Роман в рассказах
Книга первая
Восхождение
Рассказ третий
Г а н ь к а
Семь дней игры в любовь
I
Из проигрывателя лился медленный блюз. У Ганьки слегка кружилась голова – она выпила немного лишнего. Сегодня был день её рождения, день шестнадцатилетия, она никого не собирала, да и вообще отмечать не думала. Было начало июля, и во дворе почти никого не оставалось. После страшного весеннего землетрясения детей поразвезли по летним лагерям по всей стране, тех, что помладше – по пионерским, а постарше – по спортивным. Но Виталька и Минька, их с Ганькой сосед по дому, бывшие на этот день в наличии, решили сделать Ганьке подарок – Виталька занял у соседки тёти Нины пять рублей, своих, естественно, у него не было, они с Минькой купили пару бутылок недорогого сухого вина, небольшой тортик, средней величины букет цветов и устроили ей сюрприз. Они дождались её появления во дворе, с большой помпой вручили букет, взяли под руки с двух сторон, и пока она не пришла в себя, торжественно ввели в Виталькину квартиру, где ожидал уже накрытый по такому случаю стол.
Ганька ахнула, к такому она была совершенно не готова. Она была одета по-будничному, в лёгкое светло-коричневое платьице в полоску, причёсана так себе, в два гребка, губы по-детски ещё никогда не красила, да и вообще считала себя неуклюжим нескладным подростком и о том, что из, в общем-то, не такого уж и гадкого утёнка сложилась уже в прекрасного лебедя, как-то не думала.
На невольное сравнение с лебедем наводила ещё и её длиннющая шея. Бывало в азарте какой-нибудь игры, когда она делала что-нибудь не так, соседский Сёмка в запале орал на неё: – Ну, ты, жирафа безрогая! Ты что делаешь? – а Минька издевался: – Ганька! Ты у нас не просто длинношеее, а длинношее-е-е-е-е…
Ганька глянула на приготовленный стол, зарделась и заворковала:
– Мальчики, вы чуть-чуть подождите, ладно? Я только на минуточку! Вы без меня не начинайте! Я – на пять минут, и сразу вернусь, ладно?! – и упорхнула.
Конечно, вернулась она не через пять минут, а через добрых тридцать пять, но то, какой она вернулась, простило бы ей и все три часа. Убегала она обычной, хотя и симпатичной, девчонкой-переростком, а вернулась очаровательной девушкой. Она переоделась в праздничное голубое платье, колоколом разлетающееся от её осиной талии, на ноги обула голубые же туфельки-лодочки на каблуках, аккуратно и не густо, что называется, в меру подвела ресницы и подкрасила губы, слегка подрумянила щёчки и даже по прическе успела пройтись самодельной плойкой, которую ей к школьному вечеру из простого паяльника делал сам Виталька, отчего всегда прямые волосы заволнились, и на лбу появилась чёлка-завлекалка.
При её появлении Минька замер с открытым ртом, а Виталька присвистнул, захлопал в ладоши и сделал круговое движение пальцем. Ганька с удовольствием покрутилась, показывая себя со всех сторон, Виталька захлопал ещё громче, а Минька плюхнулся на стул и в восхищении выдохнул: – Фея!
Они танцевали с Виталькой под легкий блюз. Минька убежал за пластинкой с какой-то новой песней Магомаева, и они на какое-то время остались вдвоём. От Ганьки исходил тонкий дурманящий аромат духов, не ″Красной Москвы″, которой обычно душилась Виталькина мать, а каких-то новых. Аромат этот обволакивал, уносил из реальности, пара рюмок лёгкого вина раскрепощала, кроме того, Ганька была так близко и казалась такой доступной, что Виталька в какой-то момент потерял голову. Он долго смотрел в чуть расширенные Ганькины глаза, потом прижал её немного сильнее, чем это разрешал танец, и даже не поцеловал, просто прикоснулся губами к её губам. Ганькины глаза расширились ещё больше, она судорожно и не очень красиво сглотнула, сначала отрицательно замотала головой, потом вдруг прошептала: – Ещё… – и подставила губы.
Виталька целоваться особо не умел, просто прикоснулся губами к её губам, но уже не легко и мимолётно, и прижал её ещё сильнее. А она вдруг засмущалась, зарумянилась, оторвалась от его губ и спряталась, уткнувшись в его плечо, но не отодвинулась, они так и продолжали танцевать, обнявшись.
Скрипнула дверь в прихожей – вернулся Минька с пластинкой – и они спешно отодвинулись друг от друга, но были такие вздрюченные, что Минька, конечно же, всё понял. Понял, но виду не подал. Он поставил принесённую пластинку, подскочил к танцующей парочке и похлопал в ладоши. Ганька глянула на Витальку растерянно. Он улыб-нулся, вздохнул – закон танцующей компании нарушать нельзя! – и с сожалением отпустил её.
II
Вечером они удрали в кино. Удрали от Миньки. Всё последнее время они ходили в кино втроём. Но после случившегося днём Витальке очень захотелось остаться с Ганькой наедине. Она не противилась, и пока Минька ужинал у себя дома, они ушли. И не в ближний летний кинотеатр, в котором Минька их обязательно нашёл бы. Убежали подальше, в кинотеатр за три квартала, тоже в летний, в который раньше и не ходили никогда.
