С легкой гримасой отвращения Марк скользнул взглядом по усеянной коричневыми пятнами руке и демонстративно уткнулся носом в книжку. Мол, бабушка-смерть, я тебя не вижу, и нечего трясти надо мной своей палкой. Привяжись лучше к кому-нибудь другому, например, к девушке в меховых наушниках или к парню с кейсом. Они моложе меня и вполне могут постоять, а я устал.
Книга называлась «Мысли позитивно!». «Ага, - скривился Марк, - сами так мыслите, когда ипотека не выплачена, и с работы вот-вот попрут, и цены в магазинах растут, как бамбук. Не жизнь, а китайская пытка. В бюро шеф-злыдень, а дома — лютая теща и жена - серая мышка, из которой слова не вытянешь, зато у ее мамы этих слов — тележка и вагон. В общем, семейное счастье хоть половниками ешь — да только не хочется. В голове, как в чулане, темно и гулко, и полно всякого хлама. И где тут позитив, умники?» - подумал он, вздохнул и тщательно разгладил страницу. Марк не столько слышал — сквозь стук колес по рельсам и шум вентиляторов — сколько затылком ощущал, как грозно сопела бабка, терзая динными костлявыми пальцами наболдашник трости.
Строчки прыгали перед глазами, образуя затейливые пассажи, и смысл едва проникал в сознание. Но постепенно чтение увлекло. Книга оказалась диковатой смесью Луизы Хей, «Трансерфинга реальности», Ричарда Баха и суфийских притч. Она не поучала — ведь и дураку известно, что взрослые люди ненавидят поучения — а мягко вопрошала: «Что ты сделаешь со своей жизнью? Давай подумаем вместе. Ты ведь желаешь себе хорошего, а получаешь совсем другое... почему так?»
«Действительно, почему?» - спросил себя Марк. Вроде и человек он не ленивый... ну, во всяком случае, не очень ленивый — в меру. Не трудоголик, но и не лежебока. Всегда старался поступать разумно. А в итоге что? Безрадостное, скучное бытие.
«А все потому, - отвечала книга, - что ты сам выдумал такую реальность. Боялся, завидовал, испытывал неприязнь... Мир — всего лишь отражение наших мыслей, желаний, страхов... Люби, мечтай, верь в себя, и она расцветет удивительными красками».
«А ведь правда, - согласился Марк, - пафосно, конечно, не без этого, но по сути верно. Всю жизнь чего-то опасался, вилял туда-сюда, ждал от судьбы подвоха...»
И завертелся хоровод воспоминаний.
Вот чья-то мамаша орет на него в песочнице. А он — маленький, сидя на корточках, жмется к деревянному бортику, тискает в перепачканных ладошках пластмассовую лопатку. Он еще не знает, что разъяренная женщина ничего ему не сделает, не имеет права.
Картины текут, как облака по небу, наплывают друг на друга, меняются...
Учительница презрительно цедит через губу злые, обидные слова. Лучше бы кричала, но она никогда не повышала голоса. Зато унизить могла так, что хоть вешайся. Марк и сейчас краснел, вспоминая.
А вот у тещи горло луженое. Орет на жену так, что та, бедная, ежится, сопит, украдкой вытирая глаза рукавом. Но стоит Марку за нее вступиться — и польются настоящие слезы. Не обижай, мол, маму. Не надо. Она нам добра желает.
А шеф? Потный красномордый карлик, жлоб, ворюга и демагог. Мерзкий, насквозь фальшивый тип, который почему-то искренне считает себя лучше других. За всю жизнь Марку не встретилось ни одного светлого человека. Ни одного! Хотя нет... Был один, вернее, была. Одноклассница Аля Кузина, милая девочка с душой белоснежной, как у ангела. Улыбнулась... будто птица, махнула крылом. Он даже не успел протянуть руку. Ну, то есть, не случилось между ними ничего. А могло бы, наверное. Но что уж теперь.
«А может, не все потеряно? - вкрадчиво спросила книга. - Настрой себя на перемены. Начни моделировать свою реальность прямо сейчас и посмотри, как изменится мир, стоит увидеть его под иным углом, поверить в его доброту...»
Дальше шли простые инструкции.
«А чем черт не шутит? - хмыкнул Марк, пробежав глазами пару незамысловатых советов. - Странно, конечно, что люди живут хреново, когда все так легко исправить. Катались бы, как сыр в масле... Тем более, что книжонка сущие копейки стоит. А вместо этого болеют, разводятся, перебиваются от зарплаты до зарплаты, едят друг друга поедом... А с другой стороны — все гениальное просто. Может, они от неверия своего страдают? Думают, раз без напряга, значит, где-то подвох... Значит, лохотрон какой-то... А я не буду страдать. Возьму — и попробую».
