Восхождение 9. Татька. Сестрёнка (Рассказ)

I

– Всё! Анка теперь замужем и ты мой! – Татька бесцеремонно отодвинула Людочку, Виталькину однокурсницу и сотрудницу, которую Виталька привёл на Анкину свадьбу, чтобы показать той, что не на ней одной свет клином сошёлся, и, естественно, пригласил на первый танец. Людочка изумлённо уставилась на Татьку, ни о каких её видах на Витальку она даже не подозревала. Виталька развёл руками и от неловкости рассмеялся. Он о Татькином отношении к себе догадывался, но чтобы дошло до такого!?
Анкина свадьба была в разгаре. Отзвучали первые тосты, оторались первые "Горько!", гости хорошо разогрелись, Милка, старшая Татькина и Анкина сестра, включила радиолу и начались танцы.
Татька немного перебрала, пить ей особо не позволялось, но в этом октябре намечалось её восемнадцатилетие и родители махнули рукой – средняя дочка замуж выходит, пусть и младшенькая повеселится. Она прицепилась к Витальке, как клещ, танцевала только с ним, да и его никуда от себя не отпускала, тем более, к Людочке. Виталька терпел, но когда они вышли первый раз во двор, Виталька – покурить, Татька – с ним за компанию, и Татька повисла на нём, отставив немного голову и явно напрашиваясь на поцелуй, он подхватил её на руки, бросил на стоящий под навесом диван, развернул животом вниз и пребольно поддал ладонью по мягкому месту – слава Богу, рядом никого не было.
Татька ойкнула, вскочила, поправила сбившееся платье, и с гордо вздёрнутым небу носом, пунцовая, как помидор, прошествовала к двери дома. Выглядела она очень потешно. Маленькая даже на высоченных каблуках, усыпанная разгулявшимися по весне веснушками, ещё по юношески угловатая и только-только начинающая наращивать что-то более существенное, чем кожа, на свои мослы, да ещё и разозлённая Виталькиным небрежением – она, тем не менее, была великолепна в своём гордом негодовании.
Виталька рассмеялся. Татьку он считал почти сестрёнкой. С малолетства он мечтал, чтобы у него была сестрёнка, как, скажем, у Вальки или у Гоги, друзей-одноклассников. Причём, именно такая, какой была Татька, взбалмошная, неуправляемая, крепко избалованная, немного стервозная, но умная и понимающая младшая сестрёнка, которую бы он любил, как сестрёнку, воспитывал, как сестрёнку, и которая бы его тоже любила, как мудрого старшего брата, могущего выслушать, дать совет, помочь, если надо. Поэтому и относился он к Татьке, как к сестрёнке, и представить её в роли своей девушки просто не мог.
– Татька, стой! В себя приди! Сумасшедшая! – крикнул Виталька, он никак не мог остановить смех, хотя и понимал, насколько обидно это может быть Татьке.
Татька развернулась в дверях, пригнулась немного в Виталькину сторону, приставила растопыренные ладони к ушам и высунула язык, скорчив рожицу. И стала уморительно похожа на ту малявку-Татьку, какой её увидел Виталька в первый раз, десять лет назад.

II

Впервые Виталька увидел Татьку в первый же день после перехода в новую школу. Когда он пришёл в первый раз к началу занятий, Татька стояла перед Анкой у дверей школы и делала вид, что слушает её наставления. Анка училась в пятом классе и считала себя во всём за поведение сестрёнки, первоклашки Татьки, ответственной. Татька кивала головой, как китайский болванчик, но, как только Анка отвернулась, скорчила рожу, приставив к ушам ладони с растопыренными пальцами и высунув язык. Увидев это, Виталька засмеялся, Анка тут же обернулась, Татька не успела среагировать и получила увесистый подзатыльник – Анка была легка на руку. Татька не разнюнилась, просто насупилась и выпалила: – Ну, погоди! Вот ты спать ляжешь, я тебя за косу к кровати привяжу! – у Анки была роскошная, до пояса, толстая светло-каштановая коса.
– Только попробуй! По-полной получишь! – заявила Анка и гордо подняв голову, прошествовала в двери школы, бросив на Витальку мимолётный взгляд, она тогда ещё не знала, что он будет её одноклассником.
Татька, явно передразнивая Анку, проследовала за ней, в дверях обернулась и скорчила такую же рожу Витальке.
Через месяц Витальке по школьным делам потребовалось побывать у Анки дома. Анка приболела, а Валентина Ивановна, их кураторша, поручила ей расписать роли для участников нового спектакля, который они собирались ставить силами школьного драмкружка. Анка поручение выполнила, но передать порученное через Татьку побоялась, Татька была та ещё растеряха. Милка же училась в другой школе. Вот Валь-Ванна, как за глаза называли Валентину Ивановну её воспитанники, и поручила Витальке забрать у Анки тетрадку с расписанными ролями.
Открыла калитку Татька, Анка лежала с перевязанным горлом, укутанная одеялами, напичканная лекарствами, хрипела и по виду своему вообще собиралась перейти в мир иной. С приходом Витальки она немного ожила, делилась впечатлением о либретто нового спектакля, которое он пока не читал, о своей и его ролях, спрашивала о школьных новостях. Правда в этом Виталька был рассказчиком неблагодарным, девчачьих сплетен не знал, а что делается у мальчишек, ей было не очень интересно.
Татька успела вместо домашнего дырявого сарафана с фартуком переодеться в чистенькое новое платьице в цветочек, явно для домашнего пользования не предназначавшееся, подвязать на торчащие рожки на голове огромные голубые бантищи, и стояла на ушах, всем своим разгулом стараясь переключить Виталькино внимание с Анки на себя. Она всё время крутилась по комнате и встревала в разговор, несмотря на грозное Анкино негодование. Сейчас Анка ничего ей сделать не могла, выздоровление её намечалось не скоро, а что будет потом, Татьку беспокоило мало. Виталька, наблюдая за ней, веселился, такое внимание, пусть и исходящее от малявки, первоклашки, ему льстило. Почувствовав это, Татька пошла вразнос и поставила её на место только пришедшая из школы Милка.
Татька закатила, было, скандал, почему это её изгоняют из её же спальни, но Милка спокойно, не говоря ни слова, открыла шифоньер, сняла с дверцы широкий отцовский армейский ещё ремень с блестящей латунной пряжкой и, поигрывая им, посмотрела в Татькину сторону. Татька тут же успокоилась, только пригрозила: – Вот вечером папа придёт, я ему расскажу, как вы меня издеваете!
– Расскажи, расскажи, ябеда! Ещё и от папы получишь! – рассмеялась Милка, и повесила ремень на видное место. На этом всё и успокоилось.

III

Месяца через три после свадьбы, в выходной день Виталька решил навестить молодых. Он как раз приехал из своей степи, куда укатил на постоянную работу буквально на следующий день после Анкиной свадьбы.
Причин уехать работать из города у Витальки было великое множество. И обрыдшее ему постоянное сидение за рабочим столом с выполнением не особо интересной для него работы. И тяга к романтике кочевой и упрощённой, без массы условностей, жизни полевиков, к которой он приобщился ещё в школьные времена, когда на летние каникулы выезжал в степь работать с топографами. И разрыв с последней своей пассией Тоськой, которая одно только предположение его о возможности уехать из города встретила в штыки. И то, что не ладилось с учёбой, третий курс он не закончил, и хвостов было столько, что на четвёртый его не перевели даже условно. И то, что он окончательно запутался в своих девицах и устал лавировать между ними, стараясь сохранить амурные отношения с каждой. И косые взгляды и ворчание матери, когда он чуть ли не каждый день возвращался заполночь и слегка подшефэ после вечерней встречи с какой-либо из своих пассий.
Анкина свадьба была в этом ряду на "-надцатом" месте, но и сама Анка, и все их друзья, да краем подсознания и сам он понимали это только так – он уехал на следующий день после её свадьбы. Всё-таки, любил он её, наверное, больше, чем всех остальных своих девчонок, вместе взятых.
Поэтому после своего приезда в отгул за набранные за три месяца отработанные выходные, Виталька в первую же субботу направился к Анке.
Ему не повезло, Анка с мужем, Владом, уехали на базар и ожидались не скоро. Тётя Варя и дядя Гриша, их с Анкой родители, уехали в гости к Милке, которая жила отдельно в другом конце города с малолетней дочкой Алёнкой, и встретила его одна Татька.
Татька напоила его чаем, болтая без умолку. У неё были каникулы после первого курса, дома она отчаянно скучала, и Виталькин визит пришёлся для неё очень кстати. Время двигалось к обеду, уже должны были подъехать с базара молодожёны, когда Татька вдруг предложила:
– Слушай, давай удерём, а?
– От кого? – не понял Виталька.
– Ну, вообще, – Татька сделала неопределённый жест.
Виталька усмехнулся: – И куда это? На край света?
– Давай погуляем! – Татька загорелась, остановить её было не так-то просто, – Я тебя в кино приглашаю! Ну что мы будем тут сидеть, чай дуть! Потом в туалет не набегаешься!
– Ну почему же чай? Я же и посерьёзнее чего принёс! – сразу по приходу он передал Татьке бутылку хорошего пятизвёздочного коньяка, чтобы пока поставила в холодильник.
– Мы твой коньяк потом выпьем. Когда вернёмся. Я сейчас записку напишу!
Не слушая возражений, она уселась за стол, взяла бумагу и ручку и страшными кривыми каракулями – Виталька даже посмеялся, настолько это было непохоже на аккуратный почерк Анки, – нацарапала: "Мы с Виталием ушли гулять. Коньяк не трогайте, это наш!"
Она разгладила записку, положила на видное место посредине стола, на пять минут скрылась в своей комнате и появилась нарядно, хотя и просто одетой, с подведёнными глазами и накрашенными ярко-красной помадой губами, что на её веснушчатой физиономии выглядело не очень естественно.
– Всё, я готова! – глядя на Виталькину нерешительность – всё-таки, пришёл он совсем не к ней, да и вообще, с чего бы это он с Татькой по кино стал шляться, что делают в кино с такими девицами, он, конечно, знал отлично, а вот что ему там с Татькой делать? – глядя на его нерешительность, она подхватила его под руку и потащила скорее прочь из дома, пока не вернулись и не тормознули их Анка с Владом.

