Нетрезвому ангелу трудно найти дорогу
в безоблачно-светлый мир доброты и веры».
Ирина Корнетова
(Св. о публ. № 15082012004017-00295435
на Grafomanam.net)
Давно
Он вошел в дом, как всегда, не открывая двери – просто возник в маленькой тесной прихожей. Прямо в мокром от липкого снега плаще, прямо в галошах на босу ногу прошел в комнату, сел в стоящее в углу кресло и тяжело дышал. Жена недовольно пробурчала: «Ну вот, опять нализался» - обошла кресло стороной, чтобы не запачкать шелковый в ярких птицах халат. Птицы были его подарком на первую годовщину свадьбы. Тогда они были восторженно счастливы, потому и птицы сверкали ярким оперением, правда, уже давно не пели.… А кресло с момента появления здесь было такое же, как сейчас – обшарпанное, потертое, с царапинами и неприличным словом на подлокотнике. Но оно было удобное и уютное – в нем хорошо отдыхать, в нем он переходил в другое состояние. Принесенное с помойки выкинутое кем-то за ненадобностью, кресло прижилось здесь в малогабаритной двухкомнатной «хрущевке». Они любили друг друга, скучали, когда долгое время не встречались. Кресло подставляло пышный подлокотник, предлагая откинуться, расслабиться, и ненавязчиво обволакивало уютом. Он подчинялся с удовольствием, никогда не плюхался – аккуратно садился и потихоньку утопал в его кожаных объятиях. В ответ делился своим теплом, а иногда, забравшись с ногами, укрывался пледом и сладко засыпал, а кресло укачивало и охраняло его покой. Жена в эти моменты не подходила к ним, молча ревновала из кухни, резко гремела посудой. Надо сказать, что после отдыха он был мягок и нежен по отношению к жене, и ласки, которые он ей дарил после отдыха в этом кресле, примиряли ее с монстром, загромождавшим комнату. Даже в отсутствии мужа она не помышляла плохо относиться к креслу, изредка сама присаживалась, проверяя как там внутри, но взаимности не получалось, они терпели друг друга и только. Объединяло их только то, что у них был ОН.
Налипший снег таял и стекал с плаща на дощатый плохо прокрашенный пол. Образовавшиеся лужицы моментально высыхали, испаряющаяся влага легким туманным облачком окружала кресло, а хмурый, усталый небритый дядька потихоньку обретал свой настоящий вид. Еще вздыхая и покряхтывая, он встал с кресла, перешагнул туманный ореол и, сделав три шага, (ох, уж эти пятиэтажки!) повесил на вешалку в прихожей просохшие… крылья, в которых прятался на улице от непогоды. Да-да, это был не плащ, а именно крылья - настоящие из перьев, непромокаемые, всепогодные и дальнелетные, настоящие крылья Ангела. Легкие и незримые для других они помогали ему в выполнении нелегких обязанностей, а при необходимости скрывали от взглядов недоверчивых скептиков. Раньше я тоже в ангелов не верил, пока не познакомился с одним из них. Ах, я же совершенно забыл вам представить своего знакомого. Мой сосед по дому – Ангел Серафим Моисеевич, живет в 13 квартире в доме №19 по Большой Черемушкинской улице в городе Москве. По виду он обыкновенный советский человек пенсионного возраста, слегка потрепанный жизнью и состоявшейся «перестройкой» (что б ей неладно было!), ну и, естественно, соответствующей внешности. Думаю, ваше воображение дорисует отдельные черты яркого представителя еврейского народа, мне же он всегда представлялся схожим с персонажами гравюр Дюрера, только менее суровым.
Серафим Моисеевич снял галоши (настоящие, резиновые фабрики «Скороход») и аккуратно поставил их в тумбочку под вешалкой – жена всегда ругала его за беспорядок в прихожей. Потом, что-то мурлыкая себе под нос, прошел в ванную комнату.
Сегодня был не самый трудный день: три автомобильных аварии со смертельным исходом, двое обмороженных – всех отправил по назначению; троих пострадавших в драке передал в «Скорую» на реанимацию. Еще была девчоночка-студентка, сильно переживавшая за взятого в армию своего парня; старушка на дороге, едва не попавшая под автомобиль и много-много всякой мелочи. И особый случай – маленькая девочка лет десяти, маленький живой комочек с большим горячим сердцем.
