«Венька при дворе короля Артура».
Рассказ.
Прежде чем начать необычный этот рассказ, оговорюсь сразу, что дело происходило все же не в Англии, и вовсе не во времена короля Артура. Нет, дело происходило несколько позже (короля Артура помянул я только ради красного словца), во времена Тициана и Рафаэля Санти, если быть точным. Ну а поскольку упомянутые мной имена славят нам Италию, то, разумеется, и сама описанная мною ниже история произошла там же, на родине великих живописцев.
Веньке «стукнуло» двадцать шесть. Именины праздновал он пусть и без размаха, но именно так, как принято было в компании его друзей – две недели. Без размаха же оттого, что старательно избегал любых видов оплачиваемой монотонной деятельности и сие удовольствие предпочитал оставлять сугубо на долю своей матери. Она уже и проклинала и корила его за это, но – все без толку. Кроме того, была то родная кровиночка… Так что говоря иносказательным народным языком, сын давно без стеснения «сидел на шее у матери». Были, разумеется, от миропорядка такого и некие неудобства: друзья Веньки, кто работал, кто воровал, и деньги в карманах у них водились. А поскольку в массе людской времена, за редкими исключениями, складываются часто утрированно-прямолинейные, то были товарищи Веньки скроены просто и без каких-либо особых притязаний. Разумею я здесь конечно не замах на коттедж или сверхдорогое авто, на несусветное и невесть откуда сваливающееся богатство, нет! Все это бренное, временное, ни счастья, ни будущего еще не обещающее. Говорю здесь о духовном росте и развитии. Так вот, только и были собою Венькины друзья, что большие любители выпивки, полночных гульбищ, да футбола. Могли они и угостить, и «накрыть поляну», но могли и накостылять за иждивенчество. Приходилось что-то выдумывать и «выкручиваться». Проще всего было, конечно, украсть. Но оставила след и повлияла сильно на трусоватую душонку его первая неудача, когда пойманный и битый за воровство, прочувствовал Венька каждой частью грешного своего тела, что и в воровстве, как во всем прочем, совершенный он бездарь и лучше не соваться ему под руку въедливых и недобрых учителей, какие, поймав его за тощую шею, будут бить поучая, и поучать с удовольствием. Совершенно от воровства Веньку не отучили, зато научили беречь собственную шкуру и жить по средствам. Удачно подворовывающие его сотоварищи разъезжали по делам на такси, он же, подобно честным труженикам – на общественном транспорте.
Ко дню рождения готовился Венька загодя. По планам его, желательно было разжиться хотя бы упаковкой пива, чипсами, а чтобы «торкнуло» наверняка, то и водкой. Для начала продал из дому то, что не продано было раньше. В надежде на «халяву» по десятку раз в день обходил ближайшие торговые точки. Присматривался, как подвозят и принимают товар, ждал – а вдруг оставят что-то без присмотра! Но нет, не свезло. Пробовал побираться на остановках, выпрашивая «на проезд», но и здесь легче было нарваться на резкую отповедь или оплеуху, нежели разжиться деньгами. В конце концов, просто забрался в кошелек к матери и украл пару сотенных – авось, не заметит!
Отметили славно – на даче знакомого. Пили так, что засыпали подчас не в доме, а просто под кустом. Так, собственно, с Венькой телепортация и случилась: помнил как пили, помнил как пошел «до ветру», помнил даже как споткнулся и уснул упав лицом в траву, а вот как очутился Бог знает в какой стороне, да еще в средневековье, сам понять не мог – глаза продрал, и вот уже он тут – в тенечке, в саду на окраине неведомого ему города.
История выходила явно из ряда вон, а потому не удивляйтесь уже, что оказавшись в чужой стране и в чужом веке Венька, тем не менее чудесно понимал аборигенов и даже что-то сам молол языком, и аборигены его понимали. Пусть несуразица эта останется на воле того, кто собственно и отправил Веньку в невероятное сие путешествие, намереваясь тем самым поучить его уму разуму, да и нам преподать урок.
