За каждым следующим поворотом улица темней, страх тошнотворней. Стены враждебней, фонари глуше. За каждым углом поджидает он. Выбитые окна кричат: ты пропал! Клыками стёкол ухмыляются, провалом кривого рта. Жёлтые лампочки за убогими шторами, прищурившись, наблюдают.
Безлюдность пугает, толпа страшит вдвойне: а вдруг там… Он, Близняш. В сером пальто за серыми спинами.
«Как я попал… Не могу понять, как же я попал…»
Угрюмые люди нескончаемо ждут кособокий троллейбус, пятнами серых лиц едут в нём. Мимо, мимо, грязью обдавая. Никто не заходит на остановках.
Забившись в бетонный угол остановки, скуля «ммммм...», будто комар тоскливо, Стас Гон повторял про себя:
– Сон, сон, это сон. Я дома. Я отравился, я заболел, забыл, как просыпаться, но я проснусь. Я скоро проснусь...
Но если и так, шли вторые сутки. Близилась вторая ночь. Что она будет вдвое страшнее первой, Стас Гон не сомневался, а третьей он не переживёт.
Как это могло случиться? Небольшой городок, три района. Стас жил на юго-западе, – «хэппи нью ер, джингл белз, джингл белз!..» – на вечеринку поехал в северо-восточный район вытянутого вдоль моря городка и не смог вернуться назад, заблудился.
– Спасите кто-нибудь, спасите...
Близняш преследовал его день и ночь, сужая круги. Днём невзначай появлялся, то там, то тут. Ночью след в след шёл... Близняш – тот, кто приближается, но не в этом ужас...
Призрак мерещиться, будто в нём два человека... Близняш подобен землемерке с головой и хвостом, но без середины.
Шагает вперёд по вертикали отрезанной половиной. Серое лицо, поджатые ручки, как у скелета двуногого динозавра... Задней половиной подшагивает. Будто человек врезался в человека и пропал в нём. Спина в пальто – серая.
Так бродит по городу, подтягивая себя к себе, озираясь. Голова втянута в плечи. Называют призрак – Близняш.
Садится в транспорт, выходит на остановках, идёт вдоль рыночных рядов... Покупает громадную свиную голову и пропадает с ней.
«Как страшно бывает, оказывается… Мышцы свело, руку распрями, они лопнут. Хоть бы потерял меня, не заметил, хоть бы мимо… За что?.. Как же я попал… Сон, сон, это сон. Я отравился чем-то, я перепил на вечеринке. Пусть это белочка, пусть».
Какая белочка у мальчишки? Да они за девок, за новый год по паре глотков сладкого всего-то и выпили.
Вечеринка была у Яны. Заранее, в настоящий Новый Год у всех свои планы.
Квартира нормальная, только в её комнате стены чёрные, скелетики, черепушки, свечи... Девочка-гот, Януария – по паспорту! – привет, многолетняя психотерапия. Антураж в целом норм, сильно.
Народ потянуло к паукам, канделябрам и костям, сидели, травили байки.
Стас: «Гон! Гонишь, детка!..» Типа, он самый умный.
Стас Гон, в своём стиле, чего от него и ждать. Рано ушёл, больно девчачья вечеринка. И брелочки, всякая фигня, кабанчик розовый с плюшевым пятаком, символ года, ну, начерта ему? Не взял.
Автобус увёз его невесть куда.
Странный человек шёл с автобусом вровень, как будто его толкали в спину, но он удерживался на ногах. Автобус трясёт, стекло не мыто от создания мира. Привиделось.
На следующей остановке – этот – зашёл… Сел у передних дверей, единственных, которые открывал водитель...
Желудок свело, скрутило намертво, когда Стас Гон пробирался мимо... Не выдержал, взглянул. Серое лицо, натянутое, без складок, без возраста. В глаза смотрит, будто спит, будто в рожу дал только что и собирается дать снова.
Стас вышел, сплюнул. Огляделся.
«Овощебаза что ли? Гниль какая».
Что-то странно…Что же так странно?
А вот что: выключили цвет.
На юго-западе бесснежный декабрь сохранил пучки жидкой травы... Здесь – в помине нет. Вывески грязно-серые, люди серые, дома, небо и даже поворотники у машин блёклы, не оранжевы...