Она сама не осознавала, какой она герой – отчаянно билась за жизнь, сопротивляясь смертельной болезни. При этом девочка не была озлоблена и с сочувствием и пронзительной нежностью относилась к окружающим. Она была готова всю себя раздарить этому миру. Видимо так уж была устроена. И там, на автобусной остановке под навесом, она с особым вниманием его оглядела и заботливо поинтересовалась - не холодно ли ему в одном только плаще. Взглянув на девочку, он увидел ее судьбу: еще два года жизни, осталось только два года! Он почувствовал – она это знает! Знает и не показывает вида: ведь никто не виноват и никто не должен ее жалеть. Будто два человека находились в одном маленьком теле – непримиримый сдержанный боец и растерянный ребенок с наивным вопросом «почему?» Взгляд девочки был не по-детски мудр и не по-взрослому ясен, и там внутри кипело огромное море любви. А еще затаенная надежда и страстное желание - она очень хотела жить!
Он не мог поступить по-другому, поступил так, как велела совесть. Какая уж совесть у Ангела, но … видимо он слишком долго жил среди людей.
***
Субботними летними вечерами мужики во дворе забивали «козла» с криками «рыба» и постукиванием костяшками домино по столу. Играли на интерес – проигравший пролезал под столом, а кто не мог или не хотел – тот расплачивался пивом. Трехлитровую банку наполняли кто по совести – до краев, а кто по наличию денег. Шибко не разбежишься, когда жена по рублю в день на обед выделяет, остальная зарплата на хозяйство, да на отпуск – «ребенка хоть раз на море свозить нужно». Мальчишки восторженно смотрели на то, как толстый дядя Сева пытался втиснуться под стол, кряхтел, пыхтел и после третьей попытки все-таки умудрялся пролезть под крышкой между ножек стола и азартно кричал: «А вот мы вас на этот раз…» - и заворачивал ершистое выражение, и, казалось, наибольшее удовольствие получал оттого, что сэкономил на покупке пива. Иногда Серафим Моисеевич подсаживался и играл, как правило, проигрывал: игрок он был никакой, но компанию всегда был готов поддержать. На вопрос «ну что под стол?» улыбался и вытаскивал из старенького кошелька две рублевые купюры: «Нет, как всегда. Ну, кто старика уважит – добежит до магазина?» Он знал, что приглашают его в игру в ожидании именно этого момента, но был счастлив, когда видел довольные лица партнеров-доминошников. Тут же подходили еще пара – тройка любителей халявы, потихоньку компания разрасталась, скидывались – гонец отправлялся в магазин, к пиву добавлялась бутылочка водки. Первую всегда подносили Серафиму Моисеевичу - «хороший ты человек, хоть и еврей!» Он выпивал из дежурного стакана, который всегда висел надетым на обломанную ветку близ стоящей яблони. Крякал: «Эх, хороша, зараза»; слушал мужскую перебранку, сальные анекдоты и это ему почему-то нравилось. Ничего святого здесь среди простого мужицкого общества не было, а он чувствовал себя свободно, раскованно - здесь не висели дамокловым мечом обязательства. Но он уходил, потому что были дела, были обязанности – он нес свой крест, тяжкий крест Хранителя.
***
Выполнял свое ремесло практически машинально, механически, полностью разочаровавшись в людях, но где-то помогал, кого-то выручал из беды - все, что было написано на роду, беспрекословно исполнял, выдерживал и охранял. В остальном жил так же как все окружающие. И привычки людские перенял – ел, пил, наслаждался. Дом, жена. Детей вот нет (что поделаешь – Ангел!) Иногда позволял себе расслабиться, как говорится «принять на грудь лишнего». Тогда в голову лезли всякие мысли: о неизбежности судьбы и невозможности исправить прошедшее, правильности выбранного пути и справедливости жизни. Он извращенно истязал себя вопросами, на которые не было ответов. Утром чувствовал себя отвратительно: чисто по-человечески болела голова, а тело, хоть оно только оболочка, не хотело слушаться и отвечало медленно и невпопад. Полдня приходил в себя и удивлялся тому, как легко можно довести себя до отупления. И для чего? Чтобы превозмогая самим же созданные проблемы, вернуться к исходному состоянию! Он обливался холодным душем, отмокал в горячей ванне, даже пробовал опохмеляться – но ни огуречный рассол, ни алкоголь не помогали. К вечеру все как-будто приходило в норму: руки не дрожали, голова не болела. Только чувствовалась какая-то апатия и общее состояние равнодушия к человечеству в целом.