IV

В кино с Татькой он уже бывал. Как-то, классе в восьмом, они с Анкой сбежали с последних уроков, чтобы посмотреть новый французский фильм. После уроков его посмотреть было бы вообще невозможно, народищу было столько, что они просто не дождались бы своей очереди. Тем более, Анка была слишком нетерпелива и стоять в очереди для неё было сущим наказанием Божьим. По дороге к кинотеатру их засекла Татька, от своих уроков уже свободная, и, под угрозой разоблачения, заставила взять с собой.
Народу у кассы хватало и сейчас, но Татька отобрала у Витальки рубль, исчезла на несколько минут и, пока они с Анкой стояли на всякий случай в очереди, появилась у входа в кинотеатр, размахивая билетами: – Вы чего там стоите! Идёмте уже! Что бы вы без меня делали!
На резонный Анкин вопрос, где она раздобыла билеты, эта одиннадцатилетняя бестия небрежно, совсем как их всепроникающий сосед дядя Митя, бросила: – У меня связи! – и гордо, через плечо, полуотвернувшись от Витальки, передала билеты ему: – Билеты должны быть у мужчины! – отдать сорок копеек сдачи она, естественно, забыла.
В зале она первой пролезла к своим местам, уселась на среднее и никакие попытки Анки и Витальки пересадить её с краю, даже при условии, что посередине, между сестрёнками, сядет Виталька, ни к чему не привели. Татька запросто могла устроить скандал, а быть с позором выведенными из зала им, конечно, не хотелось. Понятно, Витальке было бы гораздо приятнее сидеть рядом с Анкой, чем с её необузданной сестрёнкой, но он махнул рукой. В конце концов, не последний же раз они с Анкой сбегают в кино!
Уже гораздо позже он узнал, что дома Анка устроила Татьке трёпку, та с потрохами продала её родителям, Анка тоже была наказана. Но продолжения история не имела.
Через пару лет Витальке предложили быть вожатым в Татькином классе. Он с удовольствием возился с шестиклашками, устраивал конкурсы, соревнования, организовал помощь отстающим, водил их по музеям, проводил выезды за город в короткие походы, в загородный парк, куда их самих, тогда таких же шестиклашек, вывозила Валь-Ванна.
Кроме вожатых в те времена в таких классах-отрядах были положены воспитательницы. Воспитательницей в их подшефном классе была Виталькина одноклассница Ланка. Она наблюдала и потом со смехом рассказывала подругам, как в их частых вылазках Татька просто не давала Витальке проходу. В кино занимала ему место и усаживалась рядом, никого даже близко не подпуская, в автобусе при загородных поездках тоже устраивалась рядом, в походах вышагивала рядом, стараясь попасть в ногу, в экскурсиях по музеям становилась напротив него и с обожанием смотрела в рот. Татька участвовала практически во всех его начинаниях, даже пыталась рисовать и писать стишки для отрядной стенгазеты, что у неё не получалось уже абсолютно, но она всё равно упорно лезла в любые авантюры, только чтобы привлечь его внимание и, главное, показать прочим его подшефным, тоже, и не без причины, относившимся к нему с любовью, что она, Татька, у него на особом счету.
Витальке это особо не мешало, и к Татькиному обожанию, и к Ланкиным рассказам, и даже к тому, что одноклассницы посмеиваются над ним и обзывают папой-Виталей, он относился с юмором. Он писал стихи, отлично рисовал, очень интересно рассказывал, перед каким-нибудь тематическим утренником или экскурсией в музей перечитывал массу книг по теме, которые подбирала ему Валь-Ванна, поэтому своё назначение понимал и смешочки в свою сторону не просто терпел, а часто и сам над собой посмеивался. Уже тогда он понял одну простую вещь: чтобы не дать смеяться над собой другим, надо просто смеяться над собой самому! И этим смешить других. Смеются не над клоуном, а над его клоунадой!
У Анки Виталька бывал довольно часто, то по делам драмкружка, то по каким-то школьным надобностям, то с компанией ребят и девчонок, чтобы делать отрядную стенгазету, то ещё зачем-нибудь, повод для этого находился всегда, а бывать у неё ему нравилось. И каждый раз при нём Татька вела себя примерно так же, как во время первого его появления в их доме. Это Витальке тоже импонировало.
Анка над Татькиными закидонами посмеивалась и только когда та откровенно мешала и не давала возможности делать дело, выгоняла её без всякой жалости.

V

Фильм шёл неинтересный, и Татька, и Виталька его уже видели, но Татька всё равно заставила его взять билеты. Похоже, фильм не интересовал её абсолютно, и даже если бы вдруг фильма не было бы совсем, она бы всё равно нашла способ проникнуть сюда. Зал был почти пуст, они зашли, когда журнал уже начался, в темноте она потащила его на последний ряд куда-то в самую его середину, хотя на десяток рядов до них не сидело ни одного чело-века. Там она уселась, аккуратно расправила платье и минут пять сидела молча, неподвижным взглядом уставившись на экран.
Потом, когда начался фильм, повернулась к Витальке, взяла его за руку, зажала его ладонь между своими, прижала к груди, потёрлась об его пальцы подбородком, и еле слышно попросила: – Поцелуй меня.
И в ответ на его недоуменный взгляд, пожаловалась: – Меня ещё никто никогда не целовал! Только папа с мамой, да Анка с Милкой, но это же родственники, это не считается. А ты поцелуй по настоящему. Не как брат, понимаешь?
Виталька растерялся. Ровнять Татьку с прочими своими пассиями он был совсем не настроен. Он осторожно высвободил пленённую руку и, не говоря ни слова, погладил Татьку по жёстким кудряшкам. Татька сникла.
– Никто меня не любит, – сказала она удручённо, – и никогда не полюбит! Я рыжая! И некрасивая! С веснушками.
Она была совсем не рыжая, так, с небольшой рыжинкой в тёмных кудрях. И веснушчатая в меру, веснушки совсем не портили её. И не то, чтобы красивая неземной красотой, но очень даже симпатичная. Правда, из-за своего лилипутского роста – даже невысокому Витальке она была по плечо – выглядела она гораздо младше своих семнадцати лет. И худая была невероятно. Но всё равно, это был её пунктик, самооценка её явно была ниже любой допустимой планки. Это надо было исправлять и словами тут помочь было никак нельзя.
Виталька повернулся к ней, взял за подбородок и развернул лицом к себе. Татька замерла и, кажется, даже перестала дышать.
– Воздуха набери, – сказал он негромко.
– Что? – не поняла она, потом освободилась от его руки, и сказала с горечью, – Шутишь, да? Смеёшься опять? Издеваешься?! Я уже не маленькая, а ты всё со мной, как с ребёнком!
– Глупенькая, вдохни поглубже, задохнёшься же! Ты же хочешь по-настоящему? Правда?
Она не понимала, шутит он или говорит серьёзно, но на всякий случай глубоко вздохнула. А Виталька положил руки на её щёки, подтянул к себе, и, совсем как его подруга Талька, с которой он часто вот так же пристраивался в кинотеатре на последнем ряду, чуть развёл своими губами Татькины губы и присосался к ней, как младенец к материнской груди.
Татька была ошарашена. Для тумана в голове ей бы хватило и лёгкого поцелуя в губы, никто до этого в губы её не целовал. А от Виталькиного поцелуя в ней проснулись совсем не девичьи чувства. Она и правда чуть не задохнулась, сердце колотилось бешено, внизу живота стало горячо и мокро, совсем, как после неприличных снов, которые она видела иногда и потом долго не могла прийти в себя и посмотреть в глаза окружающим – ей казалось, что все видят её состояние и читают её не совсем приличные мысли.
Она высвободилась из Виталькиных рук и испуганно посмотрела на него. Его простая ироничная улыбка в бликах экранного света показалась ей какой-то дьявольской. Она долго сидела молча, потом немного пришла в себя и вдруг спросила: – Слушай, почему же тебя Анка на Влада променяла?
Вопрос был абсолютно не к месту, она тут же поняла это, но Виталька не стал обострять и пошутил: – Просто мы никогда не целовались.
По большому счёту это была правда. Один поцелуй в щёчку, когда они были вдвоём в палатке в горах, даже не поцелуй, а просто прикосновение губами к щеке почти уже заснувшей Анки, конечно же, был не в счёт. Но Татька не поверила. Она так же долго смотрела на Витальку широко раскрытыми глазами, потом сказала: – Врёшь ты всё! Мне Анка сама рассказывала!
Это был обычный блеф, не могла Анка ничего рассказывать, даже если бы они и на самом деле целовались. Не такая была Анка, чтобы болтать о своих приключениях, даже с ней, с Татькой. А тем более, выдумывать, чего не было. И Виталька на этот блеф не купился.
– Это ты врёшь, – сказал он со смехом, – никогда мы не целовались! – и в ответ на её недоверчивый взгляд, просто объяснил, – Понимаешь, Татька, есть девчонки, с которыми просто дружишь. Как Татьяна или Ланка, мои одноклассницы, ты их знаешь. Или Лида, моя сотрудница, ты её тоже знаешь, она была с нами, когда мы последние новогодние праздники отмечали.
Татька согласно кивнула, а Виталька неторопливо продолжал: – Это как любимые игрушки, с ними с удовольствием возишься, играешь, штопаешь, если порвались вдруг, чинишь, то есть, помогаешь им, выслушиваешь их беды, когда они выворачивают тебе свою душу, ну понятно. И они тебе очень помогают, даже уже тем, что они просто есть у тебя.
Татька снова кивнула, про любимые игрушки она ещё не забыла.
– Есть девушки, с которыми постоянно или не очень постоянно встречаешься, и которые немного больше, чем просто подруги. Это как твои близкие живые существа, ты их ласкаешь, целуешь, милуешься с ними, называешь ласково – киска моя, белочка моя, или там, коза-Дереза, кто чего заслуживает. Понятно?
Татька снова кивнула, это ей было тоже очень понятно, кот Мурзилка и добрая овчарка Пальма были самыми любимыми её живыми существами с раннего детства. После родителей, конечно. Может даже любимее Анки и Милки.
– Ну, а есть ещё одна единственная. Она, как звёздочка на ёлке, или ещё дальше, на небе. На неё можно смотреть, на неё можно молиться, как на икону пресвятой девы Марии, но её нельзя поцеловать, её даже просто любить обычной земной любовью нельзя. Ведь она – ангел без пола и плоти, далёкая недостижимая звёздочка. Её можно только боготворить.
Татька молчала очень долго, почти до конца сеанса, переваривала, только перед самым концом сказала: – А я не хотела бы стать такой звёздочкой. Я – земная! – потом снова долго молчала и, наконец, не выдержала, – Поцелуй меня ещё! Ещё раз так же.
Виталька покачал головой: – Не много будет? Для первого раза?
– Поцелуй! – воскликнула Татька капризно, – Может быть, следующего раза не будет!
И Виталька поцеловал её, только совсем по-другому, трепетно и нежно, отчего у неё сладко закружилась голова, и всё провалилось в какую-то бездонную пропасть.

