*****
Начало июня. Заходившее солнце причудливо просвечивало скопление облаков, рисуя поразительно красивую картину того самого ядерного гриба, который хотя бы раз в жизни видел каждый. Кто в книге, кто на экране, а кто и своими глазами. Черная копоть от пожарищ в отсутствии ветра поднималась вверх ровным столбом, образуя ножку иллюзорного гриба и добавляя картинке еще большей реалистичности. Вместе с дымом из города медленно уходила жизнь. И последние лучи умиравшего солнца могли лишь осветить, вырвать из зарождавшегося сумрака на считанные минуты то, что осталось, что не было сожжено и разрушено в неистовой ненависти, разумного объяснения которой не было и быть не могло.
- Обделался раньше, чем понял, что это облака – добродушно заржал упитанный бородач с ручным пулеметом на плече, показывая на завораживающий гриб, подсвеченный закатом.
- Никогда не видел ничего подобного – согласился Мартэн, заканчивая бинтовать поцарапанную ладонь – Пошли, Иса, нужно успеть до темноты.
Оба начали не спеша спускаться с небольшого холма, периодически сгибаясь под весом оружия, внимательно глядя под ноги, опасаясь мин и растяжек. У подножия холма застыл стволом в землю древний советский танк с опрокинутой башней и покрасневшим под воздействием огня металлом.
Узкую, всю перекопанную взрывами улочку преодолели в несколько прыжков, оказавшись под защитой бетонного остова трехэтажного здания. Этажей в нем может быть было и больше, но сейчас о этом трудно было судить. Верхняя часть превратилась в сплошное нагромождение руин. И уже точно ничто больше не выдавало в этом скоплении полуразрушенных стен и гор кирпичной крошки школу, некогда тут располагавшуюся.
Мартэн жестом показал бородачу остановиться, внимательно прислушался к далеким разрывам снарядов, осмотрелся и включил подствольный фонарь.
- Да успокойся! – улыбнулся бородатый Иса, поправляя на плече пулемет – Все кончено. И Сирию освободим! Иншаллах!
- Здесь, в Эль-Кусейре все кончено – уже в который раз согласился Мартэн – Но на самом деле, все только начинается. Смотри под ноги!
- Смотрю, смотрю… Эти бойцы Асада воевать абсолютно не умеют. А мы с ними должны нянчится и учить. – раздраженно бурча, двинулся вперед бородач, стараясь не заслонять фонарь Мартэна.
После нескольких абсолютно разрушенных помещений показался проем входа на лестницу, частично засыпанный обломками парт. Усеянный гильзами пол неприятно хрустел при каждом шаге, а узкий луч света то и дело выхватывал из темноты лужи крови и изувеченные тела. Где-то Мартэн уже это видел. Дымящиеся развалины вместо домов, сгоревшие машины и мясорубку тел средь пыльных камней… Где-то уже это было… Когда цветущий город превращался в мертвые руины… В ливийской Мисрате, почти два года назад. Все повторялось. Только в еще более страшном исполнении. Геополитический узел Ближнего Востока затягивался все туже, сдавливая в кровавое месиво страны и народы…
Где-то на лестнице, на границе света и тьмы промелькнули тени детей, весело игравших и кидавших друг в друга школьные тетради…
Мартэн сжал зубы, медленно закрыл и открыл глаза, сбрасывая наваждение и осторожно ступил на узкие ступени, ведущие в подвал… Два пролета и бывший боец Французского Иностранного Легиона оказался в залитой тусклым светом переносных фонарей комнате. Наметанный глаз стразу определил, что здесь взорвалось несколько гранат. В закрытом помещении – это страшная сила. Перевернутая и разбросанная мебель, избитые осколками стены и обезображенные трупы с рваными ранами, валявшиеся в полном беспорядке. Убитые были одеты в однородную черную униформу, а на дальней стене свисал разорванный на три части такого же черного цвета флаг с выведенной на нем белой арабской вязью. Возле чудом оставшегося целым шкафа и нескольких тел возились четверо похожих на Ису бородачей, обвешанных оружием в стандартной армейской форме цвета хаки. Увидев на их рукавах нашивки с зеленой рукой, сжимающей автомат, Мартэн расслабился, перекинул АК за спину и извлек из подплечной кобуры старый добрый «Глок». Этот пистолет прошел с ним многие адские места. А еще он напоминал ему о одном из учителей, рядом с которым Мартэн окончательно понял в какую беспощадную и циничную штуку превратился современный мир.
