В рассказах вроде ничего такого. Да безобидные они, всё больше про колхозы, гоняли по которым. Не я гонял ведь, а меня. Но про них почему-то охотнее пишется. Молодость там. Там просторы и воля. Да, гоняли, но всё-таки – воля! Без надоевшего начальства, без особых забот, без семейных каких-то заданий. Но самое главное – молодость. Почему же ещё – мне скажите – воевавшие любят войну вспоминать?
Вспоминаю, пишу. Вот, посевная в Синих Липягах. Названье каково! В воронежских краях оно ещё и нарицательное для всякой глухомани. Село, в самом деле, от трасс в стороне, но не маленькое – целых два там колхоза тогда, раньше было аж три, говорят. Нас человек десять – научные сотрудники из университета, которых партийная власть сумела забрить в трактористы. Старшим Николай – статный бородач, любитель попеть под гитару и весельчак. С ним везде хорошо – бывают искристые люди. Самый младший – кавказец Артур – лаборант ещё и студент-вечерник. Маленький, щупленький. Меня в первый день удивил – спросил, как я, научный сотрудник, поехал в старой, несолидной куртке. Пожурил вроде. Сам одет в дорогую кожаную – сразу видно, что впервые в механизаторах.
Трактористов не хватало, нас запрягли по графику, который, наверно, и на каторге не снился никому: 12 часов работы, 6 часов отдыха и снова так, и снова. Один парнишка настолько утомился, что ночью в общаге вскочил с криком страшным, всех разбудив, и дёргал кровать за грядушку, вроде как тракторные рычаги – ему приснилось, что свалится вот-вот в овраг. Да, многие поля там окаймляются оврагами, опасно работать ночами. Но, как везде, суровость строгих норм, хоть и направленных на высшие, благие цели, должна уравновешиваться чем-то. Здесь – тем, что нет почти контроля, мы вскоре поняли.
Нас разобщили, развели по сменам, только выход на работу каждый не пропустить старался. Но я заметил, что неопытный Артурчик почти всё время отирается в общаге или в своей нарядной куртке ходит по селу.
– Когда тебе на смену? – спрашиваю.
– А у меня выходной.
Какой к чёрту выходной? Мы толком и поспать не можем. Он с председателем договорился. Ну, ладно – умеет, значит. Так на тракторе его и не видел.
Колхозная власть отчиталась, конечно, что весь парк тракторов задействован полностью. Для них – это самое главное. Но польза этой каторги невелика была. Мы – загнанные лошади. Минуты нет по-настоящему вглядеться в красоту вокруг. Гектары, рычаги, не опоздать на смену! Вот, я весь день с 8 и до 8 тружусь, отдыхаю до 2 ночи, и сонным снова вкалывать аж до 2-х дня! Но нет фактически контроля никакого – только в мехотряде при получении трактора. Ну, новое поле ещё покажут. Вот, чувствую, засну. Подъеду к лесочку и сплю до утра в грохочущем тракторе.
Просыпаюсь на рассвете в кабине монстра гусеничного, смотрю – солярка на исходе, а мне ещё пахать, пахать. Плуг отцепил и погнал налегке на заправку, очень резво погнал, чтобы сон улетучился. Уже почти у мехотряда как подпрыгнул тяжёлый трактор на большущем ухабе. Мне понравилось! Ведь, вообще-то, я мотоциклист, любил на Яве всякие аттракционы. Порхающий трактор! Развернулся и с обратной стороны на этот ухаб ещё посильней разогнался – мощный кайф. Пару раз покаскадировал – душу отвёл. В безлюдном отряде заливаю солярку, откуда-то подходит сторож, интересуется, чего это там крутился и рыкал мотором. Регулировал, – говорю, – двигатель. Недоверчиво смотрит, да и бог с ним. А вечером перед новой сменой на минуточку в клуб заскочил. Разок потанцевать успел! Вижу, вывешивается стенгазета, у неё молодёжь местная сгрудилась. Во весь лист нарисован трактор с ангельскими крылышками, растущими из гусениц, а в тексте моя фамилия врезается в глаза. Оперативно работают пропагандисты, только, вот, в поле кроме наших почти никого!
Между прочим, именно там, в Липягах этих Синих, в настоящей глубинке, впервые пришлись по душе мне частушки. Раньше слыхивал их в исполненье старух нарумяненных. А залихватские куплеты так мощно пробирают именно, когда их молодые красивые девчата задорно и провокационно с пританцовкой выдают! Но некогда девчатами заняться. Лишь наш красавец бригадир смог изловчиться при этой каторге и спать в общагу не всегда являлся.
И вот, вспахали всё, прокультивировали, а сев уже без нас ведут. Расчёт. Не разбогатеть, конечно, но мы и не рассчитывали очень. Заминка – в кассе нет наличности, мы ждём. Собрали рюкзаки, сидим в правлении. Нет среди нас уж юного Артура – он ничего не заработал, даже должен за еду остался, но с помощью дипломатичного нашего бригадира как-то всё урегулировал, ждать ему нечего.
