Из романа ОДНА — ЭТО ТОЛПА НАРОДА или
ЖЕНЩИНА — ЭТО МНОГО ЛЮДЕЙ
(РОМАН В ОТРЫВКАХ)
ОНА И СВЕТ
В «Ни дня без строчки» Ю. Олеша замечает, что, конечно же не помнит, как он родился.
А я вот помню четко и ярко сразу. Родилась я при керосиновой лампе из-за пропавшего электричества, то есть с самого рождения моего я выбиваю электроприборы: то, что в определенные периоды, вернее, при определенном, взвинченном состоянии, едва я нажимаю на выключатель, лампа в люстре перегорает, у нее внутри происходит взрыв.
В бытность мою системным программистом на ЕС-1060, я вызывала бурное обсуждение парадокса с демонстрацией того, чего просто быть не может: эксплуатационники вызывали меня специально, едва начинала барахлить машина.
Я входила в машинный зал, направлялась, наученная предыдущим уже опытом общения с электроникой, почти на цыпочках, тихонечко, к пульту…
Но когда оставалось между нами чуть менее полутора метров, все лампочки на пульте начинали поочередно бешено включаться и выключаться на одну, две секунды.
После такой праздничной хаотичной иллюминации на глазах изумленной публики машина выдавливала из себя жалкий хриплый стон и с юзом останавливалась.
И теперь наступала очередь электронщиков: они стремительно направлялись к металлическим серым высоким шкафам, с таинственным выражением на лицах оборачивались к присутствующим в зале, картинно широко отворяли дверцы и жестом факира вынимали по одной плате, не глядя!
И не рассматривая ее предварительно, с видом уже опытного знатока предъявляли платы изумленным зрителям.
Пауза.
Все с недоумением глядят на квадратики. А те – залиты полностью тем блестящим, чем на платы припаивались всяко разные малюсенькие штучки: сопротивления, транзисторы и проч., что программистам знать ни к чему.
Когда мне предстояло освоить СВЧ, я, забыв о подвохе, нажимаю на кнопочку удлинителя, купленного вместе с печкой, и… Да, да, взрыв! Удлинитель поплавился, благо сама печь не пострадала, вернее, мы от нее...
Но какой красивый ужин при свечах мы подарили, зашедшим к нам в тот вечер на чай, друзьям! Аварийка приехала только под утро, чем вызвала слезное рыдание нашего холодильника.
Я даже четко помню ту бабушку акушерку в платочке, которая оказалась первым землянином, высланным на встречу меня на этой планете. Я помню ее тихую мудрую доброту. Вернее, я точно помню то ощущение покоя.
Уже гораздо позднее, будучи вполне разумным ребенком, прочитавшим немало и много и серьезно изучающим все жизненные нюансы, намного позднее своих сверстников я узнала о технологии зачатии и развития эмбриона. Это было таким тяжелым ударом по моему светлому восприятию величия и многомерности мира! Ну, никак я не ожидала от своих благовоспитанных родителей такого грязного поступка, никак не хотелось мне верить о таком прозаическом моем начале земного пути!!!
За то, какое красивое утро начиналось в момент моего «выхода в свет».
Известно, что Гёте, умирая, то есть своим самым последним словом, воскликнул: “Света!”
***
Искра Божия в каждом из нас
Зазвучит то молчаньем, то звоном
Колокола, что возник и погас.
Но еще остаемся мы в оном...
Вот постичь бы искусства азы
Разжигать в себе малую искру,
Сердца ударов верхи и низы...
Только чтоб дух был неистов!
Никому не известна стезя...
Путь не прям, а завязан в узел.
Так шампанского яростный залп
Охраняет плетение мюзле.
Ум человека подобен пинате:
Полон подарков, сюрпризов...
Шишку увидев, ее не пинайте.
Каждый шар одеяния — риза!
ОДАРЕННАЯ ПРОМЕТЕЕМ
Давно не зажигала свечи,
И мрак души не освещала,
И не вела с тенями речи;
Не отпускала, не прощала…
Уединилась, закрылась ото всех, зажгла четыре свечи, расставила их на столе.
И из памяти души моей, души, помнящей все ее предыдущие посещения этой планеты, используемой высшими силами, как полигон для отработки навыков, выплыло вдруг воспоминание об одном из таких ее посещений.
В тот раз моя душа, меняющая тела, как одежды, жила в теле черной молодой женщины. Теперь, при мерцании свеч, она, утомленная, вернулась в воспоминание своей юности.
Каждый земной человек любит вспоминать все поры своей, человеческой, жизни: как это было, где, с кем, в чем…
Вечная же душа человеческая, взрастая и падая, страдая и радуясь, проходит свои этапы, и не всегда это – этапы взросления. Если изобразить жизнь души в виде спирали, поместив начало ее в начало координат даже в примитивном двумерном пространстве, то есть на плоскости, то рука, рисующая кривую, наматывая ее, будет, путешествуя по всем четырем четвертям координатной плоскости, то подниматься вверх, то опускаться… Линия будет преодолевать и положительные и отрицательные значения координат. Но все это будет – движением, и все это будет опытом, независимо от знака «плюс» или «минус».
…Мне поручено охранять огонь. Все племя, уставшее за долгий день от нелегкого первобытного труда, заснуло. Все окутано тишиной. Густая мгла ночи хочет сомкнуться надо мной, но против нее – само небо, плотно убранное звездами. Костер я должна была поддерживать до утра, до передачи его тем, кто станет готовить еду, тем, кто впервые осваивает кузнечное и гончарное дело.
