То, что мы видим, зависит от того, куда мы смотрим.
М. Аврелий
Падения во сне и наяву
Взлет был почти вертикальным. Олеся не прикладывала никаких усилий, чтобы стремительно подняться в воздух и зависнуть возле вершины пирамидального тополя, а потом планировать как ярко-желтый лист в безветренную погоду. Рыжевато-каштановые волосы окутали ее тело длинным шелковым плащом, из под которого виднелись босые ноги. Взглянув на них, Леся неожиданно фыркнула от нелепости самой ситуации – полураздетая дама бальзаковского возраста, едва прикрытая золотом волос, зависла метрах в пятнадцати над землей, рассматривая свой педикюр. Смех, и она стремительно понеслась вниз. Падение, смягченное упругостью дивана, и пронзительный сигнал радиотелефона пробудили ее окончательно. Димка часто звонит не вовремя. В таких условиях не полетаешь.
- Привет, Лесик. Почему не берешь трубку?
- Димыч, хватит пугать меня по ночам. Спать хочу.
Конечно, это Дмитрий, рыжебородый русский американец, с которым можно шутить, язвить, говорить серьезно только о микроэлектронике, не теряя при этом бдительности ни на минуту – вдруг невзначай ляпнет что-нибудь бывшему Олесиному мужу - Олегу.
-У меня и выспишься, Олеська. Когда прилетишь?
-А зачем? Что я позабыла в твоей хваленой Америке?
Олеся лениво взглянула на свое отражение в зеркале: тусклое освещение бра выхватило ее бледное лицо с высокими скулами и слегка припухшими ото сна глазами, насмешливо изогнутые губы, густую спутанную массу волос. «Опять он будет бродить вокруг да около», - подумала женщина, готовясь к длинному разговору ни о чем.
-Мать, прекращай меня динамить. Я не мальчик. Кстати, я платье тебе купил офигенное.
-Белое? Ты мне делаешь предложение, Дим-Дим?
-Размечталась. Лучше приезжай. Я тебя жду.
-И давно?
-Лет пятнадцать.
Привычно ироничная, ни к чему не ведущая рокировка. «Зачем он так настойчиво звонит?! Ведь ничего особенного и не произошло», - как можно убедительнее подумала Олеся, отгоняя подробности их недавней встречи в Москве, куда она из Петербурга ежемесячно ездила навещать дочь. Одиннадцатилетняя Иришка училась в хореографическом училище при Большом театре. «Как ты там, пузырик?», - взгрустнула женщина, представив родное личико девочки, ее тоненькую ладную фигурку, легкую скользящую походку, - Балеринка ты моя. Конечно, бабушка за ней присматривает. Но надо скорее решить вопрос с переездом в Москву. Зачем цепляться за невозможное?»
«Лесик! Где ты там, засоня?», - вернул ее к действительности бодрый голос Димы.
- Я тут соловьем заливаюсь, а она дремлет себе потихоньку. Да, с Олежкой твоим только что разговаривал.
- О чем?
- Две основные темы. Первая - скука в Америке. Вторая - мне не хочется из этой скуки выбираться.
«Олежка давно не мой. У него есть Оленька», - намеренно равнодушно отметила Леся, вспомнив студентку Олега.
Игры в дочки-матери
- Лесик, ты нам чаю приготовь и всяких там булочек, конфет? Хорошо, девчоныш? Сейчас мои студентки придут смотреть акварели.
Олег прокричал это прямо с порога и, оставив этюдник в прихожей, забежал в комнату. Коренастый темноволосый сорокалетний мужчина с меланхоличными серо-зелеными глазами сейчас показался Олесе совсем юным, наивным доверчивым мальчишкой, который даже не может скрыть радостное нетерпение. Невольно вспомнились вчерашние слова Олега. Он курил в постели и задумчиво рассуждал о жизни, никогда не засыпая сразу после близости. Эти ночные задушевные разговоры воспринимались Олесей как завершающий аккорд их любви и были особенно ей дороги.
- Я себя внутренне ощущаю девятилетним. С этим возрастом у меня связаны самые яркие впечатления. В них почти нет людей, а только лес, растения, птицы, звери.
Иногда я чувствую, что ты старше меня – более практичная, по-житейски мудрая. У тебя взрослый интерес к семье, быту, дорогим модным вещам, чего я никогда не понимал и никогда не пойму. Для меня это бессмысленная трата времени и средств. Но мальчикам часто нравятся взрослые девочки. Вот я и влюбился в тебя по самую маковку. Мне тоскливо и одиноко в этом большом городе и очень хочется «домой» - в твои объятья.
