Про вояж французский свой,
А. вернее, рассказал
Как готовил ум и зад
Для поездки в капстрану,
Что (по Ленину) ко дну
Грустным утюгом идёт
И естественно – гниёт.
Как на волоске вися,
Собирал он подпися,
На комиссиях дрожал,
Где старпёров ублажал.
Как знакомо это нам!
Куба, Ливия, Вьетнам,
ФРГ и ГДР…
Всё ведь знает старый хер!
Но дедуленька шалишь,
Чтоб мы сдались, вот те шиш!
Мы за филипс и акай
Отдадим, ты так и знай:
Почки, печень, партбилет,
И с чем ходят в туалет.
А теперь, мадам, месьё
Почитайте про моё…
Отрывок из романа «Иродион»
… Жоркизик, ты же у нас секлетарём был идеологическим, скольки стажу-то партийного имеем?
- Звиняйте, Сергей Григорич, пятнадцать годиков-с, включая кандидатство-с. На почтовом ящике, будучи в инженера́х, вступали-с, это вам не хрен собачий. А с восемьдесят третьего по восемьдесят восьмой единогласно был избираем в партбюро аппарата газоремонтного объединения. Вот в этих мозолистых руках держал политучёбу, распространение лотерейных билетов ДОСААФ - никто, сволочи, брать не хотел, а Зинаида Зюсевна из отдела труда и зарплаты, между прочим, один раз холодильник выиграла - а также представление выездной комиссии райкома ВКПб отбывающих в загранкомандировки и с туристическими целями.
Мосенкис поводил головой, как бы внимательно вглядываясь каждому в глаза, и р-р-рыкая, продекламировал:
Ученье защищать мы будем рьяно
Цитатой, монтировкой, кулаком!
Как завещал Владимир нам Ульянов,
И на неделе разъяснял райком.
Идейный враг, ногой в мошонку целясь,
С нью-йоркских «стрит» подначивает нас:
«Фуфло писали ваши Маркс и Энгельс!»
(Хотя фуфло писал лишь только Маркс?!)
Бывало так по морде отоваришь
Того, кто исказит наш «Капитал»,
Что зубы сразу выплюнет товарищ.
Пяток или поболе, не считал…
Родник учения держать мы будем чистым,
А кто взмутит, ответим им тогда
Печатным органом лаосских коммунистов:
А «Посасон» вы не хотите ль, господа!
Чего гогочете, оппортунисты несчастные? «Посасон» - это в переводе «революция», орган ЦК Компартии Лаоса.
- Какой ты у нас, Жоренька, эрудированный! – умилённо и вроде как без иронии произнёс Иродион - всё знаешь, и про Лаос, и про революцию…
- Пх-хэ! Когда меня самого на выездную возили - на обучение в Японию по газовым компрессорам оформлялся - там дед один такой одноглазый был. Эрудированный змей, ничего не скажешь, так вот он мне и говорит:
- Георгий Натаниэлевич, вы ведь замсекретаря по идеологии, я не ошибаюсь? Я больше чем уверен, что вы Японию досконально изучили, а давайте-ка, перенесёмся с вами в другую часть планеты. Вот спросят вас рядовые коммунисты: «Кто у нас в ГДР председатель Совета Министров и народной Палаты, а?»
Подковырка-то в чём? Хоннекер, ихний генсек, у всех на уме, а этих-то немцев-перцев откуда простой инженерно-технический идеолог знать может?
Размечтался, циклоп! Он полагал, наверное, что я сейчас гадать начну, как какая-нибудь проводница поезда «Москва-Париж-Остенде» или балерун-пидормейстер: «Наверное, Вилли Брандт… или может Генрих Гейне?». Фигушки!
Я руки по швам и, глядя ему в глаз, чеканю:
- Осмелюсь доложить, председателем Совмина Германской Демократической Республики является товарищ Вилли Штохв, а Народной палаты – товарищ Хорст Зи́ндермын!
Тут завотделом в мохеровой кофте, председательша комиссии, как начала над одноглазым потешаться:
- Вот видишь, Кондрат Тихоныч, я ж тебе говорила, их ничем не ущучишь, даже и не пытайся!
А он руки вверх поднял: «Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь!». Такой дедок боевой был, колодки на пиджаке внушительные: орден Ленина, «Боевик», две «Славы», и хорошо так всё получилось, по-доброму…
- А как японочки-то, Жоржик, понравились тебе?
- А кто их знает, Старый! Профорг, Шкоденко, он у нас хозотделом заведовал, в конце-концов и поехал туда на учёбу, да и компрессора те, кажется, не закупили.
