цирк. ру, ч. 1
Круг за кругом, друг за другом: песни, пляски, чёрти-что.
Гам, веселье, слёзы, ругань – как в реальном шапито.
Кто глотает шпагу резво – тот садиться не спешит.
Но когда она пролезла – все ликуют от души.
Две девчушки-гастролёрши шпарят сальто. Срамота!
Глянь-ка, слюни у Алеши, аж, вожжою изо рта.
Подставные в криках «браво» все ладони сбили в хлам.
Если слава – не шалава: гонорары пополам.
Ходит кот на задних лапах - приучили чудака.
А недавно всех царапал, рвал за миску молока.
Куклачёв не деспот, вроде, но не ценит божий дар.
Бессердечное отродье – всех котяток распродал.
Клоунада, да и только, дрессировщик рвётся в бой.
Заменил Хоттабыч Вольку, заслонил его собой.
Лопнул выдернутый волос, насаждая страх в умах.
«Тибидох», – раздался голос. И добавил кто-то: «Трах».
Вышла дива, в зале стоны, дифирамбы ей поют.
«К нам проездом с Альбиона, глянь – сама мадам Мюлю».
Для провинции событье – появленье примадонн.
Что за попа, что за тити! Почитателей вагон.
«Ой, лошадки, ой, собачки… Ой, колготки порвалИсь
у молоденькой циркачки. Будет фотка зашибись»…
Бим смеётся, Бом робеет. Слёзы с клизмы льёт ручьём.
Плачет тот, кто послабее. Сильным пендель нипочём.
Ловко публику надули – увеличил дядька рост.
Рыжий клоун на ходулях над коллегами возрос.
Разглагольствует в буфете, тема: «дружба да закон»,
но летят слова на ветер, будто гуси косяком.
Ишь, две кобры зенки пучат, грозно зыркая вокруг.
Зал притих на всякий случай – как бы что не вышло вдруг.
Дети вжались в спинки кресел, их родители – в детей.
Не до шуток, не до песен – кобры смотрят на людей.
Сколь разумных ни плодили – мир не беден на мудил.
Новоявленный Гудини ассистентку распилил.
Но безумец не напуган, низко голову склоня,
юморит: «Пришёл с супругой, а уйти решил с двумя».
Если конь слуга уздечки – кобелями правит бес.
Им что течка, что не течка – всё единый интерес.
Дружно носятся по кругу по системе «нос - под хвост»
Даже тигр перепуган – что-то стал труслив да прост.
В ласты бьют послушный котик и морской, блестящий лев.
Дань служению на флоте – две наколки «ВэМээФ».
Приутих оркестр бравый, барабанщик чешет дробь.
«Слева – рыба, мячик – справа, в центре палку приспособь».
Вышел слон и в зале шёпот: «Сколько ж гадит за присест?
Есть желанье (до синкопы) увести с собою в лес.
На такого элефанта в огородах будет спрос.
Можно выжать из таланта круглосуточный навоз».
Номер фокусника странный – слёзно просит денег в долг.
Завсегдатай ресторанов и за хавчиком ходок.
Страшно выпучил глаза он: «Ахалай да махалай»,
билетёрша подсказала: «Спорь-не спорь, а тыщу дай».
Шпрехшталмейстер – дядька бравый, видел всяко на веку.
Помнит тигра зёв кровавый вместе с дырочкой в боку.
Док лекарствами попшикал, дунул, плюнул да растёр,
но врачебная ошибка – инквизиции костёр...
Дуракам закон не писан. Писан умным, да не тот.
Жизнь – бездарная актриса. Двадцать пять провалов в год.
Разменяла Форд на велик, ветер в космы – благодать.
От апреля до апреля бенефиса не видать.
Честно жить совсем не сложно – не воруй да не греши,
и тогда забыв про лонжу, полетаешь от души.
Чтобы вниз не рухнуть рожей, не сорвать парад-алле –
надо быть к себе построже, и помягче к детворе...
цирк. ру, ч. 2
Добровольцев приглашают, нежелающих – взашей.
Люди хлопают ушами и летит лапша с ушей.
Цирк заполнен до отказа – негде яблоку упасть,
кто не втиснулся – наказан. Не попал, бедняга, в масть.
Трубы рявкнули внезапно, открывая маскарад,
и пополз по залу запах – обосралась детвора.