- Это тоже мои братья из «Хезболлы» - констатировал подошедший сзади Иса, указывая на копавшихся в шкафу, так, словно Мартэн этого не знал – Правда, они нас опередили. Но это не страшно… Они покажут тебе все, что тебе нужно. Тут у этой наволочи был штаб.
Иса подошел к стене, резким движением сдернул остатки черного флага и пнул ногой лежавшую рядом трубу американского противотанкового «Джевелина».
- Так будет со всеми, кто продался Америке и ее прихвостням! Иншаллах!
- Иншаллах! – эхом отозвались остальные бородачи.
В голове Мартэна внезапно пронеслась идиотская мысль, что он здесь единственный бритый и стриженный под европейца. И тут до него донесся голос Исы, начавшего переворачивать лежавшие на животе тела:
- Брат, какая удивительная вещь! Тут далеко не все арабы, далеко не все черные! С такими лицами мне еще не попадались.
Мартэн рефлекторно вздрогнул, когда возле ноги что-то шелохнулось, но рука, натренированная до автоматизма, тут же всадила в голову ближайшего распростертого на полу тела две пистолетных пули.
***
Олегу не везло всю его жизнь. И уже если не везло, то не везло по-крупному. Попасть на мопеде под маршрутку, в одном шаге от юношеской сборной по биатлону. Провести год в коляске и еще два, учась ходить с железной пластиной в ноге. Устроиться на хлебное место в Ильичевском порту и спустя несколько месяцев, после очередных президентских выборов, убедиться в том, что любая новая власть, как и положено, начинает с передела собственности. Оказаться под следствием. Откупиться, продав коммуналку в центре Одессы. Уехать механиком в Ливию, а через полгода очутиться в эпицентре гражданской войны. Он мог бы еще долго продолжать список своих сомнительных достижений… Потом была осада Сирта. Два месяца под пулями и снарядами, впроголодь, сдирая в кровь живот и колени, переползать от одних развалин в другие, подносить патроны, искать хоть где-нибудь лишний глоток воды. Там ему впервые пришлось убивать. Не в честном бою, а подло, на расстоянии стрелять в повстанцев, как в мишени на биатлонной трассе. И там же он понял, что у него это получается. Его хвалили, даже ставили в пример. Но в то время, пока рядом арабы сражались за свои семьи, престарелый русский офицер за мифические идеалы, а медленно съезжавший с катушек американец просто искал смерти, Олег банально старался выжить. Затем был плен, почти год скитаний по душным ангарам, несколько дешево срежисированных судов и постоянные угрозы расстрела. Но вдруг все закончилось. Тентованый грузовик изверг их из своего чрева на границе с Тунисом… Одесса-мама… Ни жилья, ни работы… Столица вольной Украины встретила его так же не радужно, как и большинство приезжих – последним апрельским снегом, проверкой документов, кричащей роскошью одних и рабской нищетой большинства других. Грязные рынки, пыльные склады. Съемная одинарка на Оболони, где кроме Олега помещалось еще двое грузин, промышлявших мелким криминалом и штукатур из Коломыи с красивым русским именем – Иван. Лет пять назад он приехал ненадолго в Киев, чтобы подзаработать денег и присмотреться к политехническому университету, но за прошедшее время не видел ничего кроме первозданно бетонных стен новостроек. Приползая ближе к полуночи в съемную ночлежку и не в силах запихнуть в себя даже бутерброд, а лишь отхаркивая полночи достижения лакокрасочной промышленности, чем навлекал на себя лютый гнев суровых горцев, он только изредка причитал, словно обращаясь к тем, кто за баснословные, по его меркам, деньги покупал эти квартиры. Олег и сам удивлялся, откуда в полунищей стране берется столько денег? Пока одни выживали на двести-триста долларов в месяц, другие разъезжали по Печерским холмам на машинах, за стоимость которых можно было год кормить не очень большое