сержантик со спичкой над койкой летает,
буфетчица клава трясёт телесами
(которые многие в части кромсали),
комвзвода изыски о жизни планет:
на марсе - быть может, на клавдии – нет.
глаза донжуанят, мечты донкихотят,
рассказы о броме в солдатском компоте,
готовность к потере ребра и берцовой
и ливень махровый…
дубили по жизни дожди нараспашку,
наждачной ворсили ветра промокашкой.
по правде, приятней, когда после душа
любимая женщина ласкою сушит,
неважно в совковом, в еврейском раю…
заветные сказки (мужик попадью) –
бесспорно, премудрость чужого завета.
в моём предпочтительней анахоретом
реснички дышать в предвкушенье трефного
своей же берцовой
зевающим утром на обетованной.
с годами покроется прошлое манной:
включив ностальгию, с поникшею выей
метут тротуары потомки мессии.
иль предки, возможно, ещё не родил
мессию меняла седой автандил,
вспахавший окрестности евро и словом,
и бочкой трефного.
до неба с балкона коснуться не сложно.
шершавит французик-сосед и безбожно
фальшивит дассена. пределом предела
волнуется море за домом налево.
закончится утренний ветра завод.
безжалостно время минуты сожрёт.
на вечность никто из нас не застрахован…
согрей меня словом.