Неприятности начались с первых шагов. Только вышел Венька из сада, только, глазея по сторонам, попытался вместе с другими пешими и едущими на возках селянами войти в город, как на пути его выросли два городских стража.
- Чё надо? – дернул подбородком Венька. Петушился для видимости, в действительности же екнуло сердце и уже готов он был дать деру, ибо понимал ясно – нет, окружающий его мир, это не декорации. А коли не декорации, то и накостылять могут так, как в веке двадцать первом ему и не снилось.
Сбежать не успел. Тяжелая рука стражника грубо и больно ткнула его в грудь, а голос – сиплый и тщедушный, стал требовать с Веньки денег. Это, наверное, было обиднее всего: держащий Веньку за отворот рубашки стражник был подстать голосу своему – тщедушный и мелкий, такого и перешибить несложно. Другое дело второй страж – казалось от дородных телес одежда расползется на нем по швам при первом же резком движении.
- Я - интурист, какие деньги! – завопил Венька и глянул по сторонам – не найдется ли помощи. Но нет, кругом только таращилась и зубоскалила деревенская толпа – им явно приходилось по вкусу происходящее.
Здоровяк между тем, подобно удаву, начал поплотнее прикладываться к Веньке руками. Ситуация складывалась совсем печально.
- Я - путешественник, я - иностранец, я из будущего! Не трогайте меня, отпустите!
Как ни странно, именно эти вопли возымели должное действие: из толпы появился какой-то лощеный (мать про таких говорит обычно: «весь при параде») мужчина и, вложив в руку стражника несколько монет, стал что-то нашептывать ему на ухо.
Кровь все еще бурлила и дурманила Веньке голову, когда он понял вдруг, что оказался вновь свободен, цел, а кроме того, очень кстати обзавелся знакомством. Несколько успокоившись, он смог, наконец, рассмотреть своего спасителя и услышать его.
- Откуда вы? – спрашивал, кажется не в первый уже раз, Веньку его спаситель.
- Из будущего! – честно признался Венька. И, опасаясь, как бы и здесь фортуна не отвернулась от него, начал выворачивать карманы. – Вот, смотрите, это – паспорт. Видите, написан год рождения – 1990. А у вас тут какой?
- Тысяча пятьсот шестой от рождества Христова.
- Вот, сигареты. Видали вы такое? А вот – зажигалка! А вот – монеты.
- Они что же, не серебряные? – спаситель Веньки испытал крайнее удивление и, кажется, наконец безоговорочно ему поверил.
- Какие есть!
- Да, да… - задумчиво говорил меж тем спаситель нашего героя. – Одна ваша одежда уже столь странна и необычна во всем, что трудно и выдумать такую.
- Кстати, - заторопился спаситель. – Пойдемте ко мне, я переодену вас. Не стоит столь сильно привлекать к себе внимание.
Одет был Венька по временам нашим вполне обыденно: мятая, заляпанная после вчерашнего застолья, футболка с какой-то невразумительной надписью на английском и серые, столь модные ныне штаны, «унисекс» с уродливо провисающим, как с чужого тела перенятым, «фасадом».
Мощенными камнем улочками, почасту грязными и нехорошо пахнущими, мимо подмывающей стены домов водной глади, мимо оживленных гондольеров и торговых гондол, дошли они до дома незнакомца.
Сперва был выложенный камнем, достаточно высокий забор, когда же на стук отворилась дверь, попали они во внутренний дворик, ограниченный по бокам отделяющими участок от соседей все теми же каменными стенами, достаточно далеко уходящий в глубину, отчего вмещались на огороженном пространстве и большой каменный трехэтажный особняк, и оранжереи, и пристройки, и сад с лужайкой.
Спаситель Веньки оказался художником. Судя по дому, по дворовым работникам, таскающим на конюшню какие-то мешки, по вышедшему навстречу хозяину мажордому – художником весьма преуспевающим. Так, во всяком случае, подумалось Веньке. Он, впрочем, ошибся. Альбрехт, так звали художника, не достиг пока зенита славы, испытывал некоторые финансовые проблемы (не по своей, однако, вине, а вследствие навязанной ему «услуги»), кроме того, был он гостем в Венеции и данный особняк всего лишь арендовал на время.
