и всё уже придумали.»
(Андрей Платонов)
Настроение у брата Бартоломео было сегодня отменное - ещё бы - утренний воздух был свеж, прохладен и дивно бодрил, облака плели в небе некое сказочное чудо. Хотелось дышать и работать. Он любил свою работу. Брат Бартоломео возглавлял Святое отделение расследований еретической греховности города Сан-Петро. Проще - местную инквизицию. Работы в последнее время было много, и этот хороший день не был исключением. Брат Бартоломео умышленно не спешил на службу. Хотелось пройтись тихими утренними улочками, слушать звуки собственных шагов, почувствовать естеством свежесть. Иногда ему попадались дорогой люди. В их глазах появлялся страх, едва они видели его высокую фигуру в чёрной сутане. Он любил такие взгляды, даже чувствовал этот людской страх на расстоянии - спиной. Это вдохновляло Бартоломео, дарило ему чувство величия и значимости, придавало смысла собственному бытию. Гуляя он поправлял свою чёрную сутану инквизитора - он любил эту одежду, относился к ней как к женщине - гладил и разговаривал с ней. Братья-доминиканцы носили сутаны белого цвета, но Бартоломео вопреки уставу монастыря носил чёрную сутану - он любил чёрный цвет, видел в нём торжественность и мудрость. И глас судьбы.
Братья Григорио, Антонио, Пауло были на месте и можно было начинать. Бартоломео не любил пресных лиц Антонио и Пауло - работу свою они делали механически, без вдохновения, без восторга, без творчества. И мало тешило то, что они со всем соглашались и всё подписывали. А этот Григорио… Ну, кто его послал служить в святой трибунал? Ну какой из него инквизитор? Это худое, заострённое лицо, сутулая и жалкая фигура. Сопляк. Молокосос. Единственное, на что годится - протоколы писать.
Привели какую-то молодую девушку лет двадцати. Дочка местного виноградаря, умершего от чумы два года тому назад. Знает он этих местных виноградарей! Среди них была в прошлом ересь альбигойцев, которая наверняка до сих пор теплится и не уничтожена…
Дело было простое и ясное. Свидетели донесли, что подсудимая колдовала и высказывала еретические суждения. Так, в день святого Анастасия она повесила сушится чулки, в то время, когда около ворот у её дома лежала дохлая крыса, и тут же началась страшная буря, которая принесла городу немалые бедствия. А в Страстную Пятницу посмотрела она каким то странным взглядом на козу - и молоко у козы пропало. Местный пастор - отец Иннокентий доложил, что в церковь посещает она редко и на исповеди давно не была. При обыске у девушки нашли две явно еретические книги - одна на греческом языке (эх, жаль, братия греческого не понимает, иначе бы доказательства ереси были бы очевидны) и ещё какую то, где писалось, что «Промчались дни мои - как бы оленей косящий бег…» Ересь! Ясная ересь! Жизнь - это дар божий, а не шаги оленей. Хм… Какой то Петрарка написал… Наверное, еретик - не иначе. Кроме того, на рынке слышали, как эта девушка говорила, что братия в здешнем доминиканском монастыре только то и делает, что пьянствует и развратничает. Ясно! Клевета на святую церковь и инквизицию. Типичная еретичка! Остаётся только добиться от неё признания и раскаянья. Кроме того у неё могут быть сообщники… И кто то ей эти еретические мысли навеял и колдовству научил. Кто? Но девушка упорно всё отрицала, говорила, что мол, всё это ложь, наговоры, и что в книгах тех никакой ереси нет. Пришлось применить «допрос с пристрастием».
