Своя игра (Рассказ)

Привычные размышления о соотношении удачи и невезения в моей судьбе с некоторых пор стали для меня непосильной задачей – голова стала плохо соображать. Впрочем, нет, это я вру и пытаюсь себе польстить – на самом деле такой дурак я по жизни, а еще пытаюсь убедить себя, что невезучесть свою сам придумал!  Тем не менее….  
С Ольгой Александровной отношения так и не вернулись. Я видел: она ждет от меня объяснений, но все, что смог после возвращения из Ангарска – одарил начальницу уныло-храброй улыбкой. А что прикажите делать – кланяться? целовать ручки? или просто сказать какую-нибудь банальность? Ведь я практически бросил ее, увлекшись молоденькой девушкой. И теперь прощения просить как-то не то: осквернение памяти любви к той, которой уже нет – дело дурное и бесполезное. Это выше моих сил!
В июне мы много времени проводили вместе. Не то, чтобы это входило в мои планы – инициатива всегда исходила от нее. И потому – если женщина хочет, то почему глупому парню не пойти ей навстречу? Теперь этой инициативы не было, а я ходил горем убитый. И если бы не работа….
Первые дни после Ангарска чувствовал себя колхозной коровой, о которых много писал в своих материалах – неповоротливой, туповатой и закусанный мрачными мыслями, будто слепнями.
Не стану делать вид, что я не думал о своей великолепной подруге – с ней было много проще, чем… ну, чем с другими знакомыми дамами. С ней мне не приходилось из кожи вон лезть, чтобы развлечь ее, или следить за своими словами, или ломать голову, пытаясь сообразить, что она хочет. Ольга ничего не скрывала – она обо всем всегда говорила напрямик.
Теперь этих отношений нет, и надо было чем-то заняться – например, спасти мир от капиталистической заразы или построить коммунизм в одном отдельно взятом сельском районе. Просто так существовать я не мог.
В мае, помнится, пытался наехать на Увельский пищекомбинат. Думал – расчешу гриву самому товарищу Казанцеву, и статей моих будут бояться все руководители помельче. Не получилось – я об этом уже рассказывал.
Не получилось кнутом, почему не попробовать пряником?
Извлек из кармана авторучку, снял с нее колпачок, придвинул чистый лист бумаги – ну-с, что мы имеем? С головой непорядок, но мозги, слава Богу, у меня работают. В этом я был абсолютно уверен. Или ошибался? Или производительность у них теперь ничуть не выше, чем у мебели в кабинете?
Жара июля так подействовала? – у всех сотрудников вид усталый. Или они скорбели вместе со мной? Теперь в редакции редко можно услышать смех, а сплошь и рядом хмурые взгляды – мастера пера стали меньше прикалываться друг над другом. Что за приколы? Да, пожалуйста. Как вам такой тост – желаю собравшимся приятной смерти! Полезет выпивка в глотку? А ведь суть нормальная – что же лучше может быть приятной смерти? Теперь…. Трудно разыгрывать других, когда собственная жизнь кажется сплошным приколом. Мне это ужас как не нравилось.
За прежние годы жизни в Увелке успел заметить, что лето здесь поразительно соответствует характеру местных жителей – долгое, медлительное, душное, оно сонно ползает по выжженным до звона крышам, сочится изнуряющим зноем по улицам, от которого поневоле становишься вареным и расслабленным. Два засушливых из пяти предусмотренных в планах партии хлеборобных сезона жадно впитывают влагу из каждого клочка возделанной земли и заставляют разморенных людей искать хоть какую-нибудь тень, чтобы укрыться от немилосердного жара. В завершающем году 11-ой пятилетки неспешное южноуральское лето вне плана и уже в третий раз сходило с ума.
Я сидел в относительной прохладе кабинета и смотрел на чистый лист перед собой так, словно вся Увелка принадлежала мне – что не соответствовало действительности. Я владел только своими мыслями. Улыбнулся первой из них, но в этой улыбке не было дружелюбия. Она скорее говорила: «Настанет день, и все образуется, все встанет на свои места. Дайте срок!».