А ведь это Димка познакомил ее с Олегом. Лесю интересовали тогда парковые ансамбли, особенно Монрепо под Выборгом. Олежка охотно показывал ей пригороды Петербурга и объяснял настолько подробно и красноречиво, что казалось, он знал все на свете. Влюбившись в него безоглядно и опрометчиво, Олеся не задумалась какие они разные, почти несовместимые. Она была активной, решительной, инициативной в отношениях женщиной, не признающей робких и покорных поклонников, быстро теряющей интерес к подобным мужчинам. Но с Олежкой все было по-другому. Ее не раздражали ни его неуверенность и метания, ни сплошные фантазии, ни детская беспомощность в житейских вопросах. Она принимала мужа безо всякого желания что-либо в нем менять, навязать ему свою волю, контролировать его, держать и не пускать. Было легко и радостно рядом с ним. Не склонная к откровениям и излишним сантиментам, Олеся даже не протестовала против его почти сиропных слов: «Лесик, мы с тобой друг дружкины».
Но зато часами Леся могла впитывать пояснения Олега к музыкальным произведениям; обсуждать с ним прочитанные книги, каждый раз удивляясь его энциклопедическим познаниям и тонкому пониманию искусства; она восхищалась талантливостью мужа и, посещая его персональные выставки, с гордостью выслушивала комментарии Олежкиных друзей-художников.
Таким она его любила, таким и запомнила после злосчастного визита шумных второкурсниц Академии художеств. Среди них была и Оленька, смотревшая на Олега с откровенным восторгом, заливавшаяся удушливым румянцем и счастливо улыбавшаяся ему в ответ, что Леся сразу поняла всю серьезность случившегося.
Она молча упаковывала чемодан, а супруг метался по комнате, все уговаривая ее остаться. Олег пытался объяснить предельно откровенно свое отношение к Оленьке, рассказывая, какая та талантливая, как она расстроилась, получив три с плюсом по живописи, а он успокаивал ее, несчастную «трехплюсницу».
- Лесик, не глупи. Я тебя люблю. И Оленьку тоже. Понимаешь, я еще год назад видел сон: она пригласила меня танцевать, но мы стали целоваться. Разница в возрасте 21 год. Я и подумал, что хочу вторую дочь. Хотя с дочерью так не целуются. За минуту того счастья я готов заплатить болью. Но не хочу потерять тебя. Мне нужны вы обе.
Олег смотрел на жену скорбными русалочьими глазами - несчастный обиженный ребенок, у которого отнимают дорогую ему игрушку, наивно не понимая, почему Олеся неправильно воспримает его радость. Губы его вздрагивали. И уже в который раз он безуспешно рисовал утопию счастья втроем. В ответ хмурый взгляд женщины, ее плотно сжатые губы, стремительный стук каблучков и удар, как пощечина, захлопнувшейся входной двери.
Мать Тереза и прочий бред
Воскресное летнее утро встретило Лесю дождем, отменив ее тщательно продуманные планы. Вчера у Олежки был день рождения - исполнилось уже сорок два года. После долгих колебаний женщина решилась на поездку в дачный поселок Ольгино, куда перебрался Олег, оставив ей квартиру на улице Марата. Прислушиваясь, как дождь барабанит за окном, Олеся вновь и вновь ощущала себя Неуловимым Джо из старого ковбойского анекдота:
- А почему он неуловимый?
- Да кому он нужен?!
Только Леся понимала, что, даже мчась на мустанге во весь опор, она не готова пересечь некую границу – сразу натянется невидимая нить, и она вылетит из седла. Уже два года ее мучила это состояние несвободы, мешавшее ей идти дальше вперед, не оглядываясь и не цепляясь за прошлое.
Было горестно-сладко вглядываться в косые линии дождя, ощущать себя частичкой этого серого неба или пролетевшей дождинкой; хотелось смыть тоску в бурном потоке воды, прорасти корнями рядом с тем деревцем и не думать ни о чем…
Нет, так никогда не станешь даже пожухлым листочком – звонок домофона надрывно напоминал о реальности.
- Да, я вас слушаю.
- Олеся, это Ольга. Откройте, пожалуйста. Я вас очень прошу.
Темноволосая стройная девушка с коробкой торта в руках неуверенно стояла на пороге Лесиной квартиры.