село. Впрочем, мучаться философскими размышлениями о несправедливости жизни было особо некогда. Ближе к середине лета Олег четко осознал, что еще немного толкания тачек с тюками рыночного добра, и он просто не сможет передвигаться на поврежденной ноге. И тут, как это уже неоднократно бывало в его бестолковой судьбе, решение пришло само собой. Иван притащил с работы не весть откуда взявшиеся листовки, приглашавшие молодых и амбициозных людей, не нашедших своего места в жизни, прийти освоить перспективную работу, получать достойное вознаграждение и строить новую страну европейского образца. После пожара на рынке, ставшего логичным завершением очередного конфликта между дирекцией и арендаторами, Олег остался без работы на пару недель. Не веселей было и у Ивана, не безосновательно подозревавшего, что кроме жизни в матери городов русских заработал еще и астму. Раздавив, по случаю вынужденных выходных, пол-литра, оба твердо решили, что они, как нельзя подходят к определению «молодых и амбициозных, не нашедших своего места в жизни». Конечно, название то ли фирмы, то ли профессии – «Техкэмп» немного смущало, но Олег резонно решил, что не для того его – коренного одессита, судьба провела сквозь столько испытаний и позволила дожить до тридцати двух, чтобы вот так просто дать загнуться по колено в рваном картоне, на вечно воняющем канализацией и свежеразогретым на дешевом масле вчерашним фастфудом рынке. Сказано-сделано. В заявленный на листовках день и час они явились в неприметный дворик, которыми так богат исторический центр Киева. Полторы, может быть две сотни нервно переминающихся с ноги на ногу людей. Здесь были и студенты-очкарики с длинными волосами, и взрослые мужики с печатью нелегкой жизни и алкоголя на лицах. Были домохозяйки с затравленным от безденежья взглядом и матери-одиночки, курившие одну сигарету за другой, нервно поглядывая на часы и раздраженно отвечая на телефонные звонки, заверяя, что максимум через час заберут ребенка. В этом дворике говорили на разных, если можно так выразиться, языках. Слобожанский суржик перекрикивало карпатское лепетание, а где-то рядом кто-то на добротном русском спорил с другими, изъяснявшимися на довольно чистом украинском о том, что все они пришли сюда на очередной лохотрон…
С опозданием на полчаса, уже начавшую проявлять нетерпение толпу впустили в массивные металлические двери цокольного этажа. Старый, но начисто убранный офис из нескольких комнат с прилично поизносившейся мебелью. Те, кому не хватало стульев, бесцеремонно рассаживались на подоконниках и приставных тумбах. Затянувшаяся вводная речь какого-то американца с банальной до отвращения фамилией – Джонсон и жутким акцентом. Кто-то откровенно зевал, другие делали вид, что слушали, уставившись в пространство. Потом, полдюжины улыбчивых ассистентов раздали собравшимся многостраничные анкеты, и вместе с американцем, больше похожим на проповедника, нежели бизнесмена, удалились. В анкетах было все. От происхождения родителей, образования и опыта работы соискателей до политических и религиозных взглядов, наличия непогашенных кредитов и проблем с законом. Олег, как мог, описал свое биатлонное и ливийское прошлое, опустив, правда, вынужденную необходимость воевать против повстанцев, а вот указывать о работе в Ильичевске и уголовном деле благоразумно не стал. Но особо удивила его последняя часть анкеты. Она сплошь и рядом состояла из пространных пунктов об отношении к действующей в стране власти, приверженности каким-либо идеалам, вплоть до радикальных и националистических. Некоторые вопросы были поставлены вполне конкретно, вопрошая у соискателя, находит ли он справедливым распределение благ в обществе или тот факт, что реальная власть принадлежит олигархическим группам?