В эти дни, как правило, увеличивалось количество, как он сам их называл, «неприятностей». Падали самолеты, взрывались производства, горели дома, гигантские волны затопляли и сметали города, и все это сопровождалось смертью. Люди гибли, подчас даже не осознав угрозы жизни, даже не успев испугаться. На самом деле это было все, на что он был способен – облегчить отправку в небытие. О спасении речь не шла, а уж если кому было предначертано закончить жизненный путь именно в эти «критические» дни, так те умирали в неимоверных страданиях и жутких муках….
Тяжело постоянно жить на самоконтроле, иногда нужно, чтобы кто-нибудь со стороны дал оценку твоим поступкам – может просто кивнул в знак одобрения или отрицательно покачал головой. Нет! Один. Сам себе и исполнитель и контролер. Тяжело… Тяжело удержаться от переполняющих чувств, от ненависти, от желания сделать что-то по своей воле. Нет, нельзя! Есть правила, заповеди, и он должен им следовать: не убивай, не кради, не… Сколько этих «не» было дано человеку, нет - человечеству? Где и кто из них живет по вселенским законам? Пороком охвачен весь мир, а правила остались лишь для него. Как хотелось вот этого мерзавца отправить в ад, а ему предопределена пусть не счастливая, но долгая жизнь. А разве это правильно? На исходе века он стал задумываться, видимо и у Ангелов наблюдается кризис среднего возраста. Он чувствовал приближение изменений. Может, это будет искупление и ему позволено будет умереть? А больше всего ему бы хотелось стать обычным человеком. Люди! Они не понимают своего счастья – жить свободно!
Есть будешь? - прервала его размышления жена, которая уже подогрела ужин (на кухне шипело и шкворчало, и доносился вкусный запах жареной с луком картошки). Она подошла со шваброй к креслу вытереть лужи, забыв о способностях мужа, увидела сухой пол, чистое кресло, аккуратно поставленные галоши, и, махнув обреченно рукой, поставила швабру в угол. Позвала:
- Пойдем что-ли уже? Тебя ждала, тоже еще не ела.
- Сейчас, милая – бодрый голос Серафима Петровича слышался из ванной, - уже иду!
А довольное кресло улыбалось из угла прихожей.
Недавно
На лестничной площадке 4 этажа дома №19 по Большой Черемушкинской улице толпились жильцы, наблюдая, как слесарь Володя вскрывал дверь квартиры. Тот, не выпуская папироски из губ, старательно орудовал топориком и стамеской, пытаясь отжать язычок замка, и приговаривал точно так же, как при игре в домино:
- А мы вашу Машку – делал паузу, цыкал через зуб - да, за ляжку.
После этого он обычно громко с размаху вгонял в стол костяшку домино, делал ею круг по столу вокруг кона, приставлял ее на место и вдобавок выкладывал еще одну, а иногда и две кости, заканчивая игру. Какую Машку имел в виду слесарь и зачем ее хватать за ляжку - никто не знал, но присказка и Володькино действо вызывало восторг у доминошников и их болельщиков. Да только вот сейчас что-то не получалось: Володя пыхтел, встряхивал головой, отбрасывая непослушную челку, но будто кто мешал - стамеска срывалась. А дверь, хоть и деревянная, монолитом висела в дверной коробке.
Тут же стоял участковый и пытался соблюсти порядок:
- Разойдитесь, граждане, разойдитесь. Ничего интересного здесь нет!
А за дверью надрывался мужской голос, всхлипывал и просил:
-Заберите меня отсюда! Заберите,… или убейте. Нет здесь света, нет радости. Все обман… все кончено…дайте мне умереть, отпустите…
Соседи столпились в межквартирном коридорчике, прислушивались и тихо переговаривались:
-Точно как тогда, когда здесь Васька-пьяница повесился!
- И этот, видно, больной, не иначе белая горячка.
- А еще раньше пожар был, говорили проводка, а на самом деле так и не определили причину. Да и что могло загореться в туалете?
- Пр`oклятая квартира!
- А помнишь, убийство стариков-евреев совсем недавно.
- Скажешь, недавно! Два года уже прошло.
- Говорят, снимал квартиру мужик какой-то, да кто, откуда неизвестно – не видел его никто!
- Я видела! - встряла всезнающая пенсионерка из соседнего подъезда, известная разносчица сплетен - Квартиру молодой человек снимал, симпатичный такой, студент. Только не его это голос.