Без церемоний Веньку провели в дом, где к услугам его оказалась уютная, заставленная тяжелой, мореного дерева, мебелью комната. Пока Венька шарил вкруг себя глазами (именно шарил, по другому и не сказать, вы, быть может и сами видели незваных таких «гостей» и подобные взгляды, когда хозяину верно лучше посторониться и забиться в угол, прежде чем гость его не вытряхнет взглядом все, что не очень-то и предназначалось для чужого глаза), призвали служанку – молоденькую и стреляющую глазками, какая, впрочем, не высоко оценила Веньку, но сделала ему книксен и убежала за кувшином с водой. Мажордом, тем временем, принес по приказу хозяина приличествующую веку одежду. Одежда была из личного гардероба спасителя Веньки.
После туалета и переоблачения, Веньке накрыли стол, сам же Альбрехт – по роду фамилия была ему Дюрер, - извинившись, поспешил по домам своих друзей: желалось ему и их приобщить к невиданному этому знакомству.
Гости собрались через полтора часа. Стол накрыли в саду, под сенью укрывающего трапезников от солнечного зноя шатра.
Когда, сжимая руки, Альбрехт ввел Веньку в круг своих друзей, каждый из них был уже олицетворенное ожидание: Рафаэль и Микеланджело, в весьма напряженных позах, практически не замечая богато накрытого стола, сидели в молчании на краешках резных стульев, а Да Винчи блуждал из угла в угол за спинами друзей. Лицо последнего выражало гамму отрицательных эмоций: и недоверие к самому факту явления людей из будущего, и неудовольствие от того, что пришлось оставить работу.
- Как дела? – оглядев собравшихся, Венька сделал им некий жест рукою.
Не знавшие новомодных ныне и глупейших «вау!», «о`кей» и «как дела?» собравшиеся немало удивились вопросу. Не понял и Альбрехт, что и к чему брякнул Венька, но поспешил представить его друзьям. Право поспешил!..
- Знакомьтесь, друзья! По воле провидения и Бога…
- Или черта, - резанул в продолжение ему Да Винчи.
- Леонардо! – упрекнул его спаситель Венньки. – Итак, друзья, представляю вам путешественника из будущего…
- Вениамина, - подсказал ему Венька.
- Вениамина! – обрадовался чему-то хозяин дома. – А это – мои друзья. Эти молодые господа - Рафаэль и Микеланджело, а вот этот, годящийся им в отцы сеньор – наш уникум – Да Винчи.
Что такое уникум, Венька не знал. Да и, признаться, как и до многого, что слишком утруждало ум, до словца этого было ему «по барабану». Из всей представленной троицы запомнил он кое-как только имя Да Винчи и то оттого, что не знал и понимать не собирался заказную ересь Дена Брауна, но смотрел экранизацию таковой в исполнении Тома Хэнкса. Не желая растрачивать попусту время, герой наш попросту занял место за столом и, оглянувшись на отчего-то медлящего хозяина дома, провозгласил:
- Ну что, давайте уже есть, что ли?
Венька всегда считал себя «голубых кровей» (дед его, кажется, был сыном статского советника), что ж, теперь, оказавшись за одним столом с великими художниками, он мог на деле оправдать свои притязания.
Оценив богато накрытый стол, и особо остановившись взглядом на большом кувшине с вином – роль ублажаемого всеми заморского гостя все более и более нравилась Веньке, - он привычно скинул с ног шлепанцы (шлепанцы были фирменные – ессо! донашивал он их с чужой ноги, и в день этот, несмотря на уговоры Альбрехта, так в них и остался) и, вытянув в сторону Рафаэля потные и не совсем чистые ступни, вольготно развалился на своем стуле. Санти был человеком воспитанным, кроме того, привычным ко многому. Он только покосился на сей источник благоухания, промолчал и сместился телом влево. Испытания для гостеприимных господ меж тем только еще начинались.