Фильм шёл новый, французский, шёл только второй день, в кассе было полно народу, и на первый сеанс билетов им не досталось. Второй сеанс начинался поздно, и Виталька даже засомневался, а стоит ли брать билеты. Характер Ганькиной матери он хорошо знал. Жила Ганька с матерью вдвоём, отец её давным-давно подался на заработки куда-то в Сибирь, да и сгинул там. А мать держала единственную дочку в пуританской строгости.
Но когда подошла очередь, Виталька решил, что сорок копеек – не такие уж серьёзные деньги. В конце концов, в ближайшие выходные они с друзьями собирались пойти на товарную станцию и за пару дней разгрузить вагон с рисом, или с картошкой. Можно было заработать по десятке на брата, для вчерашнего школьника деньги весьма не малые. И тёте Нине долг вернуть можно было, и ещё Ганьку в кафешку сводить, мороженного поесть. И осталось бы ещё.
Да и продать билеты каким-нибудь припоздавшим бедолагам труда не составляло.
Пока он толкался перед кассой, Ганька ждала его, сидя на парковой скамейке. Когда он подошёл и объяснил ситуацию, она покачала головой: – Это мы когда придём? Мамка ругаться будет! – потом махнула рукой – семь бед – один ответ! Всё равно запах выпитого вина учует. Да и не каждый же день они в кино на последний сеанс ходят! А после того, что случилось днём, ей очень хотелось побыть с Виталькой вдвоём.
Пока ждали начала сеанса, расположились на скамейке в небольшом скверике рядом с кинотеатром. Народу здесь было полно, и, хотя они убежали подальше в глубину скверика, даже на их скамейке расположилась ещё одна средних лет пара. Миловаться в таких условиях было невозможно, и они просто сидели, тесно прижавшись друг к другу.
Минут пятнадцать посидели молча, потом Ганька немного отодвинулась от него и вздохнула: – Слушай, Виталька! Ты же меня не любишь совсем! Зачем же всё это?
– Ну почему же? Ты мне очень нравишься! И всегда нравилась. Тебе со мной плохо?
– Нет, хорошо. Меня ещё никто не целовал. Кроме мамы. Но это же совсем не то, правда?
– Правда, – Виталька повернул её к себе, положил руки на плечи и, не обращая внимания на расположившуюся рядом пару, поцеловал в губы, неумело, но долго и волнительно.
Через пару минут она задохнулась, оторвалась от него, облизала губы и сказала: – Ты целоваться не умеешь!
– Да? – он махнул рукой, – Ничего, научусь! А ты откуда знаешь, как целуются правильно? Тебя же ещё никто не целовал!
– Знаю! – она помолчала, – Я… я читала…
– Теоретик! – он рассмеялся.
– Ну и пусть!
Посидели молча, потом он снова притянул её к себе и поцеловал.
Женщина рядом что-то шепнула мужику, он засмеялся, пару раз кашлянул и укоризненно произнёс: – Молодые люди, вам не кажется, что вы здесь не одни?
Ганька вспыхнула, оторвалась от Витальки, вскочила и потянула его: – Пойдём, погуляем!
– Ну вот! Вспугнул молодых! – женщина тоже рассмеялась.
– Завидно вам, что ли? – буркнул Виталька, поднимаясь, – Целуйтесь тоже, кто вам мешает?!
Они пошли вдоль небольшой аллеи, было слышно, как женщина что-то выговаривает мужику, тот виновато оправдывается. Ганька неожиданно расхохоталась. Виталька недоуменно уставился на неё, но тут же понял и тоже рассмеялся.
Аллея, по которой они прохаживались, была сосем короткая, метров семьдесят. Тут же гуляли и другие ожидающие начала сеанса, которым не хватило места на скамейках. Уже стемнело, вдоль аллеи чёрными великанами больше угадывались, чем виделись платаны, над скамейками жёлтыми светляками горели фонари, выхватывая из тьмы куски сквера. Было довольно шумно, и разговор не клеился. Ганька молчала, про себя переваривая случившееся, а Виталька просто не знал, о чём говорить.
Наконец Ганька остановилась и взяла его за руки.
– Слушай, а как же Тошка? – спросила она, заглядывая ему в глаза.
Тошка была Ганькина одноклассница и соседка по подъезду, и они с Виталькой не просто дружили, об этом знали все во дворе. Малышня даже дразнила их женихом и невестой. Сейчас Тошка отдыхала в спортивном лагере где-то в центральной России.
– А что, Тошка? – Виталька покрепче сжал Ганькины ладошки. Совсем не к месту было сейчас это напоминание, – Её же нет… сейчас.
– Ага. Сейчас нет. А потом приедет! А я тебе, так, развлечение на время, пока её нет!
– Ну, зачем ты так?! – Виталька возмутился вполне искренно, хотя, наверное, она была совершенно права.
– Приедет, ты на меня и не посмотришь даже!
– Ну, вот ещё!
Ганька снова замолчала. Виталька растерялся. Что на такое отвечать, он уже совсем не знал, и только угрюмо молчал. Ганька думала что-то своё, потом безапелляционно заявила: – А я тебя отобью! – и снова замолчала.
