Роман в рассказах
Книга первая
ВОСХОЖДЕНИЕ
Рассказ второй
Л о р х е н
Вечерний разговор
I
Они сидели на укромной скамейке, спрятавшейся в углу двора за домом. Виталька сам установил её года четыре назад вкупе с доброй половиной дворовой детворы. С тех пор они собирались на этой скамейке почти каждый день после школы и допоздна, пока родители не разгонят всех по домам, общались здесь. Здесь Виталька рассказывал мелюзге сказки, которые сочинял на ходу, а ребятне постарше – всякие приключенческие фан-тастические истории – жуткую мешанину из прочитанного и придуманного им самим.
Сегодня небо хмурилось, обещался нудный осенний дождь, поэтому ребят и девчонок помладше разогнали по домам и они остались с Тошкой одни.
Темнело необычно рано, звёзд из-за туч видно не было. Тошка сиде-ла молча, думала о чём-то своём. Молчал и Виталька, исподтишка наблюдая за ней.
Тошка нравилась ему давно, почти со дня, когда они переехали в этот дом четыре года назад, и он в первый раз увидел её. Тогда ему было одиннадцать, а ей – десять. И тогда она нравилась ему чисто по-детски. Сейчас, когда ему было почти шестнадцать, а ей ещё в прошлом декабре исполнилось четырнадцать, чувство это стало острее.
Виталька даже назвал бы это чувство любовью, если бы не был давно, ещё с пятого класса, когда впервые пришёл в новую школу, и безнадёжно влюблён в Анку, свою одноклассницу. А как можно любить одновременно двух девчонок, этого Виталька представить решительно не мог. Поэтому сам себе он установил, что Тошка ему просто нравится. И как девчонка, и как друг. Свой парень, так сказать.
Тошке Виталька тоже нравился, но своих чувств к нему она особо не показывала. Она вообще была себе на уме, своё отношение к кому бы то ни было тщательно скрывала. Дворовые девчонки считали, что она, как самая старшая из них, та ещё задавака. Виталька же думал, что она просто начиталась всяких ерундовых женских романов, представляла себя их героиней и вела себя соответственно.
Тошка сидела, сосредоточенно уставившись в одну точку на земле прямо перед собой, и казалось, не могла решиться на что-то очень для неё важное, потом вдруг встала, прошлась неспешно в угол двора к наглухо запертым воротам, постояла там, вернулась и снова села на скамейку. Виталька молча наблюдал за этими манипуляциями. Никаких особых мыслей не было, просто было приятно, что вот все разошлись, а Тошка не ушла, и они остались здесь вдвоём.
Тошка ещё помолчала, а потом вдруг спросила каким-то странным глухим голосом:
– Слушай, а что говорят, что у тебя есть девушка и что у тебя с ней уже всё было?
– Что всё? – оторопел Виталька.
– Ну… Всё-всё… – Тошка помолчала. – Ну всё, что у мужчины с женщиной бывает.
– Кто это говорит? – Виталька искренно недоумевал. Про то, что у него случилось с совершенно незнакомой всем дворовым девчонкой, с которой он познакомился в автобусе, много раз встречался и у них действительно было "всё-всё", он не рассказывал никому, даже закадычному другу, одно-класснику и соседу Гоге. Только написал обо всем довольно подробно в своем дневнике, который вел тайно от всех. Неужели братишка добрался до дневника и растрезвонил обо всём во дворе? Иначе, откуда ещё могла Тошка что-то узнать про это?
– Ну какая разница, кто говорит? – Тошка смотрела в землю. – Говорят… Так правда или болтают?
Врать не хотелось, отшучиваться – тоже. Всё-таки Тошка – друг, хоть и девчонка.
– Не есть. – Виталька помолчал. Тошка напряжённо ждала. – Не есть. Была.
– Как это, была?
– Как была… Была, а потом уехала. К тётке. В другой город. Насовсем.
Они помолчали. Потом Тошка спросила:
– И у вас было всё-всё?
– Было, – неохотно пробурчал Виталька. Ему этот допрос не нравился.
Тошка долго молчала и Виталька уже думал, что тема исчерпана, но она вдруг сказала совершенно бесцветным голосом:
– Расскажи…
– Что? – не понял Виталька.
– Ну… Как это было.
Виталька помолчал, а потом сказал:
– Слушай, а если бы у тебя такое было и про тебя бы рассказывали, тебе было бы приятно?
– Но она же всё равно уехала, – возразила Тошка. – И потом, ведь я её не знаю, мы никогда не встретимся. А про тебя я трепаться не буду.
Виталька вздохнул. Умная, всё-таки, Тошка, девчонка.
– Ладно, попробую. В общем, мы встретились случайно в автобусе…
– Нет, это я знаю. Ты не понимаешь. Расскажи про самое-самое.
Он понял, помолчал, собираясь с мыслями. Что можно было расска-зать? Про самое-самое…
II
В общем-то, случилось это всё, действительно, совершенно случай-но. Однажды этим летом Виталька ехал в автобусе к знакомому на другой конец города по каким-то своим мальчишим делам и выходил из автобуса впереди очень миленькой девчонки, на которую обратил внимание ещё по пути, этакой пышки, пупсика в красивом светло-голубом в крупный синий горошек пышном коротком платьице, в модных туфельках на высоченном каблуке, со вздёрнутым миниатюрным носиком на румяном круглом личике, с голубыми огромными глазищами и с вьющимися золотистыми локонами, каскадом падающими на покатые плечи.
