ОСИНА.
Чертей много и они бывают разными. Но таких брехунов и фантазеров, как черт Стас еще поискать надо было. Впрочем, он один заменял всех в заповедном лесу. Сначала слушали его невероятные рассказы духи с интересом, но потом, когда поняли, что правды там с Гулькин нос, отвернулись все от него. Кому нравиться быть обманутым, да еще так нагло. А потом, что только со Странником не делали, ничего не помогало.
Уже и на остров Буян забрасывали хвастуна , но и оттуда его быстро возвернули назад, и снова никому в заповедном лесу не давал он покоя, и что только с ним не делали. Давал он страшную клятву, что врать и хвастаться перестанет, да легко дать клятву, а как трудно ее бывает выполнить.
И снова начинается. Как только хлебнет дурманной сурьи, вместо того, чтобы просветлиться и мудрым стать, начинает он рассказывать о том, как с самим Даждьбогом Кощея освобождал, а с Велесом воровал жену Перуна. И опасались черти, что услышит речи такие Велес и поддаст им хорошенько, а про Перуна и говорить нечего, все спалит дотла, когда узнает, что о старом и самом больном ему так нагло какой-то черт напоминает. Недаром гонялся с молниями своими Перун за чертями. Как только где увидит в чистом поле, так молнию свою в него и швыряет.
И для богов горькая тема о Диве и Велесе и сыне их Яриле была запретной, а для чертей и подавно, но разве Странника, что-то остановить может?
И когда лопнуло их терпение, и на праздники он напился больше, чем положено, и начал свои страшные сказки вещать, не выдержал Федор, не стал Перунова гнева дожидаться, и обрушился на него.
И не дослушал он правдивую историю о том, как был он близок с Царевной- Лебедью, и она бросила Михаила-богатыря, только для того, чтобы со странником одну ночку провести.
- Она сама за мной бегала, это не я в нее влюбился, отбиться от нее не мог, как ни старался, - взахлеб рассказывал он, улыбался и сам искренне верил своим бредням.
Помолчал немного, и все вокруг молчали, не зная с какой стороны на них молния упадет, а потом и продолжил.
- И ничего в ней нет такого особенного, - твердил он, - не пойму я, что все они за ней носятся, баба, как баба, да еще такая холодная.
Когда ждешь беду, она рана иди поздно является, последние , самые дерзкие и самые лживые его признания и эти слова ветер донес до самой Лебеди. И она потребовала от Ния, чтобы он наказал болтуна.
- Да как смеет он говорить такое. И спроси его, скажет : она меня не правильно поняла, да разве я приблизилась бы к нему, если бы он и был самым последним чертом в мире, и тогда в сторону его не посмотрела бы.
Ний уверял ее, что Страннику никто никогда не поверит, а она никак не успокаивалась и на своем стояла, видно задел он ее за живое. Тогда махнул рукой Ний- не в первый раз ему было с чертями разными возиться, и пообещал, что больше ничего она не услышит такого ни о себе, ни о других. Лебедь успокоилась, она знала, что Ний всегда свои обещания исполняет.
Послушал черт Федор дерзкие речи хвастуна и понял, что надо что-то предпринять, он уже давно неприятности не только на свою, но и на их головы собирает, и не хватало им только потопов да землетрясений новых.
Не успел еще черт Федор и предпринять что-то, как налетел черный вихрь, закружил его и загнал в старую кривую осину. Только очнулся Странник, а весь он скован и в дерево это намертво врос.
Всем известно, что именно осина всегда считалась самым нечистым, и самым опасным для духов деревом, именно осиновыми колами прокалывали и колдунов и упырей, именно она и хранила их, и становилась тюрьмой для душ неприкаянных.
Вот и Ний не нашел ничего лучше, как только схватить черта Странника и живьем его в той осине и замуровать, и пикнуть он не успел, и позвать на помощь не сумел.
Сначала он почувствовал, что скорее жив, чем мертв, и стал утешать себя тем, что легко отделался. Но скоро понял, что ничего хорошего в заточении его нет, не то что вырваться, и пошевелиться он не может. И стал черт неразрывен со стволом дерева, врос в него, и чувствовал он, как оно живет и о чем думать может. И чем больше он прислушиваться, тем лучше понимать это стал. Казалось ему , что лапы его ветками стали, и теперь на ветру шевелятся, а на них листья колышутся, ствол был его телом, а ноги вместе с копытами и корнями в землю ушли. Какое странное это было ощущение. И только скрипеть да листьями на ветру шелестеть теперь он и мог.
- Ничего, -услышал он голос мудрого ворона, усевшегося где-то на верхнюю ветку дерева, - ты их и на самом деле так достал, что никакого нет терпения. Постой немного один в чистом поле, может и поймешь, что и как дальше делать. Не может черт столько врать и так лукавить, особенно среди своих. Никто не говорит, что всегда и всем правду говорить надо, но куда это годится, ты сам вспомни, хоть одно слово правды за всю жизнь ты сказал кому-то. Вот то-то и оно. И что с тобой теперь делать прикажешь?