И сказали мне мои мысли – ты будешь избранным; не хочешь? мало ли чего ты там хочешь: будешь и все! пиши, давай! что писать? вот тебе тема – герой нашего времени: пиши очерк о полезном тебе человеке и сделай его героем; не умеешь? научишься – куда ты денешься? потянешь – не барышня; это только с непривычки кажется, что тяжело, зато сам в шоколаде будешь; не прибедняйся – ты этого хочешь; ах, объективности хочешь? честь журналиста страдает? тебе пока их лучше не знать – спокойнее будешь спать; вопросы есть?  
Мысли коварные и ничуть своего коварства не стесняющиеся. Спорить с ними – занятие утомительное. Тем более подсказали (навязали?) на роль героя очерка Виктора Ивановича Захарова, председателя колхоза имени Ленина. Думаю, стоит попробовать, но, конечно же, все обстоятельно обдумав.
Увлекшись темой, потерял ощущение времени настолько, что не успел заметить, как пролетел рабочий день. Правда, он закончился в редакции, а для меня еще передача на радио.  
С чего начать? – обдумывал я статью о Захарове, неторопливо шагая к узлу связи в радиостудию. – Следует ли рассказывать факты биографии или сразу о нынешнем результате жизненного пути? Председательство в колхозе – это исполнение мечты или ее кончина? Кстати, поражение – это не конец пути, если ты его пережил: знаю по себе. Интересно – а если Захарова как следует напоить, вывалит он все, что на душе, не помня, кто перед ним? и наутро будет о сказанном бурно жалеть. Или сожалеть будет о выпитом? А что до откровений со мной…. Возможно, он столько не выпьет.
Вступил в мысленную полемику с героем будущего очерка.
Чем же я заслужил ваше внимание, товарищ из редакции? Неужели всему виной мои стиль общения и манера одеваться? Или я вам подсознательно напоминаю какую-нибудь сволочь, с которой вы когда-то имели несчастье столкнуться?
Досадливо поморщился – такие вопросы могли бы возникнуть, выйди в свет статья о пищекомбинате. Тогда бы конечно – все от меня ожидали подвоха. Сейчас-то чего?
Могу объяснить, Виктор Иванович. Дело не во мне – дело в вас. Мне кажется – вы очень умно и искренне можете ответить на вопрос: кто ты есть, человек развитого социализма? Почему вы? Да хотя бы потому, что я еще не имею опыта общения с категорией людей подобной вам. Но, отзываясь на впечатления, хочу сказать – я на вашей стороне по основным вопросам социума. Вот такие вот классовые проблемы привели меня к вам. Нет, не пытайтесь с ходу что-то возражать, подтверждать или вслух размышлять над услышанным. Потом, когда будет время, спокойно, наедине с собой все это обдумайте.  
Считаете, поможет? Хотя… в любом случае, о таких вещах задумываться следует. Очень много интересного можно узнать о жизни и о себе, если, конечно, не кривить душой и принимать все как есть. А вам не приходило в голову, что обо всем этом я за свою жизнь наслушался на партийных собраниях и районных пленумах – причем так наслушался, что меня от этих разговоров уже тошнит?
Настолько, что вы даже подумать об этом не решаетесь?
Это я вам сказал? Или вы сами придумали?
Если вы действительно могли что-то подобное, значит, я не «придумал», а «угадал».
Да ни хрена вы не угадали! Мы перестали об этом думать просто потому, что много об этом говорим – отпала необходимость. А вы вдруг решили меня жизни поучить? Может, хватит ерундой заниматься, и займемся своими делами? …
Я уже поднимался в радиостудию.  
А когда «оттрындел» новости в микрофон и потопал домой, сильная фраза пришла на ум – «я услышал в обычно спокойном и размеренном голосе собеседника искреннюю боль и горечь».
Запланировал поездку в колхоз – добрался и разыскал Захарова. Наскоро обменявшись приветствиями, Виктор Иванович вдруг понес совершенно несуразную чушь о лесных ягодах, птичках и ежиках, непостижимым способом привязав все это к лесам поселка Дружный – где непременно и вот прямо сейчас товарищам из редакции надо побывать. А ему, простите, некогда….  И так ловко заморочил нам головы, что мы опомнились, только глядя на пыль из-под колес удаляющейся председательской черной «Волги».
- Каков! – укоризненно заметил Федя Акулич, изыскав, наконец, достаточно дипломатичное выражение для своих наверняка нецензурных мыслей. – Если нет для нас времени, неужели нельзя просто объяснить?