Девчонка неожиданно споткнулась на ступеньке, охнула и чуть не растянулась перед дверцей автобуса, но Виталька обернулся на её "ох" и успел её подхватить. Она опустилась на ноги, допрыгала на одной ноге до скамейки на остановке и принялась растирать быстро опухающую щиколотку. Виталька опустился рядом, посмотрел на её ногу и со знанием дела произнёс:
– Вывихнула.
Девчонка морщилась от боли и раскисала на глазах.
– Давай я помогу, – сказал Виталька. – Мы в лагере перед походом учились вывихи вправлять. Я умею.
Девчонка подставила ему ногу, он ощупал щиколотку и, стараясь делать всё так, как показывал санинструктор в лагере, одной рукой взял её повыше щиколотки, а другой – за пятку и резко дёрнул. В ноге что-то хрустнуло, девчонка вскрикнула, потом пошевелила ступнёй и сказала:
– Кажется, встало на место. А ты молодец. Домой меня проводишь, а то я не допрыгаю? Я вон в том доме живу, – она показала на дом напротив остановки.
Виталька встал, подставил ей плечо: – Опирайся.
Она повисла у него на плече, он обнял её за талию, и они поковыляли через дорогу.
Она жила на третьем этаже и подниматься было довольно трудно – она уже не просто опиралась на Витальку, а висела на нём, он держал её за всё, за что можно было ухватится, а потом просто поднял на руки и понёс. Она была довольно тяжёлая для своего маленького роста, но Витальке было очень приятно, что он держит её на руках, а она обнимает его за шею и лицо её близко-близко.
В квартире Виталька спросил: – Бинт у тебя есть? Надо тугую повязку сделать.
– Сейчас, – сказала она, – давай я до дивана допрыгаю, а ты на кухне в аптечке посмотри. Там на стенке.
Виталька помог ей допрыгать до дивана, быстро разобрался, где на кухне аптечка, принёс бинт и довольно умело наложил тугую повязку.
– Вообще-то, надо врачу показать, – сказал он веско, закончив бинтовать ногу. – Мало ли чего. Вдруг я что не так сделал.
– Ладно. Вечером мама придёт, на завтра вызовем. Ты чай завари. Умеешь?
– А чё тут уметь? – он хмыкнул, пошёл на кухню и занялся чаем. – Мо-жет, ты есть хочешь? – крикнул он через дверь, – Я могу яичницу пожарить.
– Нет, я маму подожду. А ты, если хочешь, можешь себе сделать. Там яйца в холодильнике. И каша в кастрюле.
– Да нет, спасибо. Я дома обедал.
Он заварил чай, нашёл в шкафчике чашки, сахар, составил всё на поднос и понёс в комнату.
Хозяйка полулежала на диване, вытянув больную ногу вдоль него, а здоровую опустила на пол. От этого юбчонка её задралась и сбоку выглядывали трусики в цветочек. Виталька смутился. Конечно, он не раз видел девчачьи ноги, на пляже или на уроках физкультуры. Но там так было положено, не будешь же, скажем, купаться в платье или в брюках. Или играть в волейбол в сарафане! А сейчас это было случайно, так не должно было быть здесь и сейчас, это было неожиданно и подействовало на Витальку, как хороший хук на ринге.
– Ну что ты встал, как столб?! Поставь пока поднос на стол. Там в моей комнате, – она показала рукой на дверь, – есть маленький столик. Давай его сюда. Будем чай пить.
Она проследила за Виталькиным взглядом и поправила юбчонку.
Виталька очнулся, прошел в ее комнату и огляделся. Комната была небольшая, но в ней было просторно и уютно. У окна стоял письменный стол с приставленным стулом, вдоль одной стенки – узкая деревянная кровать, вдоль другой – платяной и книжный шкафы. У кровати притулился низень-кий столик на колесиках, такой Виталька видел только у дяди Володи, маминого брата, несколько лет работавшего за границей и много чего там перенявшего. На полу был постелен красивый палас, на стенке над кроватью висел коврик. На подоконнике, с краю, стоял какой-то цветок в горшке и сидела, свесив ноги, большущая голубоглазая кукла с золотыми волосами и огромным голубым бантом, очень похожая на хозяйку. Никаких лишних вещей в комнате не было. И разбросанных по комнате шмоток, как у них с братишкой или, скажем, у Тошки, тоже не было.
Виталька прикатил столик в залу и поставил около дивана.
– Поставь сюда поднос и садись, – хозяйка показала место на диване у своих ног. Виталька перенес поднос на столик, налил в чашки чай и притулился на краешке дивана.
– Садись удобнее, я подвинусь. – Девчонка осторожно передвинула больную ногу к спинке. – Вообще-то мы не познакомились. Меня Ларисой зовут. Или Ларой, Лорхен, как хочешь. А тебя?
– Виталиком. – Виталька подвинулся, располагаясь удобнее.
– Ты не торопишься?
– Ну… Не очень. А что?
– Побудешь тут, пока мама придёт? А то мне… прыгать… не очень…
– Ну конечно! – Виталька уже забыл, зачем ехал на этот край города.
Они с удовольствием пили чай и болтали – обо всём на свете, как это обычно бывает, когда дети только что познакомились и понравились друг дружке. Лариса была начитанная и умная, нисколько не задавалась и понравилась Витальке сразу. Чем-то она была похожа на Анку, такая же умная и много знающая, только Анка корчила из себя принцессу и вела себя соответственно, а Лариса казалась очень простой и открытой.