Другие вопросы, напротив, выглядели вполне невинно, выясняя, считает ли анкетируемый свою жизнь счастливой и имеющей смысл, а свое финансовое и социальное положение достойным. Под конец, анкета интересовалась желаемым уровнем дохода и готовностью менять взгляды вместе с той самой постылой жизнью, ради достижения желаемых целей.
Олег закончил одним из первых. Американский то ли бизнесмен, то ли проповедник дежурно пожал ему руку и предсказуемо заверил, что менеджеры по персоналу непременно дадут знать, если Олег им подойдет. Верилось, конечно, с трудом, но особого разочарования не было. Если на этапе прочтения рекламной листовки закрадывались подозрения, что здесь пахнет банальным сетевым маркетингом, то после до неприличия задушевной анкеты Олег уже начал подумывать, что попал на массовую вербовку в одну из многочисленных сект, коих расцветавших бурным цветом в независимой Украине, было немало. Уже на следующий день он практически забыл и «Техкэмп» и хитрые вопросы и нудного американца, с таким усердием толкавшего речь о свободе, демократии, гражданских правах и роли средств массовой информации вместе с интернетом в государственном строительстве. Жизнь, если подобное существование можно так назвать, снова потекла в привычном русле…
Но Олегу позвонили. Его вызвали в тот же захудалый офис, в том же дворике. В нерабочий день. В отдельной тесной комнатушке без окон больше не было услужливых ассистентов. Не было и американца, несущего с раздражающим акцентом всякую ахинею. Двое неброско одетых мужчин средних лет уже без какого - либо акцента пояснили Олегу, что он отобран для стажировки в международной неправительственной организации или компании с трудно запоминаемым названием. Стажироваться придется в Польше и уже на следующий день нужно отбывать на место. Обещали, как водится, много и разного. Но главное – бесплатное проживание, питание и тысячу евро подъемных после месяца успешной стажировки. Где и кем после этого работать было не так уж и важно. Олег, не читая, подписал какие-то бумаги на польском и английском, взял у новых работодателей визитку и, ничего не сказав Ивану, на следующий день в оговоренное время был на вокзале. Группа стажирующихся, столпившихся возле поезда на Варшаву, состояла исключительно из мужчин. Возрастных ограничений, судя по всему не было. За лучшей жизнью отправлялись и недавно закончившие школу юнцы и уже почти седые, медленно, но уверенно приближавшиеся к пенсионному возрасту мужички с пивными животами.
Олег смотрел на все это пестрое собрание в шортах, сланцах и футболках и не переставал поражаться, какими же критериями руководствовались в этом «Техкэмпе», отбирая потенциальных работников. Еще сложнее было предположить – какую именно работу должна была выполнять столь разношерстная компания…
Догадки и умозаключения отошли на второй план, когда сопровождающие поляки распихали всех в разные вагоны и разные купе. Ехали с комфортом. Когда на рассвете Олега разбудил один из сопровождавших, желания покидать поезд с добротной едой и спиртным, да еще и в придачу с кондиционером, не было вовсе. Сонных, не умытых, их собрали на захолустной станции, рядом с которой уже ожидал автобус и американский военный «Хамер».
Олег лениво влез на подножку автобуса и, волоча за собой сумку с пожитками, двинулся между рядов кресел. Вокруг стояла жуткая духота. Пахло потом, перегаром и непередаваемой комбинацией из рыбных консервов, лука и еще непонятно чего. По оплывшим лицам вокруг можно было с большой вероятностью сказать, как именно они провели вечер и часть ночи накануне.
Автобус тронулся, не дав всем даже рассесться на места.
- А не стремно ли ехать? – зевая, поинтересовался Олег у пожилого мужичка, плюхаясь на соседнее сидение и кивая на разворачивающийся за окнами «Хамер».
- Волков бояться – в рот не давать – беззаботно констатировал тот, прихлебывая из прихваченной в поезде бутылки минералки.