Когда они вошли в зал, журнал уже начался. Их места в середине зала были заняты, но Виталька не стал возмущаться и устраивать разборки, а просто повёл Ганьку в конец зала, где ещё оставались свободные места.
Фильм начался с острой любовной сцены, Ганька сидела, напряжённо уставившись на экран, а когда сцена закончилась, неожиданно и еле слышно, так, что Виталька не сразу понял, попросила: – Обними меня!
Он не поверил своим ушам и переспросил: – Что?
Она, уже погромче, твёрдо повторила: – Обними меня!
На ней был лёгкий летний сарафан, не закрывающий плечи, на нём – майка-безрукавка, прикосновение голой кожи обжигало и необычайно волновало. У него перехватило дыхание, она тоже сжалась и притихла. Несколько минут они сидели молча, не шевелясь, каждый по своему переживая остроту момента. Потом она зашевелилась, села поудобнее, и прошептала ему на ухо: – Ты очень неудобно сидишь.
Он вскинул брови: – С тобой? Да я с тобой готов хоть вниз башкой висеть! – но всё-таки тоже сел поудобнее и прижал её крепче. Фильм совсем перестал интересовать его. Её, похоже, тоже.
Сарафан на ней был такой короткий, что не прикрывал даже половины бедра. Её почти обнажённые ноги не давали ему покоя, путали мысли, и он решился. Положил свободную руку к самому обрезу подола. И эта рука, горячая, как раскалённый кусок железа, казалось, прожгла её насквозь. В голове всё перепуталось, и пока рука лежала спокойно, она не трогала её, и даже прикрыла сверху своей ладошкой. Но стоило ему даже не погладить, а только слегка пожать ногу, она тут же убрала его руку и прошептала: – Не надо. И так всё хорошо, – и уже не отпускала руку до конца сеанса. Он сразу успокоился и поцеловал её за ушком. Она затрепетала, вздохнула глубоко и подставила губы.
Когда они вернулись домой, было уже совсем поздно. Ганька сразу убежала доложиться, но через пять минут, получив от матери нагоняй за опоздание, вышла. Ночевали все дворовые дети на улице в палатке. После весеннего землетрясения Виталькина мать, геолог по специальности, выписала на работе большую полевую палатку, поставили её посреди двора, и все ребятишки с удовольствием расположились жить там.
Но спать они пошли далеко не сразу, а направились на скамейку в угол двора и почти до утра просидели там.
III
Следующий день был выходной и Ганька с матерью собрались на базар. Виталька, которого его мать и в ближний магазин с трудом уговаривала сходить, увязался за ними. Ганька конечно поняла, в чём дело, но сделала вид, что поверила в его объяснение, что мать послала на базар и его. Впрочем, когда он только заикнулся дома, что собирается выбраться за продуктами с Ганькиным семейством, мать не только посмотрела на него очень выразительно, но и списочек ему вручила, и денег дала, так что он почти не врал.
А тётя Сима, Ганькина мать, такому помощнику даже обрадовалась – с его помощью можно было привезти с базара больше.
С Ганькой и её матерью Виталька попал на базар впервые. Покупки по материному списку заняли не так уж много времени, а таскаться от прилавка к прилавку и слушать, как тётя Сима торгуется за каждую копейку, ему быстро надоело. Ганьке, похоже, тоже. Скоро она принялась выговаривать матери, та на неё нашумела, а Виталька, чтобы разрядить обстановку, предложил немного отдохнуть. Зайти в кафе и поесть мороженного. Немного денег от покупок у него осталось.
Пока сидели и ели мороженное, Ганька выторговала у матери три рубля и убежала покупать что-то своё. Какое-то время тётя Сима с Виталькой посидели молча, потом тётя Сима посмотрела Витальке в глаза и неожиданно спросила: – Долго, что ли, вчера сидели ещё?
– Где? – не сразу понял Виталька.
– Ну, тебе лучше знать! – Тётя Сима сверлила его глазами, – Ты ей голову не кружи, девчонка она ещё!
– Да что Вы тёть Сим! – Виталька очень натурально возмутился, – Зачем же мне кому-то голову кружить? Да и не умею я!
– Конечно, такая наука сложная! Знаю я вас!
– Да мы же просто в кино сходили! И всё! Мы же часто в кино ходим!
– А вином от неё почему пахло? Рано ей ещё с мужиками вино распивать!
– Да это чуть-чуть, Мы с Минькой ещё днём её с днём рождения поздравили! – Виталька натурально не понимал, к чему такой разговор.
– Да? Может, ты скажешь, что и не целовал её?
Виталька смутился и покраснел, но быстро взял себя в руки: – Да что вы, тёть Сим, я и целоваться-то не умею!
– Ой, голубки, смотрите! Принесёт в подоле – прибью обоих! Рано мне ещё бабкой становиться!
Вот этого у Витальки даже в мыслях не было. Он совсем стушевался и не знал, что сказать. Тётя Сима тоже замолкла.
Вернулась Ганька, довольная и улыбающаяся – купила свою безделушку. Заметила, что Витальке не по себе, но почему, не стала уточнять.
