...Как пожаром охвачен вверху и внизу, все отдав и забыв навсегда, кроме этого, я к тебе, как щенок к молоку, приползу и лизать буду тело твое раздетое, опаляемый жжением гладкой как лед твоей кожи, пылающей в пламени свечном не сгорая. И будет мгновений полет нестерпимо коротким и вечным.
А потом сквозь врата я дойду до глубин, утону, захлебнувшись, хватая губами рваный воздух, застывший в гримасы рубин и блаженство, и стон, и дыханье.
Зеркала отразят, отрезвляя, грозя, все, что сделали мы, все что сделать посмели.
...От молвы до тюрьмы путь недолог, пойми. Век запретной любви - только в этой постели, только здесь и сейчас. А пока мы вдвоем, и пока не зашлись за дверьми правдолюбы - к черту все! К черту мир! К черту совесть и жизнь!
Я впиваюсь в твои приоткрытые губы, я скольжу вдоль изогнутых линий бедра и опять в глубину, и опять без возврата. Нет возврата! К чему? Мне не нужен возврат! Я хочу навсегда. В этом ты виновата!
Нет, прости, ради бога прости, не гони. Виновата – какое безумное слово! Не виновна ты. Только мелькают огни, и все громче стучит кто-то черный сурово за закрытыми лишь на задвижку дверьми.
Ну еще, ну еще, хоть один поцелуй! Ну еще хоть на миг мы сольемся в экстазе. Бьется сердце в груди, и лежит на полу твой корсет, доказательством низменной связи.
Ты окно распахнула. Но я не уйду. Не уйду, не спасусь. Для чего мне спасенье? Пусть гореть нам с тобой, не сгорая, в Аду!
Боже правый! Ты видишь, стою на коленях и молю не о жизни – о смерти вдвоем с той, что грех приняла Вавилонской блудницы.
Если проклятым быть нам, и в царстве твоем нам не быть никогда - пусть же грех наш продлится до скончанья веков, до Суда твоего.
Если б тысячу раз повезло мне родиться, я бы снова и снова те жизни менял на божественных локонов райские кущи...
Боже правый. Ты можешь. Возьми лишь меня. А ее - пощади.
Если ты – Всемогущий...