VI

После сеанса они гуляли до темноты. Виталька легко держал Татьку под руку, как кавалер настоящую даму, и негромко рассказывал о своей полевой жизни, рассказывал живо и интересно, с подробностями и лирическими отступлениями, но Татька почти не слушала его. Она была сражена. Она и так была влюблена в Витальку, но влюблена, как в кумира, почти по-детски, как младшие сестрёнки влюбляются в парней своих старших сестёр, как девчонки влюбляются в знаменитых артистов, толпами ходят за ними, дарят им цветы, пишут безумные письма, которые потом мешками отправляются в макулатуру. Теперь же, после его "настоящих" поцелуев и, тем более, после небольшой лекции, она поняла, что любить можно и совсем по-другому. Она совсем не зря высказала, что не хотела бы стать звёздочкой, на которую можно только молиться. Конечно, мысли её ещё не дошли до того, что она любит Витальку, как мужчину, и хочет его, как мужчину, но до этого остался только маленький шажок, и достаточно было небольшого толчка, небольшой подсказки, помощи с его стороны, и она дошла бы до этого. Но он даже не умом, а каким-то внутренним чутьём понял, что этого делать не стоит, что она ещё, по существу, девчонка, просто немного переросшая девчонка. Конечно, та же Лариска, та же Тошка или Санька были даже младше неё, когда сошлись с Виталькой, но тогда и он был, в общем-то, мальчишкой, и им больше двигал интерес к познанию чего-то нового, чем настоящие чувства. Татька нравилась ему, но острого чувства, даже такого, как, скажем, к Саньке, с которой он встречался и любился уже три года и к которой больше привык, чем любил, такого чувства к Татьке у него не было. Он продолжал считать её маленькой сестрёнкой и уже жалел, что преподал ей такой урок.
Они прошли мимо Татькиного дома четыре раза, Виталька останавливался, намекая, что они уже слишком загулялись, но Татька хватала его за руку и тащила гулять дальше. Когда они подошли к калитке в пятый раз и он снова остановился, она не стала возражать и только попросила: – Поцелуй меня ещё. Ну, пожалуйста!
Виталька покачал головой и тихо сказал: – Не надо, Татька. Успеешь ещё. И нацеловаться, и налюбиться. И вообще, прости меня.
Калитка открылась и в ней показалась, уперев руки в боки, Анка.
– Так! – сказала она, – Хорошо мать с отцом не приехали! Ну-ка, голубки, давайте сюда!– и кивнула в сторону дома.
Когда они вошли в дом, Анка, было, напустилась на них, в основном, на Витальку, но тут уже возмутился Влад: – Ты что, её до пенсии за несмышлёныша держать будешь? Своя голова есть! Давайте уже ужинать! Где там ваш коньяк?
Виталька остался ночевать у них, только позвонил домой, что остаётся. Они с Владом допили коньяк, который начали вчетвером, потом Влад достал из холодильника початую бутылку водки, уже вдвоём допили и её. Перед этим Анка отправила спать захмелевшую Татьку и вскоре ушла сама. Водки, как всегда, не хватило и Влад достал из погреба самодельное хмельное тестево вино. Они гужевали уж совсем допоздна, пока сонная Анка не выглянула в гостиную, где они сидели, отобрала недопитый трёхлитровый баллон и разогнала их по постелям.
Витальке постелили здесь же, в гостиной на диване. Он долго не мог заснуть, перебирал случившееся за день. И это случившееся ему не очень нравилось. Татьку было жалко, ведь она, конечно же, навоображала себе Бог знает чего. Не знала она, не могла знать, что для парня такие поцелуи, как правило, ничего особо не значат. И гораздо большее ничего не значит, а уж поцелуи и подавно.
Татька подтвердила его опасения под утро. Она пришла к нему в гостиную, села на краешек дивана. Ночь была жаркая, душная, была середина июня и она пришла, в чём спала – в махоньком лифчике и трусиках в горошек, только набросила на плечи вязаную накидку. Он очнулся от полудрёмы, глянул на неё и попенял: – Не стыдно?
Она безразлично махнула рукой: – Что ты, меня в купальнике не видел? – действительно, купались вместе они не раз.
– Так не ночью же и не у себя в постели! – он покачал головой, – Сейчас Анка выйдет и нам задаст! Обоим!
– Не выйдет! Они по воскресеньям до обеда валяются. Пока мама не разозлится и не выгонит их из постели. А сейчас и выпили ещё!
– Всё равно, неудобно.
– Тогда пошли в мою комнату.
– Татька, не дури. Рано тебе ещё с мужиками в постели кувыркаться.
– Дурак ты. Большой, а дурак. Я с тобой… кувыркаться не собираюсь. Просто полежим рядом. Поговорим ещё. Ты меня ещё поцелуешь.
– Ну, знаешь! Если я тебя целовать в таком виде начну, это до нехорошего доведёт. Меня потом бульдозером не остановишь.
– Да? – она захихикала, – А давай проверим!
– Знаешь что, золотце, давай-ка я покурю пойду. И проветрюсь. А то ведь я тоже выпил достаточно, – он поднялся, нацепил брюки и вышел во двор. Она, не одеваясь, последовала за ним.
На дворе было по-утреннему свежо и гораздо лучше, чем в доме. Он сел на диван под навесом, где не так давно отшлёпал её за приставания, достал сигарету, закурил. Она поёжилась, завернулась в накидку поосновательней, села рядом, подобрала ноги под себя, прислонилась к нему голым боком и затихла. Виталька даже не стал обнимать её, просто сидел рядом и курил. Дым попал ей в ноздри, она чихнула, потом попросила: – Дай попробовать!
– Что? – не понял он.
– Сигарету, – Татька решительно хотела перепробовать в эту ночь всё, что только можно.
– Обойдёшься! – сказал он невежливо, – Попробуешь, а потом ещё и целоваться полезешь?
– Полезу, а что?
– А то! Целовать курящую женщину, всё равно, что облизывать грязную пепельницу!
– Фу-у! – она поморщилась, – Как неэстетично!
– Вот и я о том же!
Заскрипела дверь, из дома на крыльцо в одних трусах вышел Влад, уставился на них: – Опять воркуете, голубки! – критично оглядел Татьку, – Ты бы оделась, что ли!
– Сам тоже мог бы штаны надеть, сверкаешь тут! – Татька готовилась дать отпор. С Владом они держались вооружённого до зубов нейтралитета с того самого дня, когда Анка привела его в их дом. Он хмыкнул, цепляться не стал, величественно проследовал в угол двора, для чего, собственно, и поднялся ни свет, ни заря, вернулся, сел на диван рядом с Татькой, взял у Витальки сигарету.
Татька покурить больше не просила, живо представила, как Виталька лижет грязную, полную окурков пепельницу. Её передёрнуло.
– А курящего мужика целовать – это не пепельницу лизать? – спросила она.
– От мужика всегда должно пахнуть дымом, – веско сказал Виталька, – либо пороховым, либо табачным.
Влад переводил удивлённый взгляд с него на неё и обратно – о чём спор? – потом манул на них рукой и спросил – Ты не помнишь, куда Анка вчера вино убрала?
– Не знаю. В холодильник, наверное. А что, голова болит? – Виталька посмотрел на Влада сочувственно, у него самого с перепою, бывало, голова раскалывалась. Но для этого выпить надо было очень много и почти не закусывать.
– Нет, у меня организм железный, в момент всё переваривает. Просто, поднялся уже, да и ты не спишь, можно продолжить!
– Ну тебя к чёрту с твоим вином! – возмутилась Татька, – Иди досыпай уже! Продолжить ему! Вчера мало было, что ли?!
– А что, мешаю? – Влад, улыбаясь, посмотрел на неё.
– Конечно, мешаешь! – Татька рассердилась не на шутку. Виталька похлопал её по плечу: – Не заводись!
– А что он?! Если бы я в их спальню полезла, когда они там с Анкой… милуются, хорошо это?!
– Ну, тут не спальня! – засмеялся Влад, – А во дворе быть никому не запрещается! Тащи его в свою комнату и милуйтесь там, пока не надоест!
– Влад, не провоцируй! Она же меня правда в спальню утащит, я тогда ни за что не ручаюсь!
– Тебе плохо, что ли? – Влад развлекался, Татька начала свирепеть.
– Ты это Анке скажи, она нас всех троих передушит! – Витальке было неудобно за Татьку.
– Ну вас к чёрту, воркуйте! – Влад поднялся и ушёл в дом. Татька тут же, пока Виталька не опомнился, сама наклонила его голову и, как пиявка, присосалась к его губам.