Очень быстро Виталька узнал, что Лариса – его ровесница, перешла, как и он, в девятый класс, что папа у неё, тоже, как и у него – геолог, и сейчас он за границей (ну прямо полное совпадение!) и живут они сейчас вдвоём с мамой; что она любит литературу, только не школьную, обязательную, а вообще, и не любит химию, в основном из-за химички, которая к ней придирается, а историю вообще обожает, и тоже, в основном из-за Леонид Аркадича, историка, потому что он рассказывает не по учебнику, а очень интересно, просто заслушаешься; что она дружит с соседским Сашкой, а настоящих подруг у неё нет, потому что они все вертихвостки и ненадёжные; что она любит Магомаева и Хиля, а Высоцкого не очень понимает, что тётя Тамара, соседка, женщина хорошая, но очень вредная и придира, и ещё много-много интересного из её насыщенной жизни. А когда она сказала, что пишет иногда стихи, и прочитала короткий, всего в три четверостишья, но очень чувственный стишок про весну и про любовь, Виталька совсем расчувствовался и даже прочитал своё, с которым выступал на городском конкурсе юных дарований и даже получил какой-то приз.
Вечером пришла мама и очень удивилась, когда дверь открыл незнакомый ей мальчишка. Ахнула, увидев перебинтованную ногу дочери, но та её быстро успокоила, сказав, что Виталька – молодец, ногу ей сразу вправил, было больно только чуть-чуть, а сейчас не болит совсем, но всё равно назавтра надо вызвать врача, потому что до школы она не допрыгает, а драмкружок и без неё переживёт, но лучше справку сделать, и вообще. Виталька – хороший парень, только живёт в другом конце города. Но это ерунда и он обещал, что будет приезжать, и никакую соседскую тётю Тамару просить не надо, а они всё сделают сами. И папе звонить и беспокоить не надо, потому что всё равно приехать не может и только расстроится, а это всё пустяки, ну полежит недельку дома и всё пройдёт, а туфли на высоких каблуках она всё равно носить будет и вообще, нога подвернулась не из-за каблуков, а совершенно случайно.
Виталька поразился, как много можно сказать одним духом. У него так никогда бы не получилось.
Потом они сидели на диване и снова пили чай. Ларисина мама, её звали тётя Валя, угощала вкусным клубничным вареньем и ненавязчиво расспрашивала Витальку о его жизни. Она посмеялась совпадению, что его папа тоже геолог и тоже сейчас работает за границей, посетовала, что ей, как и Виталькиной маме, приходится часто ездить в командировки и оставлять Ларочку на тётю Тамару (Витальку с братишкой мама оставляла на соседку тётю Нину, но та ребятам доверяла и не очень докучала и они, в основном были на самовоспитании).
Домой Виталька попал часов в девять вечера. В голове была каша, задуманное дело он не сделал, до знакомого так и не доехал. Но зато в его жизни появилась Лариса, Лорхен, Лара, Ларочка, ей было больно и плохо и о ней надо было заботиться.
Правда, Виталька не помнил, чтобы обещал приезжать и ухаживать за ней, но когда она про это сказала матери, решил про себя, что так и будет.
III
Утром, чуть поднявшись и испросив у матери рубль на транспорт-ные расходы и обед, он отправился через весь город к Ларисе. В автобусе он, может быть, впервые ощутил, как медленно может тянуться время, насчитал восемьдесят семь девяток в номерах встречных машин и обглодал по дороге все ногти, влетел на третий этаж, как на крыльях и только нажал на кнопку звонка, как дверь тут же открылась. Как будто она стояла за дверью и ждала. Ждала его.
– Ты пришёл? – Как будто он мог не прийти! – Привет, проходи! – она посторонилась, пропуская его.
– Привет! – он по-мальчишечьи протянул ей руку. – Как твоя нога?
– Уже лучше. Но пока прыгаю. Наступать больно, я пробовала.
– Давай я помогу. – Виталька, как давеча, подставил плечо.
Она опёрлось на него, и он помог ей допрыгать до дивана в комнате.
– Садись, – предложила она, располагаясь на диване и снова вытягивая больную ногу вдоль него. Виталька глянул на неё и не удержался – рассмеялся. Он только сейчас обратил внимание на то, как она была одета. На ней была пронзительно-зелёная тонкая маечка на голое тело и совершенно невообразимые широченные пожарно-красные шорты, доходившие ей до середины бедра.
– Ты чего? – она было нахмурилась, но тут же рассмеялась и пояс-нила: – Это мне дядька Сёмка из-за границы привёз. Папин друг, они вместе работают. Ты не думай, я это только дома надеваю. Когда только свои.
"Ого! – подумал Виталька, – я уже свой, получается. Быстро, однако!"
– Да нет, всё нормально, – сказал он вслух. – В конце концов, каждый одевается…
– В меру своей глупости! – закончила за него Лариса. – Но ты не беспокойся. Я не последняя дура. И как выгляжу – знаю. Просто иногда хочется…
– Повыпендриваться! – Виталька снова рассмеялся.
– Ну, если тебе не нравится, я переоденусь.
– Да ладно! Не обращай на меня внимания.
– А ты – на меня.
– Ну, это будет трудно. И потом, я ведь приехал о тебе заботиться. А если я не буду обращать на тебя внимания, какая же это будет забота?
– Да я не в том смысле. Не обращай внимания на мой прикид.
– На что? – не понял Виталька. Слова "прикид" он тогда ещё не знал.
– Ну, на одежду мою.
– Ладно, проехали. Ты кушала?
– Ты не беспокойся. Мы с мамой позавтракали. Мама вызвала врача, после часа будет.
– Хорошо.
– В общем-то, мне ничего не надо.