- Помолчи, Дуся! Не создавай суету - прервал ее пожилой, но еще спортивного вида мужчина в застиранной майке и трениках с оттянутыми коленями – тебе все мужики младше 50 - молодежь. Пустая квартира была. Кто и подходил сюда, так участковый наш бывший. Хороший человек был, хоть и мент. Порядок при нем был. Только вот уволили его за нездорово живешь – он с возмущением посмотрел на представителя власти.
А голос за дверью прерывался, хрипел, будто кто душил его хозяина, замолкал и вновь взрывался рыданиями, иногда переходил на шепот, и ничего нельзя было разобрать – казалось, будто человек говорил на каком-то странном непонятном языке. А через паузу все было наоборот понятно – слышался отборный русский мат.
Любопытные не расходились, лишь отошли в сторону и сгрудились в дальнем углу холла. Участковый нервничал. Он ожидал прихода руководства. Вновь назначенный начальник УВД был молод и амбициозен, а еще педантичен, придирчив и резок в оценках деятельности подчиненных (плохо работают!) Он с какой-то иезуитской изощренностью осуществлял внезапные проверки с выходом на участки, чтобы уличить участковых в недобросовестном исполнении обязанностей, а потом наказать, наказать! Сложилось мнение, что в прошлой жизни он был инквизитором. За глаза в своих кругах его так и называли. Но главное – его папа был генералом на Петровке! По этой причине даже в Префектуре округа(!) настороженно относились к его деяниям.
- Что за столпотворение? – строго обратился к жителям внезапно появившийся полицейский. Кто-то вздрогнул, кто-то ойкнул, на мгновение воцарилось молчание, и тишина повисла в воздухе. Показалось даже, что похолодало. Никто не заметил, как подошел майор, как он «взлетел» на 4 этаж без лифта (может и вправду – взлетел?) А майор, наведя порядок одним своим видом, нарочито демократично протянул руку участковому:
- Здравствуйте, Виктор Иванович, что тут у вас?
- Вскрытие, Петр Павлович, по жалобе соседей - третьи сутки покоя нет: крики, стоны, стук. Звонят в квартиру, а хозяин не открывает, похоже приболел – участковый многозначительно покрутил пальцем у виска,- неотложку психиатрическую уже вызвали, должны подъехать с минуты на минуту.
- Уточнили кто собственник, кто проживает? Контакты, родственники?
- Так точно, уточнял! Раньше старички здесь жили одинокие. Погибли два года назад. После их убийства квартира долгое время пустовала - пока следствие велось, пока родственники дальние отыскались. Как наследники объявились, суды начались – никак не могли квартиру поделить. Потом видимо решились на продажу и квартиру в порядок приводили: таджики-строители ремонт здесь делали. По словам соседей никто постоянно не проживал.
-Таджики? – майор пристально взглянул на участкового. Так смотреть могут только менты: исподлобья с незаметным прищуром и подозрительностью («отвечать!», «в глаза смотреть!») И под этим взглядом сразу чувствуешь себя в чем-то виноватым, и хочется дать оправдательные показания.
- Все нормально у них было, проверял. Они и регистрацию, и лицензию от строительной фирмы предъявляли. Только потом вдруг резко работы бросили, ремонт не закончив. Чушь какую-то несли о призраках, будто они всю их работу портят - все, что выполнено за день, на следующий день переделывать приходится: то обои сорваны, то линолеум с пола снят и аккуратно в рулон свернут. А я так думаю, что с зарплатой фирма их обманула, они и снялись.
- А соседи?
- Что соседи?
- Ну, соседи-то про «призраков» ничего не говорят? – гнул свою линию майор – Бомжи, незарегистрированные граждане?
- Ну, какие призраки, какие? Где их взять, призраков, кризис на дворе – участковый попытался перевести разговор в шутку, потому что вспомнил про неоднократные жалобы из нижерасположенной квартиры. Соседка, вредная старушенция, приходила к нему дважды в месяц и писала заявления о том, что в верхней квартире вечерами стучат по полу и разговаривают разными голосами, а ночью моются в ванной, ходят в туалет и громко спускают воду. Записки сумасшедшей бабки участковый выбрасывал в мусорную корзину, а это по всем статьям, мягко говоря, было нарушением.
- А что с преступлением? – перебил майор – раскрыли?
- Закрыли.
- ???
- В связи с отсутствием тела преступника.
Майор недобро посмотрел на участкового.
- Это как понимать?