- Осторожно, двери закрываются, - произнес записанный на пленку голос. - Следующая станция «Бережные челны».
«Набережные, - машинально поправил Марк и вскинулся, - то есть как? Где это мы? Какие еще, к бесу, «Набережные челны», даже если они действительно набережные? Нет на зеленой ветке никаких «челнов». А может, он ослышался?
В смятении Марк огляделся и увидел, что вагон почти опустел. Бабки-ведьмы и след простыл, лишь напротив дремала, подперев щеку рукой, женщина средних лет в мохеровом берете. У ее ног стояли две огромные и, вероятно, тяжелые сумки, а на коленях свернулось что-то белое и лохматое, вроде маленькой собачки.
«С животными в метро нельзя», - отметил про себя Марк. Впрочем, ему было все равно. Пока лохматое не лает и не кусается — пусть себе едет на здоровье.
- Извините, - окликнул он пассажирку, - какую станцию сейчас объявили?
Женщина вскинула голову и, улыбнувшись, и показала на свои уши. Глухая, что ли? Марк поморщился. И почему ему так не везет? Единственная попутчица — и та ни черта не слышит. Вот и попробовал, называется, изменить мир. Из-за ерунды разволновался. Конечно, померещились ему «Бережные челны». Мелькнувшие за окном серые колонны более всего напоминали «Войковскую», значит, следующая «Водный стадион», а ему выходить через одну.
«Расслабься, - успокаивал себя Марк, - не проедешь. Конечную проехать не возможно. Лучше потренируйся, пока есть время... Установи парочку ментальных программ... Так, что бы такое пожелать? Хорошую работу? Неожиданное наследство? Бизнес? Теще дальнюю командировку или жениха с квартирой где-нибудь за полярным кругом?».
Размышлял, как набить кошелек да избавиться от постылой родственницы, а перед глазами — совсем другое. Мелкие кудряшки над высоким детским лбом. Морозный румянец — во всю щеку. Белая кофточка оттопырилась на груди — одна пуговка расстегнута. Ткань легкая, точно кисея, полная воздуха и света. Марк таращится, пытается взглядом проникнуть сквозь обманчивую прозрачность, но та клубится, как туман в лесу, и ничего сквозь нее не рассмотреть.
Он представил, как разъедутся в стороны автоматические двери и в вагон яркой тропической птицей впорхнет Аля. Такая, какой запомнилась ему в их последний школьный год. Непривычно взрослая — вытянулась за лето на целых десять сантиметров, из дурашливой девчонки превратилась в красивую и серьезную старшеклассницу — и все-таки совсем юная, настолько юная, что сейчас даже страшно вообразить. Она, наверное, сильно изменилась с тех пор. Ну, и пусть. Пускай Аля Кузина стала какой угодно — ведь он может намечтать девушку, очень похожую на нее, прежнюю. И пусть влюбится в него без памяти. Лучше, если с первого взгляда, чтобы много не хлопотать.
Марк даже слегка застонал от предвкушения. Вот оно — счастье. А как же Мышка? Ее немного жаль, ну, да ладно. Можно ведь остаться друзьями, помогать ей иногда... Мышка была не такой уж и плохой женой. Детей у них нет — оно и к лучшему.
- Станция «Бережные челны», - ворвался в его мысли все тот же голос.
Усталая женщина вскочила и, подхватив одной рукой обе сумки, а другой — лохматого зверька, ринулась к выходу. Марк заметил, как повернулась в его сторону длинная мордочка, скалясь и блестя острыми бусинками глаз. Махнул пушистый, как у лисицы хвост. Треугольные ушки встали торчком.
«Не собака», - оторопело подумал Марк.
- Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Гладкая уточка».
«Э... что? Гадкая уточка? Гладкая удочка?»
Ему сделалось неуютно.
Что так, что эдак — выходило не хорошо. То есть, совсем выходило скверно, хуже некуда. Мелькнула за окном пустая платформа «Челнов», сменившись полосатой чернотой тоннеля, пробиваемой редкими всполохами огней.
Марк поискал взглядом схему метро, но на привычном месте — слева от двери — ее не оказалось. Встал и прошелся по вагону. Стены обклеяны глупой рекламой, понятно, метрополитену деньги нужны, но хоть одну карту можно было повесить?
После длинного перегона снова воссиял свет — неприятный, цвета спитого чая. Проплыли блекло-золотые буквы: «у-д-о-ч-к-а», какая именно, Марк не успел прочесть. Безликую станцию — без колонн, лепнины и прочих финтифлюшек, действительно, гладкую и гадкую одновременно — освещали круглые желтые лампы на стальных ножках. И — ни души на перроне, хотя время не позднее, можно сказать, час пик.