«Очаровательное личико мадонны с напряженным взглядом карих глаз. Пятнадцатилетняя разница между нами все же заметна: не хватает Оленьке выдержки и умения скрывать свои чувства. А вкус у Олежки хороший – красивая девочка», - призналась себе Олеся, продолжая изучать гостью.
Йогуртный торт в прозрачной упаковке привлек внимание хозяйки: «Интересно, а зачем она его принесла?» Леся представила как это кремовое месиво, с кусочками фруктов и марципанов, окажется на точеном носике соперницы, на ее гладких щечках, измажет липкой массой блестящие пряди волос, оставит жирные пятка на легком светлом топике. Яркая картинка, но почему-то не хватает злости, ненависти, куража. Какая-то эмоциональная неполноценность.
- Проходите, Оля.
- Спасибо.
Они сидели на кухне и молча пили чай. Олесю стала забавлять нерешительность девушки.
- Оленька, вы так и будете молчать до вечера или объясните ваш странный визит?
- Олеся, я ничего не понимаю. Мне с Олежкой трудно. И с каждым днем все сложнее и сложнее. Вчера он сидел за праздничным столом как на похоронах, решив, что ему уже сорок три года. А потом радовался, узнав, что только сорок два. Как будто ему подарили целый год жизни. Я старею рядом с ним.
- А вы разве не знали, что он старше вас на двадцать лет?!
- Я понимаю вашу иронию. Но тогда я ни о чем не думала. Влюбленные – самые глупые люди. Да и азарт был. Я – девочка из провинциального Саратова - и ОН. Я же училась по его учебнику искусствоведения. Понимаете? И вы - такая рафинированная столичная дама. Но я доказала, что лучше вас. Победила!
- Тогда зачем вы здесь, юная победительница?
- Вы его последние работы видели? Нервный рваный мазок, грязноватые цвета, болезненный колорит.
Конечно, Олеся была на последней выставке Олега. Стволы деревьев как черные молнии. Они походили на трещины в пространстве полотна, через которые виден мрак космического одиночества.
«У Олежки картины – всегда иллюстрации к биографии. Там же все кричит о личном горе», - в голосе Ольги слышалось искреннее переживание. Но Леся не поддержала разговор. Отвечая односложно, она вежливо дожидалась ухода незваной гостьи, не чувствуя уже ничего, кроме дикой усталости и опустошенности.
Нарезанный торт остался нетронутым.
Куда-нибудь ты обязательно попадешь
На траве перед кирпичным домом с мезонином сидел мужчина, упираясь ногами в нераскрытый этюдник. Задумавшись, он не замечал Лесю, стоящую у калитки.
«Как красиво было в Монрепо. Много скал и водоемов среди хвойных деревьев. В тот день она была таинственная, загадочная. Все манила меня за собой, перебегая от камня к камню, от мостика к мостику. Там в центре парка, на островке, окруженном со всех сторон водой, мы занялись любовью. Вначале ее изумленные глаза и легкий протест, потом мягкая покорность и разгорающаяся страсть.
А в разгар действий я заметил на другом берегу загорелого старика в белой кепке. Он упорно делал вид, что увлечен своей физкультурой.
Ну что, дедуля, получил яркие воспоминания? Твое присутствие вдохновило нас на большее разнообразие. Скоро и я стану дряхлым как ты. Уже спиной чувствую морозный взгляд надвигающейся старости».
Олеся неотрывно смотрела на экс супруга, на его обрюзгшее поблекшее лицо с темными кругами под глазами, округлый животик, обтянутый грязноватой футболкой. Блестящее золотое колечко, впившееся в растолстевший безымянный палец, завершало картину ее внезапно закончившейся любви. Полинявшая фотография бывшего родственника.
Нить натянулась и лопнула, возвращая женщине долгожданную свободу. Леся резко развернулась и поспешила обратно в город. Она почти бежала по тенистым улочкам дачного поселка, размазывая слезы по щекам, ликуя и скорбя одновременно: «Бедный девятилетний ребенок. Но это уже другая сказка. И я там не действующее лицо. Прощай, Олежка. Hello, America?»
Олег самодовольно улыбнулся своим воспоминаниям: «В Монрепо Наташка была хороша. Настоящий энерджайзер». И протянул одуванчик маленькой черепашке, ползающей в траве у его ног: «Лесик, Лесик. Иди сюда, девчоныш!»
Postum: только не путайте меня с ЛГ.
nina_rotta@list.ru
