищены.
Хороша истина, но и цветы заблуждения порой радуют глаз и даже благоухают.
Безусловно, причастие толпы оскверняет чистые источники, однако сам доступ к чистому источнику – это ещё и шанс вырваться из толпы, дарованный непросветлённому сердцу…
Великая душа передаётся по наследству. Но не всегда – родственникам.
Поклонение дураков. – Наша страна уникальна ещё и количеством дураков, её беззаветно любящих. Причём дураки эти нередко имеют достаточно власти, чтобы реализовывать свой патриотический зуд. Так что Эразм был не совсем прав, восхваляя глупость.
Народ и чернь. – Народ у нас часто несправедливо отождествляют с чернью, то есть с безмозглым стадом. Это не совсем верно. Действительно, чернь обычно составляет большинство. В моём понимании народ – это то, что не является чернью.
Перемены особенно трагичны для тех, кому в этот момент уже поздно меняться.
Причины застоя. – Народ долго молился одному и тому же Богу и не заметил, что Бог уже состарился.
Молния – душа небес.
Настольная книга. – Я бы мог Вам рекомендовать этого писателя в руководители, но только в том случае, если Вы мне обещаете, следуя за ним, слушать только самого себя.
Острота жизненных переживаний возникает оттого, что в этот момент мы ещё не сознаём символизм происходящего.
Хаос – это ненадолго разрушенная гармония сфер.
Скромность украшает человека, если только она не является синонимом трусости, закомплексованности, несвободы, боязни воздать себе должное – из-за возможных кривотолков в будущем.
Вы находите, что я противоречу сам себе? Вы отказываете мне в праве изменяться, т.е. свободно развиваться? Нет? Что же Вы упрекаете меня, в таком случае, что вчера я говорил совершенно противоположное?
Не всякое жизнеутверждение есть, вместе с тем, смертеотрицание.
Фазы скорби. – Не следует слишком долго сосредоточиваться на первой фазе скорби, плаче отчаяния и безысходности. Важно бывает укрепиться в мысли, что жизнь близкого нам человека, несмотря ни на что, состоялась.
Сильным и цельным натурам не нужны духовные пастыри, ибо они сами одновременно и ведущие, и ведомые.
Частности и ответвления настолько замусорили мозги современных философов, что они говорят о «наивности» (!) философии древних греков.
Как следует защищать истину. – Примеры Галилея и Джордано Бруно показывают, что каждый защищает то, что он считает истиной, на свой лад. Можно сколько угодно упрекать Галилея в трусости и малодушии, однако фраза «А всё-таки она вертится!» показывает, что у него был свой способ защиты – он хотел показать своим палачам, что истина вовсе и не нуждается в защитниках, что она независима как от защитников, так и от нападающих.
Человек меняет кожу, незаметно для себя сбрасывая в море прошлого свои настоящие переживания. Ещё немного, и я готов воскликнуть: «Он мудр как змея!»
Бесформенность Бога – сущее бедствие для мира, привыкшего к чётким очертаниям предметов.
Поэт в роли Добчинского. – В век засилья политиканов у поэта так мало шансов, независимо от масштаба дарования, стать известным, что его можно легко представить себе в роли Добчинского.
Монтень хотел соединить веру с вольнодумством. Но не он был пионером в этом начинании. Все реформаторы, революционеры мысли и духа, включая Иисуса Христа были до полного торжества своих учений верующими вольнодумцами.
Космополитизм как освобождение. – Нравы, обычаи, религиозные установки узко-национального характера порой настолько тиранят дух свободного человека, что ему хочется вырваться из этой замшелости на свежий воздух.
Инстинкты в роли суфлёров. – Мы сразу инстинктивно чувствуем расположение или нерасположение к новому для нас человеку – и только впоследствии можем себе объяснить, почему.
Мудрость речки – в извивах её берегов.
Моя любовь к родителям была так велика, что я нанёс бы оскорбление их светлой памяти, если бы пошёл по тому пути, который они мне предначертали.
Вековая путаница вокруг идеи Бога, вероятно, вызвана тем, что Бог как бы одновременно существует и не существует.
Бывают люди с интереснейшими метаниями и неприкаянностью – и люди скучнейшие в своей верности и последовательности.
Никто не может отнять у человека его судьбу.
Мнимый демократизм. – Сбор подписей среди населения в поддержку того или иного правительственного решения, несмотря на показную демократичность, как правило, не имеет ничего общего с действительно свободным волеизъявлением народа. Обычно этот приём используют в момент наивысшего массового психоза и несамостоятельности суждений. Я уверен, что если бы Гитлер устроил сбор подписей «за» или «против» нападения на СССР, большинство немцев высказалось бы «за».