«Показалось. Что-то со зрением. Алкоголь неудачно лёг на таблетку от простуды».
Прошёл остановку, автобус догнал. Из автобуса выходил – этот... Как двое, один в другого ударился… Замер у газетного киоска.
Вспомнился меланхоличный голосок Яны-гота:
– А ещё у нас по району гуляет призрак – Близняш...
Все оживились, расскажи да расскажи. Стас взрослый, особенный, ему не интересно. Стас Гон демонстративно воткнул наушники, скептик, сноб...
Нервы сдали, рванул бегом.
Выдохся. Что вокруг? Незнакомые улицы, трёхзначные номера на троллейбусах.
– Где одиннадцатый?
– Кольцо троллейбусное – там-то...
– Как пройти?
– Дворами ближе.
Стас Гон зашёл во дворы и уже не сумел выйти из них, как ни старался. Выяснил, что отче наш не помнит наизусть.
Каждый следующий двор теснее, темней и опасней.
Болезненные, пустые надежды.
Ему чудилось, что вот-вот дом закончится переулком, что за следующим углом будет арка, что шум проезжей части явственно доноситься из неё...
Но дворы вели дальше во дворы, заканчивались тупиками.
Рвы перегораживали путь, занося ковш, разворачивался экскаватор. Хмурые непонятно кто в робах топтались среди жидких кустов на дорожке угрожающей стаей...
Узкий проём между стен.
«Выход на дорогу?! Шум колёс по слякоти!»
Нет. Ниша – дыра в подвал.
«Всё равно! Я пролезу подвалом!»
Сел, ноги спустил, но передумал вдруг. Улёгся на живот и заглянул в подвал.
Головокружение от высоты... На уровне двенадцатиэтажки внизу, оживлённая чередой машин, тянулась серая, бесцветная полоса проспект
Стас выдернулся обратно, спрятал лицо в ладонях. Его била дрожь: как оно получается? Как?..
– Что же Яна-готесса гнала про него?!
Пусто в башке, он не слушал. Помнил, как прощались в дверях. Яна неопределённо смотрела в его ботинки.
В чёрных волосах – светящиеся косички, зелёный локон, синие пряди… Яне Стас нравился. Она ему тоже, за то, что красавица, сравнить не с кем, но – закидоны… Как-то несолидно – с такой.
Ещё раз протянула брелок.
Стас пожал плечами, не взял:
– Зачем он мне? Скинь лучше гифки свои зачетные. Завтра котана в полдень, ровно двенадцать встречаю. Мурло деревенское, на все новогодние приезжает, ему покажу.
Яна тихо ответила, «с готскими ужимками, ОМГ...»
– Да ты хоть к полуночи доберись...
Как в другой жизни... Где его гонор?
Сидел на земле и скулил...
Ни один человек не смотрел на него. Бомж натуральный, нарик, к гадалке не ходи. И он не смотрел. Боялся останавливать взгляд на лицах, уже в трёх: в дядьке, в мужике с портфелем и в рыночной тётке увидел то самое лицо... Спящее, плоское, пустое.
– Ммммм... Помогите... Отправьте меня в дурку...
Бомж. Оборванный, грязный. Его били.
Всю ночь, догоняли и били. Он знал, кто. Ни защититься, ни убежать. Сначала легко, к рассвету – беспощадно.
Подножки, удары мимоходом в лицо, в спину, сильные, швыряющие об асфальт, в стену, об водосточные трубы.
Каждый раз по два удара, и лёд от них. Словно бросили куском льда в затылок и попали...
Поднимался, бежал снова. Думал, что бежит, еле шёл. К утру полз, вставал иногда, плёлся, держась за стены.
2.
Как ни странно, Стасу ночью стало хоть неимоверно страшней, но и легче. Ночью он бежал, не притворяясь нормальным, орал, проклинал его и себя.
«Эй, вы! Куда вы все попрятались?! Нет людей в этом городе?! А может, никогда и не было!»
Только Близняш и Стас Гон.
Горячее нарастающее чувство: сдамся.
Встал:
– Кто ты?! Я отдам! Что тебе надо?! Я всё отдам, всё!!!
Приближается… Ползёт вдоль домов...
Стас Гон пошатнулся и зарыдал от бессилия, пятясь, пятясь...
