Когда у ночи вкус
бессонницы и ветра,
когда сквозь шапки сосен
льётся влага звёзд,
и в памяти ладоней –
теплота песка,
а на крыльце –
ленивый хор цикад,
я прикасаюсь,
словно к девственной прохладе,
к полночной тишине,
набросив тень на сердце,
и нахожу в луне –
печать Джоконды,
и жду рассвет,
боясь пошелохнуться,
чтоб не спугнуть туман
седой реки.
II
Вечер
разбросал сто дорог.
Солнце качнулось на ветке.
Саван рубиновой пыли
лёг закатом на берег.
Птицы, лесные птицы,
поздней росой звенят.
И под ногами земля
дышит усталым теплом,
и остывает сумрак
камнем на илистом дне.
Падают в воду звёзды,
кольца бегут по воде.
Хлопает август калиткой,
значит ещё не вечер.
III
Солнца жемчуг
отбросил полдня луч.
На бельевой верёвкой реки
колышется хлопок
мокрого облака.
Вдоль воскового берега –
колокол ветра,
холод травы
и зелёное
полотно леса
плетут паутину августа.
Небо,
как отпечаток заброшенной бухты,
и течение
уносит за горизонт
нежное безразличие бирюзы.
IV
Где солнце
румянец полей омывало
парным молоком,
где синий дым неба
сползал над рекой,
как парус на тысячи миль и веков,
где каждый твой вдох,
опоясавший грудь,
в душе отдавался огнём маяка,
там в двери восхода
стучится туман
тоской
сырых подземелий,
и осень плывёт
в бесконечную даль
на вёслах пурпурной листвы.
V
Словно яблоко надкусана луна.
Воздух ледяным ключом искриться.
Шёлковая тьма,
агат и уголь
на веранду августа летят.
Слышишь, это слёзы камыша.
Слышишь, это тихий гул оврага.
Слышишь, это мятный хруст сосны,
и качели волн, как скрип подошв,
и волчица
на цепи протяжной ночи.
VI
Ветер прилёг на камень
в пепельно-матовой роще.
Флейтой шептали ветви
и рассыпались глиной.
Белой ромашки пламя
выжгло западный берег.
Солнце скатилось с горки
и обнажило мрак.
Вздрогнуло сердце ночи,
словно разбилась ваза,
и на песок упала
бледная роза луны.
VII
Призрак позднего лета.
Эхо погасших окон.
Мотыльки
вплетают узор
в жёлтую пыль фонаря.
Чёрная чаша неба,
в звёздах,
как в зёрнах риса.
Над черепичной крышей,
роняя
остатки тепла,
мирно плывёт
мятная полночь.
VIII
Ещё пахло ночным дождём,
словно хмель подступал к гортани,
словно свежесть сосны и ветра
превратились в глоток рассвета.
Над карнизом влажным
паук
сплёл тюльпан из полночной нити.
Я присел на скамейку
у дома,
закурил, и табачный дым
дописал изломанный стебель,
ускользающий в синий холод,
пробуждающий мглу сентября.
IX
Небо
макает в чернила мел.
Склянка фонарной свечи
брызгает соком лимона на ставни.
Склизкая тень
сползает смолой
по драпировкам елей.
Ветками ивы
прожилки луны
хлещут глаза,
и лилии звёзд
меркнут
в чёрной прохладе реки,
будто в кузнеце
снежные искры.
Ветер
несёт сквозь зеркальное поле
спящих колосьев звон,
и клинком
слепо вонзается
в алое тело
горящей рябины
у края дороги.
X
Тишина обступала туманом.
И лазурь
родниковой водой
пересохшие губы рассвета
сквозь серебряный сумрак поила.
Оживало лесное сердце,
и качало стылую кровь
по набухшим венам тропинок.
День спускался,
держась за перила
золотистых лучей зари,
что бросают осколки ветра,
обжигая влюблённый песок,
целовавший вчера твои ноги,
словно иней замёрзшие стёкла.
XI
Таял вечер.
Вздыхали сосны.
И волна подбирала солнца
каменеющую головешку.
И дымились костров
подснежники,
согревая первые звёзды,
отливаясь золотом ночи.
XII
В серебристо-смуглой воде
траурной ленточкой –
тень от осоки.
Чёрный ветер с реки,
словно пыль и песок
из набухших ноздрей вола.
Накренится
пьяный утёс
умирающим стеблем фиалки,
и дрожит струна ручейка,
разбиваясь о стоптанный берег,
и луна золотым наждаком
истирает ветвистые волны,
что качают холодную ночь,
и застывшую изморозь трав.