«В Начале было…» - Мир настолько «растёкся мыслию по древу», что его начала просматриваются всё туманнее…
Так ли уж важно, правду ли говорит писатель? Важно, чтобы читатель получал наслаждение.
Современный писатель, более поверхностный, способен вызвать больший читательский интерес, нежели классик, более глубокий, потому что первый их них говорит на более понятном нам языке.
Реакция тождественна прогрессу.
«Нет запретов языка», – твердят ревнители широкого использования нецензурщины в художественных произведениях. «Но есть запреты вкуса!» - возразил я, свой первый цензор.
Библия, очевидно, не снискала бы той признательности поколений читателей, будь она написана казённым языком немецких профессоров философии.
Краткость не обязательно сестра таланта. – Словесная магия писателя заключена не столько в экономии слов, столько в энергетике их сцепления.
О нецелесообразности выходить из образа. – Знали бы некоторые наши эстрадные певцы, какое невыгодное впечатление они производят, начиная говорить собственными словами!
Диалектика в моём понимании – это такой способ познания мира, когда обязательно принимается во внимание и возможность противоположной оценки того или иного явления. Диалектика не отрицает метафизику; в свою очередь, метафизика никоим образом не враждует с диалектикой; они, скорее, сосуществуют и дополняют друг друга, при этом, не вторгаясь в чужие владения. Всё зависит от того, какой мир в данный момент нам больше интересен – динамичный, движущийся, меняющийся или условно неподвижный, статичный.
6. ХАКЕРЫ ВДОХНОВЕНИЯ
Войн, может быть, и не было бы вообще, если бы, по меньшей мере, одна из воюющих сторон не объявляла данную войну священной для своего отечества.
Ненавистники евреев ненавистью своей чрезмерно возвеличивают эту нацию, приписывая ей, в сравнении с другими народами, прямо-таки сверхъестественные вредительские наклонности.
Тот, кто видит в жизни завершённый цикл развития, готов пожать руку смерти, если она явится вовремя, не раньше и не позже.
Стоит слегка вздремнуть на часок, чтобы убедиться, проснувшись: от былой погоды не осталось и следа. Так же и с настроениями общества: стоит на время куда-нибудь уехать, как попадаешь, возвращаясь, уже в другую эмоциональную эпоху.
Ещё один рывок сознания, и нас уже мало огорчает непонимание друзей и близких, когда тебя «не догоняют». В этом есть сокровенная радость: нас уже не видно целиком, мы уже стали айсбергами. Важно только проделать этот путь – от обидчивости к радости.
Странное чувство испытываешь после смерти родителей: такое чувство должно быть знакомо дереву, у которого обломились кроны; его можно сравнить также с ощущениями бегуна на длинные дистанции, когда прежние лидеры неожиданно сошли, и уже не за кем побыть в тени, отдохнуть вторым номером.
Всякий запрет страшен лишь для тех, кто ему благоговейно повинуется. А может быть, как раз для них-то он и не страшен, раз они уже изначально ему подчинились. А страшен он как раз для тех, кто, несмотря на страх, рискует этот запрет преодолевать.
Человек строил наполеоновские планы, но вот он заболел, и нынешние его планы не чета прежним – он просто хочет выздороветь.
Можно поочерёдно то хвалить, то ругать одно и то же явление – и при этом всё-таки быть последовательным в своих оценках.
Символы не устаревают – устаревает лишь мудрость их толкования.
Свежая оценка способна возобновить угасший было интерес к привычным вещам.
Добрая воля не требует себе вознаграждения.
Иногда нам кажется, что выросли мы, – а это выросло наше время.
Бывают роковые несоответствия, из-за которых сильная любовь так и не перерастает в союз двух сердец.
Телефонный звонок, к счастью, не от Бога, застаёт нас в самых неожиданных позах.
Я уже перерос эту могучую книгу, не успев её даже как следует прочесть; с тех пор я вынашиваю в себе иные книги, которые, когда вырастут, должны прийтись мне впору.
Творческий максимализм. – Полное забвение для меня лучше скромного успеха.
«Поэт» - не правда ли, блестящая характеристика для философа!
О многообразии форм. – У некоторых художников многообразие форм творчества является защитным рефлексом против инертности восприятия современников.
Тех, кто дал Богу новое имя, часто считают неверующими.
И наука, и религия – кривые зеркала по отношению к человеку: наука его чрезмерно возвышает, считая венцом творенья, христианство же чрезмерно принижает, низводя до уровня твари.
Есть что-то отталкивающее в «непорочной» красоте – красоте, над которой ещё не пронёсся вихрь познания