Виталька даже растерялся. Он думал, что за больной надо будет ухаживать, надо будет что-то делать, может, накормить, в магазин сбегать, или, там, в аптеку, а получается, ничего и не нужно.
– Тогда… может, я поеду?.. – Виталька откровенно расстроился.
– Нет, нет, что ты!? Очень хорошо, что ты приехал. Я бы тут одна со скуки сдохла! Хочешь мои марки посмотреть? Или ты торопишься?
– Нет. В смысле, не тороплюсь. А марки какие?
– Ой, у меня очень много! Целых три альбома! Я давно собираю. Начала, ещё когда совсем маленькая была. Там, в детской, в столе, в правом верхнем ящике посмотри.
Виталька прошёл в Ларисину комнату, открыл верхний ящик. Аль-бомы лежали под несколькими общими тетрадками, Виталька аккуратно вытащил тетрадки, потом альбомы, потом положил тетрадки на место и собрался нести альбомы в гостиную, но Лариса вдруг крикнула:
– Подожди! Здесь темно, положи альбомы, помоги мне перебраться.
Он помог ей допрыгать в детскую, она уселась за стол и приказала: – Принеси стул, садись. Я тебе сейчас всё расскажу. Ты марки собирал когда-нибудь? У тебя какие были?
Виталька марками увлекался года два назад, собрал два кляссера, потом к этому делу охладел, коллекция потихоньку расползлась по друзьям, и у него почти ничего не осталось. У Ларисы всё было по-другому. Марками она занималась всерьёз, про каждую серию рассказывала целую историю, некоторыми откровенно хвасталась, говорила, какие они редкие и дорогие. Рассказывала она живо и подробно, слушать её было необычайно интересно, и они не заметили, как прошло пол дня.
IV
В прихожей зазвонил звонок, Виталька подхватился бежать открывать.
– Это, наверное, докторша, – почему-то испугалась Лариса. – Давай я лягу на кровать, а то неудобно – докторша пришла, а я вроде бы и не больная.
Виталька помог ей перебраться на кровать, поправил подушку и пошёл открывать дверь.
– Так, – прогудела неожиданным полубасом врачиха, когда Виталька открыл дверь. – Где здесь больной… – она поглядела в блокнотик, – Зайцева Лариса Васильевна, пятнадцати лет?
– Эт-то там… – немного растерянно показал Виталька на дверь детской.
– А вы, стало быть?..
– Ну… Я за ней ухаживаю…
– Ага. Ухажёр, значит. Ну, ведите, ухажёр.
Лариса хихикнула. Виталька совсем стушевался.
– Та-ак. Больной слаботранспортабельный. Что эт ты, милая, так вырядилась? – Лариса весело оскаблилась. – Ухажёра на наличие мозгов проверяешь? Или свои растеряла? Ну, рассказывай, дорогуша, как ты до такой жизни докатилась?
Лариса разулыбалась. Видно, врачиха была хорошая знакомая.
– В общем, тёть Шур, это было так: я выходила из автобуса…– она подробно, не упуская никаких мелочей, рассказала, как было дело. Тётя Шура посмеивалась и вставляла короткие реплики: "Ну, милая, я и в свои сорок на каблуках еле хожу", "Так ухажёр-то новоиспечённый, оказывается! То-то, я думаю: кто это мне дверь-то отворяет!" и тому подобное. Когда Лариса дошла до того, как Виталька поставил её ногу на место, – она так и выразилась: "поставил мою ногу на место" – тётя Шура подняла очки на лоб и одобрительно посмотрела на Витальку из-под очков. Тот скромно сидел на стуле, смущённо улыбался и слушал.
Выслушав Ларису до конца – видно, терпеливая была врачиха, ко всяким излияниям привыкла – тётя Шура осмотрела ногу, покрутила её так и эдак, отчего Лариса поморщилась, видно, пока всё-таки было больно, пока-чала головой, вздохнула и пренебрежительно сказала:
– Да… Ногу оттяпать придётся… Наверное… Вот по сих, – она провела рукой посередине бедра.
Виталька побледнел, а Лариса смотрела на тётю Шуру, раскрыв рот.
– Ладно, может и оставим… Рот то закрой, кишки простудишь, лечи тебя потом. Да… Симулянтка ты, подруга. С такими травмами – на Эверест ходют…
– Так ведь больно же… – то ли обрадовалась, то ли растерялась и принялась оправдываться Лариса.
– Ну, Бог с тобой. Денька два-три похалтурь. А там видно будет. У тебя каникулы, справку, я понимаю, тебе не надо?
Лариса потупилась: – Я вчера драмкружок пропустила. А у нас Циля Романовна. Она же знаете какая?!
– Да уж, Цилечка – молодец! "Ты можешь заболеть, захандрить, по-пасть под автобус, даже умереть, но на спектакль явиться обязана!" – процитировала она неизвестную Витальке руководительницу драмкружка. – Чёрт с тобой, крестница, медовый месяц я вам, молодым, не обещаю, а недельку – ладно уж. – Она села за стол выписывать справку.
Лариса вскочила с кровати, пропрыгала к ней на одной ноге, крепко обняла и поцеловала в щёку.
– Ладно, ладно! Распрыгалась! Доведёшь ты меня до нехорошего! Ладно бы от школы освобождаться! А то – от Цили-то! Нешто надоела?
– Нет, почему? С ней интересно. Только ведь больно же.
– Ну, так пусть ухажёр провожает. Идти не можешь – пусть на руках несёт. Привыкает.
– Так далеко же. Три остановки. А я тяжёлая!