Как правило, это процедуру доверяли местному палачу. Но сегодня у брата Бартоломео было вдохновение! Допрос и пытку он просёл собственноручно. Сначала применил «испанский сапог». Без толку. Не помогло. Немного перестарался - ногу подсудимой совсем раздробил… Потом подвесил её на дыбу - тоже безрезультатно. Повторяет то же самое. Несколько раз теряла сознание - отливали водой. Нет, тут все усилия были напрасными…
- Всё ясно с ней. Еретичка и ведьма! На костёр её! Сжечь! Сегодня же! На огонь! - разочаровано промолвил брат Бартоломео.
Брат Антонио уже махнул рукой - давайте протокол сюда - подпишем, брат Пауло зевнул и потёр руки - с этим кончено, мол. Но тут взгляд Бартоломео упал на брата Григорио. Он ничего не писал - руки у него дрожали, в глазах было смятение - смесь жалости, сомнений, отчаянья. Бартоломео подошёл к столу и в упор посмотрел ему в глаза:
- Ты, вообще, веруешь, что Иисус Христос сын божий?!
- Верую! Но… Вот так… Так… Так нельзя! - в глазах Григорио жалость и сочувствие были вытеснены одним чувством - страхом.
- Вере и Святой Церкви угрожают ереси! Мы окружены врагами! Сейчас не до сентиментальностей и чистоплюйства! Или ты с нами, или ты против нас! Третьего не дано. Решай. Если ты не с нами, то сам понимаешь, какие выводы мы сделаем…
- Я с вами… С нами… Я сейчас допишу протокол…
На автодафе брат Бартоломео не пошёл - хотя старался не пропускать таких событий. Знал, что всё сделают безукоризненно, но не в том дело. Он остался в келии и думал - ему не шёл из головы сон. Часто ему снилось одно и то же - будто бы у него есть родной брат. И не просто брат, а брат-близнец. Только живёт он совсем в другой стране и, что удивительно - не одновременно с ним - в неком ином времени и между ними столетия…
Настроение у комиссара Поликарпова было сегодня отменное - ещё бы - утренний воздух был свеж, прохладен и дивно бодрил, облака плели в небе некое сказочное чудо. Хотелось дышать и работать. Он любил свою работу. Варфоломей Поликарпов возглавлял местную Чрезвычайную Комиссию - «чека» города Фастов. Проще - местную чрезвычайку, революционный трибунал коммуны. Работы в последнее время было много, и этот хороший день не был исключением. Варфоломей Поликарпов умышленно не спешил на службу. Хотелось пройтись тихими утренними улочками, слушать звуки собственных шагов, почувствовать естеством свежесть. Иногда ему попадались дорогой люди. В их глазах появлялся страх, едва они видели его высокую фигуру в чёрной кожаной куртке - «кожанке». Он любил такие взгляды, даже чувствовал этот людской страх на расстоянии - спиной. Это вдохновляло Варфоломея, дарило ему чувство величия и значимости, придавало смысла собственному бытию. Гуляя он поправлял свою чёрную кожаную куртку чекиста - он любил эту одежду, относился к ней как к женщине - гладил и разговаривал с ней. Другие сотрудники ЧК носили просто красноармейскую форму, но товарищ Поликарпов вопреки уставу носил чёрную кожанку - он любил чёрный цвет, видел в нём торжественность и мудрость. И глас судьбы.
Чекисты Гришка, Антошка, Пашка были на месте и можно было начинать. Варфоломей не любил пресных лиц Антошки и Пашки - работу свою они делали механически, без вдохновения, без восторга, без творчества. И мало тешило то, что они со всем соглашались и всё подписывали. А этот Гришка… Ну, кто его послал служить в революционный трибунал - в ЧК? Ну какой из него чекист? Это худое, заострённое лицо, сутулая и жалкая фигура. Сопляк. Молокосос. Единственное, на что годится - протоколы писать.