Но вечером, когда после обязательной вечерней истории, которых Виталька знал великое множество и с удовольствием рассказывал для оставшихся в городе дворовых ребят, и они с Виталькой не пошли спать сразу со всеми, а задержались на скамейке, где вчера целовались, она подвинулась к нему ближе, и тоном строгого прокурора спросила: – О чём это вы говорили, что ты такой растерянный был?
– С кем? – не понял Виталька.
– С мамой. Там, на базаре.
– А-а. Она мне наставления давала.
– Какие? – Ганька всерьёз удивилась.
– Как проще её бабушкой сделать, – Виталька вспомнил тон, с каким тётя Сима обещала прибить их обоих, и ему снова стало не по себе.
– Дурак! – Ганька покраснела и отодвинулась от него.
– Не обижайся, – Виталька вытянул ноги, прислонился к штакетнику за скамейкой и закинул руки за голову, – Я ни о чём таком и не думаю даже. Правда-правда!
– А о чём ты думаешь?
– О тебе.
– Я же спрашиваю не о ком, а о чём!
– О том, как мне хорошо с тобой.
– Правда?
– Правда. И ещё о том, что я целоваться не умею. Иди ко мне. Будем учиться.
– Ты думаешь, я хорошая учительница?
– Я же говорю, будем учиться. Вместе!
Она пододвинулась к нему, он положил ладони на её щёки, и поцеловал, долго и горячо. Потом, не отрываясь от её губ, обнял и прижал к себе. Одной рукой он обнимал её за плечи, другой гладил её локоны. Потом она сама перешла на шею и ниже, и вроде случайно задела грудку. Ганька млела и не отреагировала. Тогда Виталька осмелел и уже специально погладил грудку рукой. И тут же пожалел об этом. Ганька оттолкнула его и влепила увесистую затрещину. Но не убежала, а принялась ходить вдоль скамейки, возмущаясь и негодуя: она так ему доверилась, а он тянет руки, куда не положено. Виталька виновато опустил голову и молчал. Ганька тоже замолчала, гнев её быстро иссяк, а уходить спать явно не хотелось.
Наконец Виталька не выдержал и, почёсывая тут же покрасневшую щёку, пробурчал: – Сказала бы, что нельзя, чего драться-то сразу?! И вообще, кто это установил, куда положено, а куда нет!
Ганька засмеялась и снова села рядом, а когда он снова обнял её, на всякий случай перехватила его свободную руку и больше не отпускала её.
В палатку они пошли далеко за полночь, и даже там не разошлись сразу по своим кроватям, а долго стояли у входа и продолжали миловаться.
IV
Утром следующего дня Виталька собрал дворовую детвору от двенадцати до восемнадцати лет из тех, что оставались в городе – набралось одиннадцать ребят и девчонок – и повел их купаться на загородный пруд, благо, жили они недалеко от него. Из более-менее взрослых кроме самого Витальки были только Ганька да Туська, Виталькина ровесница, соседка по подъезду. Она, как и Виталька, только окончила школу и собиралась поступать в ВУЗ, готовилась к вступительным экзаменам, каждый день была занята, но сегодня поддалась общему порыву. Благо, до начала экзаменов оставался почти месяц, можно было немного расслабиться.
Собирались суматошно и не больно быстро. Взрослые в основном были на работе, помогать собраться было некому, а выйти решили на весь день.
До пруда добрались почти без приключений – Витальке только пару раз пришлось прикрикнуть на не к месту разыгравшуюся малышню, мешающую другим пассажирам автобуса, на котором они ехали.
На пляже Виталька быстро искупался и улёгся на песок, приглядывая за резвящейся малышнёй и с удовольствием и каким-то новым интересом наблюдая, как старшие девчонки Туська и Ганька, разоблачаются, и невольно сравнивал их. И высокая худенькая Ганька с ещё не до конца сформировавшейся фигуркой нравилась ему больше пополневшей и вполне оформившейся Туськи. Когда-то давным-давно, ещё в шестом-седьмом классах они с Туськой очень дружили, дружба эта, правда, не в таких острых формах, продолжалась и до сих пор. К Ганьке Виталька всегда относился более ровно, она ему нравилась всегда, но какого-то особого отношения к ней до последнего времени у него не было. Но сейчас он не просто смотрел, а рассматривал её, не очень скрывая своего немного не детского интереса. И это заметила Туська.
Пока все, включая Ганьку, ещё купались, она, окунувшись, вылезла из воды и улеглась на песок рядом с Виталькой и, прищурив глаза, ехидно спросила: – Ну и кто лучше?
– Ты о чём? – не понял Виталька.
– Мозги не крути! Меня не обманешь, – усмехнулась Туська, – Что, я не видела, как ты на нас смотрел?
– Как?
– Как кот на сало! Мартовский!
– Вот ещё, придумала!
– Ну, так кто лучше? Меня ты всю видел. Ганьку тоже?
Виталька приподнялся на локте, уставился на неё, не понимая, куда она гнёт: – Нет, как тебя не видел. Как тебя, я никого не видел. И потом. Когда это было? Сто лет прошло!
– Хочешь снова увидеть? – Туська тоже приподнялась на локте, посмотрела на него иронично, – Облезешь! Думаешь, я всё ещё такая же дура, как в тринадцать лет? И нечего на меня, как кот на сало, смотреть!