«Не сдамся, не могу… Что с ним, почему он так, гусеницей?.. Что оно такое?.. Бежать!»
Широкие освещённые витрины оказались ловушкой.
Теперь не выйти из супермаркета. Стеллажи, вешалки…
Нет выхода, нет касс, просто нет!!!
Дверь в подсобку.
Коридорчик.
Тупик.
«Всё, приехали».
Солнце ушло. Где-то скрылось за сизый, морской горизонт.
Наручные часы пропищали время заката, приложение, с фишками, понтовые часы...
Стена под взмокшими лопатками.
Лицом к лицу – оно… – сутулое, дымное… – Близняш.
Серая голова трясётся как поджилки у Стаса, мелко трясётся. Руки протянуты к нему, раскрыты широкими блинами ладоней: иди ко мне... Пальцев нет.
Стас цеплялся за штукатурку, обламывая ногти. Обломки впивались под них...
«Если нет пальцев, что это?»
Из дымных блинов ладоней пять костяных фаланг нацелены в грудь.
Стас увидел и сразу ощутил их внутри себе, как руку хилера. Пять воняющих плесенью, гнилых лучей.
Близняш неторопливо развернул ладонь, и костяные пальцы закрутились в пучок. Сомкнулись на сердце…
«Двести в минуту. Сейчас разорвётся».
Сердце похолодело, замедлилось.
– …кто ты... кто... не убивай меня... что ты такое... где я...
Пальцы щупали, сжимали. Водили по сердцу, что-то оценивая, чем-то тошнотворно наслаждаясь. Теплом, дрожью.
Близняш стоял, выставив бёдра, уродливым вопросительным знаком в сером пальто и одна нога прижимала колено острой болью к стене.
Ударил с размаху лбом в лицо. Отстранился... Наблюдал, как по гримасе слёзы бегут. Провожал каплю за каплей пустым взглядом...
Пахнуло затхлым и железным.
Близняш качнулся в обе стороны, разрываясь на липкую серую жвачку между собой.
Стас зажмурился. В проёме никого не было, но оттуда пополз хрип...
Истошный шёпот:
– ...отдай мне... сссуй... тащщщи... завязззыыай крепчччче!..
Близняш взметнул мятую тьму над головой Стаса, накинул и затянул завязки...
По железной лестнице, ударяя дважды об ступеньку, Близняш тащил жертву в мешке... Тащил и колол под рёбра острым ногтем, протыкал, доворачивал.
В подвале вытряхнул мешок из тьмы пред тьмой...
Склонился обоими телами и вдруг пропал с отчаянным, полным тоски воем!
Так завопил бы Стас, но у него голоса не осталось.
– ...видишшшь?.. - спросила тьма.
Стас Гон не видел, он размазывал кулаками слёзы.
Всё, что было в подвале, мусор, пакеты, мешки, верёвки, всё закрутилось смерчем, схватило его за лодыжки и шарахнуло о бетонный пол.
Умер.
На втором ударе прилетел во что-то мягкое, кожане, сопливое.
– ...теперь видишшшь, сссучёнок?..
Стас поднялся на четвереньки и увидел.
На расчерченном полу лежит свинья размером с корову. Мертвая, по частям, полный комплект: туша, голова, ноги, кишки...
– …сссосунок, домой хочешшшь?.. но не сссразу… я выведу тебя к её дому… пригласи её сссюда…. скажи, у тебя тоже для неё подарок... ссслышь?.. понял?.. талисссман года... но сссначала, слышишь? Трахни её… признайссся в любви, трахни и приведи сссюда… она пойдёт за тобой… Януария… пойдёт, и не дойдёт до января…
Глухой смех.
Стас кивнул, отполз, поскользнулся на кишках.
«Неужели я ещё живой?»
– …сссо мной так не сссоглашаются!.. не так сссо мной!.. поклонись и ссскажи... ты знаешь, как... ты понял, как… ты знаешь... вссстал передо мной!..
Стас вцепился в свои плечи, дрожащими руками наперекрест, чтоб не упасть.
Встал, поклонился:
– Я кланяюсь... тебе.
– …тебе?.. кому же?.. кому тебе?.. – смеясь, зашипела тьма... – тебе показаться?.. Чтобы ты знал, кому?..
