ПАМЯТЬ… ПАМЯТЬ…
Начальную школу окончила я в Амурской области. Нас туда с «точки», как называлась воинская часть, ракетная, возили за десять километров.
Среди болот и чахлых перелесков – четыре барака на четыре квартиры. Причем, один, как правило, был для командировочных. Эта территория обнесена штакетником, с одной стороны – глухой невысокий забор, отделяющий территорию для солдат, параллельно этому ограждению – высоченный забор, за которым, собственно, «позиция». Зачехленные ракеты, некоторые на специальных машинах, и шахты. Мы, дети, на машинах для перевозки ракет, в огромных кабинах залегали на пол. Так нас солдаты завозили в эту запретную зону, огражденную и охраняемую со всех сторон.
- А сюда – нельзя!!!, - указывали на маленькую полубудку над ступеньками, ведущими глубоко вниз.
Это мне-то, уже лет девяти с половиной, кажется, сказать «нельзя»…
Зима. А зимы там были: морозы дичайшие, но, как правило, солнечно. Очень яркое солнце, поскольку на снегу (по сравнению с Сахалином, очень даже не большой слой снега, до полуметра) морозом выстелен плотный наст полу-льда, от которого солнечные лучи отражались, как от зеркал, слепя так, что совсем в нескольких метрах не сразу можно было определить рост людей и предметов. Миражи своеобразные.
И вот, под моим руководством, мы вчетвером проникли за тот забор (собаки-то нас знали, не гавкнули). Один товарищ на класс старше меня, а его сестра и еще один мальчик – на класс младше.
Подобрались мы к заветному спуску к тайне!!!
Накануне, осенью (у нас давно уже зима…) привезли к нам в часть группу узбеков, солдат. Тут можно отдельный роман составить…
И, как раз (а в моей жизни иначе и быть не могло!!! И не бывает иначе.), впервые на посту, который мы собрались изучить, оказался узбек. Слава Богу, автоматом они до конца службы только гвозди забивать научились, а стрельбу не освоили. А тут еще впервые дали в руки автомат, он его боялся панически.
Мы почти спустились в подземелье, узбек нас увидел, заорал испуганно диким визгом, схватил автомат, и – за нами. Находящиеся внизу люди не сразу поняли, что происходит.
Мы уже наверху, начинаем убегать, а постовой сперепугу, не поняв, что перед ним дети, плачет, но стреляет из автомата, куда-то стреляет!!!
Выскочивший за ним солдат, увидев нас, ничего не понимающему узбеку дает команды, видя его нереакцию, надавливает на дуло автомата, и тот уже выпускает пули в землю.
До сих пор помню, как пули с неописуемым звуком хлюпались в обледеневший наст снега, пробивали его и проваливались. Так за нами и выстлана была широкая полоса этих дырок. Каждая пуля падала совсем рядом с нами.
И вдруг Сашка, что на полгода младше меня, падает. Те-то, брат и сестра, дети начальника штаба, огненно-рыжие, побежали вперед спасаться, как разумные детки.
А я, замполитская дочка, не раздумывая (да и времени-то для этого не было), разворачиваюсь, и – за упавшим Сашкой.
Сашку этого, следует сказать, все терпеть не могли, да и не брали с собой ни по грибы или ягоды, ни на лыжню… Как он с нами увязался?
Тяну я этого ревущего противного Сашку, волоком, злая на него так, что уже было не до страха. А пульки стучат по насту…
Больше нас за забор не пускали, хотя после весенних событий на Доманском мы и сами туда не рвались как-то, а в начале октября папу перевели на новое место службы.
Но описываю я этот случай (и в китайских повестях с первого до 17-го века, что я читаю, так же: описывают долго что-то, вдруг – резкий переход к тому, для чего все и есть), как раз из-за тех трех дней Доманских событий.
По бездисковым телефонам, что в каждой квартире, наши папы всех предупредили:
- Запереться дома и не выходить даже на крыльцо!
И все, без пояснений. Заперлись. Тишина. Ни единого солдата на территории. Переговариваемся, по телефону или из форточки кричим в противоположный барак, или с соседями на верандах через дощатую перегородку. Ждем.
Вдруг на второй день вбегает папа, молча. Резко снимает со стены охотничье ружье и полный патронтаж, маме, жестко (вообще – высокий и стройный красавец, балагур, весельчак), резко побледнев:
- Внимательно смотри, как заряжать! Сначала – дочек, потом заряжаешь, и – себя. Китайцам живыми не даваться.
И выскочил. Побежал за позицию.
Каким китайцам?! Кстати, в соседнем селе, образованном ссыльными украинцами (нашими земляками), много китайских семей. Никто не различал никого по национальному признаку. На Сахалине, в гарнизоне, в школьном журнале, в списке из 18-ти нас, в классе, было указано 18 национальностей.