Венька был мало восприимчивой и совсем не романтичной натурой. Он был из тех людей, каких не меняет и возраст. И если кто-то глуп в пятнадцать, незрел в двадцать, но способен заговорить с опытом и умом в тридцать пять, то Веньке не грозило это и лет в пятьдесят. И не то что бы хотел представить я его дураком, нет, скорее никому он был просто не нужен: себя устраивал он вполне, а когда мы довольны собой, к чему нам советы, к чему нам учение? («Помогите лучше деньгами!» - как было верно сказано.) Что до лучшей для нас учительницы – жизни самой, какая учеников своих бьет и стреноживает, - то он и вовсе не интересен был ей и не нужен. Так что происходило с Венькой сейчас вдвойне странное: да, оказался волей высшей в мире чужом. Хорошо, пусть же так! Но попадись ведь кто-то иной на роль его – впитывал бы в себя сейчас окружающий мир - весь, без остатка! Одни собеседники за столом чего только стоят! Может ли, кажется, любой из культурных людей не помечтать о диве подобном: увидеть самых славных в истории земной людей, а после и рассказать с жаром, с деталями и доказательствами о пережитом и узнанном, и в чем-то, быть может, даже утереть нос историкам, ибо они только знают и догадываются, а он, счастливчик, видел воочию! Но… не таков был Венька. Ему было только несколько неуютно на сердце («Что мне здесь, навсегда теперь оставаться? Не согласен я!») и уже скучно. Лелеяло, конечно, предвкушение знакомства с вином, здесь намеревался Венька расстараться и «развести» художников «по полной». Но, не смотря на этот явный предмет заинтересованности, его все же тянуло на зевоту. Зевал Венька не то чтобы как-то по-особенному, а вполне привычно, как зевал всякий в его компании: широко распахнув рот, не прикрывая его рукой и совершенно не интересуясь реакцией на то окружающих. Зрелище было не из приятных, потому как нет, кажется, на Земле ни кого из людей, чье лицо не безобразила бы подобная собачья гримаса. Смущаемые все больше и больше, художники отвели на время от Веньки взоры – они были правы, ничего уникального и пригодного для интереса и изображения посланец мира нашего явить им не мог. Не знаю, о чем подумалось им в тот момент, но право жаль, что не было рядом какого-нибудь современного нам сорванца, какой увидев столь широкий и вместительный кассовый аппарат, засыпал бы в зев Веньки хорошую порцию мелочи.
Венька зевнул раз, зевнул два раза и, не приметив совершенно за столом родную для себя активность, сам потянулся к кувшину.
- Ну, давайте уже пить, что ли? – попытался растормошить он присутствующих.
Разговор планировался не для сторонних ушей, и за гостями никто не ухаживал. Меж тем в художниках все еще присутствовало некое оцепенение, и Веньке пришлось встать и самому наплескать по кубкам. В предвкушении пития, проявил он заметную нервозность, отчего и налил кому - половину, кому – вокруг, а себе и вовсе – через край.
- Ну, за знакомство! – попытался он «чокнуться» с соседями.
Осушив кубок залпом, утершись рукавом и все с тем же возбуждением пройдясь коршуном над закусками, он ловко выхватил баранью лопатку и впился в нее зубами. Тут выявился новый талант Веньки.
Когда-то в детстве, мать его, женщина простая и институтов не заканчивавшая, учила Веньку тому немногому из этикета, что помнила сама. Прикрывать рот во время еды сына своего она точно учила. И вот теперь, когда над молчаливым столом воззвучало вдруг активное, сочное чавканье, художники невольно оживились и присмотрелись к Веньке: он что же и вправду ест не прикрывая рот? Присматривались долго, так как в какие-то моменты казалось – нет, прикрывает, разве что только не совсем, а в какие-то – нет, все же не прикрывает!
- Они в будущем все такие дикари? – тихо спросил Рафаэль Микеланджело.