Тот понял, что шутки здесь не уместны, поскучнел и казенным языком четко доложил о том, что 20 числа, марта месяца позапрошлого года неизвестным лицом было совершено убийство – Ангелова Сергея Михайловича и жены его Маргариты Степановны. В отсутствие хозяев преступник проник в квартиру, видимо, с целью ограбления. Каким образом он попал в квартиру, следствием установлено не было: замок не тронут, окна заперты. Вернувшиеся вскоре хозяева застали грабителя врасплох. При попытке покинуть место преступления тот дважды выстрелил в хозяев из имевшегося у него пистолета. Однако при выходе из квартиры преступник был замечен участковым - капитаном Ермаковым, который производил обход жилого фонда в порядке проведения планово-предупредительных мероприятий по выявлению незарегистрированных граждан. Он услышал звук выстрелов и, увидев пистолет в руках неизвестного, применил табельное оружие. В результате перестрелки преступник скончался на месте, а капитан получил ранение в голову и был госпитализирован в 1 городскую клиническую больницу. Тела убитых были доставлены в морг той же больницы, а на следующее утро трупов не оказалось на месте – мистическим образом исчезли! Сопроводительные и оформительские документы так же пропали. При этом персонал больницы всячески отрицал поступление тел в морг. По данному факту было проведено служебное расследование, виновные наказаны в административном порядке – уволен сторож; патологоанатом и дежурный врач получили выговор. Капитан Ермаков находился в коме в течение 40 дней, а после проведения лечения был выписан из больницы, прошел реабилитацию и приступил к своим служебным обязанностям.
Участковый закончил доклад и уже нормальным человеческим языком продолжил:
- Только, товарищ майор, после того случая он вроде как преобразился, просто другой человек стал.
- И где теперь находится капитан Ермаков - как –будто даже с интересом спросил майор.
- Так ведь уехал отдыхать в Крым и пропал!..
***
В это время слесарь, наконец, справился с замком, и подоспевшие санитары с «начальством» вошли в квартиру. Участковый же встал в дверях, не пуская любопытных. Какое-то время из квартиры слышался шум борьбы: «Да хватай его, души. Души, а то вырвется, а гад - он кусается».
Сначала вышел майор, внимательно осмотрел лестничную площадку, притихших под его пристальным взглядом жителей, удовлетворенно кивнул и молча спустился вниз по лестнице. Потом санитары на носилках вынесли тело успокоенного уколом мужчины. Он был прикрыт стареньким пледом, из-под которого видны были нечесаные седые волосы. Участковый, глядя на осунувшееся серое лицо, с трудом вспомнил и узнал капитана Ермакова. Щеки ввалились, очерчивая скулы, нос будто увеличился в размерах и приобрел ярко выраженную горбинку, а в глубоко посаженных широко раскрытых и как-будто уже не живых глазах мерцал голубой огонь. Из свесившейся с носилок руки выпала тонкая ученическая тетрадь. Участковый поднял ее и раскрыл. Строчки были написаны неровно, иногда фразы не заканчивались, в некоторых местах текст был написан на непонятном языке и буквы имели вид каких-то иероглифов.
Народ потихоньку стал разбредаться по квартирам – уже было не интересно, а участковый задержался, читая детским корявым почерком написанную исповедь пожилого человека.
***
…Ну, что ж, наконец-то свершилось. То ли кто проглядел, то ли наоборот - внимательно наблюдал за мной, только дано, наконец, отпущение, предоставлено право выбора, и я его сделал. Теперь я обыкновенный человек, я – простой советский милиционер, участковый уполномоченный капитан Ермаков… Мне, то есть капитану Ермакову, повезло: пуля залетного «гастролера» прошла через голову, не повредив мозг. Врачи считают это чудом, и тут они правы! Несмотря на правильный диагноз (чудо!), они все равно пытаются проводить лечение и реабилитацию. Да и пусть! А мне в новом теле нужно обвыкнуться, примериться к новым условиям, стать и быть человеком. И это настоящее счастье. Я восторженно воспринимаю мир. Ощущение радости не покидает. Это настоящее! Заново рожденный, … наверное, так воспринимает мир новорожденный малыш. А я – взрослый! Я живу! Я живу обычной человеческой жизнью. Я – обыкновенный человек. Как это здорово! Что ж, это даже интересно – взрослый новорожденный. Вот такая коллизия!
Меня не волнуют мировые проблемы, экономический кризис, глобальное потепление и взаимоотношение Америки с Европой. Ведь сколько всего можно и нужно сделать здесь, на своем месте. Если бы каждый исполнял долг в соответствии с совестью…, да только так не бывает. А я хочу …и могу - я участковый, я представитель власти.