Билетик-то, мужики, в отличие от некоторых, мы не выбрасывали и не жгли. Лежит билетик тот серенький в назидание потомкам в комодике, в белой папочке, рядом с пэтээсочкой и дипломчиком об окончании музыкальной школы по классу фортепиано. Для тех, кто Википедию не читал, сообщаю, что известный деятель культуры гэ нэ мосенкис, имеет право проведения музыкальных занятий в яслях и детских садах!
Серёга с досадливым выражением лица произнёс:
- Ох, Георгий, я бы тебя посадил, да времени нету с тобой возиться. Статья за педофилию хорошая, строгая, но вот заковыка: доказательную базу собрать не просто. Все вы евреи - хитрые гады, делаете вид, что детей любите!
Жоркиз только отмахнулся.
- Помнится в девяностом году Пётр Дмитрич звонит мне:
- Георгий, вот, что делать, хочу партбилет сдать. Ты, ведь, меня рекомендовал, помоги определиться.
Я говорю:
- Петюнь, тут такое дело: каждый поступает, как сердце подсказывает - его в КПСС мы принимали уже в перестройку, он тогда у нас в объединении начальником техотдела работал - сходи, посоветуйся в нашем райкоме Киевском. Там сейчас вроде мужики молодые, вольнодумные.
Звонит опять, радостный такой, спасибо, Жорка, что надоумил. Я теперь спокоен, вчера вышел с концами. Я – а чего было-то?
- Прихожу в учётный отдел, прошу приёма у какого-нибудь секретаря, завотделом, у инструктора хотя бы, а девка меня спрашивает: По какому вопросу? Я так и так, вот не знаю и тэ дэ. Она на меня в крик: У вас взносы где брали: у нас или в Таганском?
Я отвечаю: У нас только что предприятие переехало с Верхней Радищевской на Дорогомиловку, я к вам поэтому пришёл.
- Вот и идите, сдавайте билет к себе в райком на Марксистскую, пока к нам на учёт не поставили, а то статистику нам испортите.
Я положил ей билет на стойку, хотел матом покрыть, но сдержался. Спасибо вам, товарищ Мосенкис, за совет!
У этого чокнутого Петуха Журавлёва никогда и не поймёшь, серьёзно он или с сарказьмом. У меня у самого ещё веселее было, работал на совместном предприятии, секретарём партячейки в девяносто первом был у нас Лёвка Генин, а там я уже был никто - рядовой, необученный. В апреле подхожу к Лёвке с билетом, а он мне: Жорк, у меня ведомости кончились, если хочешь заплатить - ты, считай, один почти остался кроме меня и Федосыча с ВОХРы - съезди в райком, привези бланков, а то меня поймают, бумаг надают! Ну я тоже не дурак, так что, у меня последний взнос - за февраль девяносто первого. И дальше платил бы, дисциплиночка-то партийная у нас старого закала, куда от неё деться.
Вот, к слову сказать: в восемьдесят седьмом написал я учебник для слесарей по ремонту турбин, получил пять, что ли, сотен, ну и роман Чернышевского «Что делать?». По Уставу - взносы со всех видов доходов, три про́цента, пятнадцать лишних голубей, с руки спусти, не шали. А с другой стороны: что-то прецедентов в родном коллективе не наблюдал, в смысле по части уплаты взносов с премий за изобретения и рацпредложения. Подхожу к Женьке Волчкову, секретарю.
- Жень, готов заплатить!
А у самого меня рожа такая жалестная, надеюсь, что скажет: «Да что ты, Жор, совсем «Куку, Вася»! А он, падло, смотрит на меня, взглядом заведующего отделением тихопомешанных в «Кащенко», и говорит:
- Да, Георгий, есть такая норма в Уставе. Так говоришь, гонорар пятьсот рублей? Триста плюс пятьсот… с вас двадцать четыре целковых за четыре пирожные. У меня вся эта клеточка в партбилете жёлтая от слёз, цифра и печать размылись, едва видно.
А Бориска Беляков… Ну, подожди, Серёнь, дай рассказать, я коротко…
Двадцатого августа девяносто первого - Лёвка рассказывал - прискакал на работу и чуть ли не на коленях просит: Прими, Лёв, начиная с прошлогоднего июня, Христа ради.
Лёва – ноу проблем, с вас сто двенадцать рубликов-с. Давай билет, не беспокойся – я проставлю, вот штампик «уплочено».
А двадцать третьего опять прибегает: Давай, сука, деньги взад. Лёва говорит, а я их уже в райком отвёз, но если хочешь назад, пляши «Фрейлахс» , получишь как гонорар за выступление. Так что ж вы думали? Бориска таки плясал, но только «Барыню»!