«Это новая ветка, - утешал себя Марк, - только недавно построили, вот и названия такие непривычные. И район спальный. Поэтому так мало народу. Да, но люди должны ехать с работы? А это богатый квартал, и у каждого под задницей машина. Никто не пользуется метро. А зачем тогда ветку прокладывали? Ну, мало ли, чтобы деньги распилить».
Так он спорил с самим собой, а вкрадчивый голос тем временем нашептывал словами из книги: «Если реальность пугает и выходит из-под контроля, просто расслабься, вообрази безопасный, предсказуемый мир, в котором все хорошо, поверь в него, вживись...»
Марк бы и рад вжиться в знакомое и понятное, но за вагонным стеклом по-прежнему маячит пустынный перрон «Гладкой удочки» - и что ты с этим будешь делать? Закрывай глаза и представляй себе что угодно — действительность не смигнешь с ресниц, как солнечный луч. Не отменишь мысленной командой, хоть разбей себе лоб о поручень. Хоть кричи криком — никто не услышит и не придет на помощь. Может быть, там, наверху, началась война и на Москву упали атомные бомбы? Или по планете прокатилось невиданное цунами, стирая с карты города и страны, заливая соленой водой континенты и погружая их в пучину морскую?Может быть, он последний человек на Земле?
«Экая бессмыслица, - шепчет Марк, чувствуя, как в груди нарастает паника, - надо выйти и сесть на обратный поезд или перейти на другую линию. На худой конец подняться наверх — в городе легче сориентироваться. Уж там-то должны быть люди. Можно спросить у кого-то дорогу».
Снова долгий, как ночь, перегон и неприветливый рассвет, больше похожий на закат. Круглые лампы на металлических столбиках горели здесь тускло-оранжевым.
- Россомахино, - лаконично сообщала эмалированная табличка на серой шероховатой стене.
Марк уже начал вставать и взялся рукой за поручень, подтягивая вверх непослушное тело, но... снова плюхнулся на сидение. Ему не хотелось выходить на станции «Россомахино». Вот не хотелось и все.
Он и сам не понимал, чего испугался, что ему померещилось в умирающем свете фонарей. Точно огонек вспыхнул в сознании, но тотчас угас. Мысль настолько жуткая, что Марк тут же придушил ее.
Он корил себя за нерешительность. «Ну, хватит, так можно забраться черт знает куда. Потом возвращаться через весь город. Чем скорее окажусь наверху — тем лучше».
Он почти уговорил себя и приготовился встать — но поезд уже нырнул в черноту.
Следующая остановка вообще никак не называлась. Полутемная, с узкой платформой — это была какая-то техническая станция. Марк больше не мог отмахиваться от своего страха.
«Я проехал конечную, зачитался, задремал и проехал... Это метро-два, секретный подземный город. Есть ли отсюда, вообще, выход?»
Марк представил себя, стоящим в одиночестве на голом перроне. Лестницы наверх — нет. Обратные поезда не ходят. И что он станет делать? Ляжет и умрет? Пойдет назад пешком? Но это опасно. А сидеть, сложа руки, не опасно? Да как сказать... Наверное, у состава есть какая-то цель? Кто-то должен его встречать в пункте назначения? А если нет? Ну, вернуться по рельсам никогда не поздно...
Ненужная книга соскользнула с колен и, упав, раскрылась, дразня белеющим разворотом: «Мысли позитивно, часть вторая». Марк беспомощно смотрел, как тянутся за окном безлюдные платформы — все более узкие и темные. Несколько раз он поднимался и снова садился, нетерпеливо ерзал и опять вскакивал, кусая губы и сжимая кулаки, бился в остром приступе клаустрофобии. Не оранжевые и не желтые, а красноватые сумеречные блики выхватывали из мрака площадку в пару метров шириной... в полтора метра... в метр... полметра... На последней — едва мог уместиться человек, да и то, если бы прижался спиной к стенке.
- Следующая станция — конечная, - проскрипел странно изменившийся механический голос, и Марк, наконец, встал, держась за поручень и повернувшись лицом к выходу.
Мгновенное облегчение сменилось ужасом, который захлестнул, накрыв голову черным колпаком, ослепил и разум, и душу. Нет, это свет в вагоне погас. Только зеленые трубчатые лампы вдоль стен тоннеля мерцали в темноте, как гнилушки. На конечной совсем не было платформы. Поезд застыл в тупике, беспомощный, как земляной червь, стиснутый бетонным панцирем.
Двери не открылись.