А звезды – яркие-яркие, ибо небо еще не закопчено выбросами плодов цивилизации (вот что оказалось истинной дикостью, цивилизация…). По небу не летают еще творения рук человеческих, и НЛО еще никто не придумал, и не прожжено еще небо озоновыми дырами.
Я сижу, глядя на огни – рукотворный и космические. Тихо и радостно на душе моей. Не страшно мне. Звери и птицы, окружающие меня, сами бояться – костер горит. Я их успокаиваю, разговаривая с ними о вечности, и рассказывают они мне: куда летали, где бегали… И такая вокруг меня гармония! Войн и грабежей еще нет – золото еще валялось, противно отблескивая, не догадываясь, что глупость и алчность людские возвеличат его и станут из-за него проливать кровь. А потому пока и грабить-то не было чего, и оружия не было, особенно огнестрельного.
Это потом люди, утратив данный всевышним разум, стали совмещать несовместимое: огонь – свет и чистоту, и стрельбу – тьму. Но свалили это, что называется, с больной головы на здоровую: животных обвинили. Дескать, «озверели мы», и накинулись на все живое: пожирая его ненасытно, напалмами выжигать.
Тот огонь я сберегла, не уснула, не обрекла одноплеменников на смерть.
Позднее, когда моя душа приходила на землю уже в другой физической оболочке, была я Жрицей Огня (одной из них, лучше, чтоб самая младшая по рангу, чтоб гордыня меня не сожгла подобно Великому Огню).
И опять я с восторгом и благоговением взирала на Огонь и хранила его, и воспевала, гортанные звуки издавая, помогая себе медленным танцем. Гибкое тело мое плавно двигалось вокруг уже не костра, а прекрасного строения, в котором жил Огонь.
…И много жизней прожила я, пока на сей раз не родилась тем, чем родилась… О! Вспомнила мамин рассказ. В момент моего последнего появления на свет вдруг погас свет электрический. Спешно разыскали какую-то керосиновую лампу, зажгли ее с помощью спичек. И первое, что увидела я в этой жизни, был опять же живой огонь!
И снова сама жизнь все годы пытается окружить меня тьмой и безысходностью. То меня подло завалили при поступлении в университет, разорвав мой листок с решенными задачами на экзамене по физике, в результате чего мне не хватило половины проходного балла, что должно было озлобить меня – и мыслей таких не возникло!
На следующий год поступила, сдав первые два экзамена на отлично, что автоматически освобождало от необходимости сдачи двух оставшихся экзаменов, и окончила с лучшим распределением не только для себя, но со мной взяли и моего мужа. Потом тройное замужество, из клешней которого не было выхода - нашла («Я прописан в твоей квартире, потому имею право здесь проживать!» - жесткий аргумент жертвы женской эмансипации). Безысходно больной сын – и опять - «Не дождетесь!».
В любой тьме – вижу свет! И обидеть меня пытались, и вызвать зависть, и разгневать… Но тьма никогда не захлестывала меня.
И, если на душе становилось тяжелее обычного, рука тянулась всегда к спичкам и свече… И все темное в душе сгорало за несколько секунд. Оставался всегда только чистый отблеск огня!!! Любопытно, что свечу всегда хочется зажечь не газовой зажигалкой, а огнем, добытом трением – спичкой. Прочитав еще в юности стихи Михаила Светлова, я поняла, что это про меня, это во мне как врожденное качество, проявившееся еще в раннем детстве: «Чтоб носили меня, зажигали, чтобы я с человечеством был…»
О, Всевышний! Благодарение тебе великое за посланного тобою Прометея! Да сохрани меня и впредь от ослепляющей тьмы рассудка и сердца. Такова молитва мою во всю жизнь мою!
И с детства любимые девизы мои: «Светить всегда, светить везде…», «Предпочитаю блистать, нежели блестеть…»
БЫЛО ХОРОШЕЕ ДЕТСТВО
В воспоминаниях об Эдуарде Багрицком: «У Вас хорошие глаза, сразу видно, что у Вас было хорошее детство» - это он - лечащей его медсестре. У самого-то поэта оно было очень нехорошим.
Лет с девяти до шестнадцати при разных состояниях души, оставаясь дома одна, я часто брала с полки «Витязя в тигровой шкуре» и улетала...
Было так музыкально написано самим Шота Руставели, или это заслуга только переведшего на русский язык Николая Заболоцкого, но я читала вслух, упиваясь переливами стиха!!!
Причем, читала с любого места, так и не прочтя подряд с первой до последней страницы, целиком.
Это было, как медитация — я, проговаривая текст, буквально улетала в самые высокие слои Космоса, и, вернувшись на грешную землю, не помнила смысла рочтенного вообще, да мне этого и не надо было.
Имена Автондила и Тариэла звенели, подобно стрелам, на которых я и путешествовала по небу, а музыка слова Тинатина переливалась в «Бригантина», которая плыла и плыла по метущимся волнам...
Во взрослые годы (книга на многие годы оставалась у родителей) я её часто брала в руки, старую и потрепанную, великолепно оформленную, но уже не читала — останавливает внутренний страх утерять то ощущение радости и торжества, что было в детстве, оберегая ощущение бесконечной красоты и гармонии.
Безусловно, у меня есть и другие издания «Витязя...», в том же переводе, более современные и без того художественного оформления каждой страницы и без вклеек с завораживающими иллюстрациями — никакого ритма-песни, ритма-величавого гимна нет...