VII

Отпуск Витальке дали только в конце лета. Он приехал в город с огромными деньгами – за четыре месяца работы, да ещё и с отпускными скопилось больше тысячи. Поэтому в первую же пятницу по приезде он с одноклассниками Валькой, Зохом и Женькой на двух мотоциклах поехали покупать мотоцикл и ему, Витальке. Для этого ребята даже отпросились с работы.
Не сказать, чтобы он так уж мечтал о мотоцикле всю жизнь, как, скажем, Валька. Или покупал, потому что это было модно, парню, начавшему хорошо зарабатывать, иметь технику под седалищем. Просто собственное средство передвижения давало независимость, а шиковать перед девчонками – это для него было дело хотя и не последнее, но далеко не первое.
Часа через четыре, успев оформить мотоцикл в ГАИ и даже номер получить, благо, на это много времени не требовалось, они дружной компанией на трёх мотоциклах подкатили к Анкиному дому.
На их звонок дверь открыла Татька.
– Ну, вы даёте! – воскликнула она удивлённо, потом посмотрела на довольного, улыбающегося Витальку, принцем восседающего на своём сверкающем новизной "Восходе", подскочила, погладила лакированное переднее крыло, поцеловала Витальку в щёчку, – С обновой!
Тут же согнала сидящего на заднем сидении Зоха и уселась сама: – Покатай!
Виталька рассмеялся: – Ну, вы давайте, договаривайтесь, а мы сейчас! Влад с Анкой уже дома?
– Дома, дома! – Татька ткнула Витальку в плечо, – Поехали!
– Ты там поосторожней! – Зох приладил на Татьку шлем.
– А что, я плохо ехал? – Виталька удивился. Водил мотоцикл он совсем неплохо, правда, слишком резко сбрасывал сцепление, когда трогался.
– О чём это им договариваться? – крикнула Татька, как только они отъехали.
– Как это, о чём? – Виталька засмеялся, – Покупку обмыть надо, или нет? А где её обмывать? Не тут же сидеть! Вот и договоримся, куда на природу выехать! Техника у нас на что? Не только же тебя катать!
Он сделал пару кругов по району вокруг Татькиного с Анкой дома, лихо подкатил к воротам и остановился в нескольких сантиметрах от калитки. Татька радостно захлопала, соскочила с сидения и снова расцеловала его, на этот раз в губы. Присосалась и не спешила отпускать. Витальке стало неловко: – Татька, перестань! Люди смотрят! Не стыдно, а?
– Не стыдно! Пусть смотрят! Пусть все знают!
Из калитки вышла Анка, услышала и покачала головой. Виталька засмеялся: – Что? Не нравится? – он притянул Татьку поближе, Татька лукаво глянула на Анку и подставила губы.
– Нравится, – усмехнулась Анка, – Морочишь девчонке голову!
– Ага! – Виталька рассмеялся, – Такая сама кому хочешь что хочешь заморочит!
– Иди, иди! – махнула рукой Татька, – Выбрала себе, так нечего теперь! Тоже мне, ревновать вздумала!
Дальше препираться у них не получилось – из калитки с Владом во главе вышли все ребята.
– Где вас носит?! – недовольно пробурчал Валька. Татька сверкнула глазами: – А что, завидно? Я тебя сколько покатать просила? "Мне некогда!.. Прости, пожалуйста!.." – она очень похоже передразнила Вальку.
– Ладно вам! – сказал Женька примирительно, – Раз сегодня ехать собираемся, нечего время терять!
В семь вечера они небольшой кавалькадой отправились от Анкиного дома. Валька успел приладить к мотоциклу коляску, Виталька съездил домой, чтобы показать покупку родителям и братишке, а заодно взять рюкзак и палатку и предупредить, что они компанией едут отдыхать. Женька с Зохом добрались до базара и накупили продуктов на два дня, так что к семи часам всё было готово. К Вальке в коляску усадили Анку, Влад сел на заднее сидение. Татька место за Виталькой никому не отдала. Понятно, что Зох поехал с Женькой.

VIII

Через час с небольшим Женька с Зохом съехали с большака, прокатили с километр по грунтовой дороге, лихо выскочили на пригорок и остановились. Через пол минуты к ним подскочили Виталька с Татькой, слегка перегруженный Валька немного отстал и присоединился к компании минуты через две.
– Есть такое предложение, – сказал Виталька, когда все собрались, – Я сгоняю на разведку, найду местечко получше, а вы пока тут подождите. Чтобы не трястись почём зря. Да бензин не жечь.
– А что искать? – удивился Валька, – Мы с Алькой тут две недели назад отдыхали! – Алька была его сестрёнкой, – Там подальше по саю небольшое урочище, дикими яблонями заросло, хорошо, прохладно, я на сае запруду сделал, есть, где искупаться. Там и встанем.
На месте были через несколько минут. Пока Анка, кряхтя и ругаясь, выкарабкивалась из люльки – Валька почти без разбору навалил в неё всё своё и их с Владом барахло, так что для неё и места почти не осталось, – а ребята принялись разбирать продукты и вещи, Татька увидела внизу Валькину запруду, на ходу сбросила с себя трико и кеды и плюхнулась в воду. И тут же заорала недуром и выскочила, как ошпаренная – вода была ледяная.
Солнце закатилось за недалёкий хребет, начало смеркаться, и уставшая за день природа готовилась к недолгой прохладной ночи. Ещё щебетали поздние птахи, ещё стрекотали в траве кузнечики, но уже прозвенела первая цикада, "факнула" где-то в самом конце рощи полуночница-сова: "Ф-фа-а!", а ниже по саю в небольшом болотце запели свои серенады вездесущие лягушки.
Валька с Зохом развели костёр, и через пять минут на нём забулькал видавший виды, закопчённый алюминиевый Виталькин чайник. Женька с Владом сложили из плоских камней импровизированный мангал, и по урочищу разнёсся острый запах шашлыка. Анка мобилизовала Татьку с Виталькой готовить закуски. Они с Виталькой нарезали сыр, колбасу и овощи, а Татька, чертыхаясь и переворачивая уже подготовленные и разложенные на Валькины новомодные пластмассовые тарелочки салаты и прочие блюда, лазила по подстилке, заменяющей скатерть-самобранку, и пыталась расставить всё это в надлежащем порядке.
Наконец, шашлык был готов, Женька постучал черпаком в дребезжащее эмалированное ведро, проорал: – А где туш? Я туша не слышу! – и под восторженные возгласы понёс первую порцию к достархану.
Начали рассаживаться. Валька, стоя, критически осмотрел приготовленный стол и иронично спросил: – Я не понял! Вы что, обмывать на сухую собрались?
Все посмотрели на Зоха, напитки покупал он.
– А я чё?! Я ничё! Другие вон чё, и то ничё! – Зох глянул на Витальку.
– Ну вот! Как что, так косой! – Виталька поднялся, спустился к саю, куда по приезде сложил напитки, чтобы охлаждались, принёс пару бутылок водки и бутылку вина.
– Ну, давайте! – сказал Влад на правах старшего, когда всё, наконец, успокоилось, – Давай! Чтобы техника твоя бегала без устали! И не только Татьку возила!
– Ну, – засмеялась Анка, – за это можешь не беспокоиться!
– Чего это?! – возмутилась Татька.
– Женщины, вы мужчине слово сказать дадите? – Влад постучал вилкой по стакану и продолжил, – И чтобы все мы когда-нибудь с двух колёс на четыре пересели!
– А у Вальки три колеса! – сказала Татька.
– А у него всегда три колеса было! – засмеялся Женька, – С самого детства! – взрослого велосипеда у Вальки никогда не было.
– Он на двух колёсах вообще ездить не умеет! – добавил Зох.
– Ха-ха, хи-хи! – возмутился Валька, – Вы зачем собрались? Виталькину технику обмывать? Вот и обмывайте! Водка выдохнется!
– Татька! – сказал Виталька, – Что-то ты неправильно считаешь! Ты сходи, проверь! Там у Вальки на люльке, на багажнике ещё одно колесо должно быть! Если ты не свинтила, конечно!
– Ну, вот ещё! Мне-то оно зачем?
– Может ты, как циркачка, на одном колесе ездить хочешь!
Так, перешучиваясь, они прикончили всю выпивку, что Виталька принёс сразу, потом всю, что принёс в добавку, потом ещё и ёщё…
За мотоцикл выпили только раз, все остальные тосты поднимались за будущие успехи. А Анка вообще пожелала, чтобы они все переженились, наконец. Татька, сидевшая рядом с Виталькой, при этом как-то непроизвольно вздохнула, взяла его руку и потёрлась об неё щекой.
Успокоились поздно. После обильного ужина с более чем обильным возлиянием Влад достал гитару, Виталька – другую, и они, не сговариваясь, запели "Песню про друга" Высоцкого. Влад пел громко и чувственно, у него был исключительный звенящий баритон. Виталька пел потише, особого голоса у него не было, при пении он брал на чувство. Но вдвоём у них получалось очень даже неплохо. Тем более, такую песню подхватили все.
На двоих Влад с Виталькой знали, пожалуй, всё "туристское-альпинистское", что было написано к тому времени, а что не знали они, дополняла Анка. Она пела очень душевно, знала огромное количество общепринятых песен. Татька ей подпевала, и у них вдвоём получалось тоже великолепно.
Небо высветилось мириадами звёзд, которых в безлунную ночь в предгорьях видно было десятки тысяч. Над близким горизонтом хребта сияла красавица-Венера, сам хребет горбатился фантастическими фигурами на фоне более светлого неба. Костёр под лёгким ветерком выбрасывал снопы своих звёздочек, они улетали замысловатыми зигзагами куда-то в таинственную черноту яблоневой рощи и исчезали там, оставляя в ночной тьме яркие красные быстро гаснущие следы.
Ребята совершенно расчувствовались. Казалось, сами души их вырвались на простор этой ночи и общаются с ней напрямую, без посредства ненужных сейчас и даже обременительных тел.

