Однажды, в начале осени 1942 года, поблизости от города, в районе Дылеевских прудов, в небе разгорелся воздушный бой. Одиночный истребитель Красной Армии отчаянно отбивался от трех-четырех «Мессершмиттов». В годы Отечественной войны, такой бой, как правило, считался вынужденным и велся исключительно в случае сложившихся обстоятельств. Наверное, «ястребок» уже все-таки побывал в бою, или возвращался с особого задания, потому как у него быстро закончился боезапас, и он перестал вести огонь, а самолеты противника, перестроившись, попытались взять его в своеобразную «коробочку», вынуждая лететь с ними на аэродром. Видя, что русские летчики не желают добровольно сдаваться, надеясь спасти самолет, немцы практически в упор его расстреляли. Самолет, одновременно задымив в нескольких местах, а затем, воспламенившись, начал заваливаться на крыло. Из объятой пламенем кабины пилоты сумели выпрыгнуть, оттолкнувшись ногами от корпуса. После недолгого затяжного прыжка, раскрылись белые купола парашютов. Приземлились они почти рядом. «Мессершмитты» еще некоторое время покружили над местом приземления парашютистов, поливая новые цели свинцом пулеметов, и, убедившись в их неподвижности, улетели.
Жители близлежащих улиц, а также две подводы с полицаями, во главе с немецким офицером, помчались наперегонки к месту приземления парашютистов. Первой прибыла подвода, на которой находился немец. Остатки самолета догорали всего в паре километров от них. Несколько ребят, посмотрев на ближайшего бездыханного летчика, направились бегом в сторону столба дыма; но один из полицаев выстрелил из винтовки в воздух, таким образом, заставив их отказаться от предпринятой попытки.
Старший полицай, возвышавшийся над толпой на целую голову, подошел к первому телу, обшарил карманы, достал из кобуры пистолет, и, пощупав пульс, крикнул: «Один – готов!». Затем, пройдя два десятка метров, склонился над вторым летчиком. Улыбнувшись, повернулся к обер-лейтенанту4, поднял кверху большой палец правой руки, и громогласно доложил:
- Живой! Шпала в петлице – капитан; только при нем ни планшета, ни документов нет. Очевидно, гад оставил в кабине!
Офицер, видимо, не понимающий русского языка, и поэтому довольствующийся только жестами, кивнув головой, произнес: «Gut5», затем показал стеком: второму отделению полицаев отправляться в сторону упавшего самолета, на обратном пути забрать труп, а пленного и парашюты грузить на первую подводу. Команды незамедлительно были исполнены, и процессия, молча, тронулась в обратный путь, лишь изредка раздавался протяжный женский вздох, да мерное постукивание офицерского стека по голенищу сапога звучало в унисон со звуком конского шага.
Женщина, шедшая сзади подводы, ойкнула, увидев, как голова летчика резко качнулась на ухабе, ударившись об стенку. Шагавший рядом с ней старик, снял с себя телогрейку и протянул: «Возьми, молодушка, подложи ему под голову, а то не довезут. Крови-то много, небось, потерял». Она долго не заставила себя ждать – тут же сложила вещь вчетверо, и на ходу подложила под голову капитана.
Командир пособников оккупантов, идущий сбоку толпы, и постоянно оглядывающийся, увидев женские хлопоты, направился к подводе, при этом его толстый багровый нос странно дёрнулся, глаза расширились. Сам он был широкоплечий, плотный; сквозь не застёгнутую, добротную, новенькую фуфайку выглядывало брюшко; до неприличия покрыт густой растительностью – пучки волос лезли из носа и ушей; огромные и толстые пальцы, были чем-то похожи на конечности древнего человека. Из-под нависших рыжих бровей, стреляли по сторонам жёсткие с прищуром глаза, словно пытаясь выхватить из толпы очередную жертву. Криво усмехнувшись, он поправил на плече ремень карабина; резко вырвал подобие подушки из-под раненного, и швырнул его поверх толпы в сторону. Летчик безвольно дернулся, раздался стон. По лицам людей, сопровождающих конвой, пробежала тревога, а в воздухе повис глухой ропот. Офицер, шедший во главе небольшой колонны, проворно обернулся на шум; проводив взглядом вещь, улетевшую за край дороги, кисло поморщился, и поднял левую руку:
- Halt6!
По мере того, как немец подходил к улыбающемуся помощнику, народ расступался перед ним. Офицер посмотрел на тихо застонавшего капитана, и вдруг, молча наотмашь стеком ударил полицая по лицу. От неожиданности тот оцепенел, на щеке мгновенно образовался косой багровый след, на скуле лопнула кожа, и кровь, тоненькой струйкой, начала стекать на одежду.
- За что, господин обер-лейтенант?!