Можно наладить работу участка, привлечь к сотрудничеству активную часть населения. Нужно построить планы на выполнение указаний и запланированных мероприятий для обеспечения безопасного и благополучного проживания населения района. Вот уже и жалобщиков и нарушений общественного порядка стало меньше; особых преступлений не наблюдается - так скандалы семейные. Вот он результат профилактической работы! Бизнесмены только одолевают, предприниматели (кто с претензиями, кто с взяткой). Работай по закону, так к тебе никаких вопросов не будет! А помощь, поддержка со стороны «органов» если нужна – пожалуйста!
Статистика по участку отличается от среднерайонной: появились положительные отзывы от пенсионеров – что спокойнее стало после проведенных рейдов, что торговля спиртным по ночам закрыта, что притон хулиганов-наркоманов ликвидирован, и бордель, не один год существовавший, в квартире на ул. Дмитрия Ульянова, прикрыт. Да только кому-то не понравилось, как вышедший из комы участковый дела стал проворачивать. Жалобы от «доброжелателей» посыпались со ссылками на необъективность, на волюнтаризм…
…Вчера был разговор с руководством. Начальник УВД мягко (не в своей манере) предлагал уволиться со службы по состоянию здоровья. Мол, после тяжелого ранения можно и отдохнуть… Видимо я делаю что-то не так!
- Так что в отпуск! Отдохни, в санатории. Крым теперь наш! – постучал по плечу майор- путевку мы тебе оформили как положено на 24 дня – езжай спокойно и я тебя очень прошу не возвращайся, ну в смысле на службу. Что брат, поделаешь, возраст! Как говорится: дадим дорогу молодым! Решено? А то вот звонок был сверху, не сказать что неприятный, но тяжелый…тебя касается, так что … решай. Да, рапорт можешь подать перед отъездом!
…Наверное, я серьезно болен: иногда вдруг яркие отрывочные воспоминания - будто цветные пятна или картинки из журнала комиксов. Они режут глаза и давят на мозг. Я знаю, что это было со мной, но разум воспринимать и верить в это отказывается. Раздвоение сознания приводит в исступление. Я перестал понимать, где правда, где ложь, что реально существует, чего нет на самом деле, и какие в реалиях поступки я совершал (или совершаю?) Может это все сон?.. бред?.. Я одновременно мент-участковый и посланный на землю Исполнитель высшей воли… Кто я на самом деле? Что я здесь делаю, зачем я здесь?
…Безусловно, я безумен. Вчера на вызове по случаю снятия номеров с автомобиля, стоявшего во дворе дома, я увидел (как это?), что на самом деле номер утерян при аварии и заявитель нагло врет. А сам он покинул место происшествия, не оказав помощи сбитой женщине. Знать я этого никак не мог, расследования не проводил, информацию не получал. Видимо, прав майор – пора на покой…(А аварию, на всякий случай, надо перепроверить!)
… Нет! ОН не прощает! Все было просчитано! Может быть даже предопределено. Но я не жалею. Я видел счастливые глаза той повзрослевшей девочки. Только однажды после преображения я позволил себе навестить ее. Она гуляла по набережной с детской коляской. Она улыбалась и что- то нежное говорила ребенку. Я промелькнул невидимой тенью, не удержался – поправил ее растрепавшиеся волосы и с удовлетворением увидел ее дальнейшую судьбу – да, будет так, как я хотел. Может быть, она что-то почувствовала, обернулась, но ангелы не осязаемы.
…Нельзя вмешиваться, изменять судьбу и предназначение – таковы правила, такие законы. Я нарушил каноны, я не выполнил предназначенное, не сохранил …. О чем это я? Да, я умею управлять судьбами, множеством судеб людей, только есть рамки, есть пределы, а я преступил… Но ведь в ней - в этом юном создании кипела жизнь, на волю рвалась энергия, светлая животворящая созидающая энергия духа. Энергия, которая может спасти не одну душу. Может быть, она подобно мне спустилась на Землю для выполнения своей миссии? Впрочем, каждый имеет свою миссию на земле! Так почему ей отпущен такой малый срок? Я видел, я чувствовал ее неукротимую волю – жить. Она была достойна жизни – прекрасная, юная. Я так решил вопреки всем канонам, я отступил от правил, и за это наказан… Что наказание, если есть правота! Какое наказание? Вечная жизнь! Этот беспрерывный переход из одной судьбы в другую под непрерывным тайным надзором, исполнение обязательств, соблюдение правил.