IX

Наутро Влад и Виталька, органически не умеющие отдыхать, лёжа на одном месте и грея пузо на солнцепёке, затеяли прогулку по окрестностям. На стоянке остались Женька, взявшийся готовить плов на обед, Валька, уже облазивший эти окрестности две недели назад, и Анка, пребывающая на пятом месяце интересного положения, и потому берегущая себя от всяких случайностей.
Пошли по тропе вдоль сая, мимо яблоневой рощи, мимо колючих зарослей ежевики, усыпанных черными, пахнущими горной свежестью ягодами. Влад, бывалый турист, шагал широко и быстро, Татька, семенившая следом, еле поспевала за ним. Виталька поглядывал на неё с сомнением – зря она увязалась за ними. Они трое, и упёртый Зох, и неугомонный Влад, и он, Виталька, горы знали великолепно, ходили отлично и пройти могли, пожалуй, сколько угодно, почти не отдыхая, не подкрепляясь и не поглощая неимоверного количества воды. Даже после вчерашней ночи и крепкого возлияния. Виталька к этому уже немного привык. Они в экспедиции довольно часто выезжали поохотиться, в основном тоже в горы. Там, бывало, приходилось отшагать за день вверх-вниз километров сорок, гоняя по склонам кекликов, или идя по следу подраненного ночью кабана. И, что там говорить, по вечерам перед этим возлияния были и не меньше нынешнего. Но чистый горный воздух за четыре-пять часов сна напрочь проветривал организм и если по утрам и оставалось похмелье, то лёгкий завтрак с небольшой похмелкой приводили организм в совершенный порядок.
За час прошли километра четыре, останавливались только раз минут на пять, и Татька совершенно выдохлась. Подступала жара, вчерашняя выпивка никак не выветривалась, её прошиб пот, но и это не освежило. Влад, отлично видя её состояние, ничего облегчающего её положение не предпринимал, наоборот, гнал, как на пожар. Татька шла из последних сил, но сдаваться не собиралась.
Виталька, наконец, не выдержал: – Влад, ты что, девоньку до смерти загнать хочешь? Мы, всё-таки, отдыхать приехали!
Влад остановился, глянул на Татьку, покачал головой: – Парилась бы себе на матрасе, чего ж с нами тащиться надо было? Теперь пусть мучается!
– Окстись! Тебе это надо?! Пусть отдохнёт немного!
– Да пусть отдыхает! Кто её гонит? Только нам наверх взойти надо! И её довести, кстати!
– Ага! С нами она не взойдёт, а вознесётся! Никуда ей не надо. Если вам надо, вы топайте, а мы тут останемся, искупаемся, а там видно будет!
– Так не делают, – возмутился Зох, – Как это, мы уйдём, а вы останетесь?! Ищи вас потом! Шахту флюоритовую вспомни!
Девять лет назад они отдыхали в горах доброй половиной класса, ходили в поход на флюоритовый рудник, залезли в шахту, Виталька с подругой, соседкой Туськой приотстали от всех, в темноте пошли не по той штольне и заблудились. И только случай помог им быстро выбраться на поверхность через провал в штольне.
Виталька рассмеялся: – Ну, тут не шахта, особо не заблудишься, да и мне не тринадцать лет! Идите, ничего с нами не случится. А то ведь Влад её сожрёт по дороге!
– Сожру! – Влад саркастически рассмеялся, – Ещё как сожру! Каждую косточку обглодаю! Даже Пальме ничего не оставлю!
– Ну и идите! – Татька даже не обиделась, она здорово устала.
– Ты бы хоть немного девчонку пожалел! – Виталька покачал головой, – Видишь же, еле идёт!
– Что это мне её жалеть?! – Влад посмотрел на Татьку и усмехнулся, – Хочет с нами ходить – пусть учится!
– Да ты так научишь – потом и ходить некому будет! – Виталька махнул рукой, – Идите уже, я как-нибудь потом эти места облажу. Не последний день живём!
Зох тоже махнул рукой: – Оставайтесь! Пошли, что ли?
Татька вздохнула, опёрлась на Виталькину руку, и он помог ей спуститься с тропы к саю. Сай был махонький, только и было места, что лечь да вытянуться вдоль течения, чтобы вода перекатывалась через тебя. Татька тут же скинула трико и кеды с носками, не обращая внимания, что осталась не в купальнике, а в совершенно фривольных розовых трикотажных трусиках с оборочками и таком же лифчике. Виталька крякнул и тактично отвернулся.
Не успела она ступить в воду, как вдруг завизжала на ультразвуке, рванулась к Витальке, спряталась за него, указывая на воду пальцем, сказать она ничего не могла. Виталька глянул по направлению пальца и рассмеялся – через сай по воде перебирался уж-желтопузик, безногая ящерица, совершенно безопасная. Он подобрался к ужу, пока тот извивался в воде, перехватил его посередине и, сделав страшные глаза, двинулся к Татьке. Она заверещала, рванула, было, наверх, но была босиком и тут же уселась на камни. Уж обвился вокруг Виталькиной руки, пытаясь вырваться. Татька наконец продышалась и спросила, заикаясь: – П-почем-му она т-тебя не кус-сает?!
– Татька, я же змеелов! Меня все гады в горах знают! Лично в лицо. Укусят – им же потом хуже будет!
Татька глядела на него с ужасом: – Брось сейчас же! Я не могу!
– Не можешь – кустики вон, в сторонке, – Виталька поднёс ужа к губам и поцеловал в самую головку, – Смотри, а она целуется, так же, как ты! И даже лучше!
– Убери, дурак! Укусит же!
На сумасшедший Татькин визг вернулись Влад с Зохом: – Что тут у вас такое?
Виталька показал ужа. Влад всплеснул руками: – И он ещё говорит, что я над ней издеваюсь!
– Я про неё – Виталька показал на ужа, – ничего не говорил!
– Оставь животное в покое! – Зох еле сдерживал смех, – Татька, ты зачем так разделась, это же самка!
Виталька, наконец, размотал ужа с руки и отпустил на берег. Тот моментально скрылся в прибрежных кустах. Татька подхватила шмотки и хотела убежать, но Виталька перехватил её: – Зох, давай!
Они вдвоём схватили её за руки, за ноги и положили в воду. Влад поплескал ей на голову: – Пусть остудится!
Татька вырвалась, заверещала: – Трое на одну, да?! Рыцари из-за подворотни! – и принялась молотить по воде, обдавая всех фонтанами брызг.
Минут через десять остудившаяся Татька пришла в себя.

X

В воскресенье после обеда они искупались и растянулись на травке под яблонями. Только Анка с Владом ещё бесились в запруде.
– Хорошо, а! Так бы и отдыхал! – Женька потянулся и вздохнул, – Жалко, завтра на работу!
– А мне никуда не надо! – воскликнула Татька, – У меня ещё неделя каникул осталась!
– И мне не надо! – Виталька сладко потянулся, – Я в отпуске, могу отдыхать, сколько вздумается!
Татька глянула на него внимательно и вдруг загорелась: – А давай останемся! Они все пускай едут, а мы останемся!
– А лопать вы воздух будете? – рассмеялся Зох.
– Они друг дружкой сыты будут, им лопать не надо! – тоже рассмеялся Женька. Валька поморщился: – Вместе приехали, вместе и уедем. Дома отпросишься – потом хоть месяц милуйтесь! А так – шишеньки!
Татька завелась с пол оборота: – Что вы за меня всё решаете?! Почему за меня все всё всегда решают?! Ни у кого я отпрашиваться не собираюсь! Что я, ребёнок, что ли?! Мы остаёмся! – скомандовала она, – Сейчас Виталька съездит в сельпо, купит еды на неделю, и мы останемся!
Ребята смущённо замолчали. Виталька почесал подбородок и мягко сказал: – Татька, успокойся. Ни в какое сельпо я не поеду, ты на сельповской еде через день ноги протянешь. Мы доедем до дома, и если хочешь, ты своих предупредишь, и мы вернёмся. Валька правильно говорит – вместе приехали, вместе и уедем! – он намеренно сказал "предупредишь", а не "отпросишься".
Татька надулась и отвернулась.
От запруды поднялись Анка с Владом. Влад глянул на Татьку: – Что тут ещё у вас?
– Да вот, Татька остаться хочет, Витальку уговаривает, а он не соглашается, – ответил за всех Зох.
Татька вскочила и убежала в глубину рощи. Виталька тоже поднялся, развёл руки – мол, я-то что могу поделать! – и пошёл за ней.
Анка захлопала глазами: – То есть, как остаться? Зачем?
– У неё ещё неделя каникул, – почему-то виновато сказал Зох.
– Облезет! – сказал Влад резко, – мала ещё с мужиками гулять!
– Влад, не кипятись! – неожиданно защитил Татьку Валька, – Ничего с ней Виталька не сделает. Она же ему, как сестрёнка!
– Видел я, какая она ему сестрёнка! – не успокаивался Влад, – Дурёха сумасшедшая!
– Она-то дурёха, да у него мозги на месте! – хмыкнул Женька.
Вернулся Виталька, держа Татьку под локоток.
– Мы остаёмся, – сказал он виновато, но твердо, – У меня есть два свободных дня, мы остаёмся.
Татька исподлобья метала на всех испепеляющие взгляды – попробуйте возразите!
Анка посмотрела Витальке в глаза и процедила: – А ну-ка пойдём!
– Куда? – не понял Виталька.
– Пойдём, пойдём! – она подхватила его под руку, и когда они отошли немного в сторону, сверкнула глазами, – Что это вы надумали?
– В смысле? – Виталька, конечно, понял, о чём она, но решил разыграть "дурачка".
– Мозги не крути! Ты зачем Татьке голову морочишь? Других девиц мало?!
– Не мало. Только… Слушай, а вдруг у меня это серьёзно?
– Что серьёзно?! Девчонка втрескалась, а ты и рад стараться!? Тебе-то это зачем?!
– Слушай, Анка! Ты прямо, как Маргарита Павловна, честное слово! – в "Юности" недавно напечатали повесть "Покровские ворота", Виталька прочёл сам и приносил почитать Анке.
Анка смутилась, но тут же взяла себя в руки: – Причём тут Маргарита Павловна?! Мне просто Татьку жалко! Поматросишь и бросишь, что я тебя не знаю!?
Виталька посмотрел на неё удивлённо: – Ты меня знаешь? В этом отношении? И что, я много кого бросил? Ты таких знаешь? Поимённо, пожалуйста! Если не трудно, конечно!
Анка смутилась ещё больше и отвела взгляд в сторону: – Ну, я вообще…
– Ах, вообще… А в таком случае, – сказал Виталька неожиданно жёстко, – ты, пожалуйста, к нам с Татькой не лезь, мы как-нибудь сами разберёмся. Она уже не малявка семилетняя, через два месяца восемнадцать будет, сама и думать, и решать должна. А если ты за её целомудрие беспокоишься, то не бойся! Если она ещё девушка, то таковой и останется, не волнуйся. И папе с мамой объясни. Я человек надёжный. Ты-то должна знать!
– То есть, как это, если ещё девушка? – от неожиданности Анка даже замерла с открытым ртом.
– Ну, я откуда знаю, я проверял, что ли? – Виталька пожал плечами, – Только, мне кажется, тут дело совсем не в этом! А, Маргарита Павловна?
Анка резко развернулась и махнула рукой: – А, ну вас, делайте, что хотите! Только перед папой с мамой пусть сама отвечает!
– Ответит, ответит! – Виталька рассмеялся, – Уж она-то точно ответит! Заслушаешься!