– Я и не смотрю, с чего ты взяла? – Виталька снова лёг, – Ты мне нравишься. Но ты же подруга. И соседка. А не моя девушка.
– А Ганька твоя? Твоя, да?
– Не знаю.
– Как это не знаешь? А что же ты ей мозги крутишь?
– Ничего я не кручу! Откуда ты взяла?
– Знаю! Ганька сама рассказывала. Взахлёб. Со всеми подробностями!
– Да? Интересно, и что же она рассказывала?
– Как ты ей в кино под юбку лазил!
– Дура! – Виталька смутился и покраснел. Туська, конечно, подруга, но надо же и меру знать! – Врёшь ты всё! Ничего такого она рассказать не могла! Не было такого.
Конечно, он клал руку Ганьке на бедро, но неужели она о таком раззвонить могла? Да ещё взахлёб! Интересно, чего Туська добивается?
Сразу спросить напрямик у него не получилось, вся ватага вылезла из воды и с шумом располагалась вокруг них. Ганька легла по другую от Туськи сторону: – О чём это вы секретничаете?
– О тебе, о чём же ещё?! – продолжала ехидничать Туська, – Вот, Виталька на тебя насмотреться не может! На голенькую. Купальник не в счёт.
– Трепло! – Виталька поднялся, отряхнул песок и направился в воду.
– Вообще-то, ты тоже не больно разодетая, – отпарировала Ганька.
Между ними улёгся Минька, и они замолчали.
После быстрого обеда – накупавшаяся ребятня в один момент смела всё, что они сообща взяли с собой – они разлеглись загорать на песочке. Рядом расположилась шумная компания незнакомых пацанов, и начала сыпать матюками, не ругаясь, без злобы, для связки слов. Туська и Ганька не обратили на это никакого внимания, а младшие девочки, десятилетние Алёнка, Люська и Машенька, морщились при каждом цветастом обороте и шептались между собой, не возмущаясь прямо, но очень недовольные соседством. У них во дворе, во многом благодаря Витальке, мата не признавали. Виталька поначалу не встревал, но когда один из шкетов начал цветасто расписывать женские прелести, не выдержал: – Эй, орлы! Языки придержите! Тут девочки!
Самый старший из мальчишек, худощавый и длинный, небрежно сплюнул и процедил: – Ничего, потерпят!
Виталька встал и посмотрел на него презрительно: – Ты, жердина, у тебя рост какой?
Тот растерялся: – Метр семьдесят пять, а что?
– Да ничего. Добрая палка выйдет, дерьмо в сортире мешать, если уши обрезать.
Девчонки прыснули.
Парень совсем растерялся. Было видно, что он привык верховодить в своей компании, а тут вдруг такое.
– Дуйте-ка отсюда, пока не схлопотали, – продолжал Виталька, – Отойдите метров на сто и материтесь там, сколько угодно, берег большой!
Ребятишки не стали связываться и действительно отошли и расположились в стороне. Только долговязый ушёл куда-то и вернулся через пол часа.
Дальше день прошёл без приключений и неприятный инцендент забылся. Но когда они собрались домой и все уже отошли, а Виталька задержался на минуту, чтобы посмотреть, всё ли принесённое они забрали, его окружила стайка ребят немного постарше.
– Вам чего? – от создавшейся ситуации Виталька не ждал ничего хорошего. Года три назад он занимался самбо и боксом, и моментально приготовился к обороне. Подошедший ближе всех биток, парень лет шестнадцати, без всяких раздумий нанёс удар справа. Если бы он попал, Витальке пришлось бы туго, замах был мощный. Но Виталька успел отклониться. Удар пришёлся в воздух. Отвечать Виталька не стал, экономил силы. Биток разозлился и ударил слева, тоже во всю свою дурную силу. Виталька снова отклонился, и удар пришёлся по челюсти подвернувшегося другого паренька, тоже собиравшегося ударить. Тот удара не ожидал, отлетел в сторону, упал на песок и вырубился. Биток озверел и начал махать кулаками совершенно без цели. И попал в сумку с эмалированной кружкой и взвыл, схватив другой рукой разбитые в кровь костяшки.
– Кто ещё полезет, буду ломать руки, – прорычал Виталька, в его взгляде сверкнула сталь, когда надо, он мог посмотреть так.
Со стороны спасательной вышки раздалась пронзительная трель – спасатели увидели происходящее. Несколько крепких парней бежали в их сторону.
– Пацаны, ходу! – крикнул один из нападавших, и они вмиг ретировались, оставив на поле боя вырубленного товарища. За ними погнался один из спасателей, но не догнал.
– Я его не трогал, – сказал Виталька подбежавшим парням, – Я просто увернулся.
– Он его правда не трогал, – сказала Ганька, которая всё видела и благоразумно стояла в сторонке.
– Да всё мы видели, – сказал один из парней, видимо главный, – Заявлять будете?
– Да ну их, – Виталька махнул рукой, – Со мной тут детишки, их надо домой в целости и сохранности доставить.
– Жалко, – сказал парень, – Нам эта компания вот где сидит! – он полоснул рукой по горлу, – Жалко.
– Со мной детишки, – повторил Виталька твёрдо.