Дирижёр руками машет: аж, вздымается пиджак.
В детстве ел немало каши, нахватался куража.
Строго взглянет – бубен стихнет, притаится контрабас.
Говорят: не трогай лихо – не получишь сходу в глаз.
Вышел сам директор цирка, очень важный господин.
Вздёрнул кверху носопырку, а ладонью – вдоль седин.
Все вокруг ломают спины, бьют поклоны за версту,
шустро бегают за пивом – с ним не спорь и не бастуй…
Ишь, как вывернул губищи, видно с физикой знаком.
Все остатки пищи хищно выгребает языком.
Обезьяны бьют в тарелки, тем оправдывают бунт:
то бананы слишком мелки, то мозги с утра ебут.
Это истина простая, но зверью умерят прыть –
как директор посчитает, значит так тому и быть.
Жизнь ковёрного, что дышло – постоянно всё не так.
Не кулёк от красной вишни – окровавленный колпак.
Оторвали в передряге полштанины от души,
только некому бедняге к той душе кусок пришить.
Извертелся клоун рыжий, корчит рожи невпопад.
Кто мороженое лижет, кто смакует шоколад.
Льётся пот с униформистов – хоть камзолы отжимай.
Те ворчат: «Работа присно, загрузили через край».
Дрессированный козлина блеет, прыгает, поёт.
То вприпрыжку к магазину, то совсем наоборот.
Если с бедной животины молока не надоить –
будет веская причина, чтоб козлу умерить прыть.
Чудо с острова Комодо растопырил два крыла.
Вера глупого народа вверх дракона подняла.
Пять секунд – полёт нормальный, только копоти полно,
да в забаве экстремальной сверху валится говно.
Бим последствия предвидел, Бом под зонтик поднырнул.
Даже зритель не в обиде – сунул голову под стул.
Там бубнит своё либретто – типа, прерванный полёт,
кто сильнее пнёт поэта, тот нигде не пропадёт.
Крылья, будто листья клёна – перепонки на просвет,
как дохнёт, так прёт палёным вонь сомнительных побед.
На пит-стопе шланги вставив, забивают баки впрок.
Вертухай, предавший стаю, рухнет замертво в песок.
Цирк в подземных лабиринтах – норы вдоль, и поперёк.
В люк ныряет клоун-спринтер, где возникнет – невдомёк.
В катакомбах небывалых сколько кануло внизу.
Сколько без вести пропало, будто капелек в грозу.
Удивленье выше крыши: провалился с головой.
Про двойное дно наслышан, про дырявое – впервой.
Вроде, только что был рядом: глянь-ка, стул ещё согрет.
Все скорбят… Супруга рада – опостылел ей поэт.
Из цилиндра – не подстава: к людям заячья тропа,
и зашлась от криков «браво» плотоядная толпа.
Объясняется с народом разжиревший за` год шут:
«Извиняюсь, кролик продан, но к обеду подвезут».
В продовольственной программе он заткнул собою брешь:
«Будет мясо под ногами – хоть пинай, хоть жопой ешь».
Люди смотрят в рот кумиру и выстраиваясь в ряд,
к хитрожопому факиру за крольчатиной стоят.
Овладев велосипедом, мишка давит на педаль,
косолапые победы – колоссальная медаль.
Что за кайф мусолить лапу? Слаще сахарный кусок
получить из рук сатрапа… И один кусочек впрок.
Мистер Икс красив как Басков, плащ с подбоем износил.
Но пришлось напялить маску, проклиная клерасил.
На врачей махнул с досадой и отправил их взашей,
понял: маска как награда прикрываться от прыщей.
Сила есть, ума не нажил. В этом слабость силача.
Косит всех такая лажа грозной саженью в плечах.
Удержать не смог и сдуру запустил в толпу снаряд –
весь четвёртый сектор сдуло по одиннадцатый ряд.
В затрапезный цирк не едет знаменитый Копперфильд.
Что ему пятак из меди недоучек-простофиль?
И приходится, ребята, нам довольствоваться тем,
что один мужик поддатый не проходит толщу стен.
Говоря точнее: входит в штукатурку головой,
а потом при всём народе визги «мама! Боже мой!»
Перемазанный зелёнкой, весь в бинтах да пластыря`х.
Если жизнь ревёт вдогонку, значит прожита не зря...