XI

Они лежали на подстилке на берегу сая, у запруды. Татька положила голову Витальке на грудь и неторопливо перебирала довольно густые кудряшки на ней. Он легонько обнимал её и поглаживал голое плечо. Господи, какая же она была тоненькая, миниатюрная! И кто бы ей дал её без малого восемнадцать! Так, четырнадцати-пятнадцатилетняя пацанка, подросток-несмышлёныш! Её и в институте-то, наверное, никто всерьёз не воспринимал. А ведь она наверняка мечтала о романтических свиданиях, на ребят заглядывалась. Да и вообще, мнила себя по-настоящему взрослой, самостоятельной женщиной. Вон вчера какой концерт устроила! А ночью вообще чуть не отдалась ему!
Вчера, пока остальные ребята собирались к возвращению домой, Виталька с Татькой съездили в райцентр и набрали продуктов на два дня – он хотел съездить один, но Татька оставаться, чтобы, как она выразилась, "тут её продолжали инквизировать", отказалась наотрез.
Перед отъездом Анка увела Татьку в конец рощи и они минут двадцать говорили с глазу на глаз. Вернулись они взъерошенные, никому ничего не сказали и расстались, не попрощавшись. О чём они говорили, ни Виталька у Татьки, ни ребята у Анки расспрашивать не стали, хотя, в принципе, это было понятно.
Уезжали молча, уже на закате, только Валька, пожимая на прощание Витальке руку, тихо сказал: – Ты тут не увлекайся, девчонка она совсем ещё!
Да Анка, почти не глядя на него, напомнила: – Смотри! Ты мне обещал!
Виталька только покачал головой: – Да вы что, в самом деле?! Я что, совсем с ума сошёл, что ли?!
Зох с Женькой махнули на прощание руками, Зох, севший за руль, газанул, подняв тучу пыли, Валька с Анкой и Владом двинулся следом, и Татька с Виталькой остались одни. Татька, пока прощались, стоявшая в сторонке от него, выждала пару минут – а вдруг отбывшие вернутся? – сверкнула глазами и, хищно поджав губы, медленно двинулась в его сторону.
– Эй, эй! Мы так не договаривались! – Виталька пошёл по кругу вокруг палатки.
– Не договаривались? А ты погоди, не прячься! Прямо сейчас и договоримся!
Минут через десять Виталька отодрал её от себя, облизал припухшие губы, чмокнул в нос, и вдруг спросил: – Слушай, подруга, а мы ужинать сегодня будем?
– А надо? – она сильно подозревала, что готовить придётся ей.
– А то! – он рассмеялся, – Заодно и посмотрим, какая ты хозяйка! Может, с тобой с голоду помрёшь!
После такого напутствия за готовку Татька принялась рьяно, хотя готовить, да ещё кашу, да ещё на открытом нерегулируемом огне, не очень-то умела. Каша подгорела и была совершенно несолёная, но Виталька не только съел свою долю, да ещё и добавки попросил, но и её заставил съесть полную миску.
– Ешь, золотце, ешь! – приговаривал он, прижимая её к подстилке и насильно пихая ложку в рот, – Ешь, солнышко, поправляйся! Ешь, серпентинушка моя подколодная! Пробуй своё варево, травись! Иначе как ты ещё готовить научишься!?
Татька смеялась, воротила голову, морщилась, отплёвывалась, но кашу глотала. У неё было великолепное настроение – наперекор всем она сумела уговорить Витальку остаться с ней. Вдвоём на целых два дня! Совместный отдых представлялся ей очень туманно, она просто радовалась, что сумела переспорить всех, и главным образом Анку.
После ужина, когда уже стемнело, они ещё раз искупались, к холодной воде Татька уже привыкла, и если и визжала, то не от холода, а от Виталькиных выходок.
Потом они расположились у костра и Виталька пел ей свои песни. Многих песен она раньше не слышала, теперь, когда в их компании появился Влад, Виталька пел редко, а многие свои новые песни при посторонних ещё не пел вообще. Такого голосища, как у Влада, у него не было, и он не хотел, чтобы их сравнивали.
Татька с удовольствием слушала и просила: – Ещё! Ещё!
Костёр давно погас, и только неяркие искорки бегали по гаснущим уголькам, отражаясь в Татькиных глазах. Она мечтательно смотрела в темноту, в никуда и впервые в жизни казалась Витальке непонятной и таинственной. Что за мысли прятались за этим мечтательным взглядом? Может, она вспоминала все их встречи, его смешочки и вечную иронию? А может, представляла, то, что почти неизбежно должно было сейчас произойти? А может, вообще об этом не думала, а думала о чём-то совершенно другом, чего он даже и представить себе не мог?
А она действительно ни о чём этом не думала, да и вообще ни о чём не думала, а просто лежала, прижавшись щекой к его боку, и ей было очень хорошо, и думать вообще не хотелось и не было нужно.
Наконец Виталька отложил гитару и предложил: – Ну что, золотце, давай баиньки? А то проваляемся завтра до обеда.
Татька вздрогнула, посмотрела как-то уж очень пронзительно, поднялась, выдернула подстилку из-под Витальки – он подняться ещё не успел – бросила её на траву перед палаткой и исчезла внутри. Из палатки полетели спальники: – Постели пока. А я сейчас!
Виталька расстелил подстилку, бросил на неё оба развёрнутых спальника, сверху постелил не особо толстое покрывало. Ночи стояли тёплые, даже здесь, в предгорьях, лезть под тёплый спальник было не обязательно. Татька застряла в палатке. Он разделся, спустился к запруде, окунулся по-быстрому, вернулся. Татька всё не появлялась. Он подошёл к палатке, спросил: – Ты там что делаешь?
– Эй-ей! Сюда нельзя! – Татька высунула голову, тщательно прикрывая вход, – Подожди! Ещё минуточку!
Виталька усмехнулся, достал сигарету. Татька никак не могла решиться, её бил озноб, в голову лезло чёрти что. Он затянулся, набрал побольше дыма и выпустил его в вентиляционный клапан палатки. Татька ойкнула, снова высунулась, зазвеневшим вдруг голоском попросила: – Не смотри! – и когда он отвернулся, выскочила нагишом и нырнула под покрывало.
Виталька покачал головой, докурил сигарету, вздохнул и, как был после купания, в плавках, лёг рядом.
Татька лежала, напряжённо вытянувшись и уставившись остекленевшими глазами в небо, совершенно обнажённая под покрывалом и совершенно одеревеневшая. Когда Виталька прикоснулся к её ноге своей довольно волосатой конечностью, она дёрнулась и, казалось, сжалась ещё сильнее.
– Ну, что ты, золотце! – сказал он мягко и погладил кудряшки на её виске, – Не бойся меня! Я же не Дракула, я твою кровь пить не буду!
Он что-то ещё говорил, успокаивая, она не слушала и не слышала. Кровь по сумасшедшему пульсировала в её висках, колокольным набатом разлетаясь по голове, сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди и воздуха не хватало.
От неё исходил густой, дурманящий аромат духов – надушилась она везде, своему природному запаху не доверяла. Аромат этот в купе с самим её присутствием рядом, обнажённой и кажется готовой на всё, делал своё дело: несмотря на обещания и принятое для себя решение не трогать её, Виталька начал терять голову. Страстным поцелуем он запечатал её губы, начал гладить, подбираясь туда, куда она ещё не пускала никого.
А Татьку вдруг охватила паника. Она задохнулась совсем, задрожала, оттолкнула его, высвободилась, вскочила и убежала к потухшему совсем костру. Виталька сел, тряхнул головой, успокаивая себя. "Вот чёрт, – подумал он, – я, кажется, с ума сошёл! Ведь ещё пол минуты – и всё! Бедная Татька!"
Он поднялся, взял покрывало, подошёл к ней. Она сидела на камне рядом с костром и мелко вздрагивала. Он накинул покрывало ей на плечи и сел рядом. Жёсткая трава под босыми ногами и раскуренная сигарета отрезвили его окончательно.
Татька обернулась, глянула полными слёз глазами: – Я… Я не могу, Виталик! Прости, я не могу.
Он потрепал её кудряшки, погладил плечо по покрывалу: – Всё нормально, Татька! Это ты прости, я увлёкся! Пойдём. Не бойся, я тебя не трону.
Он поднял её, повёл к подстилке.
– Я… Я пойду оденусь? – она подняла глаза, стояла нерешительно.
– Зачем? – он пожал плечами, – Какая разница, есть на тебе пара тряпок, или нет. Я же сказал, я тебя не трону.

XII

Это было ночью. А утром Татька, ещё лёжа под покрывалом, боялась поднять на него глаза. Ей казалось, что настоящая любящая девушка так поступить не могла. И если уж решилась, должна была всё довести до конца. А она только раздразнила Витальку и ничего для него не сделала. И он её за это осуждает, и будет над ней смеяться.
Кроме того, её охватило странное чувство, совершенно ей пока непонятное чувство разочарования от неисполненного желания, ощущение отрезвления от угара прошедшей ночи, совершенно ей не нужного отрезвления.
Виталька собирал снедь к завтраку, улыбаясь чуть иронично и поглядывая на неё, потом залез в палатку, достал плавки и лифчик её купальника и бросил на покрывало: – Одевайтесь, ваше сиятельство! Завтракать будем. Или вы предпочитаете так?
Она густо покраснела, поджала губы, глянула не него как-то мстительно (Ах, ты так? А вот я тебе сейчас!), неожиданно отбросила покрывало и стала одеваться при нём. Виталька ахнул и застыл с открытым ртом.
Завтракали они молча, только он бросал на неё уж слишком откровенные взгляды и удивлённо качал головой, а она при этом отчаянно краснела и не знала, куда себя деть. Махонький купальник не выручал её, ей казалось, что она так и сидит перед ним голая.
А потом они купались, и она немного пришла в себя, притащила подстилку, и они легли на бережку. И он всё ещё поглядывал на неё, почти не скрывая своего изумления.
Наконец, он решил разрядить возникшее неудобство, приподнялся на локте и провёл пальцем по её рёбрам: – Татька, а ты знаешь, что такое – девушка в три обхвата?
Она дёрнулась от его пальца, приподняла голову и недоуменно уставилась на него.
– Это если парень повернёт её лицом к себе, обхватит за талию, а ладони соединит на пупке, – он сел и показал руками, как, – Вот первый обхват! – он показал на свою грудь, – Вот второй! – прикоснулся пальцами к локтям, – А вот третий! – соединил пальцы между грудью и локтями в замок.
С пол минуты она соображала, потом рассмеялась: – Это ты про меня, да? – и вдруг погрустнела, – Я тебе, такая худая, не нравлюсь, да? Ты поэтому меня… от меня… ну, сам понимаешь?! – она так и не могла простить себе свою ночную панику, а, кроме того, не понимала, как он смог выдержать весь остаток ночи, когда она, обнажённая, лежала в его объятиях.
Виталька покачал головой, он просто хотел пошутить, а она уже всё к себе пристроила. И что же это её всё в одну-то сторону тащит? Ночью до конца не довела, а теперь переживает, что ли? Как же её от этого отвлечь?
– Причём тут твоя комплекция? – сказал он просто, – Я Анке пообещал, что тебя… что с тобой ничего не случится. А слово держать привык. Вот и всё.
Татька вдруг взорвалась: – Анке, да?! Анке?! – она резко поднялась, встала над ним на коленки, – Ты здесь с Анкой, или со мной?! Меня Татькой зовут, слышишь, ты, дубина, Татькой! Не Анкой! Мне! Мне ты ничего не обещал! Причём тут Анка!? Я, понимаешь, я, если захочу, я позволю тебе всё, что угодно! Не Анка, а я, понимаешь?! Сама! И Анка тут совершенно не причём! И ты сделаешь всё, что я позволю! Потому что я так хочу! Не Анка, а я, понимаешь?
– Ладно, ладно, маленькая, прости меня. Только, ты уж ничего лишнего не позволяй. Ни мне, ни себе. Пока, по крайней мере!
– Никакая я не маленькая! Привыкли меня за малолетку держать! А я уже взрослая! Взрослая, понимаешь ты, дурак великовозрастный!?
– Взрослая, взрослая, успокойся! Ну конечно, взрослая! Ма-аленькая такая взрослая! Карманная прямо-таки взрослая.
– Ах, карманная?! – она подскочила, повалила его на спину, уселась на него верхом, сжала кулаки и принялась молотить, куда попало, – Я тебе покажу маленькую! Я тебе покажу карманную!
Не готовый к этому Виталька пытался уворачиваться, защищался руками, потом схватил её за плечи и просто прижал к себе. Сначала она попыталась вырваться, колотила кулаками по воздуху, по подстилке и по его бокам, но он не отпускал, и она вдруг затихла и замерла. И он грудью своей почувствовал, почти услышал, как по сумасшедшему забилось её сердце.
Он погладил её взлохмаченную головку, а она осторожно высвободилась из его объятий, села рядом и вдруг сказала: – Идём в палатку.
– Зачем? – не понял Виталька. В нагретой на солнце палатке было жарко, чем ей не нравилось здесь, на бережку?
– Идём, – сказала она настойчиво, – Ты её завяжешь, и я не смогу от тебя сбежать.