Привели какую-то молодую девушку лет двадцати. Дочка местного мелкобуржуазного интеллигента, умершего от тифа два года тому назад. Знает он этих местных интеллигентов - буржуйские прихвостни! Среди них много было в прошлом эсеров и меньшевиком - наверняка до сих пор хватает…
Дело было простое и ясное. Свидетели донесли: подсудимая говорила, что расквартированный в Фастове красноармейский полк только и способен, что грабить крестьян и насиловать, а как придёт Петлюра, так разбегутся эти мародёры как крысы… Местный партийный активист Степан Горлов доложил, что на митинг в честь Дня Парижской Коммуны она прийти отказалась, к тому же заявила, что марксизм - это опасная утопия, красный флаг над своим домом никогда не вывешивала. При обыске у девушки нашли две явно контрреволюционные книги - одна на французском языке (эх, жаль, не знают товарищи по службе французского, иначе бы доказательства враждебной контрреволюционной деятельности были бы очевидны) - явно полученную от агентов Антанты, и ещё какую то книгу, о каком то студенте, который старуху топором зарубил, а потом философствовал о людях обыкновенных и необыкновенных. Явная контрреволюционная пропаганда! Хм… Какой то Достоевский написал… Наверное контра и буржуй - не иначе. Кроме того, на рынке она говорила, что в чека заседают садисты. Ясно! Клевета на советскую власть и чека! Типичная контра! Остаётся только добиться от неё признания и раскаянья. Кроме того у неё могут быть сообщники… Явно тут есть антисоветская организация… И кто то ей эти мысли внушил и литературу дал. Кто? Но девушка упорно всё отрицала, говорила, что мол, всё это ложь, наговоры, и что в книгах тех никакой антисоветчины и контрреволюции нет. Пришлось применить «допрос с пристрастием».
Как правило, это процедуру доверяли красноармейцу Зобову. Он мастер этого дела… Но сегодня у товарища Поликарпова было вдохновение! Допрос и пытку он просёл собственноручно. Сначала просто бил по морде буржуйской. Без толку. Не помогло. Потом подвесил её к потолку за крючок от висевшей когда то там люстры и бил железным прутом. Немного перестарался - сломал подследственной руку. Безрезультатно. Несколько раз теряла сознание - отливали водой. Нет, тут все усилия были напрасными…
- Всё ясно с ней. Контра! Эсерка! Расстрелять! - разочаровано промолвил товарищ Варфоломей.
Антошка уже махнул рукой - давайте протокол сюда - подпишем, Пашка зевнул и потёр руки - с этим кончено, мол. Но тут взгляд товарища Поликарпова упал на бойца Гришку. Он ничего не писал - руки у него дрожали, в глазах было смятение - смесь жалости, сомнений, отчаянья. Варфоломей подошёл к столу и в упор посмотрел ему в глаза:
- Ты, вообще, веришь в победу Мировой Революции?!
- Верю! Но… Вот так… Так… Так нельзя! - в глазах Гришки жалость и сочувствие были вытеснены одним чувством - страхом.
- Советской власти угрожает контрреволюция! Мы окружены врагами! И внешними и внутренними: Антанта, монархисты, анархисты, белые, зелёные! Сейчас не до сентиментальностей и чистоплюйства! Или ты с нами, или ты против нас! Третьего не дано. Решай. Если ты не с нами, то сам понимаешь, какие выводы мы сделаем…
- Я с вами… С нами… Я сейчас допишу протокол…
На расстрел председатель местной ячейки ЧК товарищ Варфоломей Поликарпов не пошёл. Это противоречило негласному правилу ЧК - смертные приговоры должен исполнять тот, кто их выносил. Варфоломей это неписанное правило неукоснительно соблюдал. На этот раз знал, что обойдутся и без него, всё сделают безукоризненно, но не в том дело. Он остался в кабинете и думал - ему не шёл из головы сон. Часто ему снилось одно и то же - будто бы у него есть родной брат. И не просто брат, а брат-близнец. Только живёт он совсем в другой стране и, что удивительно - не одновременно с ним - в неком ином времени и между ними столетия…
(Авторский перевод)
2010