- Ты, наверное, живешь в каком-то Богом забытом уголке? – с вкрадчивой интонацией дипломата спросил Веньку Микеланджело.
- С чего вы это взяли? У нас город – миллионник, от края до края – километров двадцать, а может и более будет.
- Но ты, наверное, не учился совсем? – еще вкрадчивей заговорил Микеланджело.
- С чего вы это взяли? Школа восьмилетка, от звонка до звонка. После еще в фазанке три года…
- Где, где? – хором переспросили мэтры.
Застолье складывалось замечательное: соседи по столу не ели, не пили, уши только развешивали, что ж, Веньке было это только на руку! Он собственно потому и любил всегда ходить по гостям, что в доме собственном было «шаром покати», в гостях же, да при хорошем столе, он по привычке наедался так, что в день следующий от одной мысли о еде его просто мутило. Прежде чем ответить, он вновь поднялся на ноги и вновь наплескал себе через край вина. «Стоя входит больше!» Пока художники ожидали ответа, Венька деловито осушил кубок, довольно утерся рукавом, рыгнул и уже в совершенно благодушном настроении уселся на стул.
- В фазанке – училище, - объяснил он мэтрам, как несмышленышам.
- И чему же вас там учили? – хмуро и как-то желчно спросил Да Винчи.
- Ерунде всякой. Я уж и не помню толком.
- Как же так? Ведь это великое благо – возможность учиться! – воскликнул Микеланджело. – Как же имея возможность общаться с учителями, вы не уяснили ничего?
- Да белибердою всякой закормили нас еще в школе! К тому же, сейчас совсем иные времена – разбогатеть можно и на ровном месте. Ну, выучился бы я, стал бы каким-нибудь врачом или инженером, получал бы гроши…
- Ах, вот как, «из грязи в князи»! – негромко, как будто для себя только, проговорил Санти.
- Я же говорил вам, - шептал ему в ответ Микеланджело, - он – дикарь! По всем повадкам дикарь, а мы тут с ним разговоры ведем!
- …Вот у меня друган, Серега, - продолжал меж тем Венька, - за всю жизнь одну только книжку прочитал, и то в первом классе, и ничего, денег – куры не клюют!
- Расскажи нам о будущем, - попросил Альбрехт и внутренне собрался: надо было ему запомнить все, чтобы без потерь после перенести услышанное на бумагу – для современников и потомков.
- Ну что рассказать? Живем хорошо, хотим – работаем, хотим – водку пьем! Водка – это напиток такой, покрепче винца вашего будет, - пояснял Венька мэтрам. – Как напьешься, по полу на карачках ползаешь.
Ну что еще? Лошадей у нас нет, то-то вы грязи развели с ними! У нас все ездят на машинах… Хотите, нарисую? – и, не дождавшись ответа, он плеснул на стол из кубка остаток вина и принялся малевать пальцем абрис автомобиля.
- Машины все – из железа, на четырех колесах. Разгоняются кто до сотни, кто и под двести пятьдесят. Если авария какая – человека на куски, в лепешку! – мэтры слушали и ужасались, Веньку же это только раззадоривало и он намеренно сгущал краски. – У нас только и новостей, где что взорвалось, где что упало, какой ребенок очередной насквозь больной от болячек помирает. Продуктов натуральных – в принципе нет, тараканы и то разбежались от нас! От чего помрем – сами не знаем. Ядерное оружие вот изобрели. Чушка такая весом килограмм в пятьсот – ахнут на город и нет такого, хоть там миллион людей, хоть двадцать…
- Зачем же изобрели такое механики ваши? Они что у вас, в другом мире живут?
- Да нет, в коттеджах, наверное. А так – и их смахнет при взрыве. Да у нас все сейчас за деньги. За деньги хоть мать родную, хоть еще кого из родственников спровадить можно. А и поделом! Во всем, собственно, родители и родственнички и виноваты: долбят нам чушь всякую в головы с малолетства, комплексы в нас развивают. Дали бы денег, да отвалили в сторону со своими поучениями! Вот олигархи – хорошие родители! Хочешь тачку крутую – на тебе тачку! Хочешь самолет – на, сынок, самолет! Накосячишь – отмажут, еще и пострадавших катком переедут, чтоб не вякали, место свое знали. И никаких тебе нравоучений!.. А уж если работать отправят – так сразу городами целыми, банками, предприятиями руководить. Во как!