Нечего было сказать Страннику в оправдание, он понимал - ворона не проведешь и лучше молчать, пока еще хоть в осине жить можно, хотя какая эта жизнь?
- А что будет потом, - пролепетал Странник.
Его вдруг осенила страшная догадка, он мало что о деревьях знал, да и узнать особенно не стремился, но ведь век их кончается, они исчезают с лица земли.
- А кто его знает, но с Лебедью тебе точно не бывать, и даже Кикимора не тебя любит, со Стасом она помирилась вроде, - успокаивал его, как мог ворон.
- Но не бойся, на дрова тебя колоть не станут. Люди никогда такими дровами печи не топят и в костер их тоже не бросают.
И он понял, что останется от него несколько никуда не годных поленьев, которые валяться где-то будут в чистом поле, да еще пенек старый, на него какой-нибудь черт усядется на солнышке погреться.
И так горько, так тоскливо стало на душе у него, что хоть вой. Ужас дикий и только. Ветер гнул осину, того и гляди сломает, но она упорно противилась ему.
Ворон молчал, а Странник с ужасом думал, что он ничего не знает о деревьях, как -то в свое время не особенно слушал рассказы старших. Но тут снова голос ворона раздался:
- Когда засохнешь, нарубят из тебя кольев и будут ими протыкать колдунов да злыдней всяких, чтобы не смогли они подняться и шататься после смерти своей. Вот и будешь в вонючем болоте гнить, а что еще остается?
Каркал он все это с серьезным видом, но любой бы почувствовал издевки страшные.
Не выдержал черт и завизжал от ярости, может, ворон и издевался над ним, но что-то подобное он и сам слышал об осиновых деревьях.
- Но разве не заслужил ты этого? - спросил у него ворон,- доброе дело для мира сделаешь, упыри не будут шататься да пугать всех.
В это время новый порыв ветра налетел на дерево, и оно готово было свалиться, переломившись пополам.
Ворон не слышал, что ответил ему черт, заточенный в дерево, он полетел прочь, надоело ему с ним говорить. И направился он к дубу, а на осине всегда чувствовал себя не особенно уютно, что уж про такую непогоду говорить. Но он оставался вольной птицей, ему легче чего прожить.
Уныние и страх охватило душу черт странника, он вдруг ясно понял, что единственное, что умел - это говорить, и развлекать, а порой раздражать мир своими рассказами-небылицами. Когда он был лишен любимого занятия, и стоял одиноко в чистом поле, то даже самому себе ненужным и одиноким и несчастным показался, да таким, что хоть волком вой, хоть вороном каркой, но уже никто слушать не станет, а ведь как замечательно все совсем недавно было.
И показалось ему, что даже это дерев старое хочет от него избавиться, выкинуть его, только не может оно этого сделать, вот и мается, и скрипит протяжно да жалобно.
И только скрипнуло старое дерево в ответ., но пока еще устояло. Сорока потом утешала его, говорила, что недолго ему тут куковать осталось. Оно давно засыхать стало, и век его к концу подходит.
Но, узнав такое, решил Странник вырваться из своего заточения, чего бы это ему не стоило. Как хотелось ему еще по земле побродить, на небеса взглянуть, и среди чертей оказаться. А главное, он точно знал, что не станет больше врать и придумывать ничего не будет. Он рвался, да так яростно, так неистово, что в разные стороны дерево шататься стало. Казалось, еще немного, и он освободится от плена.
И возможно это ему удалось бы, только в тот момент тучи набежали с разных сторон, гром ударил, и попал он прямо в ту самую осину.
Последнее, что он успел заметить, какой-то промокший черт бежал прямо к осине. Вот его раскат грома и молния и настигли.
Правда, тот успел откатиться в сторону. Но дерево загорелось ясным пламенем.
Оно полыхало еще какое-то время, и дождь не мог загасить его никак, хотя ливень был очень сильный.
Обгорелый черт потом долго отмокал в своем омуте и зализывал раны, и рассказывал остальным, какого он страха натерпелся.
В то время Ний уже успел поведать духам, что в осине их Странник остался.
- Вот думаю еще , освобождать его, или навсегда пусть скрипит с деревом этим?
Он ждал от них ответа, но черти напряженно молчали. Им было жаль немного странника, но как только они вспоминали о том, что он тут же начнет рассказывать им свои небылицы, так от жалости и следа не оставалось больше.
Они не решились спросить грозного бога, в какой именно осине оставался непутевый черт, чем меньше знаешь, тем крепче спишь.
И Федор подумал о том, что вероятно Странник так там и остался, он то выбраться не смог бы.
И черти, когда кому-нибудь из них хотелось соврать или приукрасить какие-то события, почему то вспоминали полыхавшую в чистом поле осину, и точно знали, что и для них это плохо кончится, а потому вовремя замолкали и языки прикусывали - не стоило искушать судьбу особенно.
Но такие истории с осинами случались и прежде и потом. Даже по дубам порой бил Перун, а что уж про осины говорить, лучше не попадать в такие переделки, целее будешь.