Что ни слово, то яд, и в злобе порой неумеренна.
Ей язык человеческой радости не знаком".
Но не знает никто, что она ворожит тайком.
А она по ночам ползёт по земле повиликою,
И к огню, и к ветрам взывает с печалью великою,
Смотрит в воду она, будто в очи родной сестры.
На границе стихий заклинанья, как нож, остры:
"Вьюгой-метелицей, птицей-отшельницей
Я обернусь,
Вихрем чудесным, магической мельницей
Я закружусь.
Взор соколиный, набату подобное
Сердце в груди.
Эх, растворяйся, негодное, злобное,
Эх, уходи!
Вижу, в чьём разуме зло замышляется,
Горе ему.
Знаю, где сыч соловьём притворяется,
Горе тому.
Кто вероломен, кто замыслы чёрные
Носит внутри,
Души калечит, ему поручённые,-
Щепкой сгори!
Духом жасминовым, птичкой-затейницей
Я обернусь,
Ветром июньским, бумажною мельницей
Я закружусь.
Взор как у чайки, а сердце что домра и
Света светлей.
Эх, отворяйся, великое, доброе,
Эх, поскорей.
Вижу, чьи души любовью наполнены,-
Счастья им всем.
Ведаю, чьи добродетели подлинны,-
Счастья всем тем.
Кто бескорыстен, чьё сердце отзывчиво,
Ясного в ком
Разума много, полёта им птичьего,
Света им в дом!
А подлунный мир велик, могуч,
Мне дарует силу неба синь,
И моим словам замок да ключ
На века. Аминь! Аминь! Аминь!"
А с рассветом она опять средь людей нелюдимая,
Как и прежде, одна, как прежде, никем не любимая,
Что ни скажут в упрёк - отвечает одним кивком.
Ведь не знает никто, что она ворожит тайком.