Когда они сели в автобус, Ганька села рядом с Виталькой и спросила: – Что же ты им не задал? Ты же самбист!
Виталька усмехнулся: – Потому и не задал.
Вечером девчонки помладше наперебой рассказывали родителям, какой Виталька герой, после чего ему строго-настрого запретили водить ребят в такие вылазки.
V
После ужина Виталька уединился на скамейке в углу двора, и стал ждать, когда выйдет Ганька, чтобы снова увести её куда-нибудь. Ганька всё не шла, и долго сидеть одному ему не дали. Минут через двадцать вокруг него начали собираться дворовые ребятишки и потребовали вечернюю сказку. Он и так из-за Ганьки пропустил несколько вечеров. Затевать что-то длинное он не стал, надеясь, что Ганька вот-вот выйдет. Но она не появлялась, и, закончив первую сказку, он начал вторую. А до этого послал Алёнку к Ганьке, узнать, в чём там дело.
На Алёнкин стук вышла тётя Сима: – Тебе что, золотко?
Алёнка растерялась, ожидала появления Ганьки. А что говорить её матери, Виталька не проинструктировал. Она стояла молча, и тётя Сима усмехнулась: – Что, кавалеру не терпится? А сам, что, подойти не смог?
– Он сказку рассказывает… – совсем стушевалась Алёнка.
– Ладно, – снова усмехнулась тётя Сима, – Передай, она попозже выйдет, занята она.
Ганька сидела на кухне и переваривала сказанное матерью. Когда они вернулись с вылазки в парк, мать уже пришла с работы и ждала её. И когда после ужина Ганька, как обычно, собиралась улизнуть, сказала: – Погоди, дочка, нам надо серьёзно поговорить.
Ганька что-либо выслушивать была не настроена, но глядя, как мать нервно меряет комнату шагами, опустилась на стул: – Да, мама?
Мать долго собиралась с мыслями, решая, с чего начать, потом подошла к Ганьке и погладила её по голове. Ласка была такая необычная, последний раз мать так выражала свои чувства лет десять назад, когда с ними ещё жил отец. Ганька удивилась и растерялась.
– Ты стала взрослой, девочка моя, – грустно проговорила мать, – Ты стала взрослой, будь и умной. Я не знаю, насколько далеко у вас зашло с Виталькой, но будь умной.
Ганька хотела что-то сказать, но мать остановила: – Подожди, дай мне сказать, что я думаю. Не знаю, насколько это у вас серьёзно. Думать о семье тебе ещё рановато, а любиться просто так… Виталик, конечно, хороший парень, правильный, но, мне кажется, к отношениям с девушками он относится слишком легко. Не возражай, я лучше вижу. У нас во дворе все знают, ещё недавно, до каникул, он встречался с Тошкой. А сейчас она где-то отдыхает, и он переключился на тебя.
Ганька сидела, опустив голову – мать была права. Да и если бы она сейчас просто пошумела, как бывало обычно, когда Ганька делала что-то не так, Ганька просто пропустила бы всё мимо ушей. Но мать решила поговорить с ней. Это было так необычно, так ново, что Ганька не посмела возражать, да и вообще сказать что-либо в ответ
– И не вздумай отбивать его у Тошки! – продолжала мать, – Счастья это тебе не принесёт. Я тебе никогда не говорила… Твой отец… Ведь я его когда-то отбила у своей лучшей подруги. Да, да, отбила. А теперь у меня нет ни подруги, ни мужа. А Виталька… Приедет его девочка, и он про тебя тут же забудет. Или ещё хуже, будет с обеими крутить. И вы глаза друг дружке повыцарапаете. Думай, дочка.
Ганька сидела, пришибленная. Почти всё, что говорила мать, она сама говорила Витальке в первый вечер дня рождения, когда тот осмелился поцеловать её. Она обдумывала сказанное матерью часа полтора, и так и не решила, чего же хочет она сама. Виталька нравился ей, но безумной любви к нему, такой любви, о которой она мечтала, не было. А мать ещё и подлила масла в огонь: – Раз ты сидишь, раздумываешь тут, значит, никакой любви у вас нет, так, поцелуйчики одни киношные.
Когда Ганька, всё-таки, вышла во двор, Виталька рассказывал уже четвёртую сказку. Она постояла в сторонке, послушала, и, не подходя к скамейке, пошла спать в палатку.
То, что мать не просто поговорила с ней, а напомнила про отца, которого Ганька искренне презирала, подействовало на неё лучше всяких бесед – об отце они с матерью никогда не разговаривали. Уехал он, когда Ганьке было четыре года, фотографий его в доме не было, то ли мать их просто уничтожила, то ли он никогда не фотографировался. И Ганька его плохо представляла. То, что отец бросил их, мать никогда не скрывала, и у Ганьки сложилось вполне определённое к нему отношение. А тут вдруг открылось, что мать не просто вышла за него замуж, а ещё и отбила его у лучшей подруги! И теперь кается в этом. И открытие это в корне поменяло её отношение к Витальке. И отбивать его у Тошки она раздумала.
VI
На следующий день Ганька затеяла генеральную уборку в квартире, затеяла специально, чтобы поменьше встречаться с Виталькой, а заодно и проверить себя. Виталька с утра сидел за учебником, зубрил математику, и этого её действа не заметил. За весь день он только пару раз выглядывал в окно, Ганьку не видел, и снова брался за учебник.