– Да уж. Гов… – она осеклась, посмотрела на Витальку поверх очков и продолжила: – Ерунды в тебе всякой хватает. В общем, через недельку – ко мне в кабинет. Сама придёшь. На своих двоих. Вот тебе рецепт, пусть ухажёр в аптеку сбегает. А справку не надо. Я Цилю сегодня сама увижу, скажу. Ты там не заглавную роль играешь?
– Заглавную. Только спектакль будет в сентябре, ещё времени много.
– Та-ак! – тётя Шура снова посмотрела на Витальку из под очков и вручила ему рецепт. – Пойдёшь сейчас со мной, мне в сторону аптеки идти. Купишь мазь, мазать два раза в день, утром и вечером, щиколотку, где вывих был. Всю ногу не обязательно.
Виталька покраснел.
– Что сидишь, собирайся. – Тётя Шура чмокнула Ларису в щёку и пошла в прихожую, сказав напоследок: – А ты ногу разрабатывай помаленьку. Да не лежи постоянно, жиром зарастёшь, мальчики любить не будут! Ухажёр, вот, любить не будет. И шмотки переодень! Не позорься!
Виталька, немного ошарашенный этой, в общем-то, трепотнёй, впри-прыжку помчался за ней.
На улице тётя Шура хлопнула себя по лбу: – Чёрт побери, деньги-то не взяли!
– У меня есть, – Виталька покраснел. От рубля у него оставалось ещё девяносто копеек, правда, сколько стоит мазь, он не знал.
– Ладно, понатратишься ещё. Фрейлин Лорхен – та ещё транжира! Я мазь возьму, а с Валентиной мы потом расквитаемся. Ты Ларку правда только второй день знаешь?
– Да. – Виталька даже удивился. Казалось, он знал Ларису всю жизнь.
– Ты с ней поосторожней.
– А что? – не понял Виталька.
– Заводная она. Сластёна. Во всём. С детства. И дурочка ещё. Ну, не маленький уже, понимать должен! И то сказать – на самовоспитании. Отца почти не видит. Да и мать вся в работе. Так что думай.
Виталька пожал плечами. Он ничего не понял, но подумал: "Мы тоже на самовоспитании, и ничего. Живём же."
– Тёть Шур, а что она любит? – спросил он вместо ответа.
– Кто, Ларка? Да всё она любит. Жить она любит. Нравиться она лю-бит. Любить она любит. Читать, рисовать, стишки писать. Много чего она любит. А что?
– Да как-то приходить с пустыми руками…
– А, вон ты об чём… Цветы все женщины любят. Тебе сколько? Пятнадцать? Понимать уже пора.
В аптеке тётя Шура затребовала оскалиновую мазь, на месте пресекла робкую попытку Витальки рассчитаться за неё, он забрал мазь, попрощался и направился обратно.
Пока он ходил, Лариса успела переодеться – теперь на ней была голубая лёгкая майка, тоже на голое тело и коротенькие обтягивающие шортики из джинсовой ткани – фирменный знак тех немногих детей, чьи родители успели поработать за границей. Смотрелась она сногсшибательно, Виталька даже присвистнул.
– Что, так лучше? – она ревниво осмотрела себя в трюмо, стоявшем в прихожей, и уже не дожидаясь приглашения, опёрлась на Виталькино плечо.
Потом они снова смотрели марки, обедали, сидели и болтали, время до вечера прошло незаметно.
Ларисина мама, которой открыл дверь, конечно, снова Виталька, встретила его, как доброго старого друга, весь вечер провела с ними, и только когда он уже собрался домой, спросила, не волнуется ли его мама, когда он так поздно едет через весь город. Виталька беспечно махнул рукой и распрощался.
V
На следующий день – мать снова расщедрилась на целый рубль, хотя он и не просил об этом – перед тем, как подняться к Ларисе, Виталька дошёл до ближайшего скверика и купил на целый рубль небольшой букетик цветов. Он покупал цветы впервые в жизни, никогда ещё никому, даже матери на Восьмое марта, цветов не дарил и понятно, дарить их не умел и страшно переживал, так как совершенно не знал, как отнесётся к подарку Лариса.
Анка, скажем, приняла бы такой подарок, как должное, хотя и по-гнала бы сестрёнку Татку за вазой, потом за водой, потом ещё за чем-нибудь абсолютно не нужным и уже потом значительно посмотрела бы на дарителя и очень веско, совсем, как её мама, сказала бы: – Это ты молодец, это ты здорово придумал.
А Тошка просто бросила бы букет на тумбочку в прихожей и занялась бы с тем же дарителем каким-нибудь, как ей кажется, важным делом.
А вот Лариса…
Лариса приняла цветы с восторгом. Когда Виталька неумело протя-нул букет и буркнул: – Это тебе… – она диковато посмотрела на него, бук-вально выхватила букет, отчаянно хромая, вприпрыжку проскакала в комна-ту, схватила вазу из серванта и запрыгала на кухню. На Виталькино: – Давай я помогу! – крикнула: – Ладно, ладно! – и проскакала в свою комнату. Там она поставила букет на середину стола, долго расправляла цветы, видно, место для букета ей не понравилось, она подвинула его на угол. Тоже не понравилось, снова передвинула на середину. Поправила цветы в вазе. Посмотрела на Витальку – так хорошо? Нет? – и, слегка раздвинув занавески, переставила букет на подоконник между горшком с фикусом и куклой и встала рядом, маленькая золотовласая, голубоглазая фея из волшебной сказки. Потом подскочила к стоящему у порога Витальке, поднялась на цыпочки и чмокнула его в щёку. Виталька был сражён. Он стоял столбом, боясь пошевелиться – до этого его целовали только мама да родные тётки. Да ещё чокнутые соседки, Таська с Туськой учились на нём целоваться. Но тут было совсем другое.
