К. Ньюланд
Reversible
COURTTIA NEWLAND
Лондон ранним вечером в будний день. Теплое черное тело лежит на холодной черной улице. Холодная черная улица заполняется теплыми черными телами – толпой с открытыми ртами и потемневшими глазами. Орущие голоса бьют по ушам. Руки подняты, пальцы сжаты в кулаки. Торговцы в футболках кровавого цвета и бесформенных брюках Primark. Мужчина с пивным животом натягивает шапку из газетной бумаги. Слабый запах курицы. Здесь колпаки, кепи, рельефные прокуренные куртки. Здесь тонкие черные пальто, ботинки на рифленой подошве, остроносые туфли, белоснежные рубашки. Некоторые поднимают на руки детей лет пяти или шести, в лучшем случае, прижимают к себе, заслоняют их лица руками, крошечные головы прячут на груди у взрослых. Вновь прибывшие мечутся, как дождевые капли, вливаясь в массы. Стаккато голубых огней, гул толпы. Они, как море с приливами и отливами, волнами движутся вперед, почти заполняя круглую площадку, где лежит тело.
Васильковый рой полицейских держит круг, сопротивляясь человеческому наводнению. Офицеры с лакированными козырьками пытаются поднять тело, приникшее к земле; другие, без фуражек, стоят стеной перед толпой, ни на кого не глядя. Бело-голубая лента, повторяющая приказ «Не пересекать!», натянута вокруг места происшествия. Застыл мегафон в руках у белого полицейского, стоящего рядом с Honda Sivic: двери открыты, двигатель работает. Другой полицейский кричит первому в ухо. Тот кивает, не слыша. Голубой свет выстраивается в линию с заикающимся вертолетом, раздражающим, словно комар. Эта машина вздымается и опускается вместе с толпой.
Течение крови под телом останавливается; она медленно утекает внутрь. Никто не замечает мизерный сдвиг воздуха, качающий упавшую бейсбольную кепку, словно водоросли. Звук испаряется. Тело шевелится.
Друг за другом, люди расходятся. Они не спешат. Они просто шагают, переваливаясь, как утки, туда, откуда пришли. У взрослых глаза распахнуты, рты раскрыты. Двери заперты. Детские головы поднимаются, руки отымаются от глаз, и дети все видят. Они вытягивают журавлиные шеи, маленькими ручками обнимая взрослые плечи.
Толпа течет назад. Сомнительного качества костюмы, озадаченные офисные работники, сердитые розничные торговцы. Продавцы мясных лавок, таксисты – блютусы светятся, как глаза хищников. Они шагают назад, все до единого. Трое молодых парней с эмблемой Polo на груди звонят начальнику полиции.
Полиция сияет мигалками, начинает двигаться, поднимается и удаляется. У пяти офицеров, прибывших раньше толпы, руки и ноги словно тяжелые поршни. Они спешат подальше от тела, пока не включается припаркованный ARV. Трое становятся сзади, два спереди. Техника, словно зверь, ревет на расстоянии. Одна из полицейских, высокая худая девушка, сматывает бело-синюю ленту. Любопытствующий молодой человек виртуозно прячется в тени от мигалок. Бело-синяя лента улиткой вьется в руках девушки, и та сразу удаляется: садится в машину со своим коллегой, заводит мотор и уезжает прочь. Офицер с козырьком присоединяется к напарникам, они все собираются вместе. Мигалки вспыхивают и затухают.
Невероятно, но тело поднимается. Пять минут, десять минут, пятнадцать; брошенная бейсбольная кепка, валявшаяся на земле, водружается на голову, и человек бежит на полусогнутых. Он поднимает левую руку вверх, пальцами тянется к небу, окровавленной ладонью расталкивает полицейских, правой рукой держится за сердце. Капли пота выступают на висках, голова дергается влево-вправо. Сгустившиеся бусины красной крови скатываются сквозь пальцы из отверстий на его ветровке. Он моргает одним глазом, будто подмигивает.
Он не подмигивает.
Крошечные черные капли из его груди – словно блохи. Три шлейфа огня вырываются из нарезного ствола. Он стоит и поднимает свою правую руку к глазам, вытирая их, и затем поднимает обе ладони кверху. Его глаза мелко моргают. Оранжевый уличный свет сменяется серым.
Молодой человек выходит из Civic. Полицейские бросаются через улицу. Парни в Polo на противоположной стороне улицы крутят головами и выкрикивают, что человеку пришел конец, и секундой позже болтают между собой, что Вилли твитнул Кенни. Они смеются. Они вообще ни при делах.
