Остаюсь в этом пламени: да и да.
Я не просто женщина – я среда
Обладания:
Говорливой накипи – дым да пар,
Освятите-де мускусами тропарь,
Лежаки потёртые средь хибар –
Холода и я.
Под соломой мыши грызут уют,
А над ними – быт, а над ними – пьют,
Говорят срамное и морды бьют
С преусердием.
Так ведь всё от великой чумной любви:
Ни при чём клико, шардоннэ, лафит,
Просто ставится страсти всегда на вид
Ком в предсердии.
А я знала, кому разгоняла кровь,
И кого загоняла в чугунный гроб:
Он доселе скребёт коготками ров –
Да не выбраться.
Подставляет ослица ему плечо,
Буриданова сватья, чадит свечой:
Порешила, что станется агнцем чёрт
На безрыбице.
Так в болоте лягушка, и та – форель.
Да и в марте: что дождик, и тот – апрель.
И сомлел, бесёнок, челом взопрел –
Ретивое, от!
И смотрю я, скучая, на сей вертеп:
Оба выбрались `на гору, пропотев.
Он убьёт её, Господи, с кашей съев,
Перемазав рот.
Я, дрянная, уставшая крест нести,
Или ты, схороненный на пути,
Или та чернавка: крути-верти –
Всё нелепица.
Жизнь свернула куда-то за поворот,
Кто отстал, заблудился – уже урод.
Застывают у церкви – толпа сирот –
И не крестятся…