А Лариса повернулась к окну и просто сказала: – Смотри, как красиво. Спасибо.
Он стал приезжать каждый день. С Ларисой было легко и просто и как-то уютно. Она была очень контактная, открытая и добрая внутренней добротой, совершенно не задавалась, не кичилась своими знаниями, хотя знала очень много. У её папы была большая библиотека, она с удовольствием читала сама и пересказывала прочитанное Витальке. Она умела рассказывать, но и слушать тоже умела. Не перебивала, не заявляла тут же, как только он начинал говорить: – А вот у меня тоже!.. – как, скажем, Тошка. И никогда не смеялась, даже если он ляпал что-то не то.
Она тоже прикипела к нему, ждала его появления, мягко журила, если он где-то задерживался. И тут же без всяких особых приветствий и церемоний загружала его оставленными на день делами, или доставала какую-нибудь игру и они играли, болтали и ещё больше прикипали друг к дружке. Казалось, они дружат давным-давно, всю свою жизнь, а не какие-то несколько дней.
Матери их относились к этой дружбе спокойно, только переживали, что живут они в разных концах города. Капа Ивановна, Виталькина мать знала о Ларисе только с Виталькиных слов, но он так рассказывал о ней, что она живо её представляла и была довольна, что сын не болтается Бог знает где, а проводит дни напролёт с хорошей девочкой.
Тётя Валя видела Витальку воочию, не раз говорила с ним, доверяла ему всецело, за дочку не беспокоилась: Ларочка не шлялась по киношкам, не знакомилась чёрт знает с кем, а была дома и при надёжном друге.
VI
Недели за три до начала занятий в школе тётю Валю направили в командировку на десять дней. Перед отъездом она усадила Ларису с Виталькой перед собой и дала наставление: – Я уезжаю. Продукты на кухне есть, вам хватит. Если чего понадобится – деньги в шкафу в моей комнате. Виталик, за тратами следи – Ларка человек ненадёжный. Высвистит на ка-кую-нибудь ерунду, а потом на хлеб нету, по соседкам бегает, занимает. Мне даже неудобно, вроде я родной дочери денег не оставила. А ты – человек надёжный. Я вернусь скоро. Через десять дней. Не скучайте тут. Да за порядком следите.
Вечером этого дня Виталька приехал домой очень поздно, чуть не с последним автобусом. Мать уже волноваться начала. Он рассказал, что тётя Валя уехала в командировку и попросила его за Ларисой поухаживать, та ещё хромала и на улицу старалась не выходить. Так что, ему придётся задер-живаться допоздна. Он не решился просить, чтобы мать разрешила эти дни пожить у Ларисы, но она сама предложила: – Там у Лариски твоей диван есть? А телефон рядом есть где-нибудь? Как в магазин выбираться будешь, звони мне на работу, чтобы я не волновалась. Нечего тебе в заполночь по городу мотаться! Только глупостями там какими не займитесь! Рано вам ещё!
Он густо покраснел, буркнул: – Ну вот ещё! Придумала тоже! – страшно обрадовался и не мог дождаться утра.
Утром он чуть ли не с порога выложил Ларисе такую новость. Она тоже обрадовалась, весь день была на взводе, не позволила разогревать при-готовленные матерью перед отъездом обед и ужин, всё делала сама, вела себя, как заправская хозяйка дома, даже мусор заставила вынести таким же тоном, каким это делала его мать. Вечером заставила его раздвинуть диван, не обращая внимания на его робкое: – Зачем? Я и так помещусь! – сама застелила его постель, просидела рядом допоздна. А ночью, когда он уже засыпал, приковыляла к нему из своей комнаты и заявила: – Мне там скучно одной. Подвинься. Расскажи что-нибудь интересное! – залезла к нему под покрывало и вытянулась рядом.
Виталька лежал, не жив, не мёртв, боялся шелохнуться – Лариса ворочалась, устраиваясь поудобнее, и касалась его ног своими голыми ногами, отчего он вздрагивал, как от ударов током.
Она, наконец, легла на бок, опёршись грудью на его грудь и бок и прижимаясь к нему по всей его длине, провела пальчиком от переносицы до подбородка: – Скажи ″У-у-у″!
На ней были только тоненькая короткая маечка и маленькие трусики ласточки и её прикосновения волновали его необычайно. Он лежал на спине, и это было слишком заметно даже через покрывало. В комнате горел только тусклый ночник, но она увидела это и хихикнула: – Ты от меня раздразнился, да? Сильно раздразнился?
Виталька не знал, куда деться, ему было стыдно. Хотелось повернуться на бок, спрятаться, чтобы она не видела. А она ещё и закинула голую ногу ему на ноги, стало совсем невмоготу. И убежать от неё он не мог, да и куда было бежать?!
Она снова провела пальчиком от его переносицы до подбородка: – Ну скажи ″У-у-у″!
– У-у-у! – прогудел он, она затеребила пальчиком по его губам, получилось ″Бу-бу-бу-бу″. Она захихикала: – Ещё!
От её дурачества Виталька немного успокоился, перестал дрожать. Прижатой между ними к дивану руке было очень неудобно, он постарался вытащить её. Лариса слегка отодвинулась, пропустила руку наверх, завела её себе за спину и легла снова, прижавшись: – Обними меня. Крепче! Ещё крепче. Не бойся! Хочешь, я тебя поцелую? По-настоящему.