- Не надо! Я приведу её! Я приведу...
– …ссспеши... день у тебя короткий, сссучёнок... последний... а не приведёшшшь, Близняшшш заберёт тебя… заберёт навсссегда – третьим… понял, сссучёнок? Отрежет ссс тебя лицо, не будет у тебя лицааа ахаххааа-хааа-хааа-а-а-а…
3.
Воскресенье, десятый час утра.
Ещё двадцать какое-то декабря, на улице – ни души, словно первого января прогуляться вышел.
Проспект ковровой дорожкой стелется…
Ног не чуя, Стас Гон проходил его снарядом навылет.
Ни усталости, ни тремора в коленях. Он в чёрной куртке, в чёрных сапогах. Где нашёл? Не помнит! На помойке нашёл, добрые люди выложили. Блестит лаковая кожа, пахнет склепом и мертвецом. Стаc Гон быстро идёт, против ветра, обгоняет затхлый запах. Его не узнать.
Лёгкость в ногах, поперёк лба складка.
Летящий походняк, лишь голова, как бы в сторону. Туда-сюда, заглядывается на обочины… Не то, что трясётся или болтается, но как человек на подножке, который хотел бы, да не решается соскочить.
Он вышел к дому Яны легче лёгкого. Холодная рука лежала на левом плече, вела его. Пропала в начале проспекта.
«Скажу: я грубиян. Скажу: ты тоже нравилась мне. Скажу: не мог решиться. Скажу…»
Звонок в дверь.
Вместо девочки-гота, открыла дверь заспанная тян, девочка-эмо в коротком пушистом халатике.
– Ой.
Скороговоркой:
– Яна. Я грубиян, ты всегда нравилась мне, это неважно. Стой, молчи. Сейчас я скажу что-то важное и вызывай санитаров.
– Стас… Заходи.
Он не пошёл дальше прихожей. Сел на табурет. Вынул нож из кармана. Ржавый, страшный, блестящий на конце, на ладонь положил.
– Этот нож для тебя. Я не нашёл его, мне его дали, клянусь, неважно. Сейчас я попытаюсь тебя поцеловать. Если ты поведёшься, если ты пойдёшь со мной… – его голос изменился, стал задушевным, мёртвым и чётким, как у диктора в тоталитарной стране – У меня есть для тебя подарок! Новогодний подарок, Яна будь моей…
Закашлялся, как туберкулёзник, в три погибели согнулся.
– Так вот, о чём я… О криминальной хронике, кроме санитаров. Прошу: закрой дверь снаружи! Вызывай скорую-ментов-пожарку – от соседей! Быстро! Бегом!
Тян села на корточки поцеловала его в губы.
– Я хочу быть твоей. И мне всё равно.
Взвыл. Всё напрасно! Чего ему это стоило, и всё зря!
«тёлки.все.чокнутые.непоняла.нож.идиотка.милая.какая.красавица.такая.идиотка…»
На горле разомкнулись костяные пальцы, поплыл раскатами смех. Потусторонний смех, в ушах щёлкало от него, как от перегрузок.
– Пойдём в мою комнату…
Эмо-тян распахнула халатик, и Стас как в прогретое июльское озеро погрузился в её тепло.
Мир заполнил золотой, солнечный свет. Бег на вершину холма, по ромашкам, по клеверу. Тарзанка, прыжок в озеро, ясное небо, лазурь наверху и внизу.
Адские силы праздновали победу, не смотрели на них.
Когда вынырнул, когда заставил себя включить мозг, Стас безнадёжно спросил:
– Ты была девственницей...
– Да. Удивлён? Не, претенденты имелись!.. Но чё-то им, как-то не верилось... – Яна задумчиво играла длинной серьгой, добавила серьёзно. – Ты первый поступил, как мужчина. Прогуляемся? Где мой подарок?
Стас заорал:
– Ты не видишь, что я псих?! Я заблудился! Я двое суток кружил по району! Не помню, что со мной было вообще! Не представляю вообще! От меня шарахались! Ты видишь, на мне чужая одежда?! Как думаешь, с помойки? Или я зарезал его?!
Яна не слушала, одеваясь от трусиков до плаща в чёрное, она мило, вежливо улыбалась.