- Самолет, кстати, это штука такая, по воздуху летает. Какая людей перевозит, а какая – танки. Щас я вам нарисую все! – и, как школьник, высунув от усердия кончик языка, Венька стал вырисовывать на столе рисунки самолетов, танков и вертолетов.
В процессе, Венька подметил это, отношение к нему переменилось. Мэтры купились на все чудеса подобно дошколятам, даже с мест повставали, изучая рисунки.
- Ну-ка, плесни мне! – немедленно воспользовался слабиной противника Венька и протянул Санти пустой кубок. Тот безропотно повиновался. «Ага! – подумалось Веньке. – Надо все им сразу не выкладывать. Буду цедить им по капле, а они меня пусть содержат и поят! Надо будет хоромы себе с прислужницами молоденькими запросить – пусть скинутся!..»
- И в космос полетели! – продолжал он все же в некотором запале и принялся в комментарий к словам своим выводить на столе рисунок ракеты. – Вот это, кстати, ракета. На таких в космос летают. За раз человек по пять-шесть.
- Кто же первый полетел?
- Американцы, кажется, - отмахнулся Венька. Он и вправду ничего не знал ни о Гагарине, ни о Королеве, даже о Жюль Верне и то не стоило его спрашивать. Когда бы спросили его о ком-нибудь из голливудских «звезд», он рассказал бы многое: кто с кем, у кого какая вилла или машина, и в каком фильме снимался и каков сюжет… Но мэтры, на счастье свое, о мире «звезд» не ведали, и уж совершенно на счастье свое не видели современной нам «продукции видеоряда».
- О чем пишут у вас, что ваяют, рисуют?
- Да галиматью всякую, я и не читаю! Мне это без интереса. Зато всё показывают: вы бы посмотрели, ахнули – таких телочек…
- В смысле коров?
- Да нет, баб голых по всем каналам! Одни – поют, ляжками сверкают, других – валяют. Правда еще куча олухов всяких часами бодягу разводит, но и здесь веселуха бывает: таких помоев выльют, а то и морды набьют друг другу. Загляденье!..
- Ах, вот оно что!.. Содом и Гоморра! Видишь, Леонардо, до чего безбожие доводит! То-то я смотрю, вроде и человек предо мной, а ни будущего, ни прошлого за ним увидеть не могу! – отпрянул назад Рафаэль.
Пока шел бойкий монолог Веньки о грядущих чудесах, явился ко столу Боттичелли. Уперев в бока кулаки, набычив тяжелую голову, стоял он чуть стороною от Веньки и прислушивался к разговору. Слушал молча. А, надо сказать, физиономия была у Боттичелли та еще, как ныне говорят – «авторитетная», так что соседство новоявленное несколько насторожило Веньку. Угрозы видимой, впрочем, как будто не было, и, через пару минут, Венька оттаял сердцем, выбросил вновь под стол подобранные было под себя ноги, пригубил вино и, почувствовав как сладко поплыло от избытка хмеля в голове, разлился соловьем дальше.
Ровно в тот момент, как проговорил прозорливые слова свои Рафаэль, Боттичелли стронулся вдруг с места и, сблизившись с Венькой, лихим подзатыльником выбросил того из-за стола. Рука оказалась на редкость тяжелой, так что в мгновение пересев на землю и протрезвев, Венька впервые предстал перед художниками в виде достойной зарисовки натуры: распахнутый как у рыбы рот, спружиненное, готовое к бегству тело и неестественно выпученные, рыбьи же глаза.
- Ну, умные же люди, а уши развесили! – грянул тем временем Боттичелли. – Если бы из дураков таких действительно составлено было грядущее наших наследников, так я бы первым возопил: «Гори оно ясным пламенем, такое будущее!»