***
Когда Настя впервые вошла в это помещение на четвертом этаже элитного киевского бизнес-центра ей показалось, что она попала в совершенно иной, нежели за окнами мир – мир серьезного бизнеса, дорогих костюмов, больших целей и не менее больших денег. Здесь пахло качественными духами, а не, без всякой меры, вылитыми на себя китайскими дезодорантами, как в редакциях тех интернет-изданий, куда она пыталась устроиться уже несколько месяцев подряд. Впрочем, удача ей так и не улыбнулась. Блеклая внешность, не слишком совершенная фигура, отсутствие опыта и связей в большинстве случаев сразу же ставили крест на ее попытках хотя бы пройти собеседование. Пару раз ей даже повезло получить пробное редакционное задание. Нужно было написать статью о очередной выставке сельхозтехники или закладке нового микрорайона проспонсировавшим материал застройщиком. Она честно ездила на место, потом ночами сидела за ноутбуком, не давая нормально заснуть соседкам по студенческой общаге, но ничего дельного из всего этого так и не получилось. Однако, после десятка попыток, Настя поняла главное – если собеседование проводил мужчина, ее шансы стремились к нулю. Если же рекрутингом занималась женщина – можно было попытаться. Но как назло, эти сердобольные дамы средних лет, то ли жалевшие ее, то ли просто не горевшие желанием видеть рядом с собой красивую девушку, предлагали ей писать о том, что ее абсолютно не интересовало. Унылая ерунда – не больше.
Насте хотелось работать над чем-то эпическим, на худой конец, интересным для нее и важным для общества.
Политика, коррупция, расследования… На этом можно было сделать и имя и карьеру, если бы только… А вот до этого «если бы» дело как раз и не доходило. Начинался последний учебный год. Что потом? Вернуться в свой захудалый городок с дипломом журналиста и вкалывать на огороде, выслушивая от бабки и соседей, какая она непутевая? Ведь в Киев ее отправили для того, чтобы вырваться из сельской нищеты, получить образование, престижную работу и устроить личную жизнь. Именно для этого, мать уже одиннадцатый год, с тех пор, как отец бросил семью, как каторжная – без выходных и отпусков с утра до вечера не отходила от печей в дешевой итальянской пиццерии. Еще больше, чем загубить свою судьбу, чем выслушивать насмешки и издевки, Настя боялась не оправдать надежды матери, гнувшей спину в Италии. Но время шло, а ни одна из целей так и не была достигнута. Первые курсы, пока ее подруги вместо пар не вылезали из парков или интернета, а ночами пропивали здоровье и молодость в клубах и съемных квартирах, Настя училась изо всех сил, стараясь выделиться хотя бы этим и наивно думая, что закладывает фундамент своего будущего. С каждым годом она все больше привыкала к сложившемуся образу жизни, все больше избегала парней, и так не проявлявших к ней интереса и все больше погружалась в свои мечтания, попутно взращивая в себе одновременно комплексы по поводу внешности и высокомерие к лицам противоположного пола, ставшее своего рода защитной реакцией. Очередной удар ждал ее при первых робких попытках трудоустройства. Оказалось, что все то, чему ее учили, над чем она провела бессонные ночи и долгие годы, не имеет абсолютно никакого смысла и не играет никакой роли при поиске работы. Никого не интересовали ее знания, а тем паче набранные балы и сданные зачеты. Для первого этапа журналисткой карьеры куда больше нужна была эффектная внешность или полезные связи, ну а только потом умение говорить и писать. Но ничего из этого не могли дать в университете… Периоды глубокой депрессии сменялись проблесками надежды, пока на их факультет не пожаловали вербовщики «Техкэмпа». Короткий вводный семинар, после которого всех желающих пригласили на углубленное собеседование в цокольном этаже неприметного старого здания. Анкета, так и лезшая в душу. Несколько бесконечно долгих дней ожидания и наконец, звонок. Их было десятка три - принятых на стажировку. В основном молодежь. Некоторые беззаботно дурачились у входа в шикарный бизнес-центр, другие угрюмо штудировали конспекты, видимо, ожидая новых вопросов и тестов. Но ничего этого не было. Их не собирались спрашивать или проверять. Их собирались учить. Ярко освещенный зал для небольших презентаций и собраний. Сцена с узкой деревянной трибуной из которой, словно рожки мифических чертят, торчала пара гибких микрофонов. Экран для проектора во всю стену и огромный баннер над ним, где стилизованно под дорожные знаки, два человечка ни то с лопатами, ни то с плакатами стояли за напоминавшим штакетник забором.