На улице, с каплями пота на ладонях, человек скрючился в Civic. Он сидит, положив руки на руль, и ждет. Полицейские прекращают стрельбу – они достаточно далеко. Они включают мигалку рядом с пустым ARV, для того, чтобы можно было прицелиться. Трое предпочитают держаться в тени. Двое выбираются вперед, потом поворачивают назад. Парни в Polo прячутся за ближайший угол; вспышка света из Costcutter – и они убегают.
Молодой человек наклоняется и заводит Civic. Он бросает машину на шестерни, и ее шины проворачиваются против часовой стрелки, следуя за ARV; он почти смог выдержать погоню. Нет, не смог. Он вглядывается в зеркало заднего вида, закусив губу, – привычка, доставшаяся ему от матери. Он пытается не смотреть на голубой циферблат Scagen. Охватывает беспокойство, ладони блестят от влаги; его руки поверх руля, и он удивляется этому. Он помнит, что нужно следить за дорогой.
Он хочет написать своей девушке, но боится притормозить. Он ведет машину как пожелает, но знает, куда. Дорога пробегает под ним, и он теряет бдительность, игнорируя зеркало заднего вида. По радио играет незнакомая музыка. Он все время крутит руль. Его ладони сухи. Должно быть, он даже поет, точно сказать невозможно. В каждом зеркале – синие огни, но он ничего не замечает.
Приглушенный скрежет в черной тишине. Несколько прохожих замечают движущийся ARV и слышат баритон двигателей. Парни в бейсболках следят за его поворотами, лихорадочно думая, как им убежать. Люди прячутся у белой стены магазина, пряча лица и вдавливая головы в плечи. Пожилая женщина пытается согнуть спину, но позвонки стишком стары и скрипят, их присутствие она почти ощущает. Тянет в желудке. Школьницы в мятых блузках и коротких галстуках, в розовых, как лепестки, носках Nike, переводят взгляд с тротуара, и тень набегает на их лица. Они находят убежище в пыльных углах супермаркетов. Люди, содрогаясь, запирают кривые двери.
Молодой человек поворачивает руль влево. Безумные глаза окон в неопрятных домах, находящихся в шаге от разрушения. Брызги от тонких зеленых шлангов моющих машин. Сонный катафалк и его водитель. Горчичный кирпич новостроек и светящийся супермаркет Metro; усталая женщина зябнет на углу. Они не пытаются заглянуть внутрь, им хватает своих дел. Он не видит зеленый Volkswagen, ползущий за ним в какой-то полумиле. Он снова поворачивает влево, в тупиковую улицу. Зеленый Volkswagen останавливается на углу его дома. Он проезжает мимо него, останавливается во дворе и заглушает двигатель. Похлопывает себя по карманам – ритуал; конечно, все на месте. Он выходит на улицу и потягивается, подняв руки.
Солнце на его щеках, легкий морской бриз. Лоскуты голубого и дымчатого вокруг. Тихонько играет радио, соседские дети играют в футбол. Его ветровка трепещет, как флаг. Внутри какое-то покалывающее тепло. Словно в воде, в ванной с мягкой, успокаивающей пеной, и это еще один повод улыбаться. Он машет рукой детям, которые вскакивают и выкрикивают его имя.
Рэй.
Он самый.
Он не видит человека на углу улицы, тихо говорящего в лацкан пиджака. Он присматривает за дорогой, бросая быстрые взгляды, и что-то вставляет в ухо. Одинокий умысел.
Он входит в дом. Назад, все дальше назад, погруженный в эти бежевые стены, имитацию пиратской карты, в студийные фотографии его самого, матери и проблемной сестры. Он медлит у узкого прохода. Рот снова растягивается в улыбке. Он прижимает телефон к левому уху и смеется, улыбка делает его моложе. Бросает телефон в карман джинсов и заходит на кухню.
Мать крепко прижимает его к себе, как и обещала, одной рукой придерживая за затылок. Ее глаза закрыты. Она убаюкивает его в тишине, как маленького мальчика. Она знает, но не все. Рэй бормочет о том, что опоздал, но она не хочет ничего слушать. На обеденном столе тарелка, наполненная рисом и розовыми кусочками баранины с карри. Стол накрыт, вилки рядом с ножами, стеклянная пепельница на углу стола. Он возится со своей ветровкой, а затем бросает ее на спинку стула. Он садится.
Издано в сборнике "Best British short story 2017"
перевод Юлии Миланес