терция, квинта – и к тонике вновь уводят.
Вихрем чаинок во взболтанных небесах,
лишь развиднеется – ласточки хороводят.
Чуть развиднеется, разъяснеется лишь,
так что Дуомо до Прато окинет оком
красную черепицу пологих крыш,
жёлтые стены и тёмную зелень окон –
«Скри!» - напряжённо, призывно и резко – «скри!»
(стук раскрываемых ставен, пригрев и холод).
Зри, северянин, пока есть возможность, зри,
как просыпается древний и юный город,
как прижимаются крыши – к щеке щека,
руку – «Бон джорно!» - в окно подавай соседу,
в доме напротив живущему. Свысока
кем мы покажемся вьющимся непоседам?
Крупными дрофами, налепившими гнёзд
тесно, внизу и боящимися умыться
утренним золотом? Сгнил от безделья мост
нашего духа к свершениям и зарницам.
«Где вы»? – зовут и зовут – «полубоги, где,
жившие трудно, наполнено и тревожно,
лезшие в небо, ходившие по воде,
и невозможное делавшие возможным?»
Набережные Арно ещё пусты.
Темень палаццо, мраморный блеск соборов.
Ранним гостям улыбнутся, почти просты,
Джотто и Брунеллески – без разговоров.