Не дожидаясь его ответа, она потянулась к его губам, почти легла на его грудь, очень волнительно прижимаясь к нему маленькими грудками, и поцеловала взасос. И он провалился в какую-то многоцветную пропасть, не понимая, что он делает и что с ним происходит, и только очнулся на секунду, когда она вскрикнула от первой боли, и тут же снова провалился, так как она замотала головой, снова впилась в него губами и не отпускала до самого конца.
VII
Утром Виталька проснулся после Ларисы, она уже разогревала зав- трак на кухне. Он хотел встать, но обнаружил, что лежит совсем голый: его испачканные в крови трусики вместе с простынёй Лариса всполоснула ещё ночью, и они сохли на террасе. Других, естественно, не было, спортивное трико, в котором он приехал, лежало на стуле в другом конце комнаты. Пока Ларисы в комнате не было, он поднялся, хотел тихо пройти к трико и одеться. И, как это обычно бывает, когда хочешь что-то сделать тихо, загремел пуфиком, который не к месту оказался на дороге. Лариса тут же пока-залась в двери комнаты, увидела его голого, издала воинственный клич ирокезов, обнаруживших белого врага, и, прихрамывая, принялась гоняться за ним, весело смеясь и не давая одеться.
Он увёртывался, прятался от неё за столом, стоящим посередине комнаты, старался надеть трико, пока она была по другую сторону стола, не успевал, потом бросил трико в неё и сцепился с ней, как борец на ковре.
Она тоже была не больно одета, в одном коротком фривольном халатике, во время борьбы сверкала голой попой, так что возбудились они моментально и тут же на ковре закрепили то, что изучали ночью, и пришли в себя, только когда с кухни запахло подгоревшим омлетом.
Шутя и посмеиваясь, Лариса скормила ему провороненный завтрак, крепко пережаренный и, к тому же, ещё и пересоленный, оставив себе только маленький кусочек. Он мужественно проглотил всё, а когда она сама попро-бовала то, что осталось, долго отплёвывалась и сказала, что её мама всю жизнь о таком зяте мечтала: папа ошибок в еде не терпел!
После завтрака Лариса заговорщицки посмотрела на него и сказала, что у них есть книги, которые мама пока смотреть не разрешает. На минуту исчезла в маминой комнате и вышла, неся здоровенный альбом.
Альбом назывался ″Эротическое искусство эпохи Возрождения″. Они уселись на диване, она положила альбом себе на колени и открыла.
Альбом начинался с Тициановского ″Рождения Афродиты″. Почему эту картину отнесли к эротике, было непонятно, эротической она могла быть только для каких-нибудь шестиклашек. Потом, правда, пошли и другие картины, куда более эротичные. ″Капризница″ Ватто, например.
Лариса комментировала каждую картину по-своему, не всегда прилично, почти как друг, сосед и одноклассник Витальки Боб, когда Виталька с друзьями Бобом и Валькой выискивали в энциклопедии такие произведения. У родителей Витальки была Большая советская энциклопедия. Они подолгу рассматривали обнажённых женщин и комментировали увиденное, Боб – со смешками и не очень цензурно, Валька – смущаясь и краснея, а сам Виталька – больше с художественной стороны. Правда, при этом он кривил душой, его интересовала не только художественная сторона.
Лариса перелистнула очередную страницу:
– А вот, смотри, ещё какая.
Это была Врубелевская Даная.
– Тебе нравится? – Лариса смотрела на него, прищурив глаза.
– Красиво…
– А у меня знаешь, что есть? Ну, то есть, не у меня… У папы.
Виталька вскинул голову.
– Подожди, я принесу. – Лариса поднялась, прихрамывая, проковыляла в комнату родителей и через минуту вернулась, неся стопку каких-то красочных глянцевых журналов.
– Вот, смотри, – она положила журналы на диван.
– ″Пентхаус″, – прочел Виталька на обложке верхнего и отчаянно по-краснел: на обложке красовалась пышная девица с обнажённой грудью, махоньким треугольничком ткани на интимном месте и в весьма соблазнительной позе. Он ошарашено глянул на Ларису, та пыталась выглядеть равнодушной, но ей это плохо удавалось. Она тоже порозовела, губки её собрались в бантик – в общем, капризница с картины Ватто, да и только. Она уселась на диван рядом с Виталькой, положила журналы себе на колени и начала неторопливо перелистывать страницы.
Фотографии были одна чище другой, такие Виталька даже с Бобом и Валькой смотреть постеснялся бы, не то, что с девчонкой, да ещё с такой девчонкой! Лариса же с удовольствием смотрела и на картины, и на его реак-цию на них. Она завелась, глаза её горели. Показывая очередную фотку, она без тени смущения заявляла: – Мы вот так попробуем, да? И вот так тоже! И вот так!
Виталька только шумно сглатывал откуда-то набравшуюся слюну во рту и согласно кивал головой.
Не досмотрев до конца даже первого журнала, Лариса подхватилась: – Я сейчас, ты смотри, а я сейчас.
Она исчезла в своей комнате, долго шуршала там шмотками и, на-конец, появилась в дверях в пышном белоснежном платье, обтягивающем сверху и колоколом спадающем вниз с бедер. На голове её красовалась фата.
– То, что было ночью и утром, было неправильно. И не считается, – заявила она, – Надо, чтобы всё было по настоящему! И чтобы было красиво. Чтобы мурашки и дрожь до самого нутра! Сейчас мы, как будто, удрали от всех со свадьбы, у нас ещё ничего не было и ты будешь меня раздевать! И смотреть так, как будто ты меня ещё не видел.