XIII

Виталька приехал только в конце ноября, на Татькином дне рождения в середине октября быть не смог. Тогда он только вернулся из отпуска и застрял в своей степи.
К Татьке он заявился в субботу к обеду, прихватив красивый янтарный кулон и роскошный букет.
Кулону и букету Татька обрадовалась, но к самому Виталькиному появлению отнеслась как-то настороженно, пыталась провести в свою комнату втихаря, благо, дома была одна Анка, остальные уехали на базар. Но Анка перехватила их в гостиной.
– Так, – сказала она недружелюбно, – явился, наконец!
Виталька ничего не понимал. Татька хотела скрыться в своей комнате и увести его, но Анка не дала.
– Ну-ка садитесь, голубки! – она принялась сверлить Витальку глазами, и когда тот сел на диван, жёстко спросила, – Ты Татьке предложение думаешь делать?
Татька вскочила, хотела возразить, но Анка насильно пихнула её обратно на стул: – Молчи, тебе слово не давали!
Виталька изумлённо уставился на Анку, потом на Татьку: – В чём дело?
Татька открыла, было, рот, но Анка снова не дала ей слово сказать.
– Это ты так слово держишь?!
– Какое слово? – Виталька искренно недоумевал, – Татька, я тебе что, жениться обещал?
– Ты мне обещал, что её не тронешь! – Анка была прекрасна в своём гневе. Глаза её сверкали, роскошная коса металась по груди, казалось, с неё сейчас искры посыплются.
– Обещал! Ну?!
– А сам чего? Она же ещё девчонка совсем! Голову потерял?!
Виталька отвалился к спинке, закинул на неё руку и переводил взгляд с одной на другую.
Татька сидела, совершенно пунцовая и боялась поднять на Витальку глаза.
– Так, – сказал Виталька и ухватился за подбородок, – Ну-ка, сестрёнка, давай-ка рассказывай. Что ты тут намесила?
– А что они! – Татька подхватилась, снова хотела убежать, но Анка опять пихнула её на стул.
– Анка, ты бы её к врачу сводила бы, что ли?! – Виталька всё понял.
– К гинекологу? Она сама была! – Анка готова была взорваться.
– К психиатру! С гинекологией, я думаю, у неё всё в порядке! – Виталька покачал головой, – Правда, сестрёнка?
Татька втянула голову в плечи. Анка переводила взгляд с неё на Витальку и обратно, глаза её просветлели: – Наврала?!
Татька сжалась ещё сильнее и сокрушённо покивала головой.
– Зачем? – Виталька готов был рассмеяться. Неужели Татька решила самоутверждаться таким способом?!
Анка посмотрела на Татьку пронзительно и нехорошо усмехнулась:
– Говоришь, взрослая уже? Сама, говоришь, всё решать будешь? Ребёночка ждёшь, говоришь? Четвёртый месяц уже, говоришь?! Раньше меня рожать будешь?! – Анка схватила со стола попавшееся под руку полотенце, скрутила в жгут.
– Эй! Эй! Только без рукоприкладства! – Виталька встал было, но Анка толкнула его в грудь, и он плюхнулся обратно на диван. Татька вскочила, хотела убежать, но Анка ухватила её за кудри: – Без рукоприкладства?! Я руки прикладывать не стану! – она огрела Татьку скрученным полотенцем пониже спины. Татька заверещала.
– Я её без рук научу старших уважать! – распалялась Анка, продолжая охаживать Татьку полотенцем, – Я её врать отучу! Я не папа – жалеть не буду! Мать чуть до инфаркта не довела! А?! Отец сам не свой ходит! А?! Милка в себя прийти не может! Мы с Владом за эту дурёху переживаем! А?! Ребёночка ждёшь?! Ты у меня прямо здесь родишь! Прямо сейчас родишь! Без зачатия родишь!
Виталька, еле сдерживая смех, снова вскочил, перехватил Анкину руку с полотенцем: – Успокойся! А то сама разродишься! – Анка была на седьмом месяце, – Ну, пофантазировала девочка! Всё же в порядке!
Анка рванула пленённую руку, дёрнула другой рукой, так что Татька прокрутилась вокруг неё чуть ли не на четверть оборота и отлетела на диван. Анка перекинулась на Витальку, пару раз огрела и его и даже после этого не совсем успокоилась.
– Нет, ты представляешь, – кричала она, – она ведь и тебя подставила! Папа с тобой серьёзно поговорить хочет, Влад вообще заявляет, что убьёт, если ты не женишься, мама тебя видеть не хочет! Я тебя из друзей навсегда вычеркнула! Валька с Зохом бесятся! Гога в армии своей с ума сходит!
– А что, Татька, давай поженимся, Влада успокоим, а?! – Виталька смотрел на Татьку иронично, – Анка меня обратно в друзья вчеркнёт! Друзья в себя придут! Конечно, то, что ты раньше Анки родишь, я не обещаю, наверное, уже не получится. И то, что без зачатия родишь, не обещаю, всё-таки, не Бог я. Так что придётся тебе потерпеть, не сбегать, как давеча!
Татька вскочила и пошла в атаку. Из её сумбурных выкриков и Анкиных комментариев Виталька восстановил ход событий двухмесячной давности.
Когда он, после их двухдневного отдыха наедине, в целости и сохранности сдал её, слегка грустную, родителям, тётя Варя немного попеняла ему, что так делать нехорошо, а дядя Гриша с усмешкой сказал, что Татьку не мешало бы вздуть как следует, как однажды ещё в детстве, когда она увлеклась пиротехникой и чуть не спалила дом. Анка при Витальке промолчала, но когда он уехал, отвалила Татьке по полной. Вернула всё, что ей досталось от родителей, когда они с Владом приехали и сообщили, что Татька осталась с Виталькой.
Татька не осталась в долгу и в перепалке заявила, что нечего за неё решать, что она уже взрослая, что они с Виталькой давно любят друг друга, и она уже совсем давно, больше года назад, отдалась ему, а теперь, уже больше месяца, носит его ребёнка. Кричала она в сердцах, на весь дом, это её заявление слышали и Влад, и родители, и почему-то безоговорочно ей поверили. Конечно, она сразу же испугалась, стала отнекиваться, говорить, что наврала, но вот в это никто верить уже не стал. Тем более, что через пару недель она отравилась какой-то гадостью в институтской столовой, и её безудержно рвало.
Виталька сидел и слушал, качая головой, потом, когда Татькин фейерверк иссяк, глянул на Анку и сказал грустно: – Вот так, подруга!
– И что теперь делать? – Анка растерянно смотрела на них обоих.
– А что делать? – Виталька развёл руки, – Будем спасать.
– Как это? – насторожилась Татька.
– Как? – Виталька смотрел совершенно серьёзно, – Родители в курсе, внучонка ждут, не дождутся, все друзья тоже, даже Гога! Их разочаровывать никак нельзя! Так что, осталась самая малость.
– К…ка…какая? – Татька смотрела на него, как бандерлог на Каа.
Анка саркастически рассмеялась: – Выполнить всё, что ты нафантазировала! Готовься, сестрёнка!

Письма, письма
(вместо послесловия)

"Здравствуй, Виталик!
Получила твоё письмо и вот собралась, наконец, ответить. Поздравляю тебя с Новым годом, будь здоров и пусть исполнятся все твои желания. Особенно, в отношении меня, если такие ещё есть! Мне без тебя очень скучно, ничего не в радость, даже то, что в меня, кажется, влюбился Валька, наш Валька. Смотри, а то отобьёт! Шучу, конечно!
Ты пишешь, что тебя сделали сержантом…" – Виталька оторвался от Татькиного письма и присвистнул, на какое же из его писем Татька отвечает? О том, что его произвели в сержанты, он писал месяцев шесть назад. Навер-ное, на все последние сразу, аккуратностью в ответах Татька не отличалась. Виталька почесал подбородок и снова уткнулся в письмо.
"Ты пишешь, что тебя сделали сержантом, это, наверное, хорошо, только я в этом ничего не понимаю.
В сентябре мы на выходные ездили отдыхать в горы. Анка с Владом и Лялькой, Валька и я. Было просто здорово и очень весело, особенно разошлась Лялька. Ей уже два с половиной года и она такая потешная! Валька с Владом сделали запруду, и Лялька купалась. Визжала, как недорезанная! Анка ругалась, боялась, что Лялька простынет, но ничего с ней не сделалось! Мы ночевали в двух палатках – Анка с Владом и Лялькой и мы с Валькой. Только ты ничего такого не думай, Валька ничего себе не позволял. Мы просто по-настоящему спали и всё!"
Виталька усмехнулся, дразнит его Татька, что ли? Хочет, чтобы ревновать начал? Это к Вальке-то! Валька на людях мог и начать приставать к девчонке, к той же Татьке, щекотать, даже обниматься полезть, но когда оставался вдвоём, становился робок до неприличия.
"А я почти не спала, вспоминала, как мы с тобой в горы ездили, и как нам хорошо было. Когда уже ты приедешь только?!
В институте у меня всё в порядке, сейчас каникулы перед сессией, потом будут жаркие дни. Летом мы ездили на практику в геологическую партию, было очень интересно, только трудно. В степи летом жарко, по шурфам за день налазишься, к вечеру грязная, как чёрт, а помыться толком нет возможности, воды мало. Шофёр Борька нас на канал за семь километров возил, хорошо! Только Борька, дурак, подглядывал, мы с девчонками его чуть не утопили!
Пусть трудно! Все равно, я не жалею, что на геологический пошла! Это так интересно. Вот закончу, устроюсь к вам в институт, и мы будем работать вместе!
Ну, до свидания!
Твоя Татька.
25.12.1973 г."