«Меняем страну. Приносим извинения за неудобства!» - гласила мрачно-черная надпись рядом.
- А страну меняем на что-то конкретное или вообще? - заржали с заднего ряда.
- На тридцать серебренников…, а если повезет - на иммигрантское счастье – подхватил знакомый для Насти голос где-то рядом.
Она уже слышала его. Несколько секунд и память извлекла нужную информацию. Молодой парень с смуглой кожей и азиатской фамилией. Его не редко можно было увидеть на всяких скандальных шоу и телепроектах. Но, словно крутившаяся на языке, фамилия так и не всплыла из воспоминаний.
- Вы зря смеетесь, господа – констатировал, появившийся словно из ниоткуда, мужчина лет сорока с длинным безвкусным галстуком поверх слегка помятой синей в белую полоску рубашки, одетой навыпуск:
- И очень скоро вы поймете, что зря смеетесь – как будто вдалбливая, повторил незнакомец, занимая место за трибуной. – На этом баннере вы видите слоган, а слоган или девиз, как вам больше нравиться – это один из ключевых методов влияния на умы. Маркетинг, политика, религия… Вы можете сколько угодно читать людям морали или расхваливать товар, призывать к гражданскому неповиновению или, наоборот, убеждать покориться власти, но, в любом случае, вам не обойтись без слогана. Слоган – это то, что должно остаться в голове у человека, после того, как оттуда выветрятся все сказанные ему слова и тезисы. Слоган – это то, что должно вызывать ярость или желание, это то, что должно программировать толпу на нужные вам действия и от того, насколько правильно вы сформулируете его напрямую зависит результат. .. Некоторые из вас совершенно справедливо заметили неоднозначность висящего баннера. Для одних – это призыв изменить положение дел в стране, для других – подсознательный сигнал, что они смогут поменять страну проживания, то есть исполнить свою мечту. Кстати, в соответствующем разделе выданных вам методичек, в качестве домашней работы нужно будет придумать до десятка слоганов для предлагаемых вам целей и ситуаций. Так что, до следующего раза у каждого будет возможность отличиться…
- Честно говоря… - бесцеремонно влез в монолог смуглый парень с азиатской фамилией – Лично мне и, думаю, многим здесь интереснее была бы тема подмены понятий в управлении массами…
- Ценю ваш интерес – не дал закончить лектор – Но в методичке русским по белому написано, что тема сегодняшнего семинара – Слоган, как важная часть управляющей идеи… Так что не нужно спешить – вам еще многому нужно научиться. Ведь наша задача сделать из вас не просто заказных писак, а лидеров, которые могут вести за собой массы…
Лектор продолжал говорить, задавал вопросы, иногда сам же на них и отвечал, показывал слайды. На одних были фото демонстраций и пикетов, на других – какие-то схемы и таблицы.
Только спустя добрые минут двадцать Настя поняла, что этот мужчина с несуразным галстуком хоть и говорил на безупречном русском, но все же с едва уловим акцентом.
К концу первого часа она уже откинулась на стандартном офисном стуле и безвольно глядела то на цветастый галстук, то на жестикуляцию лектора, то на мелькавшие на экране слайды. Сил и желания осмысливать и пропускать через себя услышанное не было. Но самым странным и немного пугающим было то, что, казалось бы, дремавший разум помнил практически все, о чем вещал с трибуны этот милый и немного смешной человек, словно кто-то невидимый напрямую вложил ей в голову ту самую информацию.