VIII
Вся следующая неделя прошла в любовных играх. Лариса оказалась безудержной фантазёркой, заставляла Витальку перепробовать всё, что они видели в папиных журналах, потом выдумывала сама такое, что у него волосы дыбом вставали, не говоря уже обо всём остальном. Бурно делилась своими впечатлениями, совершенно ничего не стесняясь, и тут же выкладывала, как ещё ей хотелось бы попробовать. Виталька поражался – ни одна из его знакомых девчонок даже заикнуться о подобном не могла. Даже соседка Туська, пару раз раздевавшаяся перед ним догола и игравшая с ним в совсем недетские игрушки.
Сначала Виталька от этого смущался, очень стеснялся, что она видит его возбуждённое естество, потом немного привык.
А потом они попались. Тётя Валя вернулась на два дня раньше срока. Она открыла дверь своим ключом, вошла в дом тихо, хотела устроить им сюрприз. А получилось, что сюрприз устроили они, причём такой, что она никак не могла прийти в себя. Когда она приоткрыла дверь детской, Виталька с закрытыми глазами лежал на спине на Ларисиной кровати, а она скакала на нём, изображая лихую амазонку. Они были совершенно голые и пыхтели так, что принять это за какую-то другую игру было никак невозможно.
Тётя Валя не стала устраивать моментальную истерику, вышла, прикрыв дверь, и только дождавшись, когда они затихли, подошла к двери и тихо сказала: – Может, теперь вы уже оденетесь и выйдите?
Они переполошились, никак не могли одеться, потом всё-таки со-брались и вышли, глядя в пол. Витальке больше всего хотелось сбежать куда-нибудь с глаз долой. Лариса чувствовала себя не лучше.
– Садитесь, голубки мои, – тётя Валя старалась на них не смотреть, – что будем делать?
Они молчали, что они могли сказать? Просить прощения? За что? За то, что им было очень хорошо вдвоём? За то, что им обоим очень понравилось принадлежать друг другу?
Тётя Валя помолчала, потом с болью сказала: – Как же так, Виталик? Я же тебе так верила! Ну, эта неуправляемая – понятно! Но как же ты-то?!
Он готов был провалиться сквозь землю. Уж лучше бы она ругалась, кричала, топала ногами, как Туськина тётка, тётя Наташа, когда узнала об их с Туськой игрушках.
– Тёть Валя, – выдавил он, всё так же глядя в пол, – я очень люблю Ларису. И без неё не могу. И она тоже.
– Любишь, это хорошо, – тётя Валя вздохнула, – только немного рано это всё у вас. В ваши пятнадцать любят, всё-таки, немного по-другому. Вам ведь до совершеннолетия ещё три года ждать! Вы хоть предохранялись? Ведь и детки могут пойти, что тогда делать будем?
Виталька с Ларисой переглянулись – об этом они, как-то, не думали совершенно. Тётя Валя снова вздохнула, потом посмотрела на Ларису: – Как же мы папе про такое скажем? Он же не переживёт!
Лариса сорвалась с места, бухнулась матери в ноги, обхватила её колени и разрыдалась: – Мамочка, не надо! Папе не надо ничего! Пусть он не знает, пусть думает, что у нас всё в порядке!
– Значит, врать папе будем? Вместе, да?
– Нет! Не врать! Просто не надо ничего говорить! Пусть ничего не знает! Мамочка, не надо! Я больше не буду ничего! Мы больше не будем, ладно? – она посмотрела на Витальку. Он молчал, что он мог сказать? Обещать, что больше ничего не будет? Они же так не смогут. Сама Лариса и не сможет. Врать дальше и её маме? Очень не хочется. А разве мама раз-решит им играться так и дальше?!
– Ладно, дети мои, – тётя Валя взяла себя в руки, – Виталик, тебе спасибо, что врать не стал. И обещать то, что всё равно не исполнится.
Она помолчала, потом посмотрела на них совсем по-другому, как-то сочувствующе, что ли. Потом покачала головой: – Мать-то накормите с дороги? Или у вас с вашими игрушками и есть нечего? Одной любовью сыты?
Они тут же засуетились, побежали на кухню, принялись соображать что-нибудь на ужин.
Вечером Виталька уехал домой, на следующий день у них не появлялся. А когда приехал через день, дверь никто не открыл, а вышедшая на его стук соседка сказала, что тётя Валя увезла Ларису жить к сестре.
У него оборвалось сердце, внутри стало холодно и пусто, и весь мир стал чужим и ненужным…
IX
– Антонина!
Тошка встрепенулась:
– Я здесь, мам.
– Домой давай! Поздно уже.
– Иду! – крикнула Тошка, однако с места не сдвинулась. Она сидела, уставившись в землю и молча переваривала услышанное. Потом, наконец, подняла на Витальку глаза и проговорила:
– Я тоже хочу, чтобы так… Чтобы красиво… Чтобы мурашки. И дрожь до самого нутра… Да…
Виталька тоже долго молча смотрел на неё и вдруг, наверное, неожи-данно даже для себя самого, спросил:
–Ты это так хочешь, чисто теоретически? Или, скажем, с кем-то кон-кретно. Со мной, например?
Тошка взглянула на него гневно и процедила презрительно:
– Дурак.
Потом вдруг подхватилась и рванула в сторону своего подъезда, на бегу крикнув почти истерично:
– Дурак!..
Февраль 2008–декабрь 2010