Вот, всё – ушёл и последний автобус. И ровно в этот час колхозному экономисту приходит мысль, что деньги можно и занять у продавщицы в магазине – все там прекрасно знают всех. Потом уже подумал, что это был, скорей всего, отлаженный манёвр увеличения дохода торговой точки. Действительно, ещё не вечер, нам делать нечего, получены деньжата – какая мысль сама собой приходит в голову сплочённой группе мужиков? Клич брошен, скинулись.
А раз мы не уехали по их вине, должны нас покормить? Столовая и не закрылась почему-то. Конечно, просим соорудить прощальный ужин в общаге прямо. В одном же здании, да и начальство общее. Они упёрлись – мы знаем, дескать, чем это всё кончается.
– Чем же?
– А вы не понимаете? Наверняка уже бутылок нанесли.
– Ну, выпьем немножко… Вкалывали ведь у вас.
– Мы это знаем, проходили – побьёте всю посуду, всё, извините, заблюёте и изгадите. Мы и постельное бельё уже забрали – спите на матрасах.
Протест! К нам было хоть однажды замечанье? Мы ж культурные люди. Кто тут безобразничал у вас? Это, наверно, были всякие алкаши с заводов. А мы из у-ни-вер-си-те-та! Из самого научного центра всего Центрального Черноземья! Мы – научные сотрудники! Мы, если и выпьем, то чуть-чуть совсем, из уваженья просто к Синим Липягам, уж мы себя вести умеем. Как можете нас сравнивать со всякой пьянью! И на голых матрасах спать не собираемся! Будем жаловаться в обком партии, как обращаются с механизаторами из государственного университета!
Они посовещались и всё же накрывают длинный стол нам прямо в нашей комнате. Тут, несомненно, роль сыграло и обаянье бригадира – он просто завораживал колхозных дам. Белую скатерть приносят и вилки кладут какие-то другие по всем банкетным правилам, расставляют бокалы. Постели застелили заново. Явили уваженье к культурным людям.
Торжественность! Бригадир держит речь. Ребята тосты изрекают. Но вот, Николай извиняется, что должен покинуть нас – девушку вспомнил. И очень патетично власть мне передаёт. Отдал бразды правления застольем!
Вообще, я пьянки никогда не затевал, а чаще даже не участвовал. Но здесь, в разгар мероприятья, так неожиданно для самого себя, как будто бы под управленьем высшей неодолимой силы, стал действовать согласно ситуации. Оглядел ряды полупустых бутылок и заявил:
– Есть предложение, уважаемые коллеги, – по трояку собрать!
О, как же не люблю я коллективные поборы! Но здесь я лично обличён. Кто возразит? Засуетились все, и добровольцы вызвались сходить. Как же легко подбить народ на скверные дела! Особенно легко, когда ты – хоть какая власть. Уже не вспомнить тостов, тем более речей, хотя они касались, несомненно, достойных мировых проблем, но только помню я, как чаще всё вставал, слегка уже качаясь, и заявлял, что снова поступило предложенье. Вот парадокс колхозный и, может быть, всеобщий – в делах сомнительных неясные, туманные команды как раз приводят к чётким и конкретным воплощеньям.
Но тут закрылся почему-то магазин, нас это просто возмутило. А за столом уже немало неведомо откуда взявшихся друзей из местных, которые дом продавщицы знают. Прекрасно как, что все кругом друзья!
Меня вдруг посетила и мудрая идея – распорядился всем денег на автобус отсчитать и отложить отдельно. Вот только тут себя и похвалю. Финансы таяли.
Потом и продавщица перестала дверь открывать. Но верные товарищи, которых видели впервые в жизни, любезно вызвались найти нам самогон.
Вот, дальше помню плохо. Куда-то мы ходили. Потом мне рассказали, что была и драка. Кого-то из воронежцев обидели на танцах, мы там порядок сразу навели, но, хоть убей, не помню ничего, хотя, как говорят, и там руководил.
Проснулся, хватаюсь за часы – минут пятнадцать до автобуса. Кричу: «Подъём!» Как получилось, что лежу одетым на кровати бригадира, причём своими кирзачами прямо на подушке белоснежной?! Ребята спят, кто на полу, кто под кроватью. А Николая нет. Что с головой? Как будто я кружусь на карусели. Ору, толкаю всех. Загажен пол, наполовину скатерть съехала. Под ногами осколки посуды, еда затоптана, катаются бутылки. Бррррр!
Ребята повскакали. Хватаем рюкзаки и мчим к автобусу. Навстречу Николай – его рюкзак, конечно, захватили. Общагу так и бросили открытой.
Я думаю, что долго не забудут в Синих Липягах ребят научных. Но жалоб после не было – мы, видимо, не очень далеко ушли от общего стандарта.
Увы, не довелось нам оценить всю прелесть этих мест. Коварные овраги в свете фар засели только в памяти. Потом уже слыхал, что липягами называют красивые лесочки на пригорках, которые издалека на фоне горизонта синеют нежно в дымке. Что делать, придётся съездить – посмотреть.
Вы спросите, а что же с прокурором. Откладывал долго непонятный звонок. Районный прокурор, как оказалось, прочитал в газете парочку рассказов и… вспомнил ту поездку! Да, в Липяги! И лично пожелал дать отзыв.
Тот самый маленький Артурчик в куртке кожаной. Юрфак окончил, приглашает в гости. Уж он-то что запомнил в Синих Липягах? Однако… Ещё повесткой вызвал бы!