Ганька уборку растянула на весь день, с каким-то даже остервенением выгребая пыль и грязь из всех углов, куда обычно и не доставала. Когда мать пришла с работы, она ещё не закончила, и в квартире был лёгкий кавардак. Вдвоём они быстро расставили вещи по местам и сели ужинать. За ужином мать приглядывалась к ней – как подействовал вчерашний разговор, но ничего не сказала. А после ужина они сели смотреть телевизор и смотрели до темноты.
Когда она вышла, Виталька снова рассказывал обычную вечернюю сказку. Она присела на скамейку, довольно бесцеремонно согнав Миньку, и тоже стала слушать. Увидев её, Виталька прервался на секунду, участливо спросил: – Ганька, ты где пропала, у тебя всё в порядке?
Она только махнула рукой: – Генералила! – он кивнул и продолжил рассказывать.
Ожидая её, Виталька закрутил такой сюжет, что теперь не знал, как поскорее закончить, и поэтому рассказывал ещё почти полчаса, не закончил и перенёс рассказ на завтра. Детишки поднялись и направились в палатку укладываться спать. Ганька тоже встала и пошла со всеми вместе. Виталька удивлённо вскинул брови: – Ганька, ты торопишься?
Она остановилась, посмотрела на него, вздохнула, вернулась и села, но не рядом с ним, а в сторонке. Он посмотрел долгим внимательным взглядом, спросил: – Что случилось, Ганька?
Она долго молчала, не готова она была к разговору, хотя и обдумывала его весь день. Он придвинулся, хотел обнять её, но она мягко убрала его руки: – Не надо, Виталя.
– Почему? – он уже совсем ничего не понимал.
– Не надо, – повторила она, – я устала.
Виталька взял её за плечи, она, было, дёрнулась, хотела высвободиться, но он не отпустил, положил её головой на колени: – Отдыхай, – провёл ладонью по причёске, – Давай, я тебе колыбельную спою.
Она всё-таки высвободилась, села, снова повторила: – Не надо.
– Что случилось, Ганька? Ты сегодня такая… чужая. Что случилось?
Она совсем не хотела говорить об этом: – Ничего. Я просто устала. Пойдём спать.
Виталька ничего не понимал. Когда они пришли в палатку, он хотел поцеловать её перед сном, но она отстранилась и замотала головой.
Улёгшись на свою кровать, он долго не мог заснуть, ворочался и вздыхал. Ганька слышала это, тоже не могла заснуть и репетировала серьёзный разговор, который отложила на завтра. Она никогда и ничего не говорила и, тем более, не делала спонтанно, и хотела подготовиться к Виталькиным доводам и возражениям.
Поднялась она рано, все ещё спали. Не спеша оделась и ушла домой завтракать и заканчивать уборку.
Проснувшись, Виталька, прежде всего, глянул на её кровать и увидел, что её уже нет. Приведя себя в порядок и умывшись под дворовым водопроводом, он хотел уже отправиться к Ганьке домой, чтобы выяснить, наконец, что происходит, но из дома вышла мать с большим списком и деньгами – она вчера получила зарплату, и надо было сходить в магазин. Она вручила список и деньги Витальке и уехала на работу. Откладывать поход в магазин Виталька не стал, но предварительно зашёл к Ганьке. Спросил прямо с порога: – Тебе в магазине ничего не надо?
Идти с Виталькой ей совсем не хотелось. Разговор с ним она так и не продумала, даже не знала, с чего начать. Но её мать тоже получила зарплату и перед уходом на работу оставила ей список с деньгами. Она кивнула, сказала: – Подожди, я сейчас, – быстро собралась и вышла готовая, – Пойдём.
Списки были внушительные, в ближнем магазине всего нужного могло не быть, и они пошли в большой гастроном чуть не за километр от дома. Первое время шли молча, не торопясь. Было уже довольно жарко, а спешить было некуда. Наконец Виталька не выдержал: – Что происходит, Ганька?
Она долго молчала. Отмахнуться, как вчера, было уже невозможно, Виталька всё равно не отстал бы.
– Знаешь, Виталя… Надоело всё это…
– Что? – не понял он.
– Поцелуйчики наши. Я ведь к тебе ничего не чувствую.
Ответ её подействовал на Витальку, как хороший удар кувалдой по макушке.
– Вот как? – только и смог сказать он.
– Не только к тебе, – продолжала Ганька, – Не только к тебе, вообще ни к кому. Пустышка какая-то.
– Ну что ты, Ганька! – воскликнул Виталька, немного приходя в себя, – Какая же ты пустышка? И потом… – он помолчал, соображая, воспримет сейчас Ганька шутку? – И потом, пустышка – тоже вещь нужная. Младенцу рот затыкать.
– Дурак, – она рассмеялась, – Тоже мне, младенец! Я же серьёзно!
– Может, ты ещё не созрела просто? Для чувства? – он говорил совершенно серьёзно, – Так давай я помогу тебе … созреть.
– Ну да, не созрела! Наташка созрела, а я не созрела! – Наташка была её соседка по лестничной площадке, девчонка на год младше её, постоянно в кого-то влюблявшаяся и постоянно выкладывающая ей свои восторги.