Ах, чернявые джигиты, скачут с воплями «асса».
Бурки пулями пробиты. И народец, глянь, зассал.
Котелок у горца варит: чтоб цедить на ужин брют –
на гастролях в Кандагаре реквизиты продают.
Баба в ужасе застыла, наблюдая не дыша,
как под брюхом у кобылы возникает ПэПэШа.
Не бывает тот в прогаре, кто орёт «аллах акбар».
Под его копытом пали и Ростов и Краснодар.
Держит путь канатаходец по натянутой струне.
Снизу крики «вот уродец. А порты под стать стране.
Те же пятна и разводы на застиранном трико»,
но божится воевода, что с подлогом не знаком...
Кто кричит «народу предан», тот предаст и не моргнёт.
И живёт, питаясь бредом, верноподданный народ.
Нет проблем в стране с леченьем и с попранием основ.
Есть проблемы с усеченьем многоразовых голов.
Цирк окончен... Ля финита....Впереди рабочий день.
Воскресение убито, что нам светит – думать лень.
В череде сует постылых подготовит утро нас:
чаще пулю ждёт затылок, реже – профиль и анфас.
цирк.ру, ч. 3...
Цирк приехал в наши дали на глубинку поглядеть.
Все билеты распродали, как обещано – к среде.
Полицейских для порядка оторвали от путан.
Ну а что в сухом остатке? Цирк. И больше ни черта.
Если есть сухой остаток, значит мокрый – за углом,
но на сайте Госкомстата нет ни слова о втором.
Подсчитали скрупулёзно всех баранов по рогам,
сколько раз на «грёзы-слёзы» рифму выдала нога.
Всё статистике подвластно и не скрыться от неё –
кто купил в аптеке пластырь, кто в Испании жильё.
Сколько выточил болванок Уралмашевский завод,
какова длина дивана, где последний поворот.
Проследят за всяко-разным и возьмут на карандаш
дни рождений, будни, праздник, сексуальный эпатаж,
членства дурней неразумных за возможность позвездить,
сколько граждан лечат зубы, что осталось позади.
Кто-то замкнутый и важный всё, что можно, сосчитал.
А в итоге – правит Лажа и сверкает Нищета...
Лоб наморщив для порядка, подытоживаю я:
на кону в сухом остатке – выдра, жаба и свинья.
Всех троих пустили разом на арену шапито.
Каждый – детище оргазма одомашненных скотов.
Кто в Онтарио на пицце, кто на хайфовской маце.
Каждый – veni , но без vici . С маской дури на лице.
Тот нырнул костлявой лапой во влагалище, и рад.
Облизав говно сатрапа, блеет: «Чистый шоколад».
Этот бдит пред монитором, ищет – где бы наблевать.
Все довольны и повторно произносятся слова:
«Г» и «В» шмонали хату, «Д» – на стрёме за углом.
Кто пред нами виноватый – получает поделом».
Выдра воет, жаба пляшет, а свинья торчит в дверях.
На параше надпись «ваша». Ниже – «свинство на паях».
Люди рады – тут свежо им. И под куполом уют.
Что такое хрен моржовый – с детства в цирке познают.
Растеряв лесную гордость в остопи...девшей игре,
два медведя лупят морды на потеху детворе.
Деревянный человечек в шмотках старого тряпья
так и был бы не замечен, но суставы-то скрипят.
Боком, боком – на арену, вынул скрипку да смычок
и запел дитя Вселенной ни с чего и ни о чём:
«Одному мне Божья кара,
всем в округе благодать.
Вынул чурку папа Карло
и давай её строгать.
Просверлил глазницы-дырки,
обточил с горбинкой нос,
сделал дрелью носопырку.
А потом пошёл вразнос:
вынул ножик перочинный,
в крайней плоти дал надрез.
Для солидного мужчины
важен всякий интерес,
потому очки приделал,
лоб морщиной прочертил,
молотком приплюснул тело
и облёк его в сатин.
Вбил в башку дурные вести,
срезал родинку с плеча,
много всяческих отверстий
понаделал сгоряча.
Целый день строгал и плакал,
ночью плакал и строгал.
А под утро сбрызнув лаком,
он воздал хвалу богам.
Я с тех пор загнал немало
карусельных лошадей.
Жизнь топила да ломала,
но со мной…
столярный клей».