Трое суток наши офицеры сидели «у кнопки», готовые выпустить ракету по приказу.
Обошлось.
Привозят нас в школу. Кстати, возили на чем придется, обычно на списанном дребезжащем газике, брезент которого немного спасал от ветра и осадков, но не от лютого мороза.
Да, если кто дочитал до этого места, не раз задал себе вопрос: Кому пришло в голову послать в ракетную часть узбеков, из которых не все говорили по-русски, а писал на русском языке аж один?
Отвечаю. Все те же советские умники, отцы-командиры, один из которых послал на верную гибель моего деда. Это, когда в первые же дни войны Украина оказалась по оккупацией, в конце 1943-го, после освобождения, не стали проверять, кто чем занимался в тех условиях, призвали всех мужчин на фронт. Так из нашего села почти всех мужчин погрузили в вагон, доставили на передовую. И, кто в чем стоял, с котомками, выставили, дав команду оружие брать в бою. Страшнее, чем штрафроты. Из всего села один вернулся, попавший без ноги в госпиталь после того первого и единственного для них боя.
Все те же советские умники, отцы-командиры, что моего отца принудили стать офицером. Окончил тот школу, мечтал поступать в вуз, а тут – война с Кореей. Всех, кто прошел в военкомате медкомиссию – в военные училища:
- Что значит, не желаешь?! Тем более, что ты, как сын погибшего имеешь льготу: поступление без конкурса в любой вуз!
Льгота: твоего отца уничтожили и тебя уничтожим. Только того – сразу, а этот долго мучился. Как политработник во время учений на полигоне был не на верху, а под землей, в шахте, когда ракета взорвалась. Потому, в отличие от сослуживцев нашей части (один – на месте, второй – через некоторое время, в госпитале) долго еще облученный прожил, только в пятьдесят рак его свалил.
Так вот, едва мы вышли, после нескольких дней отсутствия в школе, из машины, к нам побежал китайченок:
- Вот наши придут, они вам покажут!
У меня перед глазами возник мой папа, обучающий маму заряжать охотничье ружье.
Не помню, что я делала с этим, ждущим своих…
Едва я научилась ходить, папа купил для меня крошечные гантельки, которые время от времени заменял все большими. И солдаты, которых он тренировал (мы с детьми нашей точки были постоянно на стадионе или в солдатской столовой, она же была им клубом и библиотекой, во время тренировок) всегда были чемпионами округа по самбо.
Так вот тогда куча старшеклассников и солдат, привезший нас в школу, у меня вырвали того несчастного. Замечено, живущие русские в Украине, украинцы - в канадах, китайцы - в России… так любят свою, оставленную ими страну! Эдакие пламенные патриоты-заочники.
Они бы не стали, боюсь, его спасать, выкрикни он мне угрозу еще через несколько дней. Две матери солдат из нашего села, служивших в тот ужасный момент на Даманском, кинулись туда (не далеко). Таких матерей там уже было немало. Их изо всех сил сдерживали, но они прорвались… Одна из наших односельчан нашла в мешанине трупов, в той куче порубленных тел, часть руки своего сына. По родимому пятну узнала…
Лет семнадцать назад вдруг на нашем рынке в Днепропетровске я услышала брань. Обернулась: китаец, торгующий чем-то из овощей, орал, грязно оскорбляя покупателей. Я резко сделала пару шагов в его сторону. Он на миг затих, рассматривая маленькую дамочку в шляпке.
Я, подойдя вплотную к его прилавку, молча поманила его указательным пальчиком, глядя на него в упор темными глазами, раза в четыре большими, чем у него. Он наклонился, думая, что я хочу что-то ему сказать «на ушко». Но я сказала спокойным железным голосом:
- Мы – на своей земле.
Я продолжила стоять, глядя на него в упор. Едва я прищурила глаза, он начал быстро собирать с прилавка свой товар, несвязно бормоча извинения. Не знаю уж, что он увидел на моем лице, но перед моим взглядом стояли из моего детства: папа с ружьем, китайченок с выкриками угроз о своих и матери, что искали родимые пятна своих сыновей на кусках тел…
Я медленно пошла. Больше его на нашем рынке не было.
***
Забавляюсь китайскою прозой,
Что стихами насыщена сплошь:
Проливаются щедрые слезы,
Перемешаны кровь и ложь.
Из начала далеких веков:
«Путь к заоблачным вратам».
Мир волшебный из грубых оков,
Чудеса из чудес - тут и там…
Современник-китаец, ты-то знаком
С тем Китаем, где предки твои?!
Чувства нынче свои под замком
В чужих странах живя, затаил.
Ты насыщен презреньем к чужому
(Сверхлюдьми себя тщитесь мнить),
Из своих убежали Всякчжоу,
На куски разорвав жизни нить.
12.10.2016 г.