Рука со стеком вновь поднялась, но не для удара, а указала в сторону улетевшей телогрейки, и все стало понятно без слов. Верзила, мгновенно осунувшийся в лице, безропотно пошел за ней. По лицам людей, уступающих ему дорогу, сменяя уныние, поползли улыбки, но они быстро исчезли – ведь эти германские прихвостни слишком злопамятны. Спустя несколько минут, процессия продолжила свой путь в том же порядке, что и до остановки.
Показались первые дома. Перед въездом в город, немец оглянулся, задержал взор на обиженном полицае, бредущем позади толпы; сел на подводу, и необычное шествие направилось к лазарету. Вскоре от толпы остался один старик, в душе которого теперь укрепилась надежда вернуть вещь – все равно ее, окровавленную, выбросят. Горожане же разошлись по домам, разнося по знакомым и соседям новость о сбитом летчике и довольно странном поступке обер-лейтенанта.
Раненного определили в палату, и принялись интенсивно его лечить. Охраны к нему приставлено не было. Зачем она неподвижному человеку, если, в первые дни, он приходит в сознание, лишь на недолгое время? Весть о плененном капитане распространилась по зданию со скоростью молнии. Все раненые, кто мог ходить, приходили полюбопытствовать – какие они, советские офицеры, сражающиеся до последнего патрона, и предпочитающие гибель плену?
По истечении двух недель, лекарства и добротный немецкий паек сделали свое дело – раненный выжил, и уже начал садиться на кровать, а затем самостоятельно вставать на ноги, делая первые шаги после ранения. Можно только догадываться, что творилось на душе безымянного героя, оказавшегося во вражеском стане.
Прошли еще сутки, или двое, и утром к госпиталю подъехала подвода, запряженная парой лошадей. С нее слезли четыре человека, одетых в форму полевой жандармерии и вооруженных «шмайсерами». Деловито осмотревшись, походив взад-вперед для разминки после дороги, двое из них прошли к коменданту. Старший, в чине фельдфебеля, предъявил казенный бланк с печатью, согласно которого они должны доставить пленного в штаб, располагающийся в городе Славянске. Заработала хваленная немецкая аккуратность: летчика одели в его же выстиранную одежду, сделали перевязку, и передали в руки жандармов. Санитарка, из обслуживающего персонала (местная жительница), проходя мимо, сунула в руки капитану небольшой узелок с продуктами. Фельдфебель сначала кинул равнодушный взор на передачу, но затем выхватил узелок, развернул, придирчиво проверил; вернул ему со словами: «Halten Sie, Russisch Maulkorb7». Офицеру нетрудно было догадаться, зачем забирают в штаб, и с чем предстоит столкнуться в недалеком будущем – это пытки.
Стоит заметить, что отъезд конвоя выглядел, словно театрализованное зрелище – большинство пациентов лазарета наблюдали за происходящим: часть курила на улице, радуясь погожему дню, кто-то стоял у окон.
Спустя ровно один час, вновь подкатила бричка. Оказалось – приехала полевая жандармерия, и опять за русским капитаном, чтобы доставить его по месту назначения. После словесной перепалки, звонков в штаб и сверки документов прибывших солдат Великого Рейха, стало понятно – раненного летчика выкрали советские подпольщики. Погоня, посланная на машине, результата не дала.
Уныние окутало лечащихся воинов вермахта – ведь попрана хваленая скрупулезность исполнения любой работы – сути особенности национального характера. Невероятный по дерзости случай дал пищу для откровенных разговоров в палатах:
- Славянский варвар готов последнюю рубаху отдать чужому человеку. Не будет нам радости от этой победы.
М-да-а. А русские женщины?.. Бывает, что на их лицах отчаяние резко меняется на мрачную решительность. А это плохо! Очень плохо! Такие женщины всегда способны на неправильные действия.
Русские люди живут душой. Сердечности много у них. Кто с широким чистым сердцем живёт, того нелегко будет победить. А нам говорили другое…
Земли много, народа много… Плохая страна! Все здесь неправильно!.. И не поможет даже мерзость запустения этого огромного края.
А разве на войне есть место жалости? Кто проливает кровь, тот обязательно должен поплатиться. Это жестоко, но это закон Природы.
P. S. Кто эти отчаянные храбрецы, выкравшие летчика – бойцы отряда им. Щорса, или партизаны из краснолиманских лесов, где только одних жителей поселка Кирово было сто человек? К сожалению, история не донесла до нас имен настоящих героев этой дерзкой операции по спасению советского капитана. Безусловно, действиями одних подпольщиков, отправивших спасенного летчика в леса к партизанам, тут дело не обошлось. Налицо явная работа советской контрразведки в небольшом шахтерском городке.
Примечание:
4 Соответствует советскому званию «старший лейтенант».
5 Хорошо.
6 Стой!
7 Держи, русская морда.
11.01.2010