Сидел как-то Яр в дубраве под сенью дерева и починял свой лук, прилаживал к нему новую тетиву. Только он, согнув лук, зацепил петельку, как вдруг стоит перед ним неведомая красавица. Стоит и мерцает каким-то многоцветным сиянием.
Яр был мальчик храбрый, но и то оробел. Побледнел весь, а красавица улыбается и подходит. И склоняется над ним.
— Ты кто? — спросил Яр шепотом, а у самого горло пересохло.
— Я-то? — сказала красавица. - Ты и сам знаешь. Я Красота!
Сказала это и поцеловала.
Когда дети нашли Яра в лесу, он был без памяти. Лежит и бормочет: «Кра-со-та! Красо-та...»
Однако к вечеру очнулся, но стал каким-то другим.
Времена те были очень древние. Жилось тогда человеку худо. Трудиться приходилось от зари до ночи.
И каждый работник был в человечьей общине на особом счету: кто — хороший охотник, кто — плотничает. А кто-то — силушкой обладает немереной. Такой и пни корчевать сгодится, и дубиной махать в случае войны.
Настала пора и Яру к делу определяться. Да только вводил он в сильное смущение родителей, да и старшины качали головой в сомнении: «Куда такого определять? К какому делу пристраивать?»
Уж больно был Яр рассеянный да мечтательный. Давно было за ним это замечено. Ежели послать Яра пасти стадо, то он и коров растеряет, а иногда и самого искать приходиться. А когда найдут, стоят над ним в недоумении. Сидит парнишка на лугу, травку из земли повырвет, почву притопчет, да и рисует себе прутиком. То коров рисует, то коней.
Спросят его: «Зачем?»
Говорит: «Красота!»
Пробовали бить, да бросили.Негоже это бить убогого человека.
К колдуну водили, может на нем наваждение какое? Но и колдун не помог. Главное велел не трогать.
Но как не трогать, когда никого в хозяйстве нельзя задарма кормить?
К ковалю отдавали в учение, коваль выгнал. Железо пережег.
Охотники не взяли. «Невнимательный», — говорят.
Нигде в общинном хозяйстве зевать нельзя. Везде требуется сноровка.
И стал бы Яр у себя в общине дармоедом и дурачком, если б снова не колдун.
Колдун в общине был знатный — вещун. И жрец.
Люди из других мест приходили к нему за советом.
Общался колдун с духами пращуров, с Матерью-медведицей, с лосиными и волчьими духами.
Увидев, как легко и похоже рисует Яр и волков, и медведей, и лошадей, и туров, колдун понял, что это какое-то особое волшебство.
Отправляя охотников за добычей, прежде чем исполнить танец удачной охоты, колдун стал просить Яра порисовать. На стене земляной пещеры, за капищем, изобразить эту охоту. Чтобы он каким-то таинственным образом призвал и запечатал еще не пришедшую удачу.
Яр послушно вычерчивал прутиком на утрамбованной глиняной стене заколотых копьями туров или мохнатых единорогов. Рисовал фигуры пляшущих от радости охотников. Потом обводил прочерченный рисунок, где разведенной охрой, где белой глиной.
У него получалось так похоже, что сердца охотников сразу наполнялись жаром и боевым трепетом, а ноги сами начинали выплясывать охотничий танец.
Теперь ни одна охота не начиналась без рисунков Яра. Но так было зимой.
Весной община выжигала участок леса под засев ржи. Охотники все больше становились пахарями, и Яр снова трудился на подхвате. За весну, лето и осень Яр успевал растерять все остатки зимнего уважения к себе, как к помощнику колдуна и рисовальщику удачной охоты. Он снова был Ярик-дурик, самый худой работник в общине.
Однажды промыкавшись, таким образом, весну и лето, был он определен общинными старостами на бабий труд — жатву.
Под женские шутки и прибаутки вручили ему серп и определили делянку. Но понаблюдав за его трудом, бабы сильно рассерчали.
Яр работал серпом неверно: то брал выше, то ниже, то и вовсе под корень; и вся его делянка представляла собой причудливый рисунок неравномерно сжатой ржи.
— Ох, и худая из него жница, получается! — охнула одна бабенка, молодая и бойкая.
— Какая же он тебе жница? — возмутилась другая, пожилая баба. — Мужик он!
— Ну, раз мужик, значит, жник! — ловко ответила молодуха под звонкий бабий смех. — Все одно — худой!
Так и прилепилось к бедолаге это прозвище — «Худой Жник»!
А за что, спрашивается?
За то ли, что сама Красота выбрала его, сделала своим зеркалом, чтобы через него мочь любоваться собою.
Через художника.