«- Я узнал тебя и слушал твою литургию, но не
нашёл в ней ни лжи, ни богохульства. В чём
козни твои?
- Я всё делаю безупречно, но не трогаю
сердец, - рассмеялся сатана».
Египетский Патерик
Волкон принадлежал к аристократическому роду Юлиев. По силе и древности Юлии уступали родам Сифаитов и Каинитов, но только им. Родоначальники этой грозной и могущественной фамилии когда-то подбили целый народ на убийство Галилеянина и преследование его апостолов. Представителей его рода уважали и боялись, они имели власть и их слушались. Большинство братьев Волкона воплотились ещё до пришествия Галилеянина. Не только братья, но и племянники и даже внучатые племянники по большей части нашли своё воплощение в этом мире, мире мягкотелых, смешных и глупых людей. Это было одно из заданий, которое должен выполнить каждый посланник для перехода в следующий эон. Однако Волкон не спешил и желал воплотиться в каком-нибудь новом апостоле или пророке, или учителе, но с удивлением обнаружил, что в них нашли своё выражение его внучатые племянники. Как бы ни хотел Волкон, но с температурой кипения его энергии, он не мог инкарнироваться ни в какого нового апостола, слишком уж теплохладны они были, слишком раздробленно было их сознание, поэтому все эти столетия он потешно пробавлялся мелкими шалостями, подбивая людей на те или иные проступки. Как и каждый род аполлионов, Юлии имели своё поле деятельности, свой круг людей и своих овец, потому Юлиев и уважали, что они работали исключительно с людьми духовного сословия. Совсем не трудно сбить с пути какого-нибудь человечишка, углебающегося в трудах и заботах, будь то ради куска хлеба, завидного жилища, прелестной женщины, а в последующем и её детей, ради славы и даже власти. Однако намного труднее это сделать с человеком, который выбором своего пути утверждает, что всё это есть ничто и главное в жизни это путь. Волкон, глядя на своих братье и племянников, давно знал, что это не так и трудно, но это была тайна рода Юлиев. Не следует думать, что Волкон всего лишь неудачник, которому не везло с задачей воплощения. Уже то, что он увековечил себя в книге книг, заставляло братьев считаться с ним. Ведь это именно он подзудил когда-то апостола Павла скинуть в огонь несчастное, разбуженное светом и теплом пресмыкающееся. Не было необходимости убивать обезумевшее животное, но Волкон помутил апостола гневом и достиг нарушения мира и вселенской гармонии. После этого каждому сомневающемуся Волкон говорил:
- Открой книгу деяний апостолов и посмотри, как я принудил апостола совершить убийство. Неужели ты думаешь, мне будет труднее справиться с тобой?
И вот, наконец, после тысячелетий поисков Волкон нашёл. Для профанов это выглядело бы так, как если бы он нашёл несчастную душу, завладел её телом и принуждал бы её делать то, что она не хочет. Отнюдь, всё выглядело иначе. Он нашёл тот самый когнитивный диссонанс, осложнённый иллюзорной корреляцией на ступени развития которого он, Волкон, был бы волен внести в этот мир свой собственный дискурс.
* * *
Отец Волконстий имел очень благовидное правило – всегда и везде носил подрясник. Абстиненция, а трезвенником он был воинствующим, и ношение церковного облачения предполагало и способствовало постоянному пребыванию в молитве. Этому же способствовала красивая чёрная ухоженная борода. С особой заботой он присматривал за своей бородой, подстригал, подбривал, причёсывал. Наверно поэтому, когда батюшка смеялся, борода смеялась вместе с ним, трясясь и дёргаясь, а посмеяться батюшка любил. Мало кто замечал, а если и замечал, то не придавал значения, что вместе с бородой тряслась и подёргивалась нога. Ещё он любил чистоту и наводить эту чистоту, как правило, требовал в последний момент, когда времени оставалось в обрез, например, перед праздничной службой. Уж как он не терпел стариков и старух. Он старался это тщательно скрывать, но получалось не тщательно, но тщетно, и это нетерпение временами прорывалось. Взять, хотя бы, такой случай, когда у престарелого протоиерея охрип голос, и он сипел, как фагот. Жалко было смотреть, как мучился бедняга. Он пропевал сиплым голосом молитву, затем подходила очередь Волконстия пропеть свою часть молитвы. И вот тут Волконстий выпевал на изумлённых прихожан всю мощь пяти октав, всю подвижность и яркость своего богатого голоса. Пропевал и замолкал, и протоиерей опять сипел свою часть песнопения. Замолкал протоиерей, и на очарованных слушателей снова лились перекаты и обертоны Волконстиевского пения. Литургия превращалась в мистерию, где зло в образе сиплого священника побеждалось добром и благостью превосходнейшего пения, исполняемого Волконстием. Какие прекрасные проповеди он говорил. Однако, независимо от того говорил ли он нудно и монотонно или будучи в духе страстно и выразительно, никто не мог вспомнить через день о чём была проповедь. Особое же ликование испытывал Волконстий, когда эта толпа спасающихся подходила к причастию или к целованию креста. Каждый из них желал оказаться по правую руку Спасителя и стремился к правой руке, ибо левая – это шуйца и всё неверное приходит с левой стороны. Все эти сакральные мелочи богослужения тысячелетиями наполнялись символическим значением. Английское sinister (дурной, зловещий, несчастный) аналог латинского обозначения левой руки, несчастья, и Волконстий с милой улыбкой подавал и крест и причастие левой рукой. Что-то было непостижимо в этом предпочтении левизны. В канцелярии у Волконстия висели часы с обратным ходом. Однажды заезжий паломник, широко раскрыв рот, стоял перед настенной росписью в правом приделе храма, которую курировал Волконстий. Рука, изображающая десницу Божию, была левой.
Продолжение следует.