Кто он, тот следующий, кому приказано будет подтвердить мой очередной переход? В прошлом это был мальчишка-сосед по лестничной клетке, возомнивший себя следователем и писателем. Он ходил за мной по пятам и записывал, записывал. Наивный! Писатель… Нет, не положено. По судьбе быть тебе техническим работником: училище, завод, станок, курилка, странные связи с неформальными структурами, а потом перекресток (дается иногда возможность выбора - правда конец всегда один!) - примерный семьянин, директор завода, депутат, персональная пенсия, или «кривая дорожка», судимость – одна, вторая … криминальный авторитет… Какой путь выберешь? А писательский зуд останется, проявится в мемуарах лет этак через 40. Число это мистическое, преследует нас всю жизнь. С него жизнь начинается (40 недель беременности) им же и заканчивается (40 дней после физической смерти). 40 лет! Может, вспомнишь чудного старика-еврея из соседней квартиры, который по-доброму к тебе относился и рассказывал волшебные истории? Кстати, Моисей 40 лет водил за собой евреев по пустыне…
Так кого же ждать в этот раз, кто следующий «свидетель»? После нарушения этот кто-то видимо будет строг и суров - скорее всего, в образе чиновника или человека в погонах. Да, это будет черный человек, из страшного прошлого, и с большим черным прошлым: одним словом - «инквизитор».
… Я, капитан Ермаков, в полном здравии и ясном уме предпочитаю закончить свой жизненный путь здесь в 13 квартире в доме №19 по большой Черемушкинской улице в городе Москве. Прошу никого не винить в моей смерти. Причиной суицида прошу считать неуравновешенную психику и повышенную зависимость … от совести.
***
Участковый пробежал глазами несколько написанных страниц, попробовал вчитаться и понять суть. Не сработало! В голове сидел незаконченный, прерванный внезапным вызовом на службу, серьезный разговор с женой. Размолвки начались давно и потихоньку переросли в неприязнь. Теперь требовалось принять решение о дальнейшей совместной жизни. А тут такие дела! Он свернул тетрадь в трубочку и не очень аккуратно сунул ее в карман плаща: «потом в участке разберусь!» Выйдя из подъезда, он не заметил, как тетрадь выпала из кармана. Ветром ее понесло по тротуару к бульвару, потом подняло и перенесло через ограждение, потом тетрадь превратилась в белую птицу, сделала круг над куполом храма и исчезла в облаках.
На улице
Белокурая девочка лет пяти, с любопытством разглядывала машину «скорой помощи» и приближающихся санитаров с носилками.
- А куда дядю повезут? – дернула за руку молодую женщину, которая остановилась, будто уткнулась в невидимое препятствие.
Пропуская санитаров, женщина увидела из-под сползшей простыни восковое лицо незнакомого человека. Почему остановилась, почему обратила внимание? Просто случай… просто так произошло. Просто вспомнился тот день 20 лет назад, когда она встретила похожего прохожего, который пробудил в ней веру. Просто после той встречи все изменилось: она победила большую беду - неизлечимую болезнь, и вот теперь живет и растит дочь. А еще у неё есть много-много приемных детей (она всех их считает своими). Больные и обездоленные - они все нуждаются в ее помощи, в медицинском обслуживании, в доброте и ласке. По возможности она пытается все это им предоставить: созданный благотворительный фонд открыл филиалы во многих городах страны. И она считает это своим делом, своим предназначением.
- В больницу. Дядя заболел…
- А почему дядя кричал?
- Наверное, у него что-то болит. Но доктор его обязательно вылечит. Помнишь, как в книжке: «Добрый доктор Айболит…»
- Айболит – детский доктор, - поучительно произнесла девочка - он у тебя на работе, на стенке. А взрослых дядь лечит его папа – Ох!болит
- Да, да конечно – еще находясь в раздумьях, согласилась мама, улыбнулась и крепче сжала детскую теплую ладошку. А девочка уже, забыв про больного дядю, что-то щебетала, рассуждала на своем детском языке и тянула маму вперед. Куда? В свое будущее...