– Наташка – порох! – он засмеялся, – А ты спокойная, рассудительная. Ну, так помочь тебе? Созреть?
– Дурак ты! Если яблоко не на ветке созревает, оно потом сгнивает быстро, – она помолчала, – Так что, дай ему созреть, не срывай зелёное!
– Значит, у нас ничего не будет больше?
Она промолчала, они подошли к магазину, и разговор пришлось прервать.
На обратном пути Виталька пытался заговорить снова, но Ганька упорно уводила разговор в сторону, всё, что она хотела сказать, она сказала, и говорить больше было не о чем. И как он ни старался, ничего у него не получилось. Ганька могла быть твёрдой, как камень, и когда это было нужно, настоять на своём. Он это хорошо знал.
VII
Вечером они пошли в кино, в ближний летний кинотеатр, куда ходили обычно чуть ли не через день. Пошли большой компанией, включая Ганьку и Туську. Фильм шел новый, и народу у кассы хватало. В очередь полезли Виталька с Минькой, между собой поставили Саньку, двенадцатилетнего шкета, Виталькиного соседа – во избежание спекуляций больше пяти билетов в одни руки не давали, и чтобы обеспечить всю компанию, приходилось стоять втроём. Девчонки стайкой встали в сторонке и ожидали, пока ребята принесут билеты.
В зале Виталька хотел сесть рядом с Ганькой, чтобы в темноте снова предпринять атаку, но между ними села Туська – Ганька, именно этого со стороны Витальки опасаясь, сама попросила её об этом. Впрочем, Туська много места не занимала, и до Ганьки достать Виталька вполне мог. Что и сделал в самом начале сеанса – протянул руку позади Туськи и погладил Ганьку по плечу. Она поджала губы и негромко сказала: – Руку убери!
Туська сначала не поняла, кому она говорит, её руки лежали на коленях. Но потом обернулась, увидела Виталькину руку у себя за спиной и засмеялась: – Можешь обнять меня! – но на этом не успокоилась, схватила его за руку обеими руками и вокруг шеи потянула к груди. Виталька поспешно выдернул руку, а они обе, и Туська, и Ганька, весело засмеялись. На них зашикали, Виталька руку убрал и больше таких попыток не предпринимал.
После сеанса большая часть ребятни направилась спать – поход в кино исключал вечернюю сказку, было уже слишком поздно. Но скамейку направились только Ганька с Туськой и Виталька с Минькой. С полчаса они обсуждали фильм, потом Туська демонстративно зевнула, сказала: – Спать пора. Мне завтра заниматься! – и прихватив Ганьку под руку, ушла в палатку. Виталька с Минькой тоже задерживаться не стали, и подождав, пока девочки разденутся и улягутся, тоже пришли в палатку.
На следующее утро Виталька отправился домой и сел за учебники. Но ничто не шло в голову, он смотрел на теоремы и ничего не понимал. Не шла из головы и не давала соображать что-либо такая резкая перемена в Ганькином поведении, в её отношении к нему. Он никак не мог понять, какая муха её укусила. Искал и не мог найти, что же он сделал, что сказал не так. Допустить, что после всего она просто поняла, что не любит его, ему не позволяло самолюбие. И он сделал ещё одну попытку.
После вечерней сказки, когда все направились в палатку, он тихо попросил: – Ганька, не торопись.
Она вернулась на скамейку: – Ну что ты ещё хочешь? Мы же всё обсудили ещё позавчера.
– Не всё, – он взял её руку в свои, – Не всё. Скажи, чем я провинился? Что я делаю не так? Просто по-дружески скажи. Я уже ни на что не претендую, просто хочу понять.
Ганька молчала так долго, что он уже не надеялся, что она ответит. Но она всё-таки, ответила.
Высвободив свою руку, она глухо проговорила: – Всё не так. Не ты, а мы всё делаем не так. Ты меня не любишь, и меня совсем не волнуешь. А просто развлекаться, играть в любовь я не хочу. Да и тебе это не нужно. Ладно бы, у тебя никого не было. Ведь есть же! Просто её сейчас здесь нет. А временно замещать кого-то я не хочу и не могу.
Виталька сидел, пришибленный, Ганька была права на все сто.
– Значит всё? – он помолчал, потом сказал, собравшись с мыслями, – Но мы же не будем зверями друг на друга смотреть? – он сдался, – Давай хоть друзьями останемся.
Ганька заметно повеселела: – Ну конечно! Ты же меня не обижал. Просто… немного увлёкся. Если бы тогда, на дне рождения, была другая, ты бы повёл себя так же. Разве не правда?
Виталька промолчал, наверное, и в этом Ганька была права. Она рассуждала совсем по взрослому, и это было удивительно. Просто ему было досадно, что всё так обернулось. Но и разубеждать Ганьку, уверять её в том, чего нет, ему не хотелось. Да и не поверила бы она ему.
– Поздно, пойдём уже спать, – сказала она.
Пару дней он ходил сам не свой и переваривал всё, сказанное Ганькой. А через пару дней приехала Тошка, и вся эта история просто вылетела у него из головы.
Сентябрь 2012 – август 2014