Я вздохнул и достал сигареты.
Интересно мы побеседовали с парторгом колхоза.
Иосиф Завадский:
- Я же шахтер на пенсии – решил вот в село перебраться. В сельском хозяйстве не великая дока, но в людях-то разбираюсь. Если все пойдет как надо, через пару лет мы тут понастроим….
Он рассказал нам о планах хозяйства.  
- Если получится, будет здорово!
- А, правда, что паспорта всех колхозников хранятся в сейфе у председателя?
- Захаров раздал. Я с ним ругался, а он не послушал – вот райком-то задаст ему!
- И народ разбегается?
- Не то чтобы весь, но уехали… в основном молодежь.
- Жилье строить будете – вернутся. Специалистами с образованием.  
Вспомнил нашу поездку сюда с Ольгой Александровной – как хотели меня женить доярки. Теперь я могу точно сказать – пустое! На женский вопрос забил прочно и основательно, чтобы поменьше усложнять себе жизнь.
Ну, чего ухмыляетесь? При моей работе это и правда только дополнительные сложности создает. Стоит взглянуть на мое лицо и сразу становится понятным, как мне все женщины безразличны. Кроме одной. Но ее уже нет.
Навязываться дамам теперь стало противно моей натуре. Затолкал свои чувства поглубже, где о них можно не беспокоиться. Хожу по жизни с обычной миной, выражающей покорность судьбе и готовность стоически перенести ее очередной неприятный сюрприз. Даже если случится такое, что женщина вдруг всерьез понравится, то я охотнее откажусь от мысли о взаимности, чем попытаюсь ее добиться.
Впрочем, важно не то, что есть на самом деле, а как я считаю сам. А я искренне убежден, что большинство женщин внимания не обращают на мужчин, которые их не добиваются – значит, оставят меня в покое.
Считаете – перекос у человека в мозгах? Да пусть будет! Все разъяснения и увещевания пройдут мимо – что-то исправить можно только естественным путем.
Отчаявшись добиться чего-то по телефону, Захарова решил выцепить на партийно-хозяйственном районном активе.
Покрутился перед зеркалом, изучая себя со всех сторон, и пришел к выводу, что выгляжу, как идиота кусок – патлы до плеч, печатка на пальце, кулон на шее, футболка, джинсы. О чем честно сказал вслух.
Присутствующий в кабинете Акулич не преминул плюнуть ядом:
- Что, если башка не похожа на прошлогодний стог, морда выбрита, а одежда чуточку шикарнее мешка из-под овощей – твоя затрапезная личность уже чувствует себя ущемленной?
- А тебе бы только поиздеваться! Кстати, твой галстук на шее в такую жару – перебор.
- А ты не забыл, куда мы идем? Тут все рассчитано – товарищей из райкома следует впечатлять!
- Тогда отправляемся!
Нам предстояло работать раздельно – Федя шел снимать актив, а я на Захарова. На неуловимого председателя колхоза имени Ленина, чтобы написать о нем очерк. И как это вообще делается? – дай бог памяти….
Прежде чем успел перебрать в уме возможные варианты от Аграновского, мы уже оказались в здании райкома КПСС. Незнакомый высокий мужчина приглашающе взмахнул рукой:
- Проходите, товарищи, в актовый зал, рассаживайтесь.
Где же Захаров?
- Сейчас разберемся, - решительно заявил Федя и потопал вперед, увлекая меня за собой.
Я-то хотел поискать снаружи, но вполне могло статься, что Виктор Иванович уже где-то сидит в кресле. Зал был наполовину заполнен, но позиция у входных дверей была неудобной – видны в основном затылки, и редко кто сидел вполоборота, высматривая входящих. С гордо поднятой головой двинулся вперед, чтобы от сцены внимательно рассмотреть всех присутствующих.
Вот он – лапочка! Протиснулся к креслу, в котором грузное тело Виктора Ивановича истекало потом.
- Я что-то пропустил? Здравствуйте!
Захаров пожал мою пятерню и отозвался охотно:
- Самую малость – занять место поближе к открытому окну.
- Что ж, будем маяться в духоте.
Собеседник едва заметно повел плечами.
- Самое то для рассуждений о судьбе урожая.
- Ну, может, полезное что услышим. Говорят, доктор наук приедет из Троицка.