Вспомнилось
Вечерами после работы, когда от усталости гудят ноги и раскалывается голова, я устраиваюсь в большом кожаном кресле, укрываюсь пледом от всего мира и на полчаса или хотя бы минут на 10 отключаю сознание. Дочь заботливо поправит сползающий с плеч плед, если я ненадолго задремлю. В кратковременном сне мелькают события дня: открытие нового «Центра здоровья ребенка», торжественные речи и официальные лица, а на лицах официальных лиц отражается лишь страстное желание отчитаться перед «верхами» о проведенном мероприятии. Что вы сделали, чем помогли? Вот ты конкретно, или ты!? Только слова с трибуны, да и те не от души, а по написанному в секретариате тексту. Противно… Слава богу, что не мешали, хотя и для этого пришлось приложить не мало усилий. Странно это: почему Добро должно продираться через тернии?!
Однако всё это – суета, главное – результат. И это действительно праздник! Это значит, что 200 детей одновременно смогут получать необходимое лечение в стационарных условиях, а еще большее количество смогут получить медицинскую помощь амбулаторно. Скоро кабинеты заполнят добрые «айболиты», которые излечат, исцелят, помогут. «Айболит» – это детское клиническое отделение, а еще символ, а еще - мозаичное полотно в большом холле Центра. Он встречает маленьких пациентов и дает им надежду! Надо же: «а взрослых дядь лечит его папа!» Всплыла картинка: скорая помощь, санитары, носилки и лицо «дяди», и его глаза – небесная синь. Такие были у него, того человека – из детства…
***
В детстве я тяжело болела. Болезнь затаилась внутри и поначалу себя никак не проявляла. Я была непослушным ребенком и часто слышала: «девочки себя так не ведут!» А мне всегда хотелось двигаться. Я не могла долго усидеть на месте, мне нравилось бегать и носиться сломя голову, гоняться с мальчишками наперегонки и забираться в самые недоступные места. Мама меня очень любила и не наказывала за проступки, но тяжело вздыхала и просила быть скромной девочкой, когда родители других детей жаловались на мои проделки. Только став взрослой я поняла, сколько хлопот я доставляла маме своим поведением.
В определенный момент все изменилось. Все было как прежде: я бегала и прыгала, только теперь было страшное - болезнь крови. Диагноз, подразумевающий возможность смерти в любой момент. Под его гнетом мама стала относиться ко мне по-другому: с особой заботой и тревогой. Я подросла и уже не ходила в детский сад, но и в школу тоже не пошла – мама договорилась о домашнем обучении. Гуляла я только с няней и под ее присмотром. Постоянно меня пичкали лекарствами и витаминами, зимой искали и покупали на рынке свежие фрукты…. Как-то, проснувшись среди ночи, я застала маму за молитвой. Она шептала слова с просьбой о моем выздоровлении. Мама смутилась (как же так: воспитанница пионерии и комсомола, когда-то член партии!) и, успокаивая, уложила меня спать. Но я и так все знала… По молчаливому согласию мы никогда не говорили о возможном исходе болезни. К 10 годам из меня сделали пай-девочку. Я была послушной, благоразумной, тихой: беспрекословно выполняла режим, глотала таблетки, ходила на процедуры. Чувствовала я себя неплохо, и вела себя примерно в большей степени по той причине, что не хотела огорчать переживавшую за меня маму. Правда иногда вдруг наваливалась усталость и ощущалась слабость во всем теле. Тогда хотелось спать, и я пряталась в углу дивана, зарываясь в мягкие теплые подушки. Мама встревожено присаживалась на край дивана, обнимала меня и, успокаивая, рассказывала чудесные истории о наших будущих путешествиях по далеким странам. Я делала вид, что ей верю, а врачи наблюдали развитие болезни и осторожно готовили маму к худшему.
Однажды, на остановке рядом с нами стоял странный человек. Почему странный? Потому что он был какой-то неосязаемый, словно серая тень или отражение в стекле. Укутавшись в плащ, он, как и мы, ожидал автобус. Дул холодный порывистый ветер и капли дождя забивались за воротник, били в лицо. Ему было мокро и, наверное, холодно. Он мне улыбнулся и сказал, что у меня все будет хорошо. Я поглядела на него внимательно и поверила ему. Мне показалось, что в дожде и сырости, в водном тумане над его головой проявился нимб и что солнечным светом и теплом он наполняет все мое существо; он мне потом снился и приходил ко мне почти каждую ночь, потом реже и реже. Странно, но врачи стали замечать улучшение состояния и говорили, удивляясь, что болезнь отступает. А я знала – это все он, мой Ангел! Когда я на удивление всем выздоровела, он пропал. С 12 лет он ко мне больше не приходил, мой Ангел...