– Отведи меня к моему подарку.
– Ты тоже чокнутая?!
Кивнула:
– Тепло.
Костяные, невидимые пальцы постукивали по плечу: веди, веди даму. Воля иссякла.
«Всё против нас... Я смогу выбросить нож по дороге...» – Последнее, что решил Стас Гон.
Последнее, что сказал:
– Когда обнаружат, чокнутая, твой труп рядом с трупом маньяка, пусть будет кольцо на пальце.
Снял печатку с мизинца и одел ей на большой правой руки. Велико.
Засмеялась.
– Вот не мечтала даже!
За дверью – цепями фонарей вдаль уходила ночь.
Шли они как во сне. Горло костяной удавкой сжато, ледяные пальцы на левом плече, ведёт.
Яна – под ручку, спокойная, как танк… Цок-цок, каблучки.
Супермаркет закрыт. Двери распахнуты.
Подсобка.
Подвал.
Стас Гон вернулся, откуда пришёл, в свою реальность.
– ...твоя шлюшка… – сказала тьма справа тьме слева.
Тьма слева зашуршала по полу:
– …она?.. взгляну…
Темнота осветилась множеством круглых язычков пламени, в каждом – козлиный горизонтальный зрачок. Они мигали, щурились.
Стас увидел, что Яна стоит в кругу, между свиной головой и остовом рёбер, посреди разложенных внутренностей и разглядывает их.
– ...это твоё новоё тело… – зашипела тьма… – не зассступай госссподину дорогу… твоё, шлюшшка, новое тело готово... заходи… через новую дырку выйдешшшь... и зайдёшшшь в это…
Яна аккуратно перешагнула голову навстречу подрагивающему зрачку красному в алой обводке.
Занесла руку…
Зрачок моргнул. Отдалился…
Близко к нему раскрылся второй. Оба подрагивали с ненавистью, тревожно, источая букву за буквой – кровавым гноем сочащиеся строки. Шрифт готический, смыл неизвестен.
Рука тян чертила в воздухе ответ – замысловатый вензель. Пальцы рисовали дымом буквы. Поочерёдно: указательный, мизинец, указательный… Большим пальцем правой руки, тем на котором кольцо, она поставила точку.
Строка немедленно превратилась в короткий белый кнут, вензель стал рукояткой.
– Кто теперь я? – спросила. – Как ты меня назвал?
– …Януария, шшшлюха… – прошипела тьма. – …сссамое время всссстать на колени… ты большшше не дева!.. ты не под защитой!.. я оживлю эту сссвинью твоей душой… а он заколет!..
– Не дева… - согласилась. – Не под защитой… На что мне теперь защита?..
Кнут взлетел и обрушился на текущие кровью буквы. Брызнул гной, ошмётки, дым…
Зрачки моргали часто и беззащитно.
– Не дева, – повторила, – а кто? Кто теперь Януария, властительный господин?
Шипящая тишина.
Кнут ударил между зрачков, и Стас оглох от запредельного крика.
Гнев тян перекрыл вопль:
- Глупец, я женщина! Властительный господин... Труп гнилостный, что ты передо мной? Падаль! Властительный господин, прости меня, я никогда больше не перейду тебе дорогу! Вон пошёл, прочь! Сводник, глупец, не в свинью, в преисподнюю! Мерзость! Прочь пошёл!
Кнут взвился, громыхнул и взорвался шаровой молнией, оставив ослепительное зарево.
Звон в ушах…
Стас сидел, держался за голову.
– Господи, Яна… Теперь что, это твой город?
– Я не господи! – захохотала. – У парней своя логика, иерархическая… Город ничей. Моря он, я думаю, моря-океана… Но если я королева, то ты – король, и он твой! Стас, любимый, правильный ты, настоящий король!
Шутила, целовала его, оглядывалась.
Пробормотала:
– Опять ушёл, как всегда. Близняш хитрый, опасливый... Это жаль, это завтрашняя война. Властительные господа не опасны, милый. Надулись и... – чка! Лопнули! Гордыня съела, глаза запесочила и… – ам! Господа не страшны, опасны их слуги... Будь так добр, третий раз прошу! Любимый, возьми кабанчика, повесь на брелок. Кабанчик хороший, он отгоняет дурные сны.