- А вы все в хлопотах своих – ищите яркого представителя социалистического реализма?
- Яркого представителя я уже нашел – ищу ответ на вопрос: чем социалистические ценности отличаются от общечеловеческих? К примеру, есть вещи, которых нормальный человек просто не сможет сделать. Не может и все – что бы ни стояло на кону! Потому что после этого уже не идет речь ни о чести, ни о достоинстве – ты просто перестаешь быть человеком.
- И вам необходимо знать мое мнение, иначе вы просто умрете от любопытства на радость всем вашим врагам?
Я смахнул пот со лба и грустно кивнул:
- Да, это действительно так.
- Странной мне кажется ваша работа – это, когда врать не хочется, а приходится.
- Благодарю за комплимент. А теперь можно и о деле.
- Общечеловеческие ценности я одобряю, но у нас ситуация несколько иная. К примеру, орава моих колхозников – не самых худших людей, не трусов и праздных тупиц – хотят чего-то добиться в жизни, только не знают, что именно и как. В город стремятся на поиски счастья. Запереть в сейфе их паспорта и не «пущать» из села технически несложно, но кем бы я был после этого? Не говоря уж о том, что из нескольких сотен недовольных, получил бы настоящих, убежденных и непримиримых врагов, имеющих веские причины меня ненавидеть. И в лице моем колхозную власть. У себя под боком, между прочим. Мне это нужно?
- Но ведь побег народ из села!
- Но ведь не весь! У тех, что уехали доброй волею, есть хорошие шансы избавиться от молодецкой дури и вернуться. У озлобленных – никаких!
Захарову уже стукнуло пятьдесят, и его жесткие курчавые волосы выбелила и посеребрила седина, но на лукавом лице этого жизнелюбца еще не обозначилось морщин. Пронзительные карие глаза были по-прежнему молоды, а взгляд юношески безмятежен и тверд, ибо Виктор Иванович не привык терзать свой мозг отвлеченными проблемами. Но под этой внешностью скрывалось сострадательнейшее из сердец – одинаково отзывчивое на жалобы колхозников, плач ребенка или жалобное мяуканье котенка. И пуще всего на свете страшился он, как бы его эта слабость не была кем-нибудь подмечена.
Но безошибочным крестьянским инстинктом селяне очень скоро раскусили нрав председателя и, зная, что собака, которая громко лает, кусать не станет, беззастенчиво этим пользовались. Воздух то и дело сотрясали угрозы выгнать с работы или лишить трудодней, но ни с молочно-товарной фермы, ни из полеводческих бригад никто не был выгнан, и только один механизатор не получил зерна на трудодни в колхозе имени Ленина – был пойманный на его хищении.
Новая политика партии в селе приносила свои плоды.
Советская уверенность в завтрашнем дне порождала неуемную жажду жизни, алчную тягу к доступным благам, и колхозники со страстью, изумлявшей свидетелей-горожан, предавались радостям бытия. У них уже было достаточно денег, чтобы хватило времени и на развлечения – а развлекаться они любили. Дело всегда, по-видимому, можно бросить ради свадьбы, дня рождения или праздничного стола по случаю вручения грамоты – не проходило недели, чтобы в селе не возникало повода закатить всеобщую пьянку.
Виктор Иванович так и не сумел, вернее не смог до конца слиться с такой жизнью. Слишком большая часть его души была посвящена идеалам партии – но он отдавал должное этим людям, и со временем их открытость и прямота, свобода от многих условностей и умение ценить человека по его заслугам стали вызывать в нем уважение.
Многое изменилось в нем с тех пор, как райком рекомендовал, а коллектив избрал его председателем. В институте учился работать с землей. А, вступив в должность, должен был уметь вести хозяйство и управляться сотнями работников различных профессий. И у Захарова получалось – он умел и в самого непутевого из них вдохнуть энергию созидания. Быстро навел в колхозе порядок, придав сельскому производству на диво элегантный и респектабельный вид. Наверху сказали – у него талант. Но разве молено знать наверняка, в чем это выражается. Дела в хозяйстве идут хорошо – и это уже хорошо! ….
Липкий пот выступил у меня под мышками и заструился по телу – пора сваливать из этого пекла. Пригнувшись будто на киносеансе и неслышно, как кошка, пробрался между �%