Виталька перечитал письмо ещё раз, отложил, взял снова, погрыз шариковую ручку, размышляя. Он уже второй день валялся в санчасти, схва-тил воспаление лёгких. На объекте, куда его начальник участка Волобуев, согласовав с командиром их строительного батальона полковником Урманцевым, поставил мастером, случилось ЧП. Бульдозерист Токарев, из гражданских, ровнял площадку, с похмелья не заметил гидрант и сорвал его. Виталька был ближе всех, рванулся перекрывать уцелевший вентиль и промок до нитки. На дворе стоял январь, мороз зашкаливал за двадцать, пока Виталька дошёл до части, чтобы переодеться, его и прохватило.
И вот теперь он лежал в санчасти и, от нечего делась, отписывал всем друзьям-подругам за всё время, что писать не было возможности. Он почесал ручкой переносицу, собрался с мыслями и вывел:

"А по-здорову ли будете, дражайшая моя Татиана свет Йигорьиевна?
Как Вы там без меня поживаете? Не обзавелись ли воздыхателем аким, акромя презренного Вальки, коего вы обожать изволите, ибо чтой-то безвременно долго от вас вестей-новостей жду не дождусь я.
Во-первых строках послания своего хочу нижайше поздравить Вас и всех чад и домочадцев Ваших с наступившим Новым годом, от Рождества Христова одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртым, и пожелать Вам здравия и Ваших наисокровеннейших желаний всех осуществления.
Во-вторых же строках спешу сообщить Вам, несравненная моя Татиана свет Йигорьиевна, что живу я тут ничего себе, валяюсь денно и нощно и лопаю щи шайкой банной, аки богатырь Муромский, ибо наградил меня Господь наш всемилостивейший несказанно и предоставил отдохновение нежданное, вдохнув, видно, за прегрешения мои великие, в чресла мои хворь окаянную, заразу заморскую, с названием по-нашенски для драгоценных ушек Ваших неблагозвучным, а по-заморски непроизносимым.
А в третьих строках прошу Вас нижайше с оказией переслать моё наипочтейнейшее почтение сестрице Вашей, светлейшей Анне свет Григорьевне, абы помнила она, что есть ещё на свете этом человече, несказанно ей преклоняющийся, ибо сам я почтение сие выразить не могу, ввиду имеющегося при ёй мавра наигрознейшего, искрами из ноздрей сыплющего при кажном об моём существовании упоминании токмо."

Сзади хихикнула Машка, сестричка их армейской санчасти. В палате лежал один Виталька, делать Машке было совершенно нечего и от скуки она крутилась возле его кровати и подглядывала в его писанину. Виталька обернулся и покачал головой: – Не стыдно, а? Я, может быть, любимой девушке письмо пишу, тайны свои сокровенные доверяю, а ты подглядываешь!
Машка полезла в карман халата, вытащила груду конвертов и потрясла ими: – Вот тут с утра уже четырнадцать штук. И все любимым, – она перебрала письма, – Саньке Новиковой. Танечке Жарковой. Лорке Раздольной. Тане Коневой. Лиде Пугачёвой. Не перечислишь всех! Не многовато? А?
– Не многовато! Ещё и половины не написал! А ты бы лучше, чем подглядывать и завидовать, на кухню бы сбегала, жрать уже охота, сил нет!
Три раза в сутки бегать на кухню и приносить больным обед, было её обязанностью, но Машка не двинулась, наоборот, придвинула стул к изголовью и уселась рядом: – Ничего я не завидую! Мне, знаешь, какие письма присылают?!
Никто ей никаких писем не присылал, даже Лёха, с которым они встречались, когда учились в медтехникуме.
Виталька усмехнулся, поднял толстую канцелярскую книгу, на ней было удобно писать лёжа, и продолжил.

"А далее хочу сообщить Вам, преразлюбезнейшая моя Татиана свет Йигорьиевна, что, наверное, скоро уже распрощаюсь я с миром этим, потому как приглядывающая за мной сестрица-милосердица, Марья Неугодница, кикимора окаянная, самим Кощеем ко мне приставленная, хотит извести меня вовсе со свету этого, ибо завидует желчно моему к Вам пренеравнодушию, письмена мои, кои сам я, ввиду немощи своей, переправить не могу, тормозить велит и пока не изучит наидоскональнейше, далее не отпускает, а то и вовсе сжечь велит, так что не знаю я, может, и это послание до Ваших ясных очей не дойдёт! А мне снадобье ведьмино, зелье приворотное-отворотное вместо лекарства должного подсунет, и буду я лежать во хрустальном гробу зачарованный, заколдованный, покуда какая-либо прынцеса заезжая устами страстными меня не облобызает!"

Машка фыркнула, подхватилась и от дверей пригрозила: – Погоди, я тебе для укола самую толстую иголку выберу!
Виталька засмеялся: – Давай, давай! Обед тащи! Загнусь я у тебя!
– Мог бы и сам сходить, не развалился бы!
– Мне наидокторейший что приписал? Постельный режим! С усиленным питанием, между прочим! А ты меня голодом моришь, на диете держишь! Режим нарушить требуешь! Нажалуюсь Дмитричу, получишь клизму пятилитровую. Со скипидаром! Да ещё попрошу, чтобы он меня уколы нау-чил делать! На тебе научил! Всю задницу изрешечу, мало не покажется.
– Так я тебе свою задницу и подставила! Размечтался! На невестах своих учись!
Машка хлопнула дверью и исчезла.
Виталька усмехнулся и продолжил послание.

"А теперича, несравненная моя Татиана Йигорьиевна, когда Всемилостивейший мольбами моими неустанными избавил меня от присутствия постороннего, распишу я Вам житьё моё бытьё в подробностях красочных.
Намедни устраивали нам воеводы состязания беговые, да не просто беговые, а нагорные, да не на ногах необутых, а на лыжах. Лыжи – это лещины такие с носами к небу загнутыми, дабы по снегу бегать можно было бы. А снег – это вата такая водяная, при морозе с неба аки манна небесная, сниспадающая. А мороз – это когда пробирает до исподнего и даже ещё далее, чтобы Вы ведали, а то на югах Ваших ничего подобного среди дня ясного с огнищем не сыщешь.
И раб ваш, преклонённый перед вами вечно, в состязаниях этих для пущей славы Вашей прибежал вторым, за что обласкан был несказанно вручением грамоты от воеводы главного и медали, серебром отделанной, кою к ноженькам Вашим снесть готов.
А ещё спешу сообщить Вам, что Княже Великий, сто лет жизни ему, возвёл меня в ранг мне подобающий и из ватаги смердов перевёл в дьяки надзорные с прибавкой в окладе жалования, так что получаю я теперича ажно сто восемьдесят рубликов серебряных без прочих призов премиальных ежемесячно. Так что, ежели у Вас, драгоценная моя Татиана свет Йигорьиевна, нужда какая возникнет, нижайше прошу ко мне обращаться, чем могу, не откажу.
Хочу так же сказать Вам, лучезарная моя Татиана свет Йигорьиевна, что начался год мой в службе последний, дембельский, и совсем скоро предстану я пред Ваши светлы очи живьём и жду, не дождусь лобызаний Ваших, акими Вы меня пред отбытием моим на службу княжию страстно одаривали и горючими слезами плакать изволили."

Виталька перечитал написанное, расставил недостающие запятые, ещё раз перечитал, потом приписал в конце:

"P.S. Татька, зараза, ты почему так редко пишешь? Не соскучилась, или времени нет? Или обленилась до безобразия?! Жалко, тебя забрить не могут, поскучала бы тут без весточек!"

Расписался, поставил дату: "10 января 1974 года."

Аккуратно вырвал странички из канцелярской книги, заклеил конверт, написал адрес и положил на тумбочку. Письма, если их отправлять бесплатной армейской почтой, в штабе вскрывали, поэтому он покупал ма-рочные конверты, благо, как сержанту, ему давали на руки одиннадцать рублей, уж на конверты-то этого хватало. Да и мать в посылках присылала их достаточно. И свои письма посылал через поселковую почту. А если не мог отнести на почту сам, то переправлял через ребят или, как сейчас, через Машку.
Потом достал последнее Валькино письмо, где тот признавался в своём неравнодушии к Татьке и требовал, чтобы Виталька объяснился и – или не морочил ей голову своими письмами и дал на это добро ему, Вальке, или дал ему знать, что Татьку любит сам, и он, Валька, отошёл бы в сторону и успокоился.
Конечно, Татька нравилась Витальке, но не настолько, чтобы переходить дорогу такому другу, как Валька.
Он раскрыл конторскую книгу на незаконченном ему, Вальке, письме и дописал:

"Валька, друг! Ты пишешь, что тебе очень нравится Татька. Так это просто здорово! Татька мне хорошая подруга. Очень хорошая подруга. Только подруга. Почти сестрёнка. И всё. И голову я ей не морочу, несколько невинных киношных поцелуйчиков, которыми мы друг дружку в своё время одарили, я надеюсь, тебя особо не заденут. А то, что я пишу такие письма, так я их всем подругам пишу без всяких обязательств на будущее. Не бери в голову.
К сему, всегда твой Виталька Гнатюк."

Май – июнь 2011 г.